В один миг тишина разлетелась осколками разрушенного спокойствия. В предрассветное небо с криками взметнулись перепуганные птицы. Она пришла. Снова. Багряная, стальная, заклеймённая. Сорвавшись с цепей, бросилась на Мир, стремясь вцепиться ему в глотку – и не поймешь, то ли шею перегрызть хочет, то ли впиться поцелуем. Смеётся как сумасшедшая и пожирает горящим взглядом. Её стихия – движение, её пища – боль и кровь. Она дикая, жестокая, одержимая. Одержимая тишиной, свободой, любовью – одержимая Миром.
И так всегда, лицом к лицу. Человеческий лик и оскал бешеного зверя. Любовь, забота и одержимость, эгоизм, ненависть. Тишина и оглушающий грохот, душераздирающие крики.
Её музыка – лязг металла, топот тысяч ног, автоматные очереди и оглушающие взрывы. Её пение – крики и стоны раненых, брань, проклятья и мольбы о помощи. Она поёт оду. Оду своему возлюбленному – оду Миру. Её объятия душат, а поцелуи отравляют. Дыхание обжигает, заставляя кожу пузыриться и облезать обгоревшими лохмотьями. Её руки в крови, и идет она по трупам – идет на свидание к возлюбленному, идет его убивать. Она знает, что её ждут.
Его второе имя – Покой. Его взгляд – солнечный свет, а дыхание – морской бриз. Голос – птичий щебет, весенняя капель. За его спиной нет крыльев, но это не мешает парить словно птица. Он не ребенок, ему тысячи лет, но он по-прежнему смотрит вокруг с детской непосредственностью и любопытством.
Две полярности, отражения с точностью до наоборот. Они – слабость друг друга. Их страсть разрушительна, прикосновения одного к другому невыносимы, словно к раскаленному металлу. Белое и алое, ласковый свет и всепожирающий огонь. Они несовместимы, но не существуют поодиночке.
Взметнувшись вверх языками пламени, Война лижет прохладную ладонь Мира, ластиться словно кошка. Не спрятав когтей, хватает протянутую навстречу руку, раздирая до крови светлую кожу, вонзается глубже. И Мир, отступив, прижимает к груди пострадавшую длань, пачкает белые одежды кровью, но вновь подпускает обезумевшую к себе. Запускает пальцы во вьющиеся огненными змеями локоны, не в силах сдержать слез боли, немного натянуто, но искренне улыбается. В светлых глазах, наравне со страданием, восхищение дикой, необузданной красотой Войны. Он не одержим ею, просто так странно любит – своей чистой, немного наивной детской любовью.
От тошнотворного запаха горящей плоти уже начинает мутить, а пламя охватывает свободные одежды Мира, которые не могут защитить его. Но и для Войны эти прикосновения отнюдь не безобидны. Она гаснет, меркнет, её пламя обращается в дым. Становится холодно, и внутри поселяется сомнение, страх. Она видит боль Мира – оттого больно и самой, а это злит и снова распаляет. Поцелуй превращается в пытку – ласковые языки пламени для Мира уже почти привычны, но раскаленная сталь острых опасных зубов царапает язык и десны, кусает обожженные губы. А он все также отвечает нежностью на грубость, улыбкой – на оскал. Её же губы немеют, их словно пронзают тысячи неразличимых для глаз ледяных иголок. Война рычит и беснуется, в пламени глаз её жажда. Огненным вихрем она взмывает в небо, не отпуская своей добычи. Пальцы путаются в светлых волосах, вонзаются под кожу Мира, который только приникает ближе, проникая вглубь адской стихии своим холодом, своей нежностью. Неторопливо, осторожно он возвращает Войне поцелуй, обожженными пальцами оглаживает острые скулы. Равноценный обмен: леденящая нежность на обжигающую ярость. Вспышки света в ночном небе – это их столкновения. Раскаты грома, сотрясающие атмосферу – их крики, стоны. Эти двое созданы друг для друга, но не созданы для любви.
Но что такое ярость Войны против безмятежности Мира? Война выдыхается в своих атаках, сжигая накопленную энергию, сгорая сама, в то время как Мир, рушась и оплавляясь, все еще дышит, все еще улыбается, сплевывая кровь на обломки своего пьедестала. Он не воин и не нападает, даже не имеет оружия, но он – любовь, и значит, почти бессмертен. А весь запал Войны затухает, когда они столь долго рядом. Погасшие спадают по напряженным плечам локоны-змеи, остывает кожа цвета пепла, а пламенный взор обращается безжизненными углями усталости. Она больше не рвется в бой, не взмывает в небо вереницей стрел, за ней не следуют шлейфом огонь и смерти, брань и крики. Но кострищами чернеет все вокруг, кровью напившаяся молчит земля, и лишь редкие стоны и едва различимое дыхание выживших и умирающих нарушают установившуюся тишину. И Война стенает охрипшая и уходит восвояси не проигравшая и не победившая, чтобы зализывать раны, упиваться ненавистью, снова сходить с ума от страсти. А Мир из-под обломков своего былого величия смотрит ей вслед, провожает с грустной улыбкой, стирает с лица слезы, смешанные с грязью и кровью. Оба вздыхают с облегчением и горечью, и жалея, и радуясь, что встреча эта не последняя.