 Фанфик «Колокола»
Шапка фанфика:
Название: Колокола
Автор: Lumino
Рейтинг: R
Фандом: The Elder Scrolls IV: Oblivion, дополнение Дрожащие Острова.
Пейринг: Кеншира/Исами
Жанр: ангст, драма, романтика
Статус: закончен
Права: Bethesda has everything.
Размер: мини
Дисклеймеры: права на героев и мир принадлежат создателям игры.
Размещение: Только с разрешения.
Текст фанфика:
Ты пролился из рук
Полуночной грозой,
Сбылся вмиг, как плохая примета;
Ты — как тень, я — как звук,
Мы сплетались с тобой,
Наплевав на условности света.
Ты обвился вокруг
Виноградной лозой;
Напоив меня собственной кровью,
Ты свалился без сил,
Но меня не спросил -
Я, быть может, такого не стою!
Я выхожу из дворца лорда со стороны светлого Блисса, чудом разминувшись с патрулем аурил. Серьезные, собранные, в полном боевом облачении, они направляются в город на посты. Со своего места на стене мне прекрасно видно темную часть города Нью-Шеота, Крусибл.
Обиталище пороков и кошмаров, дом темных соблазнителей, мазкен. Воины лорда и наши вечные соперники.
Когда лорд Шеогорат, принц Безумия, призвал нас из вод Обливиона, мы, аурил, лучшие из дэйдра, почли за честь служить ему. Но вместе с нами на Дрожащие Острова явились и мазкен. Лорд приблизил к себе и нас, и темных соблазнителей, и вот уже которое столетие длится наше противостояние.
Вспомнишь колокола — вот и звон.
Я провожаю взглядом двоих мазкен, идущих по границе к воротам города. Вот они кивают друг другу, и один из них останавливается на темной части, поворачиваясь ко мне лицом.
Я тяжело вздыхаю и желаю ему захлебнуться в водах Обливиона.
Это Кеншира, лучший воин мазкен. Никому из аурил не сравниться с ним в умении владеть мечом или стрелять из лука. Поговаривают, он перенес столько возрождений, сколько на счету у нашей командующей, глаудриг Като.
У мазкен бледная, немного серая кожа, и про себя я всегда брезгливо сравниваю ее с плесенью. Темные короткие волосы и ярко-зеленые глаза, как у кошки, с вертикальными черными зрачками. Воин поправляет оружие и лениво замирает возле ворот, как изваяние.
Я, действительно, почти хочу, чтобы он не вернулся из плана Обливиона снова.
Потому что от аурил именно я, Исами, должен идти и охранять врата.
Проклятый Мелькар! И надо было ему направить меня именно сюда, когда я неизбежно столкнусь с тем, кого ненавижу больше жизни? Я прикрываю глаза и дышу сквозь сжатые зубы. Один, два, три.
Медлить нельзя — Шеогорат будет недоволен, если вход в город останется без охраны. Я поправляю на поясе золотой меч и спускаюсь по лестнице из светлого неровного камня. Миную несколько магазинчиков, таверну, постоялый двор. Передо мной склоняются прохожие, сдвигаются с дороги мужчины, а за спиной сдавленно охают девушки.
Да, мы, аурил, не обделены красотой. Матовая бронзовая кожа, какой не бывает у людей даже после долгих попыток загорать, ровные черты лица, светлые волосы насыщенного оттенка золота и янтарные глаза. Добавить к этому тяжелые доспехи, ярко блестящие на солнце — и все девушки поворачиваются мне вслед.
Но мне нет до них дела. Я аурил, дэйдра Обливиона, бессмертный воин нашего лорда, и что мне до какой-нибудь эльфийки, которая все равно умрет?
Кеншира стоит у входа, опираясь спиной о колонну. Завидев меня, он насмешливо склоняет голову и приветствует:
— Пусть колокола позовут тебя домой.
У меня нет ни малейшего желания отвечать ему, тем более, что эти слова означают пожелание говорящего на то, что ты сможешь снова возродиться.
— Проглотил язык, аурил? — ухмыляется мазкен, и меня прознает волна ненависти к нему.
Как ни крути, а увильнуть от ответа у меня не получится.
— Да услышишь ты звон их печальный, — сквозь зубы произношу я и занимаю свое место рядом с ним.
Только взгляды твои прожигали насквозь,
Предваряя известный финал;
Те слова, что, как золото, сжали мы в горсть,
Ты не слышал, а я — не сказал...
Я ненавижу Мелькара. Он словно решил во что бы то ни стало испортить мне жизнь. Где бы я ни находился, везде в паре со мной следует Кеншира. Вот и сегодня, когда я несу почетную стражу у трона Шеогората в его дворце, мазкен стоит на темной половине дворца, в метре от меня.
Лорд принимает посетителей, с кем-то советуется. А я стою сбоку от его трона и желаю ненавистному мазкен сдохнуть и не возродиться снова.
Следующий день еще хуже — Като чем-то недовольна и отправляет меня от аурил в Пасваль, небольшую деревеньку рядом с Дверью. Я должен был патрулировать Блисс, но вместо этого меня отправляют в Предел Дрожащих Островов, где Привратник встречает тех, кто желает пройти в царство Шеогората.
Я прибываю в поселение на рассвете и кивком здороваюсь с другой аурил, которую должен сменить. Она склоняет голову и легким бегом скрывается в причудливых деревьях, направляясь ко входу в Манию, светлую часть Дрожащих Островов. Входы сторожит ужасный Страж Врат — огромный атронах, созданный самой темной и грязной магией, что я только знаю. Он не пропустит никого, кого не пожелает видеть сам лорд. Говорят, принц Безумия приложил руку к созданию этого существа.
Крадучись, как кошка, я пробираюсь между гигантскими корнями деревьей, тревожа больших ярких бабочек, напоминающих лепестки цветов. Много разных опасных тварей живет в Пределе, и не стоит их тревожить.
Жители Пасваля угрюмы и неразговорчивы. Еще бы, кому понравится соседство с Дверью в нормальный мир, куда невозможно вернуться, и Стражем Врат, чей рев периодически поднимает их среди ночи? Люди расходятся по домам при моем появлении, и я чувствую зависть, мутной серой завесой повисающую в воздухе. Они завидуют моему свету и теплу, золотистой ауре дэйдра. А еще от меня исходит опасность, и они стараются уйти с моей дороги. Потому что аурил и мазкен — самые жестокие и беспощадные из жителей Дрожащих Островов.
Он появляется внезапно, но мне хватает дуновения воздуха за спиной, чтобы тяжело вздохнуть.
— Колоколами домой, Кеншира, — негромко произношу я, глядя куда угодно, но только не в сторону темного соблазнителя, поправляющего застежку на доспехах.
— Звоном из Обливиона, Исами, — спокойно отвечает он, и что-то в этом тоне меня настораживает. Тембр и тон голоса ровные, не замутненные ненавистью или завистью, как у меня. Я завидую ему. Он лучший из мазкен, а я?
Я так, посредственность. Я возрождался всего-то четыре раза. Поговаривают, что Кеншира пережил девять возвращений из вод Обливиона. Не знаю, так это или нет, но если это правда то мне стоит многому у него поучиться.
Я, аурил, соглашаюсь с тем, что у этих мазкен можно чему-то учиться! Вздор. Это просто последствия этих дней на пару с Кеншира.
И я зову его по имени. Что со мной творится? Не иначе, как отравленный воздух Предела помутил мой разум.
Мы молча стоим, когда мазкен вдруг предлагает:
— Не прочь размяться?
От изумления у меня пропадает дар речи. Я хмурюсь, оглядывая его и подозревая, что Предел как-то повлиял и на него.
— Мазкен и аурил враждуют столько, сколько вообще существуют дэйдра, Кеншира. И ты предлагаешь мне встать с тобой в пару?
Мой голос язвителен, но его это не трогает. Он лишь усмехается. В следующий момент одним движением мазкен вытаскивает темный, почти черный клинок и атакует меня без предупреждений.
Мне хватает мгновения, чтобы пригнуться, пропуская удар, и выпрямиться, встречая следующим своим мечом. Кажется, даже наши клинки негодующе звенят, сталкиваясь: мой, испускающий теплый золотой свет, и его, темный, серо-черный.
Мы рубимся довольно долго и мне еще ни разу не удалось задеть этого мазкен. Все аурил и мазкен быстрые и ловкие, но этот схож с кошкой. Он подпрыгивает, уворачивается, не забывая атаковать. Меч порхает в его руках, словно виденная сегодня бабочка. И Кеншира еще ни разу не подпустил меня близко.
Он почти задел меня, когда мы слышим металлический звон и жалобный вой раздвигающейся земли. Кеншира опускает меч и поворачивается к большому серо-стальному кристаллу, испускающему холодный блеск.
— Рыцари…
Наши души сцепились голодным зверьём,
А телам было этого мало -
И наутро безумное сердце мое,
Застонав, на весь день умирало,
Чтоб воскреснуть для крика натянутых струн,
Чтобы ночью стать арфой твоею;
нервы сталью звенят -
Но больнее стократ
То, что я доиграть не сумею.
Около десятка закованных в стальные доспехи существ наступает на нас. Кеншира простирает к ним руку, и с ладони его срывается огненный шар. С воплем ближайший от нас рыцарь падает, объятый пламенем. Мазкен бьется с двумя противниками, а я пытаюсь пробить защиту еще двоих. Остальные кружатся рядом, выжидая момент.
Золотой меч разрезает сталь, как масло, и воин тут же исчезает в желтоватом облаке. Мельком кидаю взгляд на мазкен. Да, наш тренировочный бой был совершенно не похож на этот. Кеншира танцует, и каждый выпад его меча ранит рыцарей. Он расправился уже с двумя, и добивает третьего.
Стальной меч рыцарей Порядка вскользь задевает живот, незащищенный доспехом. Я с шипением отскакиваю и ледяной стрелой добиваю врага. Кеншира уже закончил со своими, и мечом он встречает клинок, направленный мне в шею. Рыцарь растворяется в желтом свечении, а мазкен встает на колени рядом со мной.
— Ты как, Исами? — встревоженно спрашивает он.
Рыцари исчезли, а кристалл, удерживающий их в этом месте, застыл до следующей активации.
Рана серьезнее, чем мне казалось раньше. Я не хочу, чтобы мой враг видел меня таким: раненым и не сумевшим залечить себя.
— Нормально, — отмахиваюсь я, пытаясь вызвать заклинание восстановления, чтобы исцелить ранение.
Но он успевает первым.
Бросает меч на землю и кладет руки мне на живот. С его ладоней срывается холодное светло-голубое свечение, и я вижу тонкую пятиконечную звезду заклинания. Тепло окутывает рану, но ощущение при этом такое, будто меня снова пронзают мечом. Я стискиваю зубы. Меня столько раз лечили, что это вошло в привычку — терпеть. Тем более, если пришли рыцари Порядка, не за горами Серый Марш, и каждый воин лорда должен быть на счету.
Кеншира рывком отодвигается и подает мне руку. Меня немного мутит, но это обычное явление после исцеления. Я хватаюсь за его пальцы, и он поднимается. Меня шатает, и я падаю прямо в его объятия.
— Стой на ногах, Исами, — неожиданно мягко говорит он, и мне чудится легкое прикосновение к моим волосам.
Но через секунду мазкен уже отпускает меня и произносит:
— Нам нужно идти к Безумному Богу. Скоро Шеогорат станет Джиггалаггом, и тогда, если Серый Марш не остановить, Дрожащие Острова будут разрушены.
И мы бежим, буквально летим по каменной тропке, уводящей нас к Вратам Безумия. Страж не шевелится, и я в нерешительности торможу. Здесь две высокие двери. Одна из них ведет в Манию, светлую часть островов, а другая — в Деменцию, темную составляющую царства Шеогората.
Кеншира тоже останавливается, но потом коротко бросает:
— Идем через Деменцию. Ты еще слаб, чтобы одному пробираться до дворца. К тому же мазкен не настолько честолюбивы, чтобы зарезать тебя сразу, как увидят.
И мы входим в дверь, которая бесшумно распахивается перед Кенширой.
Мои чувства и мысли нырнули в туман,
Разум мой удалился от дел;
Как признанья мои превратились в обман,
Ты не слышал — а я не смотрел...
Мы бежим по дорожке, и я заново осматриваю Деменцию. Зеленоватый туман болот окружает нас, скрывая очертания гигантских деревьев. Изредка я вижу больших бабочек и яркие изумрудные огоньки падающей пыльцы. Серые, черные, всевозможной окраски гигантские грибы стоят по краям.
Деменция всегда казалась мне отвратительной. Порок и подозрительность — вот ее имя. Но я нахожу какую-то прелесть в туманных полянках и гигантских фосфоресцирующих корнях деревьев этой части Дрожащих Островов.
Кеншира бежит впереди, не оглядываясь. Мне кажется, что он слышит каждый мой вздох и каждый шаг, убеждаясь, что я бегу следом. Пару раз в зарослях я замечаю баливогов и кавардака, но они не подходят близко, ища более легкую добычу, чем дэйдра.
Мы достигаем Нью-Шеота и входим в город через Крусибл, часть Деменции. Мазкен у входа хмурятся, и девушка пытается что-то спросить, но Кеншира лишь поднимает руку и, не говоря ни слова, устремляется вперед.
Мы выбираемся к лестнице в замок через путаницу переулков и ступеней. Да, Крусибл — это целый лабиринт, где один поворот как две капли воды похож на другой.
Шеогорат о чем-то разговаривает со своим камердинером, когда мазкен и я с поклоном приближаемся к его трону.
Кеншира кратко докладывает лорду о произошедшем, но я не вслушиваюсь. На лицах аурил и мазкен, сегодня несущих стражу у трона принца Безумия, написано неподдельное изумление.
Безумный Бог что-то приказывает мазкен, и воин отступает с поклоном, взглядом призывая уйти. Я склоняю голову перед Шеогоратом и выхожу на залитый солнцем двор со стороны Мании. Дверь слева хлопает, и, минуя двух мазкен, охраняющих вход во дворец, ко мне выбирается Кеншира.
Он спускается по лестнице, где по его краю горят холодным свечением зелено-голубые огни в каменных чашах. Половина лестница устлана зеленым ковром Деменции, другая — красным Мании.
Мы идем каждый на своей половине и молчим. Я чувствую себя неловко — мой враг спас мне жизнь. Лучше бы я умер, чем быть обязанным мазкен.
— Пламя Агнона погасло. Руины Сайларн погрузились во тьму. Нужно разжечь священный огонь там, чтобы здесь, в часовне Арденн-Сул, люди видели этот свет.
Я тяжело вздыхаю. Когда в прошлый раз пламя Агнона погасло, там было полным-полно рыцарей Порядка. Они заняли Сайларн, и бой с ними был долгим и кровопролитным для обеих сторон.
— Как ты уже понял, завтра мы с тобой направимся в Сайларн, чтобы разжечь пламя вновь.
Он поворачивается и уходит прочь, на сторону Деменции, а я могу лишь стоять и смотреть ему вслед. Его спина ссутулена, руки опущены. Вот, с ним поздоровалась глаудриг Урил, а он не ответил.
Что-то происходит с ним, а я не могу этого понять. Он спас мне жизнь, и что-то во мне надломилось, треснуло и рассыпалось осколками.
Я выхожу из города, перелезая через высокую стену и мягко приземляюсь. Почему-то я не хочу видеть, как будут смотреть на меня аурил и мазкен. Я ищу его, я чую. Долг жизни между спасителем и спасенным связывает нас тонкой незримой ниточкой, и только от нас зависит, сможем ли мы не порвать ее.
Я нахожу его вечером за пределами Крусибла, на стороне Деменции. Он сидит, устало прислонившись спиной к корню дерева и прикрыв глаза. Никогда я не видел, чтобы Кеншира выглядел таким… сломленным.
— Что случилось? — я негромко опускаюсь рядом с ним, глядя на темную воду речушки, что в паре метров от нас книзу.
— Все в порядке, Исами. Возрадуйся — завтра твоего ненавистного врага не станет, — Кеншира открывает глаза и улыбается.
В Сайларн есть два Алтаря, питающих главный. Чтобы зажегся священный огонь, один из мазкен или аурил должен взойти на Алтарь. Душа дэйдра не сможет больше пробиться к Источнику и услышать колокольный звон, который позовет его на Дрожащие Острова.
Священный огонь сжигает саму сущность, и Кеншира никогда не вернется домой.
А я чувствую холод, могильный холод и печальный звон колоколов, который для мазкен не сбудется никогда.
Мы погибнем
В невидимой этой войне,
И наверное, рано, чем поздно;
Если выпадет
Выжить тебе или мне,
Рады будем, наверно, до слез — но
Снова станем глотать
Этот медленный яд,
Что обоих сжигал без остатка;
Коль сбежать ты не смог -
Пусть поможет нам Бог
Удержаться на грани припадка.
Он смотрит на меня немного изумленно, будто поражаясь отчаянному выражению лица. Наверное, не надо желать другим, даже своим врагам, захлебнуться в водах Обливиона. Вот оно так и получится.
— Ты должен взойти на Алтарь? Но почему не кто-то из младших мазкен? — недоуменно спрашиваю я.
— Потому что огонь может разжечь лишь чистая и преданная душа дэйдра. Она отдает всю свою любовь и свет в пламя Агнона, и растворяется в этом огне.
Я сижу, глядя на густые черные волосы мужчины рядом, и меня захлестывает какое-то странное чувство. Будто спадает пелена с глаз.
Два тела, слившиеся в одно, и яркое ночное небо Дрожащих Островов расцвечивает аурил и мазкен.
Он целует меня, а я, задыхаясь, тянусь к нему еще ближе, стараясь побыть рядом еще немного.
Он падает на яркую, слишком радостную траву, пронзенный чужим мечом, умирающий, покрытый грязью и кровью, а я несу его на руках до Остроконечного Утеса к Источнику мазкен и передаю тем, кто позвонит для него в колокола.
И каждый раз вспоминаю только в конце, когда мы оба уже не в силах ничего изменить, когда остается один лишь шаг, одна ночь до того, как он уйдет в воды Обливиона.
— Проклятие, вечно вспоминать лишь в последнюю ночь, — тихо шепчу я, и Кеншира целует меня.
Я вспоминаю. Проклятый, проклятый за невозможную связь между аурил и мазкен, после каждого возрождения я забываю своего Кенширу, и вспомнить снова мне доведется лишь за одну-единственную ночь до его смерти.
Руки путаются в металлических застежках доспехов, но мы все равно расстегиваем их, пытаясь как можно быстрее добраться до кожи, коснуться губами, застонать.
Он гладит мои волосы, а я целую его шею, и отстраняюсь. Горло перехватывает — снова. Опять и опять, не успел, не смог, не уберег. Не вспомнил.
Кеншира касается моего тела, и я подаюсь ему навстречу. Хоть один-единственный раз за очередную мою жизнь я хочу принадлежать ему. И задыхаюсь стонами, пока розовые и синие полосы на небе пускают отблески на наших телах. Он двигается все быстрее и быстрее, и я уже кричу в голос, чувствуя, как застревают где-то в горле невыплаканные слезы.
Не успел, не уберег.
Он нежен, и я целую его волосы, мокрые от пота. Его кожа не плесень, как я с отвращением думал всю эту жизнь — серый туман, невесомый и легкий.
— Я люблю тебя, — я сам еле слышу свои слова, но не сомневаюсь, что Кеншира меня понял.
— Люблю, — выдыхает он в ответ и тянется поцеловать, успеть, урвать еще один миг у ненавистного времени, которое так быстро заканчивается, когда оно так нужно.
Утро наступает быстро. Мы не спим всю ночь, потому что дэйдра не нуждаются во сне. Мы стремимся снова ощутить себя единым целым, побыть вдвоем еще хоть немного, еще чуть-чуть. Он поднимается, когда я еще лежу, глядя в небо, где даже днем видны созвездия. Два солнца еще не встали, а Кеншира уже заканчивает облачаться в доспехи и взмахом руки предлагает мне подняться.
Я быстро одеваюсь, и мы бежим в сторону Сайларна, на остров Огня. Нам следует двигаться через Манию, и я сворачиваю, выискивая короткий путь среди корней и кустарников. Цветные бабочки летают вокруг нас, и розовая пыльца огоньками кружится в воздухе. Мания — такая светлая, такая яркая и чистая в своем безумии, она вызывает отвращение одними своими красками, столь неуместными в это утро.
Мы прибываем к Сайларну на рассвете, когда два солнца расцвечивают золотом мою кожу. Кеншира следует к Алтарю, и я иду за ним. Сайларн — вечное спорное место аурил и мазкен, но в этот день слуги Шеогората безмолвствуют, расступаясь перед нами и пропуская к Алтарю. Темное подземелье, озаряемое лишь холодным голубым светом в каменных чашах.
Кеншира подходит к Алтарю Отчаяния — высокой каменной чаше с плоским, чуть вогнутым дном. Повернувшись ко мне, он улыбается, но в глазах его тоска.
Он знает — ему не вернуться сюда вновь. Пламя Агнона растворит его душу, и колокола уже никогда не позовут его домой.
Молча стоят внизу аурил и мазкен, глядя, как Кеншира по ступеням поднимается на каменное возвышение и останавливается у чаши. Лицо его спокойно, и я смотрю в его светлые зеленые с голубым глаза, чувствуя, как сжимается сердце.
— Прощай, Исами, — тихо произносит он и входит в чашу.
Алтарь Отчаяния поглощает его разноцветным радужным пламенем, чистым, светлым, ликующим. Здесь и желтый с зеленым, и проблески багрового, оттенки синего. Кеншира стоит и смотрит на меня, пока чистое Пламя Агнона разгорается все ярче.
— Пусть колокола позовут тебя домой, — еле слышно шепчу я, зная, что он услышит это.
Он исчезает в огне.
Я бросаюсь, как в воду, в объятья твои,
Снова пальцы скользят по плечу;
Вырвать корень твоей ядовитой любви
Ты не можешь — а я не хочу!
Я знаю, что еще никто не сумел вернуться с Алтаря обратно. Но Кеншира помнил, что я буду ждать его столько, сколько потребуется. Я верю, что он не позабудет тихих печальных звуков Источника.
И, быть может, когда-нибудь колокольный звон укажет ему дорогу домой.
|
