 Фанфик «Прости, Торин...»
Шапка фанфика:
Автор: Оксана_В
Соавторы: Eriane Almerea
Фэндом: Хоббит
Основные персонажи: Торин Дубощит, Двалин
Пэйринг или персонажи: Двалин/ОЖП
Рейтинг: NC-17
Жанры: Гет, Ангст, AU
Предупреждения: Изнасилование, ОЖП
Размер: Мини, 19 страниц
Кол-во частей: 6
Статус: закончен
Текст фанфика:
В норе у Бильбо
С силой захлопнув дверь — так, что щеколда сама соскочила в паз, он размашисто шагнул в комнату и увидел, как девушка испуганно подскочила на постели и резко натянула одеяло до самого подбородка. Он не поверил ни единому слову, ни ее, ни волшебника. Она что-то скрывала, и Двалин должен был выяснить, что.
— Вылезай, поговорить надо, — сказал хмуро, не сводя с девчонки подозрительного взгляда.
Но она только таращила серые глазищи и плотнее куталась в одеяло. Что, милая, будем молчать? Не в этот раз. Сейчас она объяснит ему все!
Подойдя, Двалин рывком вытянул девушку из постели, несмотря на протестующий крик. Она была почти раздета, только короткая белая туника едва прикрывала стройные бедра. Взгляд Двалина скользнул по обнаженным ногам, по полоске трусиков в том месте, где слегка задралась тонкая ткань, и, вмиг забыв, зачем пришел, воин трудно сглотнул. Она была такой белокожей, какими бывают только рыжие. Словно молочный бархат, от самых кончиков пальцев на ногах, до тонких ключиц, видных в вырезе туники. Только щеки, всегда такие же бледные, сейчас пылали, а на шее часто-часто бился тонкий голубой ручеек.
Кровь вскипела в одно мгновение, и Двалин, не думая, что делает, схватил девушку и прижался губами к пульсирующей под кожей жилке. А, почувствовав ее дурманящий запах, зарычал, будто дикий зверь, сжал в руках хрупкое тело и повалил девушку на постель. Она пыталась отбиваться, упиралась руками в его грудь, но он шутя сломил сопротивление, прижав тонкие руки над головой. Ее крик потух в жестком поцелуе, не успев сорваться с губ.
Туника затрещала под сильной рукой, и через мгновение девушка забилась, ощутив на коже мозолистую ладонь. Не отпуская губ, Двалин мял нежную грудь, причиняя девушке боль, и от ее стонов и беспомощности словно пьянел — до головокружения, до звона в ушах.
Сердце гулко и сильно било изнутри, а в штанах стало невыносимо тесно, и Двалин одним движением расстегнул пряжку ремня, освобождая напряженную плоть. С силой вклинил колено между сжатых девичьих ног и, оказавшись у цели, разом вошел, разрывая тонкую преграду. Девушка закричала, но Двалин прижался к ее губам и сильнее вдавил несчастную в постель. Крик захлебнулся, оборвавшись коротким всхлипом, и только горячие слезы текли из глаз и капали на разметавшиеся по подушке огненные кудри.
А воин вбивался в тугое лоно, дурел, сжимая в руках белое хрупкое тело, и уже не слышал ни стонов, ни всхлипов, ни даже криков и тяжелых ударов в захлопнувшуюся дверь. Видел лишь рыжие волосы и распахнутые серые глаза…
И лишь на самом пике, в остром и мучительном наслаждении сжав девушку до боли, услышал ее короткий вскрик и треск двери, сорванной с петель.
А через мгновение сильные руки стащили его с беспомощной жертвы и потянули на выход. И он увидел ее посреди разоренной, перепачканной кровью постели, и сам испугался того, что натворил…
— Двалин, ты что наделал? — Торин ошалело вглядывался в лицо друга.
А тот лишь обхватил руками лысую макушку и обессиленно привалился к стене. Что это на него нашло? Женщины никогда не имели над ним власти, а тут…
— Ты же сам собирался затащить ее в постель! — огрызнулся Двалин, на что узбад удивленно вскинул брови.
— Да я же просто припугнуть ее хотел! Думал, после такого она сама не захочет идти с нами.
Двалин досадливо поморщился: ну и дурак же он. Хотел защитить друга, а в итоге сам вляпался по уши. Перед глазами стояло ее заплаканное лицо, и испуганный, затравленный взгляд огромных серых озер.
— Ну вот, ты хотел, а я припугнул. Прости, Торин… Но теперь тебе придется ее взять.
Он резко повернулся и скрылся в комнате, а узбад лишь удрученно покачал головой: поход начинался совсем не так, как он планировал…
Он
Не понятно, откуда она взялась — выскочила с визгом из кустов, испугавшись какой-то ящерицы, а потом прицепилась, уверяя, что ей непременно нужно попасть к Бильбо. И всю дорогу спотыкалась и шарахалась даже от жуков — ходячее недоразумение. А потом тараторила с Гэндальфом на эльфийском, и волшебник вдруг заявил, что девица ему знакома, хоть поначалу, увидев ее, удивился не меньше остальных. Кто знает, что она там ему наплела.
А потом вдруг Торин заявил, что возьмет ее только, если она согласится разделить с ним ложе. Это было так непохоже на узбада, что Двалин решил, что девчонка попросту его охмурила, нахватавшись всяких эльфийских штучек, и решил сам с ней поговорить. Вот и поговорил…
Он корил себя всю дорогу до Бри. Как он мог, почему не сдержался? Как теперь глядеть в эти серые глаза?
Он смотрел, как она идет, в нелепой клетчатой юбке и черных чулках, и испуганно озирается по сторонам, словно зайчонок, отбившийся от семьи. И жмется поближе к хоббиту, который напуган не меньше ее. Какого орка ее принесло в этот край? Сидела бы дома в тепле, вышивала крестиком. Так нет, полезла играть во взрослые игры, глупая девчонка!
Двалин не пошел к ней в первую ночь, видя, что она валится с ног после целого дня пути. Не подходил и весь следующий день, лишь наблюдал издалека, как она неуверенно держит поводья маленькой спокойной лошадки, которую он сам для нее выбрал. Должно быть, первый раз в седле, к вечеру здорово натрет себе мягкое место.
Уже в темноте, у костра, увидел, что она сидит бочком, поднялся со вздохом и пошел к лекарю за мазью.
— Держи, — кинул пузырек ей в руки, — намажь, где болит, утром будет легче.
Кивнула благодарно, а в глазах испуг — подошел слишком близко. Нет, сегодня он тоже ее не тронет.
И снова целый день в пути, под проливным дождем. Хорошо хоть успел накинуть на нее свой плащ, и усмехнулся, увидев, как капюшон упал до самого носа. Великоват, зато не промокнет. И плевать, что сам вымок до нитки, ему не привыкать.
Разложив у костра свои вещи, остался в одних штанах и сидел, попыхивая трубкой, вместе с остальными слушая рассказы старшего брата. А она сидела напротив, впившись взглядом в Балина, и, приоткрыв рот, ловила каждое слово. В глазах сверкал живой огонек, в волосах отражалось пламя костра. Сама словно огонь, только пока не разгорелась в полную силу.
Двалин поднялся; обойдя остальных, подошел к ней сзади и слегка сжал узкие плечи. Она дернулась, обернулась резко.
— Пойдем, — потянул ее за собой.
Она пошла покорно, опустив голову, и тонкая прядка упала на лицо. И снова страх в глазах, когда он прижал ее к дереву и наклонился к губам.
— Не надо… — уперлась ему в грудь, в глазах мольба.
— Ты моя, — сказал, как ударил. — После той ночи ты принадлежишь мне.
И увидел, как погас огонек в ее глазах.
Она больше не плакала. Отвернулась и смотрела в сторону. А ему не хватало ее глаз, пусть испуганных, заплаканных, молящих. Но пусть смотрит на него, только на него…
Никто не думал, что в этих местах могут быть горные тролли, и Гэндальф, как назло, куда-то запропастился. Они почти справились с огромными тварями, и если бы Бильбо не попался им в лапы, гномы бы их одолели. Но из-за неловкого полурослика, весь отряд в мешках, а тролли разводят костер, собираясь поджарить гномов на обед. А где она? Вдруг затоптали в битве?
Двалин в страхе озирался, насколько возможно вытянув шею, но ее нигде не было. Может, затаилась в кустах? Хотелось крикнуть: «Беги! Беги отсюда, глупая!» Но побоялся — не успеет, и тогда ее точно найдут, а он ничем не сможет помочь.
И вдруг яркая вспышка, и горные тролли навечно застыли серым камнем. Гэндальф! И она с ним, выглядывает из-за спины старика. Слава Махалу, жива!
В тот день так и не удалось передохнуть. Не успел разгореться рассвет, вдалеке послышался волчий вой — вражеский отряд шел за ними по пятам.
Они бежали по бескрайней равнине, тщетно пытаясь найти укрытие, а преследователи настигали. Она совсем выбилась из сил, и Двалин схватил ее за руку и тянул за собой, ловя полный ужаса взгляд серых глаз. Когда их окружили, он толкнул ее себе за спину и обернулся к врагам с топором наперевес. Огромный волк несся прямо на них, и за мгновение до того, как рубанул зверя топором, Двалин услышал, как она закричала.
— Сюда, живо! — стоя у огромного камня, Гэндальф призывно махал рукой.
— Быстро в укрытие! — Торин остановился рядом с волшебником, прикрывая остальных.
И гномы посыпались в расщелину.
Он снова схватил ее, толкнул вперед, и она с криком скатилась вниз, прямо на кого-то из гномов. Дождавшись отставшего Кили, слегка подтолкнул вперед узбада и прыгнул следом за ним.
Расщелина оказалась проходом в долину. Владыка этих мест встретил гостей радушно, и путники, измотанные погоней, с благодарностью приняли от хозяина еду и мягкие постели.
Двалин приходил к ней каждую ночь, и она уже не шарахалась в страхе, но по прежнему смотрела в сторону и не отвечала на поцелуи.
А он бесился, замечая, как она смотрит на Торина. Сходил с ума от того, что владел лишь ее телом, а сердце было отдано другому. И безумно ревновал. К тому, кто был ему больше, чем брат. К тому, кому не нужны были ее рыжие кудри и бездонные серые глаза.
Все стало еще хуже после того, как на горном перевале они попали в грозу. Двалин отвлекся на поскользнувшегося Бильбо и не увидел, как упала она. В последний миг Торин успел схватить ее за ворот плаща и, словно котенка, вытащил наверх. Оттащив от края, Двалин орал на нее, а она не слышала и не сводила восхищенных глаз с узбада.
Двалин злился, но молча стискивал зубы и продолжал идти вперед, не спуская с девушки глаз. И, когда они вновь напоролись на засаду, с наслаждением снес голову гоблину, ткнувшему в нее скрюченным пальцем.
И снова бегом, через бесконечный мрак, кроша гоблинов, сыплющихся, как горох, со всех сторон. Ее и Ори затолкали в середину, и так и прокатились стремительным плотным комком — плечом к плечу, ощетинившись оружием, и положив половину обитателей зловещих пещер.
И снова бесконечная дорога, вечерние привалы и разговоры у костра. Она привыкла и даже повеселела. Помогала готовить похлебку, и Двалин незаметно наблюдал, как она смеется над шутками Бофура, как о чем-то говорит с молчаливым и стеснительным Ори, и как украдкой поглядывает на узбада, когда думает, что никто не видит.
Он больше не тревожил ее по ночам — за долгий путь устал сам и не хотел мучить ее. И каждый раз боролся с собой, видя ее одинокую фигурку, сжавшуюся под плащом. Хотелось подойти, прижать к себе, согреть дыханием замерзшие руки, но он боялся вновь натолкнуться на отсутствующий взгляд, говорящий, что для него нет места в ее сердце.
Она
Она бредила Средиземьем с самого детства. Взахлеб читала Толкина и учила эльфийский. И через несколько лет считала, что знает мир профессора, как свои пять пальцев. И мечтала когда-нибудь там оказаться. Шло время, а мечты не уходили, и она не находила места в своем мире. Уже двадцатилетней посмотрела «Хоббита» и безнадежно влюбилась в Торина. И перестала мечтать. Вместо этого стала готовиться. К побегу…
Ей казалось, что она все продумала, все предусмотрела. Главное — оказаться там, и тогда она точно сможет спасти его. Два года ежедневных трудов и поисков в интернете. И никому ни слова о своих планах. И ни единого сомнения.
Она ушла рано утром, не оставив даже записки. Лишь из аэропорта отправила письмо, чтоб не искали, что не вернется. А вечером следующего дня стояла у сакральных камней, шепча побелевшими губами заклинание…
Ее словно провернуло в мясорубке, прожевало и выплюнуло в каком-то лесу. Тишина и никого вокруг. А потом чьи-то тяжелые шаги, и она затаилась в кустах. И вдруг эта ящерица, здоровенная! А она всегда до ужаса боялась рептилий.
Двалин привел ее к дому Бильбо, когда все уже были в сборе. И ОН тоже был там. Тот, ради кого она и затеяла все это безумие. И ОН ей не верил. И Гэндальф показался последней надеждой. Она просила волшебника о помощи на синдарине, а остальные непонимающе хмурились. И Гэндальф вступился, сказал, что они знакомы. Но Торин не верил. ЕЕ Торин ей не верил. ЕЕ Торин с усмешкой согласился взять ее только в качестве шлюхи.
А вечером пришел Двалин…
В ней не было ненависти к нему, только какая-то пустая обреченность, когда он заявил на нее свои права. И ей осталось только смотреть украдкой. На НЕГО. Того, кто даже не поворачивал головы в ее сторону.
Но она все равно шла за ним. Только за ним, в робкой надежде, что однажды он обернется. А он шел вперед, к своей цели. К выросшей на горизонте Одинокой горе.
В гостях у Беорна они смогли наконец отдохнуть. В крепком добротном доме, окруженном высоким забором, было сухо, тепло и безопасно. Ее сморило прямо за столом, и она уронила голову на руки, убаюканная теплом и сладким ароматом свежего меда.
И лишь оказавшись в крепких объятиях, встрепенулась испуганно: Двалин так давно не касался ее, неужели опять? Но он лишь уложил ее на охапку душистого сена и ушел, оставив одну и не сказав ни слова.
А потом снова в путь. Через лес, мертвый и страшный, где каждый шаг мог стать последним. И бесконечная тропа через серый мрак; и кошмарные ночи, где в непроглядной тьме совсем рядом что-то копошилось, шипело и шуршало палой листвой. Она сошла бы с ума от ужаса, но Двалин, чувствуя ее страх, каждый вечер садился рядом. А когда опускалась ночь, молча прижимал к себе, и ей становилось легче.
Путь через лес затягивался. Сознание окутывал дурман, и вскоре путники потеряли счет дням и ночам. Проклятый лес водил их кругами.
Но вдруг повезло: тропа свернула и вывела к реке. А через реку мост. Разрушенный…
Она видела, как гаснет едва зажегшаяся надежда: не перебраться, нужно идти в обход. И тут, схватившись за спускающуюся до самой земли толстую ветку, Кили начинает перебираться по ветвям, как по лианам. Но резкий окрик Торина его останавливает: пусть сначала идет самый легкий. И все взгляды направлены на Бильбо.
А она смотрит на растерявшегося полурослика и недоумевает. Как же так? Отправить вперед самого слабого, самого неопытного. И оборачивается на Торина: как же так?
Но узбад непреклонен, и Бильбо хватается за ветку…
И еще одна ночь, и снова вокруг копошащиеся твари, кажется, еще ближе, чем раньше. И вдруг короткий удар, жгучая вспышка в голове и мягкая липкая темнота…
— Жива? Ну давай же, очнись! — кто-то трясет ее за плечи.
Перед глазами мутная пелена, но она все же видит его. Двалин. Схватил, прижал к себе, слышно, как бухает тяжелое сердце.
А потом их окружили и куда-то повели. Во дворец эльфийского короля, догадалась она. И вот они стоят перед ним, грязные, измотавшиеся, голодные. А вокруг, как насмешка, безупречное великолепие, и владыка на троне, взирающий свысока на кучку жалких оборванцев.
— Так-так, кто это тут у нас? — царственный эльф грациозно спустился по деревянным ступеням и согнулся почти вдвое, заглядывая ей в лицо. Взял тонкими пальцами за подбородок и заставил посмотреть в глаза: стальные, холодные, безжалостные. — Ты не гном, — и тонкие губы скривились в улыбке. — Пожалуй, я оставлю тебя здесь.
— Отпусти ее! — Двалин рванулся вперед, едва не повалив удерживающих его стражников. — Это всего лишь женщина.
В ледяных глазах мелькнул интерес:
— Твоя женщина?
— Моя!
— Что же, тем хуже для нее… Уведите, — кивнул владыка стражникам, и ее подхватили под руки. — А ты, гном, будешь сидеть под замком и знать, что она страдает.
От страха подкосились ноги, и она упала бы, если бы не поддерживающие ее воины. Ее вели через огромный зал, и, как в замедленом кино, она видела сгрудившихся гномов, видела, как бушует Двалин, пытаясь освободиться от железных оков, и слышала эхом отлетающий от стен голос владыки:
— А что скажет король? Поклянись, что вернешь мои камни, и я ее отпущу.
— Торин, это всего лишь камни, они не стоят ее страданий.
Но король молчал. Он ничего не сделал. Пусть не для нее, но для лучшего друга, который сейчас смотрел на него с надеждой…
Ее заперли в светлой комнате без окон. И все. Никаких пыток, ничего из того, что она успела себе навоображать. К ней даже никто не приходил, только раз в день приносили еду. И вскоре она потеряла счет времени, и на очередной щелчок замка даже не подняла головы.
— Идем, скорее! — взволнованный шепот.
Бильбо! Как же он смог?
Бегом вниз по темным коридорам, при каждом шорохе прижимаясь к стенам. Остановились на широкой площадке, и Бильбо вытащил откуда-то связку ключей.
Гномы с радостными возгласами выскакивали из-за витых решеток, обнимались и хлопали друг друга по плечам. А он оттолкнул стоящего рядом Нори, схватил ее за плечи и заглянул в глаза:
— Цела? Он обидел тебя? — кивнул куда-то наверх.
А она замотала головой и тут же оказалась в крепких руках. Вдохнула легкий аромат табака и глянула поверх плеча. Торин стоял сзади, и она робко улыбнулась. Но он только равнодушно скользнул по ней взглядом, заставив сжаться сердце.
А потом бурлящая река, по которой летят винные бочки. Она в одной из них вместе с Ори. Пенные брызги окатывают со всех сторон, перехватывают дыхание. Мокрые волосы липнут к лицу, одежда промокла и отяжелела.
Свист стрел, страшные серые лица вокруг, звон стали и крики:
— Кили ранен!
— Двалин, убей эту тварь!
Ослепшая от воды и полумертвая от страха, она вцепилась в края бочки и закрыла глаза, не в силах больше выносить эту дикую карусель…
Ее вытащили на берег, стянули мокрую одежду и в одной рубашке усадили к костру. Гномы чем-то занимались, ходили вокруг, переговаривались. А она сидела у огня, словно во сне, не понимая, зачем она здесь. Как хорошо было мечтать о приключениях, лежа в теплой постели в своей уютной комнате. Представлять лицо любимого и долгие годы счастливой жизни. Какой же надо быть дурой, чтобы поверить, что именно так оно и будет. И как велика плата за безрассудство…
— Согрелась? — Двалин сел рядом и притянул ее к себе.
Она кивнула и ткнулась носом ему в плечо. И не выдержала: разревелась, как потерявшийся ребенок. А он лишь обнял ее крепче и тяжело вздохнул.
Он и она
Эсгарот провонял рыбой и плесенью. И кругом вода, куда ни глянь. Черная, грязная, от одного вида которой леденеет кровь. Их вели по шатким мосткам в какой-то дом, и люди, глядя на странную процессию замолкали, а потом шептались за их спинами.
Очередная ночь в холоде и страхе, когда никто не потревожил ее покой. Она никак не могла уснуть, ворочаясь на жесткой кровати, и лишь к утру провалилась в тревожный прерывистый сон. И тут же:
— Вставай! — Двалин выдернул ее из постели, накинул что-то на плечи и подтолкнул к выходу. — Идем скорее.
Они шли в темноте непонятно куда, изредка перебрасываясь короткими фразами. Двалин тянул ее за собой, потом вдруг резко остановил и толкнул в какое-то углубление в стене.
— Жди здесь.
А остальные молча пошли дальше. Она не знала, куда они пришли, почему ее оставили одну, но Двалин велел ждать, и она присела, прислонившись спиной к стене. И даже задремала… А когда раздался грохот, вскочила на ноги, не понимая, где она и что произошло, в панике рванулась вперед и налетела на охранника.
— А вот и еще один, — ее цепко схватили за одежду, швырнули в темноту, и она упала на чьи-то руки.
— Не бойся, это мы, — знакомый шепот. Двалин сжал ее руку, и их всех куда-то повели.
— Это что за оборванцы? — просипел сверху простуженный голос, и в предрассветных сумерках прямо перед пленниками выросла высокая грузная фигура.
— Гномы, ваше сиятельство, — ответил один из охранников. — Хотели украсть оружие.
— Значит, воры? — вопросил первый, но тут вперед выступил Торин.
— Мы гномы Эребора! — торжественно провозгласил он, и вокруг на миг воцарилась тишина.
— Эребора? — изумленно переспросил сиплый.
— Я — Торин, сын Траина, внук Трора, — он горделиво выпрямился, и она залюбовалась его королевской статью.
— Подгорный король… — прошептал кто-то за спиной, — вернулся!
И в тот же миг все переменилось. Теперь их называли дорогими гостями, привели в большой дом и усадили за стол. В мгновение ока появилось вино, а к нему щедрая закуска. Но гномы поглядывали с опаской и на явства и на принимающего их хозяина.
Торин ушел вместе с ним, и гномы тихо переговаривались и не притрагивались к еде. А она сидела, уставившись в одну точку, словно в беспамятстве, не замечая, что происходит вокруг.
— Ты как? — Двалин потряс ее за плечо, и она слабо улыбнулась.
— Домой хочу, — и губы скривились, а в носу защипало.
— Эх, дуреха, — он прижал ее к себе, и она тихонько всхлипнула, — куда ж тебя понесло…
Она снова ревела на его груди, отчаянно, до боли стискивая маленькие кулачки. А он что-то шептал и гладил ее по волосам. Глупая, глупая! Какая же она глупая! Как бы хотелось вернуть все обратно.
— Я так хочу спать, — пролепетала она, когда слезы иссякли.
И он поднялся, подхватил ее, прижал к себе и понес наверх, по скрипучей лестнице. Толкнул ногой дверь и опустил свою ношу на мягкое одеяло. Провел рукой по волосам, склонился было к лицу, но передумал и повернулся к двери, а она вдруг схватила его за запястье.
— Не уходи…
Он обернулся удивленно, сел рядом и молча посмотрел ей в глаза.
— Просто побудь со мной, — попросила. И прижалась к его руке.
Двалин шумно вздохнул, обнял ее за плечи и зарылся носом в огненную макушку.
Она уснула на его руках, и он тихонько опустил ее на подушку. Рыжие кудряшки на белой ткани. Такая юная, такая нежная… А он чуть не сломал этот хрупкий цветок.
Он сидел рядом с ней еще долго, просто сидел и любовался ее красотой. Белая, почти прозрачная кожа, густые рыжие ресницы, маленький, немного вздернутый нос и розовые, чуть приоткрытые во сне губы, такие притягательные и манящие. Он склонился в почти непреодолимом порыве, но побоялся снова не сдержаться и только тихонько провел пальцами по ее щеке, заправил за ухо волнистую прядку, и, чувствуя, как бухает тяжелое сердце, наполняясь болью, заставил себя подняться и спуститься вниз к остальным.
Она проснулась только утром следующего дня. Спускаясь по лестнице, услышала голоса и остановилась, хоть и знала, что подслушивать нехорошо.
— Ты должен оставить ее здесь, она будет обузой.
— Нет, Торин, не оставлю. Ты же знаешь, она совсем беспомощная, пропадет одна.
— Ты уже совсем ничего не видишь! Забыл, куда мы идем? Послушай меня, здесь она будет целее.
— Нет. Не могу…
— Двалин, ты ставишь весь поход под угрозу из-за какой-то…
— Замолчи! — удар кулаком по столу. — Не смей ее оскорблять! Это ты так легко отказываешься от тех, кто тебе мешает.
— Двалин!
Грохнулся на пол стул, и через миг гном чуть не сбил ее с ног, вывернув из-за угла. Мгновение смотрел сердито — понял, что все слышала, — потом схватил за руку.
— Пошли, пора отправляться.
Уже сидя в лодке, она заметила, что отряд поредел.
— Двалин, а где остальные?
— Остались, — ответил угрюмо. - Кили сильно заболел, его ранили моргульской стрелой. Оин и Фили остались с ним.
— Понятно, он тоже стал бы помехой, — пробормотала она, а Двалин лишь глянул на нее и отвернулся.
Она посмотрела вперед, туда, где на корме первой лодки, вперив взгляд в горизонт, величаво стоял подгорный король. И она поняла, что в его жизни была лишь одна любовь — его королевство, его Эребор. Он шел, ведомый великой целью, и без сомнений убирал с пути любые препятствия. Даже тех, кто был ему роднёй. Настоящий король, подумалось ей, властный, жесткий и холодный. Он без сожаления отдаст жизнь на благо своего народа, но занять место в его сердце не удастся никому…
Она робко протянула руку и коснулась большой огрубевшей ладони. Двалин вздрогнул, но тут же сжал ее пальцы и посмотрел в глаза.
— Спасибо, — шепнула она, а он продолжал молчать. — За то, что вступился.
Он поднес к губам ее ладошку, подышал на холодные пальцы — так, как давно хотел, — а потом сомкнул в кулачок и взял в плен, накрыв другой рукой.
— Я тебя не оставлю, — сказал твердо. — Ты моя.
И что-то тихонько всколыхнулось внутри от этих слов, робко, но ощутимо. И стало спокойно, ушла тревога. "Ты моя" — эхом прозвучало в голове, и она вдруг улыбнулась.
В чертогах Эребора, часть 1
Она стояла на стене и провожала взглядом светящуюся точку — Смауг стремительно удалялся в сторону Озерного города. После схватки с драконом ей казалось, что ее уже ничем не испугать. Как они смогли выжить в этом аду, непонятно. Огонь, боль и страх — все, что она смогла запомнить. Объятая ужасом, она куда-то бежала, не понимая, не в силах даже кричать. А перед глазами невероятный ящер, кажется, повсюду — до того он был огромный. И багровое пламя, вырывающееся из клыкастой пасти…
Почему змей вдруг оставил их и полетел в Эсгарот, никто не понимал. Но времени зря не теряли: возводили укрепления, закладывали камнями разрушенный главный вход. Работали слаженно и быстро, и стена росла на глазах. Сначала она хотела помочь, но камни были слишком тяжелы, и она только мешалась под ногами.
— Иди наверх, — приказал Двалин, и она снова поднялась на стену.
Огонь! Сплошной стеной! Пылающее пятно в окружении черной воды.
— Эсгарот в огне! — она едва не переломала ноги, скатившись по лестнице, и все воззрились на нее. — Озерный город горит…
— Мы ничем не можем помочь, — ответил король после недолгого молчания и взялся за следующий камень: — Нужно заботиться о собственной защите. За работу, — кивнул остальным, и гномы молча продолжили свое дело.
А потом Торин пропал. Все остальные были здесь: разбирали завалы, осматривали уцелевшие залы, искали припасы. А короля нигде не было видно.
— Он уже несколько дней не выходит из сокровищницы, — случайно услышала она. Балин и Двалин стояли внизу лестницы. — Золото завладевает им, — заметив ее, Балин только кивнул, но голоса не понизил, — нужно вытащить его оттуда. Иди, тебя он послушает.
Двалин молча ушел куда-то вниз, а Балин покачал головой и тяжело вздохнул:
— Такой же, как дед…
Но вытащить Торина из сокровищницы не удалось, вместо этого он приказал спуститься туда и остальным, и она тоже пошла следом за приунывшими гномами.
— Ищите Аркенстон! — раздавался под сводами низкий хриплый голос. — Найдите королевский камень!
И они искали. Метр за метром обходили огромный золотой зал, оскальзываясь на осыпающихся монетах. Она думала раньше: каково это будет — увидеть воочию столько золота, думала, дух захватит от такого великолепия. А оказалась здесь — и ничего. Ничто не шевельнулось в душе, не вызвало восхищения. Напротив, чем дольше она находилась внутри, тем тяжелее становилось на сердце. Стены зала начинали давить, словно сжимались, и становилось трудно дышать, рябило и прыгало в глазах.
— Тяжело тебе здесь? — Двалин присел рядом, заметив, как она опустилась на пол возле колонны.
— Тяжело, словно что-то давит, — кивнула она.
— Золото и давит, — вздохнул и сжал ее руку. — Плохо, когда его слишком много, — он опустил голову, но она успела заметить боль в его глазах. — Иди, не приходи больше сюда, — он на миг прижался лбом к ее плечу, и она не удержалась, погладила его по голове и почувствовала, как ему тяжело. — Иди, — поднялся, поставил ее на ноги и слегка подтолкнул к выходу.
Теперь она почти все время проводила на стене. Куталась в плащ Двалина, поглубже надвигала капюшон, пытаясь укрыться от ледяного ветра. Руки и ноги стыли, но лучше так, чем в глубине горы. Там словно сгустился мрак, повис тяжелой серой пеленой над всем вокруг, заглушил все звуки, кроме далекого звона металла. И она смотрела в туманную даль, встречала тусклые рассветы, приносившие с собой запах гари, и провожала сменяющие друг друга короткие дни.
И в один из дней вдруг робко выглянуло солнце, и она завороженно следила за его прогулкой по небосклону, успев забыть, как это прекрасно — просто смотреть на солнце. Вот оно настоящее счастье, думала она, такое простое и доступное. Почему нельзя просто жить и радоваться? Смотреть в чистое небо, слушать пение птиц. Без войн, в мире друг с другом. Почему, солнышко? Но светило молчало, и она снова загрустила, когда огненный шар стал клониться к закату.
Она вздохнула и уже собралась спускаться вниз, как вдруг путь преградила темная фигура. Он отшвырнул ее к стене и навис сверху, тяжело дыша в лицо.
— Это ты взяла его? — она услышала тонкий звук вынимаемого из ножен меча и похолодела. — Признавайся! Ты взяла Аркенстон? — он тряхнул ее, и она стукнулась головой.
— Торин, пожалуйста… — пытаясь оттолкнуть, уперлась ладошками ему в грудь, и он вдруг отстранился и приставил клинок к ее груди. — Торин… — шепнула бескровными губами.
А он смотрел и словно не видел, и такими страшными были глаза, такими безумными. И она поняла: сейчас он убьет ее, еще мгновение, и ее не станет… Она закрыла глаза, чтобы не видеть в его взгляде собственную смерть, вцепилась пальцами в шершавый камень стены и, чувствуя, как неистово колотится сердце — протестуя, до боли желая жить, стиснула зубы, изо всех сил сдерживая рвущийся наружу крик.
Успела только услышать быстрые шаги и провалилась в темноту…
Когда она пришла в себя, гномы спешно облачались в доспехи и отрывисто переговаривались. Кто-то дернул ее наверх, и она оказалась в крепких объятиях.
— Двалин, — выдохнула, почувствовав знакомый запах, и ткнулась ему в плечо. — Что случилось? — через миг с тревогой заглянула в глаза.
— Эльфы у наших ворот, целая армия.
Значит, скоро битва. А она совсем забыла!
— Двалин, Торину и мальчишкам грозит большая опасность! — она неожиданно сильно вцепилась в его одежду, а бледные щеки запылали румянцем. — Не ходите на Воронью высоту! Там ловушка!
— О чем ты? — Двалин с ужасом вглядывался в ее лицо, в лихорадочно блестящие глаза и не понимал.
— Будет битва, совсем скоро. Я знаю, просто поверь мне, — сейчас она умоляла, — просто поверь. Не ходите туда…
Ему захотелось встряхнуть ее хорошенько, вытрясти все, что она скрывает, но времени не было. И, глядя в ее широко распахнутые глаза, снова полные слез, он понимал, что верит.
— Пообещай мне, — прошептала она, и он кивнул и прижал ее к себе.
— Он никогда бы тебя не убил, — сказал то, что камнем лежало на душе.
Он не успел в тот момент. Увидел только, как она сползла по стене прямо Торину под ноги, и чуть не умер сам, решив, что все… Налетел на обезумевшего узбада и сбил с ног. Они сцепились, рыча, как звери, катались по каменному полу, ослепленные ненавистью. Каждый бился за свое безумие, и оба были, как в тумане, перед глазами пелена, и лишь одно желание… В какой-то момент Двалин оказался наверху и, ослепленный злобой, с силой ударил узбада в лицо. И тут же за стеной протяжно запел рог, и это вмиг отрезвило соперников.
— Эльфы! — Торин словно ругнулся и сплюнул в сторону кровь из разбитой губы.
Двалин тяжело поднялся, пошел к ней, переставляя непослушные ноги, и услышал в спину:
— Я не трогал ее, она просто в обмороке.
И она кивнула, хоть и помнила, каким безумным был взгляд короля.
На этот раз подняться на стену не хватило духу. Сжавшись в углу в центральной зале она молилась, как могла, за всех. За тех, с кем делила стол и кров бесконечно много дней и ночей. За тех, ради кого она так глупо заявилась в Средиземье. За того, кто казался таким родным, но оказался холодным и далеким. И за того, кто незаметно занял место в ее сердце. Она беззвучно шевелила губами, обращаясь ко всем, кого могла вспомнить, до боли стискивала руки, поддаваясь безотчетному порыву. И ждала, затаив дыхание и потеряв счет времени.
Идут… Идут! И бросилась навстречу.
Вот они: ужасно усталые, в разодранных доспехах, израненные и перепачканные кровью. Торин впереди, принцы рядом — живые, слава богу! Остальные следом, улыбаются скупо, проходя мимо. Живые, живые! Вот только…
Сердце вдруг падает вниз. Его нет… Того, кого ждала больше всех, среди них нет. И, обернувшись в невыразимой муке, она на миг ловит взгляд Торина…
В чертогах Эребора, часть 2
А король вдруг улыбается, широко, от души, и переводит взгляд куда-то ей за спину. Она оборачивается, боясь поверить…
— Двалин!
Он идет, слегка согнувшись, обняв за плечи какого-то рыжего, незнакомого, и она бежит и с размаху падает ему на грудь. Сдавленный стон, и она испуганно отстраняется.
— Что?
Но он тут же снова прижимает ее к себе:
— Ерунда, орк слегка царапнул.
А рыжий гогочет и хлопает его по плечу:
— Ты его тоже царапнул! — и от души ржут уже вместе.
— Двалин… — и она наконец облегченно вздыхает.
Его все же уложили в лазарет — рана оказалась серьезной. И она сидела с ним, радуясь каждой минуте. А он смотрел на нее — так, как ни на кого никогда не смотрел. И шептал, когда она засыпала: «Мой огонь», и гладил ее по волосам.
Она сама меняла повязки, касалась его теплой кожи и замирала от ощущения неуемной силы, таящейся в его теле. И хотелось коснуться каждого шрама, каждого синяка, залечить, унять боль. Но она чувствовала, как он напрягается каждый раз при перевязке. Слышала, каким шумным становится дыхание, ощущала, как часто начинает биться его сердце. А ее сердце словно останавливалось, что-то сжималось в груди и дышать становилось труднее. И она не могла понять, отчего. Не могла разобраться, все еще помня ту ночь, первую. И он тоже это видел. Потому не спешил.
Она проснулась среди ночи — вокруг тишина, только слегка потрескивает факел на стене. Поднялась и тихонько подошла к нему, села рядом, почти не дыша, боясь потревожить. Как же хорошо возле него, как тепло и надежно. И как хорошо, что все закончилось. Теперь, может быть… Не отдавая себе отчет, она коснулась его руки, легонько провела верх, чувствуя ладонью крепкие бугристые мышцы. Скользнула на грудь и замерла на повязке. Так близко от сердца, еще бы чуть-чуть, и все… И стало страшно. Страшно представить, что его бы больше не было. Наклонившись, она коснулась губами теплой кожи чуть выше бинтов, уже привычно ткнулась ему в плечо и тихонько вздохнула.
И в тот же миг почувствовала его ладонь на своей щеке, приподнялась и заглянула ему в глаза.
— Ты мой, — шепнула неожиданно и вдруг смутилась от собственных слов. Дернулась было в сторону, но он удержал, притянул к себе, впился взглядом в ее глаза.
— Повтори, — и она почувствовала его дыхание.
— Мой… — ответила прямо ему в губы за миг до прикосновения.
Они были мягкими и нежными сейчас, ловили каждый ее вздох и шептали:
— Прости, прости мне все…
А она и так давно простила, вот только поняла это только сейчас. А он разгорался, становился все более жадным. Прижал к себе, перевернул — и оказался сверху. И сразу почувствовал, как она замерла.
— Я не хочу больше принуждать тебя. Скажи, что ты этого хочешь.
Но слов уже не осталось, дыхание перехватило, и она лишь несмело кивнула. И словно все в первый раз, словно не чувствовала уже его губ и рук, тяжести мощного тела. И оттаивала от его тепла, отпускала последние страхи, начинала чувствовать вкус поцелуев.
Он снова мял ее тело, вжимал в постель и ловил стоны. Только теперь они были другими: не было боли и страха, но был разгорающийся огонь. Она вздрогнула и сжалась, когда он коснулся ее внизу, но он мягко развел ее ноги, дотронулся до чувствительного бугорка и почувствовал, как она задрожала.
— Тише, милая, тише. Доверься мне…
И она отдалась его рукам, его силе и власти. И скоро сама потянулась навстречу. А почувствовав его в себе, захлебнулась собственным дыханием и утонула в горячем бушующем океане.
Они слились в едином порыве, соединились в одно целое и именно в тот миг стали по-настоящему принадлежать друг другу. Глаза в глаза, дыхание в дыхание. Так, как он видел в своих снах. Раскрывшиеся навстречу губы, ждущие его поцелуев. И копна рыжих волос на подушке. Какая неведомая сила в ней, в этой хрупкой девочке, что заставляет терять голову, пить ее, словно сладкий медовый напиток, и пьянеть от одного прикосновения.
Двалин сдерживал себя, боясь снова причинить ей боль, хоть и мечтал о ней уже очень давно. И только ночами в беспокойных снах вновь стискивал в обьятиях ее хрупкость, пленял чувственные губы, такие нежные и манящие. И вот теперь все наяву, и ему очень хотелось продлить этот новый первый раз. Он двигался медленно, с каждым толчком глубже погружаясь в ее влажное тепло, наслаждался каждым стоном, скользил ладонями по телу, которое теперь само выгибалось навстречу.
А она словно пугалась собственных желаний, в волнении распахивала ресницы, на миг возвращаясь в реальность, и тут же снова тонула в его страсти. А когда вдруг накрыла горячая волна, и что-то остро и сладко забилось внизу, охнула изумленно, вцепилась в его плечи и услышала прямо над ухом его сбившееся дыхание.
— Двалин… — все, что смогла сказать.
А он прижался лбом к ее лбу, прерывисто вздохнул. Он был счастлив, и с трудом сдерживал свои чувства. «Моя, моя!» — колотилось в голове, сводя с ума, лишая остатков дыхания. И снова толкнулся в нее, сжал сильно, и больше не сдерживался, дав волю собственным желаниям…
Он знал, что она еще не раскрылась, не разгорелась, и предвкушал эту метаморфозу. Он уже давно жил на свете и знал, что женщина по-настоящему расцветает, когда становится матерью. Вот нарожает ему детишек, и станет жарче пламени в кузнечных печах. А он будет ждать и холить и лелеять свой прекрасный цветок.
Засыпая, она думала о том, как все-таки хорошо, что ее мечта сбылась. Она в Средиземье, рядом с любимым. Вот только любимым-то оказался совсем другой, не тот, о ком грезила тогда, в прежней жизни. Она не знала, что ждет их впереди, но сейчас ни минутки не жалела, что все получилось именно так. «Прости, Торин… но я люблю другого». И, простившись с прошлым, улыбнулась своим мыслям.
|
