 Фанфик «Жидкое солнце | Часть Первая. Глава 1: Раны»
Шапка фанфика:
Название: Жидкое солнце
Автор: Fatenight
Фандом: One Piece
Персонажи/ Пейринг: Трафальгар Ло/ОЖП
Жанр: Гет, Романтика, Ангст, Драма, Экшн, Психология, Философия
Рейтинг*:
Размер: миди
Содержание: У Ло нет желания тащить на себе эту не вовремя подвернувшуюся ношу, а сожалеть уже поздно; рука помощи протянута, и вырывать ее, не оказав этой помощи тому, к кому сам шагнул навстречу, пират не имеет права. Хе-хе, нет, конечно же имеет. Даже хочет. Но не сейчас.
Статус: процессе
Дисклеймеры: мир и некоторый персонажи принадлежат Эйтиро Оде
Размещение: только с разрешения
Текст фанфика:
Ло неполные 18. Пока еще не Хирург Смерти, но уже давно доктор. Не зрелый мужчина, но и не юноша. Во всяком случае, не по возрасту. Наверное, слишком взрослый, для своих лет, чего, возможно, не замечает сам. А замечая, не придает значения: так нужно, так проще. Так легче.
Нечитаемый усталый взгляд, сухие теплые руки, слабая полуулыбка. В его голове ровный ряд мыслей, единственная цель, граничащая с эпитетами мечты и легкого безумия. Быть может, ненавязчивой одержимости, жизни ради одного конкретного момента.
Поэтому лишнего Ло себе не позволяет. Ни эмоций, ни других мыслей, которые могли бы нарушить тот установленный, укрепившийся строй, а то и потеснить, вытеснить. Допустить подобное – практически роскошь. Однако иногда Ло позволяет себе расслабиться, четко разделив границы между целью и рутинной повседневностью, событиями, в эту его жизнь не вписывающимися, но регулярно и подло в нее врывающимися. Впрочем, слово «рутина» к молодому пирату вряд ли применимо. Скорее, не приемлемо вовсе - не суть.
Слой за слоем разматывая пропитанный кровью бинт, Ло опускает взгляд на свое несчастье, которое имел неосторожность подобрать в недавнем порту. Просто так, без причин: минутная прихоть, за что - пират чувствует - когда-то придется расплачиваться. Именно «свое», и именно «несчастье», потому как теперь ответственность за спасение чужой жизни целиком и полностью ложилась на его крепкие, жилистые плечи. И у Ло нет желания тащить на себе эту не вовремя подвернувшуюся ношу, а сожалеть уже поздно; рука помощи протянута, и вырывать ее, не оказав этой помощи тому, к кому сам шагнул навстречу, пират не имеет права. Хе-хе, нет, конечно же имеет. Даже хочет. Но не сейчас. Не касаясь пальцами мокрого бинта и кожи. Покрасневшей, воспаленной. Сочащейся гноем и опухшей. Потому что доктор. А еще… ему до отвращения нравится то, что он сейчас видит: некто жалкий, потерянный, до не давно не в меру нахальный, всякий страх потерявший. Занятный?
У мальчишки красивые глаза. Цвет меда? Или темной карамели. Жидкое солнце с примесью боли, ошметков затравленной души, медленно сползающихся воедино. Он не смотрит на Трафальгара, кажется, вообще не замечает ни его, ни исследующих искалеченную ладонь пальцев. Только прикусывает рассеченную в драке губу, цепляется за край убогой рубахи, вдавливаясь в старое скрипучее кресло, тихо-тихо постанывает. Но не плачет, ни слезинки. И Ло интересно, самую малость, какая боль острее. Та, что опаляет снаружи, или же та, что бьет кнутом изнутри.
Он обрабатывает рану неторопливо, изучающее, порой хмурясь: порезов несколько, сквозных, точнее восемь. Восемь ударов кинжалом – ножи так не режут, - по узкой, детской ладони широким лезвием. Раны почти не пересекаются, они слишком аккуратны, неповторимы. Повреждены лишь мягкие ткани, а кость цела, и это удивляет. Вероятность не задеть оную с таким раскладом весьма мала. Еще меньше вероятность - остаться с рукой. Однако мальчишке, видимо, свезло: калекой не будет, сживется.
Раны заставляют пирата всмотреться пристальней, чуть стиснув ладошку ( теперь заплачет, или нет? ), промыть, словно растягивая удовольствие, взяться за иглу с какой-то пугающей изощренностью.
Инструменты аккуратно разложены на столике, приготовлен антисептик, пузырьки с мазями, и свежий бинт: придется оперировать, прочистить порезы, удалить отмирающие ткани, вычистить гной и сшить.
Дело принципа.
Скальпель маняще блестит в свете лампы. Игла мягко входит под кожу, разнося по венам лекарство. Наркотик действует сразу: лицо мальчишки меняется, исчезает напряжение, а хрупкое, изможденное на вид тело больше не бьет мелкая дрожь. Он настороженно косится в сторону, туда, где у стены стоит брошенной его дорожная сумка. Впервые, облегченно выдыхает. В ответ на взгляд Трафальгара, поднимает глаза, не моргая смотрит в упор. Этот взгляд нельзя прочесть, в нем нет благодарности, нет испуга, есть холодное, стальное безразличие, что цепляет; дети не могут так смотреть. Не те, кто сломался, не те, кто прогнулся под мир. Не те, кто однажды упав, подняться так и не сумел. Такого взгляда Ло не наблюдал давно. Это жажда жизни, которой он едва не лишился сам. И утолить ее довольно трудно. Мальчишка смотрит неотрывно, исподлобья, рот приоткрывается, а красный язычок слизывает с губы проступившие темные капли. По лицу видно – он мужается. Даже выпрямляется, пододвигаясь ближе, с сомнением принимает предложенную помощь, и явно решил, что с него потребуют что-то взамен.
В комнате витает запах лекарств и пота. Пират про себя усмехается: действительно занятно. Протягивает чистый платок, дабы вытереть струящуюся по подбородку алую нить, задевает неопрятную прядь волос… Они, волосы, немытые, спутанные, но почему-то пахнут въевшимся ароматом трав – не воняют. Они слишком длинные для мальчишки, на ощупь похожи на пластилин, неуклюже ползут по лопаткам, перетянутые тесемкой.
Трафальгару хочется немедленно вылить на пациента тазик шампуня: в отличии от глаз, разобрать природный цвет оных не получается. Поэтому отвлекаясь, он просто берется за скальпель, с нескрываемым удовольствием проводит первый надрез, ожидая реакции мальчика. Что думал увидеть – непонятно. Отчаяние? Панику? Исходя из увиденного в порту, малец не из робких: лишь хлопает длиннющими ресницами, затаив дыхание, следит за процедурой. Бледное лицо покрывается испариной, зрачки расширяются, однако выражение сохраняется спокойное, видимо, к крови и ранам ему не привыкать.
Так проходит минут двадцать. Коварное время незаметно ускользает прочь, оставляя Ло наедине с мыслями о том, что делать дальше. Особенно, когда последний шов наложен, бинт обвязан вокруг запястья и туго стянут.
Трафальгар закрепляет поверх бинта защитную пленку, убирает инструменты, выкидывает перчатки и идет мыть руки, нутром ощущая пронизывающий медовый взгляд. Он долбится о спину сумасшедшим дятлом, кричит и требует ответы на вопросы, казалось, мальчишке безразличные. В пустоте помещения слышится сдавленное шипение, стоит пирату обернуться, размашисто подступая к ребенку. Ло готов поклясться, что теперь слышит рычание. Предостерегающее, и хищное… жалобное. Мальчишка ретируется к лежавшей на полу сумке, прижимает к груди, будто щит: не дикая кошка, а замученный, потерявший доверие к людям щенок, машущий хвостом на брошенный кусок мяса, однако скалящий клыки при виде бросившей мясо руки.
Трафальгару без разницы, но он не настолько жесток, чтобы просто выбросить щенка на улицу, после того, как подлечил. Трафальгар всегда дальновиден, всегда имеет в запасе план на случай непредвиденных обстоятельств, и менять принятых решений не собирается.
Мальчишка становится занозой с первых минут появления рядом. Занозой глубоко засевшей, зудящей. Невероятно проблемной. Он брыкается, цепляется за все, до чего может дотянуться, когда пират протаскивает его по коридору, искренне жалея, что не влил тому в глотку убойную дозу успокоительного. Для худого, истощенного тела это было бы слишком. А еще, Ло удивляется уже дважды за день, откуда в этом худом теле столько силы: мальчишку приходится буквально отдирать от первого угла, когда он услышал, куда его собираются вести. Но Трафальгар не церемонится. Сцепив зубы, хватает за растянутый ворот, и игнорируя протестующие вопли - не достаточно громкие, чтобы потревожить экипаж, зато достаточно раздражающие, - перебрасывает несчастье через плечо.
Мальчик легок на подъем, сквозь одежду прощупываются ребра, хотя внешний вид оного о длительном голодании отнюдь не свидетельствует. Тем не менее, в тот же миг, ребенок затихает, вновь напрягается маленьким телом, вздрагивает, и Ло невольно ощущает некую тень жалости, мазнувшую по лицу грязной прядью волос. Но лишь на миг. Затем толкает ногой нужную дверь. Та отзывается металлом, поддается, слышится звук цоколя.
Мальчишку стряхивают с плеча, словно нашкодившего котенка. Он кубарем катится на влажный кафель, сдавленно взвизгнув. С опаской рассматривая пропахшее мылом и хлоркой помещение. Недоуменно поворачивается к Ло. Теперь его взгляд читаем: досада, обида, немой непередаваемый… ужас?
Ло молча указывает на душевую, на висящие на крюках полотенца.
- Пол часа. – Говорит он ровно, правильно истолковав мальчишечий взгляд, – сюда никто не войдет.
Дверь с шумом захлопывается. Ло некоторое время стоит, облокотившись о стену, слушает шорох снимаемой одежды, шлепки босых ног и звук льющейся воды. Он жмурится. Вспоминая раны, гонит в затылок желание узнать откуда они и кто их оставил. Гонит так не к стати пробудившуюся, где-то ранее дремлющую человечность. И в конце решает в ближайшие сутки плюнуть на условности, пустив все на самотек, впервые за несколько лет позволить себе обойтись без четкого плана, продуманного на десяток ходов вперед... И впервые за столько лет совершает ошибку, когда без стука заходит в душевую, принеся мальчишке сменную одежду, раздобытую из прочего рабочего реквизита.
Сначала в него летит мыльница, потом - как реакция на ругательство, - шампунь и пемза. Броски сопровождаются с криками "Уходи!" и "Прочь!", а по заполненной густым белым паром душевой мечется нескладная мальчишеская фигурка, пытающаяся слиться со стенами комнаты. Ло бросает одежду в угол, шагнув в облако пара: подобного поведения на своем корабле он терпеть не намерен, и не важно, чем вызван мальчишечий гнев.
Крик повторяется. Н-да, красноречием парнишка не блещет, не тут: «Убирайся! Пошел вон!
«Не подходи…». А вот это что-то новое. Дрожь в голосе, почти мольба. Трафальгар делает еще один шаг вперед. Пол скользкий, пар заставляет щуриться, крик надрывается вновь, а секунду спустя пятящийся ребенок падает на кафель, скрутившись в три погибели. Утыкается лбом в нагретые водой плиты, обнимает плечи. Его трясет сильнее, чем раньше, но Ло непреклонен, он приближается, намереваясь выяснить причину истерики, хотя не уверен, что хочет знать. И не ошибается. Замерев в полушаге, Трафальгар ощущает легкий озноб, желудок на миг скручивает в узел, а по спине пробегается ошалелая орава мурашек; он мог ожидать чего угодно, уродливых шрамов, даже постыдного стояка – молодой организм, все понятно. Но только не этого. Ло не верит своим глазам, следующую минуту борясь с собой, наклоняется, дабы убедится в реальности увиденного: спина мальчишки синяя. Синяя от синяков. Это хорошо заметно сквозь клубы пара. Белая кожа пестреет огромным, сплошным лиловым пятном, ссадинами, определенно свежими, численными ушибами и царапинами. Они видны на ребрах, на локтевых сгибах, на предплечьях, и на доступном глазу участке ног. Мокрые волосы скрывают часть этого мрачного «великолепия», струятся вниз по позвоночнику темной вязкой смолой.
"Сколько же тебе лет?"
Ло невольно сглатывает.
"Десять? Двенадцать?".
Тело этого ребенка… должно болеть не переставая, а он умудрился подраться в порту с пиратами ни разу не скривившись. Шоковое состояние? Этим ранам не больше двух дней, как и ранам на покалеченной ладони; щедрые отметины наталкивают на определенные мысли, но Трафальгар гонит их прочь, как и подступившую к горлу тошноту. Насилие над детьми… самое отвратное, что можно было себе вообразить, хотя за свою недолгую жизнь насмотреться на искалеченные, изрубленные тела он успел вдоволь. Успел привыкнуть. И даже улыбаться, смотря на чьи-то выпущенные кишки, которые зачастую выпускал сам.
- Эй… - зовет Ло, склоняясь над рыдающим мальчиком. Да-да, рыдающим, продолжающим сжиматься в комок, и тихонько что-то попискивающем. Многое становится понятным, но Ло не умеет проявлять нежность или сочувствие, и пожалеть свое «несчастье» подобающим образом не может.
На четвертое «эй» у Трафальгара теряется терпение. Он резко тянется вперед, хватая подопечного пониже плеча, резко вздергивает вверх, пытаясь поставить на ноги. Не ожидавший столь низкого и грубого поступка «мальчик» сползает на колени, смотря растерянно, более чем испуганно. И Ло осознает всю абсурдность ситуации: сука-жизнь умеет бить с размахом, отвешивать пощечины налево и направо, издевательски ржать над ухом, и сыпать соль на самые развороченные раны. Ло всматривается в заплаканное лицо с широко распахнутыми глазами, опускает взгляд на тонкие ключицы, немного ниже… а ниже ключиц вырисовывается крохотная, но совсем не мальчишеская грудь, едва начавшаяся наливаться, и, ожидаемо, еще ниже, гладкий живот, формирующаяся талия, а потом, между ног, совсем не то, что есть у мальчиков. Мужиков, мужчин…
- Ты… девочка? – голос Ло предательски дрожит, губы сжимаются в тонкую полосу, пальцы выпускают руку. Браво, капитан!
Тишина, нарушаемая шумом воды, отзывается в ушах диким звоном, а все, что чувствует Ло в замкнувшемся до размеров душевой мире – едкая досада. Она оседает на языке горько липкой массой, стекает вниз по горлу и паразитом вплетается в кишки.
- Не говори им… никому, - в штанину впиваются чьи-то пальцы. Трафальгар смотри вниз, борясь с желанием отшатнуться: несчастье жмется к его ногам, забыв про стыд – не оттолкнешь. Лицо безразличное, если бы не две дорожки слез, почти ощутимое отчаяние, просьба и мольба одновременно. – Не говори никому, что я не мальчишка…
Заноза врезается в поддавшуюся плоть Ло глубже, саднит и ноет сильней.
|
