 Фанфик «Осколки. | Осколки.»
Шапка фанфика:
![]()
Название: Осколки
Автор: Emmy
Фандом: Честно говоря - Happy Tree Friends, но поскольку здесь такового нет (а к аниме и манге его точно не отнести), то в Ориджиналы...
Бета/Гамма: Нет.
Персонажи/ Пейринг: Я не указываю имен, поскольку всё и так предельно понятно. Ну, если вы знакомы с каноном. Или хотя бы с фанартами... [human]
Жанр: Ангст, AU, Даркфик, Драма, Эксперимент, Гет, Мистика, Философия, POV, Психология, Романтика, Повседневность, Фантастика
Предупреждение:Нецензурная лексика, Смерть персонажа, OOC, Насилие
Рейтинг: R
Размер: миди
Содержание: Склеиваю осколочки. Маленькие такие осколочки. Чем они были вначале? Чашкой ли? Зеркалом? А может быть, пыльной музыкальной шкатулкой с балериной из слоновой кости, откружившей свой последний танец, как снежинка на ветру?
В каждом осколке отражается своя история...
Статус: В процессе.
Дисклеймеры: Все права принадлежат авторам канона.(с)
Размещение: Черкните пару строк в личку, если оное вам надо.
От автора:Примечания автора: Что это представляет собой?
Осколки совершенно разных образов. Глазами каждого из них предлагается взглянуть... Кем они являются, угадывать вам.
Кто не знает нашумевшие флеш-мульты HTF? Однако же, поскольку я вижу тайный смысл во Всём, то подхожу даже к полнейшему мясному трэшу с совершенно иной точки зрения...
Как вы уже знаете, все персонажи, которых я указываю здесь - люди (хуманизации).
Текст фанфика:
Я сижу на полу, на руках моих красный свет отражается. Осколки битого стекла, что рядом лежат – в каждом отражается частица меня. Я беру один из них и крепко сжимаю в ладони. Острые края вгрызаются в кожу. Я чувствую в руке что-то теплое и сырое. Но я не разжимаю ладонь. Может быть, тело мое все еще живо, но душа уже выгорела дотла.
В ушах моих все еще стоит смех, гвалт и пьяные выкрики. Эта комната все еще наполнена людьми. Они давно мертвы, но в голове моей все еще раздаются их голоса.
«Ненавижу»
Я вижу огонь, что пляшет по стенам, в безумном танце бег свой ускоряя. Смутные тени внутри него сгорают и распадаются в пепел, оставляя после себя пряный запах паленой плоти. Появляются новые тени. Но и они, одна за другой сгорают, падая друг на друга и в последнем судорожном движении, пытаясь выскользнуть из огня.
Я моргаю. Огонь исчезает и лишь только одинокие голые стены продолжают молча взирать на меня пристальным взглядом.
«Ненавижу»
Я никогда не полюблю этот дом. Каждый уголок его, каждая скрипучая половица слишком хорошо знакомы мне. Я все чаще желаю разрушить его, растерзать каждую вещь, сжечь всю мебель, разбить окна и навсегда покинуть его. Я хочу уничтожить этот дом, но никогда этого не сделаю. Может быть, потому что мне некуда больше идти. И те фотографии, что я храню в самом дальнем ящике своего стола – единственное, что заставляет меня оставить все, как есть.
«Ненавижу…»
Я поднимаюсь на ноги. Комната кружится. Я хватаюсь руками за стены, оставляя алые борозды. Гул нарастает, перемешиваясь частым хаотичным шумом и, раскачиваясь, словно маятник часов, переплетается с криками и стонами в скрежещущую мелодию.
Мне кажется, этот чертов шум сейчас разорвет меня изнутри. Тем не менее, я не затыкаю уши и продолжаю идти, не смотря на то, что пол упорно уходит из-под ног, покрываясь чем-то вязким.
Моя рука натыкается на металлическую ручку двери и я, наконец, вываливаюсь из затхлого дома. Улица встречает меня дыханием ледяного воздуха. Я вдыхаю его полной грудью и сажусь на ступеньку крыльца, прислушиваясь к затихающим крикам.
Спустя несколько минут я чувствую на себе чей-то пронизывающий взгляд. Оборачиваюсь.
Никого нет. Совсем никого.
Тогда я тяжело вдыхаю морозный воздух в последний раз, поднимаюсь и шествую обратно в дом.
Включаю, наконец, свет.
Все те же старые обои. И те же самые картины на стенах.
Казалось бы, ничего не измелилось. Но взгляд мой предательски натыкается на зловещую ржавую дорожку запекшейся крови, что отвратительными узорами украшала ковер.
Что, черт возьми, могло случиться?
Я стою и тупо смотрю на следы, пытаясь хоть что-то вспомнить. Ответом мне была только участившаяся тупая боль в висках.
Но ноги сами уже несут меня по покрасневшей дорожке. И я уже вижу бледную белую руку, упокоенную на полу, вон там, за углом…
Еще два шага и я вижу обладателя этой руки. Я наклоняюсь и бестолково прощупываю пульс.
Это странно.
Её кожа тёплая, словно она еще жива. Может быть, она просто без сознания?
Но её дыхания не было слышно, так же, как и пульса. Возможно, её сердце слишком замедлило свой ход, и услышать его даже в полной тишине слишком сложно?
Как жаль, но я не могу принять этот слабый довод.
Я провожу рукой по её лицу, пачкая белоснежно-сахарную кожу бурыми каплями и осторожно закрываю её веки.
Я убил её.
Должно быть это действительно так, раз я ничего не помню.
Интересно, сколько времени уже прошло?
Наверное, не так много, раз её тело не успело разложиться.
Я с отвращением смотрю на свои руки, чувствуя, как сердце болезненно сжимается и что-то в глубине его начинает неприятно ныть, отдаваясь привычной горечью во рту.
Я захожу в ванную комнату, включаю воду на всю катушку и, опираясь о чугунный борт, окунаю свою голову под хлынувшую ледяную воду.
* * * *
Этот человек далеко еще не разменял четвертый десяток, когда как голова его уже была покрыта сединой, а лицо опоясывали морщины, пролегая мрачными тенями и почти скрываясь за кривыми отметинами старых шрамов. Он коротко отдал приказ, ограничившись всего парой глухо вылетевших слов, что ударили предрассветный воздух наотмашь. Нам не нужно было выслушивать объяснения. Основная наша задача была – выполнить задание. И не важно, какие методы при этом используется и сколько жертв будет принесено. Наш отряд был известен четкими и быстрыми действиями.
Порой, слишком скорое построение плана вполне может сыграть злую шутку. Но, тем не менее, мы никогда не придавали этому значения, полагаясь на удачу. Хочешь жить – умей вертеться, не так ли? А приказы – они ведь на то и приказы, чтобы их не обсуждать. Думать и принимать решения – это не включено в обязанности обычного рядового солдата. Именно поэтому я не желал повышения своего звания. Я никогда не считал, что хоть чем-то отличился среди остальных. Было много людей, которые заслуживали повышения гораздо больше, чем я. Но, похоже, судьба решила распорядиться иначе.
Я впиваюсь взглядом в стекла полевого бинокля и, даже не оборачиваясь, одними только быстрыми жестами приказываю своему отряду разделиться и приступить к действиям.
После этого, чувствуя свинцовую усталость, я мрачно вздыхаю и ныряю в тень серого здания, приступая к своей роли.
Я уже догадывался, каким будет исход нашей вылазки. И, не смотря на это, я не счел нужным пересмотреть свой план.
Взрывы, выстрелы, удушливая гарь и этот запах… Запах крови, горелой плоти, пороха и… смерти, что оседает на самом дне легких удушливой копотью…
Запах войны. Мне кажется, он будет преследовать меня вплоть до могильного креста.
Разворот, уклоняясь от первого удара, быстрый резкий рывок, отработанный до автоматизма, и, наконец – лезвие ножа, что вгрызается в плоть, раздирая её до самых костей и обдавая меня брызгами свежей крови. Краем глаза я замечаю пулю, что всего в двух миллиметрах пролетает от моего уха. Но в следующую долю секунды снайпер уже падает замертво – и я уже знаю, что мои товарищи успешно сделали первый шаг.
Настала пора перейти ко второму. И, отбрасывая прочие сомнения, я молниеносно влетаю в самое пекло вражеской базы.
Все, что произошло потом, я помню только лишь мутными урывками.
В моей голове стоят крики людей, корчащихся в предсмертной агонии, срываясь в неразборчивую мешанину звуков, что перерастает в нестерпимый гул. Он звучит все тише, почти скрываясь за бесконечными выстрелами. Но в общем хаотичном шуме я ясно различаю голоса людей моего отряда.
Я не знаю, что могло пойти не так. Но в тот момент, я мало что мог полностью осознавать. Мне кажется, что уши мои словно ватой заложило, а поле зрения застлал мутный белесый туман. Ощущение было такое, словно я пережил сильнейшую контузию. Но это было совсем не так. В конце-концов, я находился достаточно далеко от взрывной волны.
Я оцениваю взглядом обстановку и замечаю солдат, что безжизненно лежат вразброс на бетонном полу. Большинство из них были уже мертвы, а остальные же – слишком тяжело изуродованы ранами, чтобы представлять из себя хоть что-то похожее на… противника?..
Мой взгляд зацепляется за перепачканную форму, в которую были одеты большинство из мертвецов.
Я чувствую стук крови в висках, когда, наконец, осознаю, что вижу перед собой жалкие останки собственного отряда, когда как людей вражеской стороны осталось достаточно много. Что-то острое зловеще упирается мне в спину…
А в следующий миг яркая, всепоглощающая вспышка ярости поглотила меня с головой, утаскивая в свою темнеющую пустоту.
* * * *
— Да ты везунчик, товарищ сержант!.. - долетает до меня шепот.
Я открываю глаза и вижу перед собой девушку, одетую в белый халат. Её глаза были цвета дождливого неба. Пожалуй, это было единственное, что тогда я в ней запомнил.
— Что произошло? – спрашиваю я. Собственный голос кажется мне чужим. – Мы проиграли?
— Нет, - отвечает она, улыбаясь мне, - Мы выиграли. Это все благодаря Вам, сэр.
— А наши… - с трудом произношу я, приподнимаясь с больничной койки, - Они…
— Я прошу прощения, - тихо отвечает медсестра, сочувственно глядя на меня. Её глаза мрачнеют и покрываются дымкой печали. – Вы были единственным, кого мы нашли живым.
Я вскакиваю на ноги и, хватая её за ворот свитера, прижимаю к стене, горящим взглядом впиваясь в её испуганное лицо.
— Ты лжешь! – выкрикиваю я, - Зачем ты лжешь мне, черт тебя возьми?! Где наши? Хоть кто-то остался? Говори!
— Пожалуйста, успокойтесь, сэр, - отвечает девушка, начиная мелко дрожать, - Они все мертвы. Мне очень жаль, но Вы единственный, кому повезло остаться в живых.
Я отпускаю её и отшатываюсь назад, натыкаясь на столик за своей спиной и что-то разбивая. В моих ушах все еще звучат её последние слова.
— Я понимаю, - с горечью молвит медсестра, - Вы многое пережили, но…
— Это моя вина. Это я допустил ошибку, когда остальные рассчитывали на меня.
— Не говорите так!
— Ты не понимаешь! У каждого из них была семья, а у кого-то есть дети... Я должен был быть мертв – не они. Меня никто не ждет, у меня никого нет за душой… Как, по-твоему, я должен жить с этим?..
— Послушайте… - прошептала девушка, но голос её заглушил пронзительный вой тревоги.
— Говорите, мы выиграли… Что это тогда за чертовщина…
— Это же просто пожарная сигнализация… - удивленно говорит медсестра, - Вы… Что вы делаете?!
Но я уже хватаю со стола один из тех медицинских инструментов, что зловещими острыми штыками лежали на металлическом подносе. Я не отдавал отчета в своих действиях. У меня не было даже мысли о том, что я делаю что-то неправильное. Мое тело и руки действовали, словно сами по себе, а на лице же играла странная улыбка…
* * * *
Это началось еще тогда, на поле брани, попеременно возвращаясь снова и снова в неконтролирующих приступах бешенства, что всегда сопровождалось необъяснимой жаждой крови и всегда влекло за собой смерть любого случайно подвернувшегося под руку человека.
Спустя несколько месяцев после возвращения домой, я совершенно не помнил о подобных своих приступах. Единственное, что тогда занимало мои мысли – это чертовы кошмары, которые являлись мне каждую ночь, с лихвой окупляя всё то время, проведенные в горячей точке прошедшей войны.
Но время шло, и эти сны постепенно обесцвечивались, ставясь чем-то отчасти привычным, как и то постоянное чувство вины, что немилосердно грызло сердце. Я малодушно старался об этом не думать, как и не замечать того, что провалы в памяти становятся все более подозрительными.
И, в конце-концов, в один из таких «провалов» я обнаружил себя на каком-то пустыре, с ног до головы вымазанного в крови. И вот тогда… Только тогда я полностью осознал, что подсознание мое совершенно не согласно с тем, что война все-таки закончилась.
Я тяжело вздохнул и открыл глаза, с ненавистью посмотрев на свое отражение в треснувшем напополам от удара зеркале.
Почему я не покончил с этим раз и навсегда еще тогда? Я слишком устал, чтобы продолжать бороться с этим. Но просто сдаться я не мог. Я не знаю точной причины.
Возможно, крошечный огонек надежды на возможность начать все сначала просто не давал мне покоя. Одна только его искорка продолжала удерживать меня здесь…
И даже она когда-нибудь погаснет.
С тихим шорохом распахивается дверь. Сквозь зеркало я вижу знакомую хрупкую фигурку, стоящую за моей спиной. Её глаза смотрят на меня в ужасе, что плавно сменяется неподдельной жалостью, что словно иголками колит мое сердце.
Почему ты просто не убежишь? Разве ты не видишь, что на лице моем кровь чужая, а в гостиной, на полу труп лежит? Почему ты жалеешь меня, словно причина всего не за мной же кроется?..
Я не думаю, что во мне осталось хоть что-то хорошее, что заслуживало бы твоего сострадания…
«Знаешь, что я больше всего на свете ненавижу?»
«Боль или смерть?»
«Это не так»
«Больше сего на свете я ненавижу самого себя»
Война – это то, для чего я был рожден.
Убивать снова и снова… Это все, на что я способен
И, если таков мой ад – то я честно заслужил его.
Ты ведь согласишься со мной, не правда ли?
Но ты опять молчишь.
|
