Глава 4.
Не забывай о чувстве юмора.
… На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно…
Б.Л. Пастернак
- Почему мы постоянно спим в твоем доме? – спросил Хаус на следующее утро, проснувшись рядом с Кадди и заглянув в ее серые глаза, устремленные на него, ожидающие его пробуждения.
- Возможно, потому, что это не накладывает на тебя никаких обязанностей, - сказала Кадди, обнимая его и проводя рукой по заросшему щетиной лицу, все еще немного сонному. – Здесь ты мой гость. И от тебя не требуется готовить ужин и завтрак, мыть посуду, приводить жилище в порядок, заботиться о чистоте постельного белья. А также, возможно, потому, что ты не любишь смены обстановки.
- Я не отказался бы сменить обстановку хотя бы на один вечер, - сообщил Хаус, запутывая правую руку в ее волосах.
- Я тоже не отказалась бы, если бы ты приготовил ужин, придвинул стул, постелил чистое постельное белье, - призналась Кадди.
- Тогда сегодня вечером у меня, - предложил Хаус. – Хочу показать тебе самое дно самого разнузданного разврата.
И они скрепили договор долгим поцелуем.
Вечером, входя в распахнутую перед ней дверь, Кадди оказалась словно в самом центре идеального беспорядка. Хаус никогда не утруждал себя систематической уборкой в квартире, тем более не было смысла утруждать себя теперь, когда гадкий белый пес потрошит все, что видит. Пока Кадди с печалью в глазах смотрела на ужасающий бардак, главный виновник погрома в квартире подбежал к ней.
- Ты не говорил, что у тебя есть собака, - сказала Кадди Хаусу, присаживаясь на корточки и протягивая руку, чтобы погладить животное. Пес заурчал от удовольствия уже после двух прикосновений к его белой шкуре.
- Это Гектор, пес Уилсона, - объяснил Хаус. – Он у меня временно, и, надеюсь, это время истечет прежде, чем я решусь на убийство.
- Ты его не убьешь! – выразила протест Кадди, вытягиваясь во весь рост рядом с Грегом. – Он очарователен.
- О да, конечно, он – само очарование, - саркастически согласился Хаус. – А помойку в квартире устроил я, свои вещи превратил в лоскуты тоже я!
Кадди умиротворяюще поцеловала его, обхватив одной рукой его спину и касаясь ладонью второй руки его затылка. Пальцы инстинктивно взъерошили спутанные светлые волосы. Хаус мгновенно ответил углублением поцелуя. Обе его ладони Кадди почувствовала на своей спине, рукоять трости оказалась плотно прижатой к ее левой лопатке. И мир сосредоточился в них двоих, а вся мелочная повседневность оказалась стремительно опрокинутой в бездну, имя которой – ничто.
- Ужин будет? – не выпуская Хауса из объятий, спросила Кадди.
- Ужин привезут из итальянского ресторана, - обменявшись с ней дополнительным коротким поцелуем, ответил Хаус. – Чистое постельное я забрал из прачечной по дороге с работы.
- Хаус, ты не перестаешь удивлять меня своей изобретательностью, - улыбаясь, призналась Лиза.
- Похоже, я и в самом деле тебе нравлюсь, - предположил Хаус. – Раньше ты во всем обвинила бы мою природную лень и была бы права.
Они еще раз поцеловались и, держась за руки, прошли на кухню, где обеденный стол был единственным островком чистоты и образцового порядка. Хаус сел на стул возле стола и, устроив руки на талии Лизы, потянул ее к своему здоровому бедру. Мгновение спустя они сидели в обнимку на одном стуле, погружаясь в хмельной водоворот взаимного притяжения. Звонок в дверь возвестил об окончании этих быстротечных, никем не считанных минут наслаждения близостью.
- Ты когда-нибудь мыла руки вслепую? – спросил Хаус, возвращаясь из гостиной после того, как запер дверь за ресторанным посыльным. Кадди в этот момент открыла кран и собиралась подставить руки под воду.
- Как это? – поинтересовалась Кадди, оглядываясь на него. Хаус приблизился к ней вплотную, слегка нагнулся и коснулся губами ее губ. Провел языком по ее губам, напрашиваясь на приглашение внутрь. И языки заключили друг друга в объятия, губы обменивались обжигающим теплом. Грег вытянул руки вдоль рук Лизы, взял ее ладони в свои и подставил под воду все четыре руки разом. Не открывая глаз и не обрывая глубокого поцелуя, правой рукой он пошарил возле раковины в поисках мыла. Взяв мыло, он сначала намылил свои руки, потом, мягкими ласкающими движениями, руки Кадди. Тщательно смывая мыло, Грег стремился прикоснуться к каждой частице кожи на ладонях, пальцах, тыльной стороне рук Лизы. Он чувствовал нарастающее возбуждение во всем теле от поцелуя и тесного контакта с телом Кадди. Аромат ее духов, неназойливо дразнящий сексуальные фантазии, принимал во всем этом самое активное участие. Игру нужно было прекращать, чтобы не пришлось есть холодный и оттого невкусный ужин.
Хаус завершил поцелуй легким прощальным касанием губ. Прошел пару шагов в сторону от Кадди, оторвал от рулона бумажное полотенце и протянул его Лизе. Она лучезарно улыбалась и не сводила с него восхищенного взора.
После ужина Грег и Лиза, обняв друг друга за талию, направились в спальню. Они остановились посереди коридора, охваченные обоюдным порывом несдерживаемой страсти. Целовались так, словно от их поцелуя зависят жизнь и смерть Вселенной. Кадди расстегнула рубашку Хауса, и под ее ладонями оказались жесткие, но приятные на ощупь волосы, растущие на его груди. Хаус внезапно прервал поцелуй и, глядя мимо Кадди в неведомую пустоту, тихо сказал:
- Музыка.
- Что с тобой? – заглядывая в голубые глаза и едва касаясь ладонью его правой щеки, спросила Кадди. Отрешенный, почти отсутствующий взгляд и немного ошеломленное выражение лица напомнили ей моменты озарения, которые многократно доводилось наблюдать на работе, когда он правильно складывал очередную медицинскую головоломку. Она обожала смотреть на него в такие минуты, в ее памяти существовал специальный раздел «Хаус в минуты озарения». Там хранилась коллекция воспоминаний, собранная из мельчайших подробностей удивительных и незабываемых мгновений. Кадди перебирала эту коллекцию лишь изредка, когда было тяжело, одиноко и жизнь представлялась абсолютно бессмысленной.
Но сейчас у Хауса нет медицинской головоломки, что-то другое всецело завладело его сознанием. Завладело настолько, что Кадди почувствовала легкие царапины ревности. Не глядя на нее, Хаус устремился в гостиную. Кадди пошла за ним, удивленно наблюдая, как он садится на стул перед пианино и начинает проигрывать первые аккорды покоряющей слух мелодии. Она села на диван и полностью сосредоточилась на слуховых ощущениях.
Красота музыки пробуждала воображение, извлекала из тайников души красочные образы, вызывала сердечное волнение и учащенную пульсацию крови. Все поцелуи, подаренные Грегом и Лизой друг другу, воплотились сейчас в этой музыке, стали ее сердцевиной. Эта мажорная, торжествующая, жизнеутверждающая музыка звучала внутри Хауса, а его импровизаторский талант позволил ей стать неподражаемым компонентом реальности.
Очарованная, Лиза слышала музыку еще несколько мгновений после того, как Грег прекратил играть. Он убрал руки с клавиш и, улыбаясь, посмотрел на Кадди.
- Классно, правда? – спросил Хаус, и Кадди залюбовалась ярким сиянием в его глазах.
- Необыкновенно красиво, - подтвердила она. – Хочу еще раз послушать.
- Возьми стул и сядь рядом, - потребовал Хаус. – Сыграем в четыре руки.
- Я не умею играть без нот, - возвращаясь из кухни со стулом и устраиваясь рядом с Грегом, сказала Лиза.
- Если у тебя превосходный музыкальный слух и отличная память, ноты не нужны, - Хаус проиграл начальные аккорды только что сочиненной мелодии. – Ну же, ты можешь, - подбодрил он Кадди.
Музыка, рожденная вдохновением Хауса, вновь наполнила комнату, обогатившись новыми лирически-тонкими звуками. Совместное творчество превращало прекрасное в совершенное. Закрыв глаза, Хаус взволнованно прислушивался к различным оттенкам звучания уже знакомой мелодии. Он снова почувствовал себя в плену неутолимого желания и не мог ему не поддаться.
Закрыв крышку пианино, Хаус и Кадди в обнимку ушли в спальню. Гектор в двух шагах от входной двери азартно потрошил толстый телефонный справочник.
Захлопнув дверь спальни и включив свет, Хаус вернулся к прерванному поцелую, и мгновенно усилившееся головокружение увлекло их с Лизой на постель. Хаус оказался лежащим на спине, его руки поспешно освобождали Кадди от блузки и лифчика. Выполнив необходимое действие, его ладони завладели ее великолепной грудью, которую теперь можно было сжимать и гладить. Обхватывать двумя пальцами соски, целовать ложбинку между белоснежными холмами. Губы Лизы расстались с губами Грега и переместились на его грудь, оставляя на коже причудливо изгибающиеся тропинки поцелуев. Та же участь чуть позже постигла мускулистый живот, после чего Кадди расстегнула пуговицу на брюках Хауса. Через ткань она чувствовала его полную боевую готовность.
В это мгновение они услышали звонок в дверь. Кадди, завершив прикусывающий поцелуй нижней части живота Хауса, подняла голову и вопросительно посмотрела на него. В глазах Хауса она увидела недоумение, смешанное с раздражением. За первым звонком последовал второй, более продолжительный, за вторым третий, еще более длительный и настойчивый. Скрипнув зубами, Хаус потянулся за тростью, оставленной на тумбочке. Встал на ноги, застегнул рубашку и брюки, пошел открывать дверь.
За дверью обнаружился склонный к полноте незнакомый мужчина средних лет. Не обращая внимания на свирепый взгляд Хауса и не дожидаясь приглашения, он перенес через порог свое грузное тело. Хаус оказался в своей гостиной лицом к лицу с непрошеным и крайне нежелательным гостем.
- Я насчет мотоцикла, - сказал наглый визитер.
- Он в порядке, ремонт не требуется, - быстро ответил Хаус, одновременно раздумывая, нужно ли прямо сейчас развернуть гостя лицом к дверному проему и выкинуть из квартиры или подождать полминуты, пока тот сам сообразит, что пора уходить.
- Супер! – восхитился мужик. – Я его покупаю!
- Мотоцикл не продается, - отрезал Хаус.
- Ты че, передумал? Или уже продал? Еще бы, за тыщу-то долларов.
- Продать мой мотоцикл за тысячу долларов? – изумленно переспросил Хаус. – Да я за него отдал семь тысяч!
- Постой, но это ты Грег Хаус?
- Грегори, - внес уточнение Хаус. – А для тебя меня вообще нет дома.
- Так ты передумал продавать мотоцикл?
- Я и не собирался его продавать. Слушай, иди отсюда, пока я не вызвал копов!
- Да ладно тебе, - отступая за порог, сказал покупатель, - не хочешь, не продавай. Но зачем так нервничать?
Хаус захлопнул за ним дверь и вернулся в спальню.
- Что случилось? – спросила Кадди, вглядываясь в раздраженного и взвинченного Хауса.
- Какой-то псих хотел купить мой мотоцикл, - ответил Хаус, усаживаясь рядом с ней на кровать. Близость желанной женщины, наполовину раздетой, мгновенно настроила его на совершенно иной лад, и он добавил: - Поговорим об этом потом, о`кей?
Кадди кивнула, они обнялись и соединили губы в глубоком поцелуе. Укладывая Лизу на спину, Грег расстегнул молнию на юбке и нежно погладил кожу бедра, приподняв резинку стрингов. В этот момент снова позвонили в дверь.
- Шакальи подкидыши, - выругался Хаус, резко обрывая поцелуй и покидая постель. Пока он шел по коридору и пересекал гостиную, позвонили еще дважды.
У порога квартиры теперь находились два молодых человека, всем своим видом оповещавшие каждого встречного, что они – подающие весомые надежды рок-звезды. У одного из парней из-за спины выглядывала гитара, другой держал подмышкой свежую вечернюю газету.
- Мы по объявлению, - сказал молодой человек с гитарой.
- Вы продаете тот мотоцикл, который мы видели возле входной двери? – одновременно с товарищем спросил второй посетитель.
- Я не продаю мотоцикл, - устало проговорил Хаус.
- А что так? Уже продали? – полюбопытствовал рокер с газетой.
- И не собирался. Мой мотоцикл – мой друг, а друга нельзя продать! – призвав на помощь все свое самообладание, терпеливо объяснил Хаус.
- Но вот тут же написано, - разворачивая газету, настаивал музыкант, - продается мотоцикл Honda CBR1000RR Repsol Replica в отличном состоянии, технические характеристики, цена 1000 долларов. Обращаться по адресу: Бейкер-стрит, 221 Б, после 22-х часов до 8 утра, звонить в дверь пять раз, спросить Грега Хауса.
- Ситуация проясняется, - тяжело вздохнув, сообщил Хаус.
- Значит, продаете? – обрадовался визитер с гитарой.
- Ни в коем случае! Я теперь понял, что мотоцикл – не просто мой друг, он – мой единственный преданный друг! – заявил Хаус. – Спокойной ночи, ребята!
И Хаус захлопнул дверь перед недоумевающими посетителями. Затем Грег подошел к телефону, снял трубку и набрал номер. На шум захлопнутой двери из спальни вышла Кадди, и Хаус внутренне простонал, увидев, что она полностью оделась и привела себя в обычный образцовый вид.
- Уилсон! – крикнул Хаус в трубку. – Ты уже составил завещание?
- Нет, а что? – спокойно спросил Уилсон.
- А то, что оно понадобится твоим женам уже очень скоро! Я тебя удавлю, а потом будет вечеринка века для стервятниц!
- Хаус, тебе приснился плохой сон? – осведомился Уилсон. – Я давно говорил, что тебе нельзя смотреть перед сном фильмы ужасов.
- Ты выставил на продажу мой мотоцикл!
- Я не мог этого сделать, ты не говорил, что хочешь его продать.
- Ты знаешь, что я не хочу! А поскольку мой мотоцикл не мог сам дать объявление о продаже себя самого, то тебе пора готовиться к смерти, Уилсон! – и взбешенный Хаус повесил трубку. Он закрыл глаза и схватился правой рукой за больное бедро. Весь вечер вполне терпимая боль была локализована в бедре, после завершения разговора с последними посетителями она начала распространяться в соседние области тела и сейчас пульсировала повсюду. Кадди встревожено наблюдала за ним и помогла удержаться на ногах, когда он покачнулся. Опираясь на нее, Хаус проковылял к дивану.
- Где викодин? – спросила у него Кадди, помогая устроиться на диване в положении полулежа.
- В больничной аптеке, - попытался пошутить Хаус, поднимая ближайшую к себе диванную подушку и обнаруживая под ней пустой пузырек от любимых таблеток. – Посмотри в ванной. Или нет, в коридоре, в шкафу в куртке.
В куртке Кадди нашла почти полную упаковку викодина и отдала Хаусу. Грег проглотил одну за другой три таблетки. Кадди присела рядом с ним и обняла, прижавшись щекой к его макушке. В этой ласке в данную минуту не было ничего общего с любовным неистовством, точно так же она обнимала бы своего маленького сына, разбившего коленку.
- Грег, что случилось с твоим чувством юмора? – спросила Кадди, желая отвлечь его от мрачных мыслей. – Ты недавно сказал Уилсону, что ему нужно переспать со мной, он теперь утверждает, что тебе нужно продать твой мотоцикл. По-моему, все вполне в пределах допустимого.
- Я его самого завтра же продам в рабство иорданскому шейху! - пригрозил Хаус. – Через Интернет в наше время можно всё.
В дверь опять настойчиво позвонили. Хаус сделал попытку встать с дивана, но Кадди его удержала:
- Лежи, я сама открою.
За дверью оказались двое мужчин, один лет 50-ти, второй лет 25-ти, вероятнее всего, отец и сын. Оба приветливо улыбнулись, увидев Кадди.
- Нам нужен Грег Хаус, - сказал старший мужчина.
- Его нет дома! – крикнул Хаус с дивана. Он непроизвольно сжал кулаки, заметив, что младший посетитель бесстыдно уставился на откровенный кружевной вырез блузки Лизы. – Проваливайте к дьяволовой матушке! Слышал, она приторговывает заморенными душами, способными продлить ваше никчемное существование!
- Извините, мотоцикл не продается, - спокойным тоном объяснила посетителям Кадди. – Произошло недоразумение. Друг мистера Хауса не слишком удачно пошутил.
- Понятно, - смущенно пробормотал старший визитер. – Примите извинения.
И отец с сыном ушли, сын еще раз обернулся посмотреть на Кадди, но увидел только быстро закрывшуюся дверь.
- Да, черт возьми! – крикнул им вдогонку Хаус. – У меня всё самое лучшее! И мотоцикл, и женщина! Но я их никому не отдам! Во всем мире нет столько денег, чтобы вы их смогли купить!
Приятно ли узнать о себе, что находишься в одном ряду с мотоциклом по степени важности, а твоя ценность приравнивается к ценности двухколесного средства передвижения? Кадди улыбалась, не зная в действительности, смеяться ли ей или плакать. И все же, неизвестно почему, в устах Хауса самые нелепые фразы порой звучат словно признания в любви.
- И ты еще считаешь возможным относиться к этому с юмором! – слегка успокоившись, сказал Кадди Хаус. – Ты не поняла всего коварства этой дружеской шутки?
- Объясни, как понял ты, - попросила Кадди, присаживаясь на боковину дивана в ногах Грега.
- Это очень жестокий план, - пожаловался Хаус. – Цель этого плана – выгнать меня из квартиры как минимум на три дня. Примерно столько времени нужно, чтобы весь тираж газеты переместился на помойку, и объявление потеряло всех читателей. И это в том случае, если объявление подано только одно в одну газету. Уилсон прекрасно знает, что я не выдержу постоянной беготни к дверям из-за больной ноги. А из-за нетерпимости к людскому идиотизму мне еще сильнее захочется сбежать хоть на край света от всего этого подальше.
- Мы можем немедленно поехать ко мне.
- Да, мы так и сделаем, - согласился Хаус. – Но вся соль в том, что Уилсон не знает о наших отношениях и наверняка рассчитывал, что я переберусь жить в гостиницу или в свой рабочий кабинет. А меня, разумеется, не устроило бы ни то, ни другое. Да, шедевральный план.
Снова позвонили в дверь, Хаус встал с дивана и, опираясь на трость и сильно подволакивая больную ногу, подошел к двери.
- Вам сколько лет? – спросил он у пожилого мужчины, обнаруженного перед порогом.
- 63, а какое это…
- А такое, что в вашем возрасте пора научиться понимать реальность! Невозможно купить вещь за тысячу зеленых, если она стоит семь тысяч!
- Повысили цену? – осведомился посетитель.
- О боже! – закатил глаза Хаус. – Нет, не собирался продавать!
- А в газете написано…
- И до каких же пор в этом мире будут верить печатному слову и не доверять здравому смыслу? – задал риторический вопрос Хаус. Визитер пожал плечами, посмотрел на Грега странным взглядом и счел за лучшее удалиться.
- Мир несовершенен, Грег, - сказала Кадди, протягивая ему кожаную куртку, шлем и ключи от мотоцикла. – И ты лучше всех знаешь, что не в наших силах это исправить.
- Нет, ты видела? – поинтересовался Хаус, одевая куртку. – Этот идиот еще и психиатром себя мнит, принял меня за психопата и поставил диагноз!
- В любом случае, у него нет права дать официальное заключение о твоем психическом здоровье, - улыбнувшись, заметила Кадди. – А фантазировать каждый вправе что угодно.
- Надо было попытаться продать Гектора, - бросив раздраженный взгляд в сторону белого пса, зажавшего в зубах пульт от телевизора, сказал Хаус. – И мне уже не пришлось бы каждый день заезжать домой, чтобы покормить его и вывести на прогулку.
С этими словами Хаус и Кадди вышли из квартиры, Грег запер входную дверь на ключ. Вместе они подошли к мотоциклу, стоящему у края тротуара. Хаус любовно провел ладонью по оранжевой верхушке его бока, и этот жест лучше всяких слов вопил на всю улицу: «я никогда не расстанусь с тобой!». Полюбовавшись на обожаемую игрушку еще пару мгновений, Грег сел на мотоцикл, подождал, когда Кадди устроится за его спиной и стартанул с места на предельно возможной скорости. Он попытался унять участившееся сердцебиение, когда Лиза обхватила его двумя руками вокруг пояса и прижалась к нему всей верхней частью тела. Но укрощать сердце так же бесполезно, как укрощать стихию.
Прижимаясь к нему, Кадди чувствовала всеохватное волнение от его близости, от его уверенного управления мотоциклом, от предвкушения еще одной упоительной ночи в его объятиях. Ей нравилось, что они летели, обгоняя ветер, словно страшились опоздать на свидание с земным воплощением счастья.
Полчаса спустя, сбросив одежду на пол спальни, Хаус и Кадди лежали на боку лицом друг к другу, крепко обнявшись и отдаваясь поцелую со всем пылом неутоленного желания. Не прерывая поцелуя, Грег аккуратно вошел в переполненный влагой грот наслаждения, терпеливо ждавший его весь этот сумасшедший вечер. Сближение двух тел при подобном проникновении было очень тесным, и одно только это бросало во власть беспредельного исступления. Грег с силой сжал упругие ягодицы Лизы и тотчас почувствовал, как ее умеренно длинные ногти впиваются в его спину чуть выше лопатки. На ней останутся синяки, на нем – памятные царапины, но в настоящую минуту болезненные ласки доставили дополнительное удовольствие. Завершение процесса обладания произошло в свой черёд так же неотвратимо, как и всегда. Но за несколько секунд до разъединения они парили над вершинами блаженства вне времени. Этот ослепительный миг, завершающий один цикл и открывающий простор для нового, и был для них воплощением полнокровной земной жизни.
Поутру, заехав в свою квартиру вывести Гектора на прогулку, Хаус снова задумался над ситуацией, созданной Уилсоном. Грег не имел ничего против того, чтобы провести в доме Кадди не менее недели под предлогом полной непригодности его личной среды обитания. Сжимать Лизу в объятиях семь дней подряд независимо от того, есть у него пациент или нет – в этом скрывался особый, чрезвычайно заманчивый соблазн. В то же время прожить ближайшие дни в своей квартире Хаусу представлялось делом принципа. Торжествующая улыбка заиграла на губах Грега, когда он понял, каким образом может сорвать триумф Уилсона.
Вернувшись вечером с работы, Хаус прикрепил к входной двери квартиры два листа формата А-4. На верхнем листе крупными буквами было напечатано: «Мотоцикл не продается». На втором листе чуть крупнее: «Продается злая-презлая собака. Цена 7000 $» [4-1].
Назойливый писк пейджера выдернул Кадди из полудрёмы. Она лежала посередине своей кровати, свободно раскинув руки и ноги. Хауса рядом не было, вторую ночь подряд они проводили поодиночке, несмотря на то, что пациента за ним не числилось, а в течение рабочего дня он обязательно заходил в ее кабинет сказать что-нибудь забавное, посмотреть ей в глаза знаменитым воспламеняющим взглядом, выбивающим почву у нее из-под ног. Сегодня она покраснела именно от такого взгляда, напомнив себе школьницу, которую впервые поцеловал мальчик.
Кадди включила лампу на прикроватной тумбочке, протянула руку к пейджеру и прочитала сообщение: «в госпитале пожар». Желание уснуть тотчас же было забыто, Лиза быстро вылезла из постели и подбежала к шкафу, лихорадочно соображая, какую одежду можно натянуть на себя по-солдатски почти моментально.
Пять минут спустя Кадди, одетая в спортивный костюм цвета морской волны, уже сидела за рулем своего серебристого Лексуса LS-460 и выезжала из ворот гаража. Лиза понимала, что в случае серьезного пожара в больнице она мало чем сможет помочь. Пожарных вызовут и без нее, а ее даже близко не пустят к зданию, пока не будут ликвидированы все очаги возгорания. Но все же лучше быть там, чем сидеть дома и нервничать.
Единственное, подумалось ей, когда она проехала половину пути к больнице, нужно было позвонить на мобильный кому-нибудь из дежурных врачей узнать катастрофичность положения. Но теперь было уже все равно: через десять минут она будет на месте и все увидит собственными глазами.
Ей вспомнилась недавняя проверка больницы на соответствие нормам пожарной безопасности. Проверка выявила самые минимальные нарушения, сотрудники пожарной службы ограничились предписанием устранить недостатки в течение определенного времени. К нынешнему дню все мелкие нарушения были исправлены, и Кадди терялась в догадках, чем мог бы быть вызван пожар.
Подъезжая к больнице, она не увидела ни огня, ни дыма. Незначительная часть окон светилась своим обычным ровным светом. Крупного скопления людей возле центрального входа также не наблюдалось. Оставив машину на парковке, Кадди пошла на центральный сестринский пост. Дежурный медбрат играл на компьютере в какие-то догонялки и вздрогнул, увидев прямо перед собой руководителя больницы. На часах ровно полночь, высокопоставленным должностным лицам положено спать.
- Кто сбросил мне сообщение, что у нас пожар? – спросила Кадди.
- У нас нет пожара, доктор Кадди, - уверенно заявил медбрат, окончательно выныривая из виртуальной реальности. – Могу сходить проверить, - засуетился он, покидая мягкий стул, - но все спокойно, нет даже задымления.
- Раз уж я здесь, сама проверю, - сказала Кадди, мгновенно догадываясь, откуда на самом деле тянет дымом.
Дверь в ее кабинет оказалась запертой на ключ, и на секунду Кадди усомнилась в верности своего предположения. Но предположение было единственно верным, а, кроме того, она не опускала жалюзи на прозрачные двери своего кабинета, когда уходила вечером. Вкладывая ключ в замочную скважину, Кадди укоризненно покачала головой, осуждая сама себя за неслыханную наивность и доверчивость.
Плотно закрыв за собой дверь, она вступила в мягкий полумрак, насыщенный запахом горящих свечей. Посередине ее рабочего стола сидел Хаус, глядя на наручные часы.
- Тридцать одна минута, двадцать семь секунд и четырнадцать долей секунды, - обаятельно улыбаясь, сказал он и перевел взгляд на Кадди. – Хирургическое отделение полностью сгорело, несчастные прооперированные пациенты погибли в страшных незаслуженных муках.
- Хаус, - слегка раздраженно сказала Кадди, - ты никогда не думал, что твоя страсть к розыгрышам может стать причиной того, что однажды я не приду туда, где должна быть? Действительно будет пожар или тебе будет грозить серьезная опасность, а я не приду, считая, что ты просто в очередной раз дурачишь меня?
- Ты все равно придешь, - уверенно проговорил Хаус. – Такой уж ты человек, Лиза. Ответственный и беспокойный.
В глазах Грега веселились огненные бесенята, и Кадди почувствовала, как неконтролируемое желание в феерическом танце с головокружением сметает все волевые преграды. Последним усилием воли она отвела глаза от его глаз, осмотрела кабинет и прочувствовала непривычную атмосферу до мелочей знакомого помещения. Все жалюзи были плотно закрыты, стол абсолютно пуст. Компьютер, телефонный аппарат, папки с документами и все канцелярские принадлежности горой возвышались на диване. На столике перед диваном и в нишах шкафов находилось по две витых бледно-зеленых свечи в прозрачной оболочке. Возле кресла валялся синий рюкзак Хауса.
Свечи наполняли кабинет ароматом тропического ливня, и Кадди вспомнилась полуденная летняя жара на Гавайских островах, внезапно сменившаяся освежающим проливным дождем. Она провела неделю на Гавайях пять лет назад. В полном одиночестве, что не помешало ей в столь же полной мере насладиться неповторимой красотой этого уникального края. Сейчас она снова словно оказалась под нисходящим потоком воды, проливаемой щедрыми и заботливыми небесами на утомленную зноем землю и разгоряченных солнцем людей. Только теперь было значительно лучше: у нее есть возможность взять за руку Грега и представить, что они вдвоем стоят под тем благословенным ливнем. С наслаждением подставляют ему соприкоснувшиеся лбами головы, а также плечи и спины и слегка вздрагивающие насквозь промокшие тела. Кадди почувствовала новый приступ головокружения. Преодолеть его оказалось еще сложнее, чем предыдущее, возникшее от зрительного контакта с Хаусом. С величайшим трудом она собрала незначительные остатки сил, подобно тому, как капитан собирает обломки корабля, разбившегося у заведомо опасных берегов.
- Чего ты хочешь, Хаус? – не глядя на него и наблюдая за ровным горением одной из свечей, спросила Кадди. Нежно-золотистый огонек радовал взгляд и представлял собою невероятно простой, но увлекательный объект для наблюдения.
- Мы договорились, что один раз в неделю твой кабинет на полтора часа полностью в моем распоряжении, - напомнил Хаус.
- В рабочее время, Хаус, и не затем, чтобы ставить меня в глупое положение.
Не говоря ни слова, Грег слез со стола, подошел к Лизе сзади и обнял ее. Его ладони мгновенно обосновались на ее груди, он поцеловал прядь ее волос, лежащую на плече, вдохнул обольстительный аромат, не дополненный запахом духов. Она повернула голову в его сторону, их губы встретились, языки устремились в объятия друг друга. Кадди обхватила ладонями его голову, с жадностью принимая его поцелуй, словно они расстались столетие назад и через минуту расстанутся еще на столетие. Она чувствовала дразнящее тепло, распространяемое нижней частью живота по всему телу, ощущала нарастающее возбуждение Грега. Отдаленные позывные машины скорой помощи заставили ее вспомнить, где она находится. Кадди резко оборвала поцелуй и отступила от Хауса на шаг.
- Грег, - дрожащим от волнения голосом сказала Лиза, - если тебе нужен секс, мы можем поехать ко мне домой. Или к тебе, или в гостиницу, или куда угодно. Но здесь этого не будет.
- Почему? – притворился удивленным Хаус. – Конечно, стол весьма жесткий, но мы с тобой такие мягкие, почти как плюшевые игрушки.
- Хаус, ты что, - попыталась разбудить светлую часть его разума Кадди, - это мой кабинет! Тебе окончательно сорвало крышу?
- Я пока далек от этого, - ухмыляясь, ответил Хаус. – Хотя твоя сексуальность, беззастенчиво выглядывающая из-под любой твоей одежды, дразнит меня совершенно беспощадно. Но, как видишь, я способен подождать полуночи и тогда объявить о своих желаниях. Я не врываюсь в твой кабинет в середине рабочего дня с требованием срочно убрать со стола все лишнее.
- И давно тебе не дает покоя фантазия взять меня на моем же рабочем столе? – с трудом удерживая себя в рамках суровой серьезности, заинтриговано спросила Кадди.
- Данная фантазия подобно особо тяжкому преступлению не имеет срока давности, - блеснул остроумием Хаус. – И не смей говорить, что ты никогда не испытывала желания заняться сексом на своем столе.
- Нет, Хаус, не испытывала, - оторвавшись, наконец, от созерцания свечи и устремив на него сияющий мягким светом взор, сказала Кадди. – Но ты кого угодно заставишь усомниться в своих прежних вполне искренних стремлениях.
- Разве его ровная поверхность не кажется тебе магнетически притягательной? – спросил Хаус, напуская на себя вид праздношатающегося любителя поболтать.
- Я всегда считала, что тебя больше привлекает всё неровное.
- Если речь идет о тебе, то да.
Тропический ливень усилился, буйная вечнозеленая растительность исполняла ему торжественный гимн под умелым руководством порывистого ветра. «Если бы Хаус мог заглянуть в мое воображение» - подумала Кадди, делая шаг к нему, обнимая и целуя в губы легким, дразнящим поцелуем. Ответный поцелуй тоже был сначала легким, как дуновение едва ощутимого сквозняка, но уже через секунду Хаус надавил на ее губы немного сильнее, и они приоткрылись, постепенно все сильнее вовлекаясь в процесс обмена обжигающей лаской.
- Ты заперла дверь на ключ? – завершив поцелуй нежным прикосновением губ к правому уголку ее рта, спросил Хаус.
- Черт! – выругалась Кадди и направилась к двери, чтобы исправить допущенную оплошность. Хаус не сводил с нее восхищенного взгляда. Спортивный костюм предоставлял возможность увидеть в ней не просто красивую и сексуально привлекательную женщину, но и физически активного человека, сознающего важность движений для своего здоровья и идеальной внешней формы.
- Все дежурные давно спят, - выразил уверенность Хаус. – И заходят в твой кабинет разве что в кошмарах, но страховка никогда не помешает.
- Хаус, - возвращаясь в его объятия, сказала Кадди, - я не перестаю удивляться, каким образом мне удалось преобразить твой ночной кошмар в увлекательное эротическое сновидение.
- Возможно, это и есть мой главный кошмар, - пленительно улыбаясь, предположил Хаус. – Желать тебя, спать с тобой, реализовывать безумные фантазии и все равно испытывать такую же острую жажду обладания, как если бы всего этого не было.
Кадди вздрогнула от его слов и потянулась навстречу его губам, чтобы отвлечь Грега поцелуем и ее дрожь осталась бы им незамеченной. Сказанное им превосходно описывало ее собственные, тщательно скрываемые ощущения от их близких отношений. Узнать, что чувства Грега полностью совпадают с ее чувствами, было ошеломляющим открытием, но она не знала, радоваться ли этому или бежать от него без оглядки, пока это еще возможно. Пока умопомрачительный секс и слабые отголоски более сильных чувств не срослись в единое нерасторжимое целое, захватывая их обоих целиком и перемалывая их судьбы совершенно недопустимым образом.
Но если слова Хауса еще можно списать на чрезмерную увлеченность прекрасной минутой, то в какую часть немыслимых хитросплетений поместить этот тропический ливень, заполнивший ее воображение? Никто не мог рассказать Хаусу об этом эпизоде из ее жизни, поскольку она сама не придавала ему значения и никому не рассказывала. Но он как будто угадал с помощью какого-то странного и невероятного наития. Нужно поговорить с ним, но только, конечно, не сейчас, а позже, когда его опьяняющие губы хотя бы на время утратят интерес к ее губам, а божественно красивые руки – к ее телу.
Грег отбросил спортивную куртку Лизы в угол дальнего кресла для отдыха. Кадди присела на корточки и развязала сначала его кроссовки, одновременно ослабляя натяжение шнурков, затем свои. Справившись со шнурками, руки Лизы тотчас скользнули к поясу джинсов Грега, вытащили нижнюю часть футболки, освободили от нее сильный мускулистый торс. Грег снял с Лизы спортивную майку, переместил руки на кружевные чашечки ее белого лифчика. На несколько мгновений его руки задержались здесь, поглаживая одновременно тонкое кружево и скрывающуюся под ним упругую грудь. Кадди в этот момент расстегнула его джинсы, провела ладонью по напряженной плоти, заточенной в светлой темнице белых трусов-боксеров. Хаус разъединил застежки лифчика, переместил лямки с плеч на предплечья, извлек своих обожаемых девочек и забросил бюстгальтер в кресло. После этого он прижал Лизу к себе, поместил ее руки на свою спину и коснулся губами ее губ, нежно и неторопливо углубляя поцелуй.
Чуть позже, окончательно освободившись от одежды, они вместе устроились на столе, сидя лицом друг к другу, обхватив друг друга ногами за поясницу. Грег никак не мог оторвать жадных губ от груди Лизы, ее руки и губы нигде подолгу не задерживались, ей хотелось оставить свежие следы в каждой его ложбинке, выпуклости, во всех клеточках разгоряченной кожи. Выпустив из губ ее совершенно твердый сосок, Хаус оставил восходящую тропинку поцелуев на шее Лизы, затем поцеловал ее нежно-розовую мочку правого уха. Случайное прикосновение к золотой сережке слегка охладило жаркие губы.
Страстно целуя Грега в губы, Лиза направила его возбужденный член в свое лоно, переполненное любовными соками. На мгновение у них обоих захватило дух от неожиданно сильного удовольствия, которое доставило это элементарное действие. Они теснее прижались друг к другу, ни на минуту не открывая глаза, полностью сосредоточившись на глубинных ощущениях от синхронных, идеально слаженных движений двух тел. И переплетенные ноги, руки, взаимно блуждающие по коже губы сливались в единую бесподобную симфонию, ошеломляющую талантливым сочетанием гармонии, страстности, нежности.
Когда все закончилось, стихла музыка внутри них, оборвавшись на самой восхитительной ноте, они просидели на столе еще несколько минут, обнимаясь и обмениваясь поцелуями. Их учащенное дыхание постепенно приходило к нормальному ритму, сердца умеряли биение.
- Почему именно эти свечи, Грег? – спросила Лиза, когда Хаус в прощальном порыве нежности положил ее голову к себе на плечо. Расставаться не хотелось, но провести вечность на рабочем столе руководителя больницы не представлялось возможным.
- Тебе нравится запах проливного дождя? – вопросом на вопрос ответил Грег.
- Это не простой дождь, а тропический ливень.
- Тогда понятно, почему я не могу справиться с чувством, будто начался очередной всемирный потоп, а стол превратился в ковчег.
- После пожара в госпитале еще и наводнение, - проводя рукой по щетине на левой щеке, притворно ужаснулась Кадди. – Тебе не кажется, что для одной ночи это слишком?
- Приключений никогда не бывает много, - возразил Хаус. – Продавщица в магазине сказала, что это самые романтичные свечи. А я, знаешь, бываю иногда таким доверчивым…
И они оба слезли со стола, стали одеваться, стараясь не смотреть друг на друга, чтобы вновь не оказаться в самом сердце бушующей огненной стихии.
- Где ты оставил свой мотоцикл? – поинтересовалась Кадди, застегивая спортивную куртку. – Я не видела его на парковке.
- Накрыл его плащом-невидимкой, - самым серьезным тоном ответил Хаус.
Полумрак, созданный свечками, на мгновение растворился в солнечном сиянии от широкой улыбки Кадди.
- Поедем спать ко мне домой? – спросила Лиза.
- Нет, избавь меня от соблазна! – воскликнул Грег. – Я не могу пройти с тобой по пустым коридорам больницы, держа тебя за руку! Моя безупречная репутация не заслуживает столь раннего захоронения заживо!
- Я могу подождать тебя в машине.
- Я вернусь к себе, увидимся утром.
Кадди почувствовала жалобное нытье своего сердца и подошла к Хаусу, чтобы еще раз поцеловать его, обнять, прислушаться к его дыханию и сердечному ритму. Грег ответил на поцелуй, объятие стало взаимным, но уже через несколько секунд Хаус отстранил от себя Лизу, тихо сказав:
- Уходи. Ты же не хочешь, чтобы твои лакеи обнаружили нас здесь с утреца пораньше?
Они улыбнулись друг другу, словно профессиональные заговорщики, и Кадди ушла из кабинета. Хаус, присев на край стола и глядя на догорающие свечи, подумал: «Видел бы меня сейчас Уилсон! Он решил бы, что я свихнулся. Это был бы поспешный вывод, но я действительно на грани. Мне нужно расстаться с ней, пока есть такая возможность, пока она не забрала мое сердце. Но расстаться с ней значит лишить себя ни с чем несравнимого кайфа, и ломка будет такая, что детоксикация после викодина сойдет за редкостное удовольствие».
Хаусу и Кадди, откровенно говоря, повезло этой ночью тем, что в больнице царила удивительно спокойная обстановка. Дежурные врачи спали в ординаторских, охранник дремал на посту, медбрат постигал новые премудрости виртуальной жизни. И Лиза с Грегом по очереди смогли пройти никем незамеченными, не вызывающими вполне обоснованных подозрений.
Утром к Хаусу направили пятнадцатилетнего пациента, нечеловеческий ум которого сразу же настолько заинтересовал выдающегося диагноста, что он не стал подсчитывать, сколько дней ему придется провести без Кадди. И Гадёныш не подвел, он на самом деле оказался интереснейшим экземпляром, своеобразным рубином в коллекции увлекательных медицинских загадок.
Важные события, время от времени происходящие в жизни каждого человека, не всегда своевременно подвергаются объективной оценке. Хаус не придавал ни малейшего значения увольнению Формана, Чейза и Кэмерон, пока на рассвете пятого дня после их ухода из его жизни он не проснулся от дикой боли в злосчастной правой ноге. Кадди спала рядом с ним на боку, едва касаясь лбом его левого предплечья. Задыхаясь от боли, Хаус протянул руку за пузырьком с викодином, находящимся на тумбочке. Сел на кровати и проглотил одну за другой все четыре таблетки, болтающиеся на дне упаковки. Закрыв глаза, положил руку на бедро и пару минут посвятил ожиданию благотворного действия таблеток. Терпеть дольше он не мог[4-2].
Боль не ослабевала, требуя больше викодина, вынуждая признать, что лучше передозировка излюбленного опиата, чем бесконечные часы изнурительного приступа. В пределах досягаемости викодина больше не было, но Хаус знал наверняка, что Кадди где-нибудь прячет запасную упаковку. Она не говорила ему об этом и уж конечно не показывала тайник, но он нутром чуял, что его предположение верное. Натянув брюки, он спустился в гостиную. Проще всего было бы разбудить Кадди и потребовать дозу, но Хаус решил хотя бы ненадолго отвлечь себя от боли не наркотиками, а несложной задачей.
«Этот дом, - размышлял он, стоя посереди гостиной и пытаясь полностью сосредоточиться на мыслительном процессе. - Где бы я сам от себя спрятал викодин? Она думает, что знает меня, и во многом так и есть, следовательно, она будет прятать в таком месте, где, по ее мнению, я никогда не стану искать». Сознание путалось, и минут пять он посвятил перетряхиванию особо толстых книг, начиная с кулинарной. Потом его взгляд упал на небольшую музыкальную шкатулку в нише шкафа сразу под книжными полками. Губы невольно сложились в измученную улыбку.
Хаус терпеть не мог музыкальные шкатулки, они оскорбляли его слух меломана своей однообразной музыкой. Насколько он знал, Кадди тоже не любит подобные безделушки, и единственная в ее доме музыкальная шкатулка, вероятнее всего, подарок любимой бабушки. Дрожащей рукой Хаус открыл шкатулку, углубление внутри было достаточным, чтобы вместить пузырек викодина. Достав таблетки, Хаус снял крышку с упаковки и забросил в себя еще две «конфеты».
Вернувшись в спальню к мирно спящей Лизе, Грег почувствовал усиление боли. Сжимая в руке пузырек с викодином, Хаус пошел в ванную, рассчитывая на помощь горячей воды в борьбе с лютым неистовством боли. Усевшись в ванной, он опустошил упаковку викодина прежде, чем вода полностью закрыла его бедра. Но свирепая неравная схватка обессиленного тела и не слабеющей боли продолжалась. Метущийся разум предложил предпринять попытку переключения нервных импульсов мозга из центра боли в центр удовольствия. Для этого требовалась только очень яркая фантазия, способная закружить в собственном, не менее мощном водовороте, чем уже сомкнувшийся вокруг Грега черный водоворот боли.
В следующее мгновение перед его внутренним взором возникла Кадди, с самою пленительной улыбкой на губах, озорным блеском в глазах; в откровенной одежде, не оставляющей воображению почти никакого простора. Боль неохотно сдала некоторые незначительные позиции. Фантазия, словно набирающий силу ветер, мчалась дальше, и перед взором Хауса, будто настоящий, предстал непревзойденный в величии дворец, украшенный мраморными статуями древнеегипетских богов. Дворец фараонов в Александрии.
Сам он, словно воплотившийся в Марка Антония, облаченный в белую тунику и кожаный панцирь римского легионера, в лучах угасающего дня переступает через порог дворца и быстро идет сквозь анфиладу огромных залов. Его шаги подхватывает эхо, и звук его уверенных шагов, угасая позади, в то же время бежит впереди него. Создается иллюзия триумфальной поступи победителя.
Историю об Антонии и Клеопатре Хаус впервые услышал в Египте во время службы его отца в этой далекой стране. Легенда потрясла его пылкое мальчишеское воображение, а сейчас представлять себя древним римлянином приятно еще и потому, что у Марка Антония ничего не болело. Его разве что терзали неопределенные предчувствия скорой неминуемой гибели.
Антоний только что вернулся в Александрию после позорного бегства из самого сердца морского сражения при Акциуме. Сейчас он шел к Клеопатре, великой царице Египта, своей жене. Римское право никому не давало позволения становиться двоеженцем. Но Антоний сделал для себя исключение, и, будучи женатым в политических интересах на сестре будущего императора Августа, был также женат по любви на Клеопатре.
Двери в беломраморные покои Клеопатры были плотно закрыты, а молодая чернокожая рабыня, увидев Антония, заслонила центр дверей своим телом и попыталась выразить протест:
- Царица не желает вас видеть, мой господин!
Марк Антоний яростно отшвырнул женщину и ногой распахнул обе створки дверей.
Кадди, силой воображения перевоплощенная в Клеопатру, сидела перед туалетным столиком и с помощью двух рабынь примеряла изысканные украшения. Поистине царский наряд из золотисто-голубого шелка идеально повторяет совершенные контуры ее тела. В воздухе витал чувственный аромат, основными компонентами которого были бергамот, жасмин, сандал. При звуке распахнутых дверей Клеопатра поднялась со стула и устремила переполненный гневом взор на Антония.
- И у тебя еще хватает наглости врываться сюда? – возмущенно спрашивает царица.
Рабыни, помогавшие ей перебирать украшения, поспешно уходят, уводя с собой и ту, что пыталась предотвратить вторжение Марка Антония.
- Ты предала меня! – крикнул Антоний во весь голос, и стены дворца не дрогнули от его крика лишь потому, что добросовестно возводились на века.
- Это ты трус и предатель! – выдвинула встречное обвинение Клеопатра.
- Ты первая увела свой корабль подальше от линии сражения! – вплотную приближаясь к ней, напомнил Антоний.
- Война – не женское занятие, - парировала царица.
- Ты так не считала, когда втянула меня в это противостояние! С Гаем Октавием и всей римской империей! За его спиной сенат и все покоренные Римом народы, за моей – только ты и твой загнивающий Египет! И ты меня предала!
- Ты мог бы выиграть сражение, если б одолел свою трусость! – равнодушно пожала плечами Клеопатра.
Он смотрел в ее холодные серые глаза, чувствовал знакомое головокружение от ее близости. Еще шаг – и она в его объятиях. И все утратит значение, даже судьбы империй, даже его бесславное бегство из гущи сражения. Ему пришлось бы покончить с собой прямо там, на палубе своего корабля, поскольку это было бы менее постыдным, чем стать пленником Гая Октавия. Силы были неравными, поражение – неизбежным. И Антоний сбежал, чтобы еще раз взглянуть в любимые глаза перед верной гибелью от собственной руки или от руки Гая Октавия.
Клеопатра сама шагнула к нему, и они мгновенно оплели друг друга, словно две лианы, растущие слишком близко в маленьком экзотическом саду. Их любовь на мягком широком ложе в этот раз не сводилась к обновленному варианту танца сладострастия. Раскаленным полднем в Ливийской пустыне – вот чем была сейчас их обоюдная страсть. Подобно тому, как солнечные лучи насквозь пронизывают неподвижный горячий воздух, столь же тесным было взаимопроникновение двух тел, соединенных в одно. Как воздух, пропитанный пылью и зноем, приобретает едва осязаемую форму, так и физическая форма теряет очертания, уходя из прошлого и настоящего в вечность.
Последующие видения сменяли друг друга в сознании Хауса со спринтерской скоростью. Марк Антоний один в собственных покоях, пьет фалернское вино из серебряного кубка в искусной золотой оправе. Новые надежды оживляют блеск в его глазах. Вбегает чернокожий раб, падает перед ним на колени, срывающимся голосом докладывает:
- Царица позволила священному аспиду укусить себя. Она мертва, мой господин!
Антонию мгновенно вспоминается договор, подписанный им и Клеопатрой в первую брачную ночь. Они письменно поклялись умереть вместе, договор подписали кровью. Нет большей нелепости, чем жизнь друг без друга. Тело с вырванным и похороненным сердцем не протянет и двух секунд. Прогнав раба криком раненного зверя, Марк Антоний выхватывает из ножен короткий меч.
Великий римлянин, сжимая правой рукой рукоять оружия, еще минуту смотрел на острие отполированного до зеркального блеска клинка. Всего минута, и меч войдет в его сердце так же свободно и глубоко, как недавно он сам проникал вглубь своей самой желанной женщины. И, возможно, хотя бы в это предсмертное мгновение он поймет, отчего женщине дана такая беспредельная власть над ним, мужчиной. Ослепительная вспышка.
Погруженный в воду по самый подбородок, Хаус проходит через пик изумительного наслаждения с примесью едва ощутимой боли. Экстаз длится не более четырех секунд, сразу после он чувствует себя умершим, отчего теряет чувствительность и погружается в состояние полного покоя.
Кадди проснулась от неясного тревожного чувства. Во сне она слышала незнакомый хриплый голос, словно надорвавшийся от многочасового крика. Были и знакомые нотки в этом голосе, зовущем ее: «Лиза-а-а-а!». Приподняв сонные веки, она увидела небольшую лужу возле двери в ванную. Лужа увеличивалась на глазах. Кадди резко вскочила и, на ходу одевая легкий полупрозрачный халат, побежала в ванную.
Краем глаза она заметила на тумбочке в спальне пустой пузырек от викодина, на полу в ванной ей, прежде всего, бросилась в глаза еще одна опустошенная упаковка таблеток. «Нашел заначку, - промелькнуло в ее голове, - надо было спрятать в чулане, в коробке с елочными украшениями». Пол ванной комнаты покрывал слой воды примерно в полдюйма. Шлепая босыми ногами по воде, Кадди подошла к ванной, испуганно посмотрела на Хауса. Предельно суженные зрачки, отсутствующий взгляд, устремленный в чарующее никуда. Но слабый пульс на сонной артерии прощупывается, Хаус жив, сердце бьется, хотя легкие яростно требуют принудительной вентиляции.
Впоследствии, вспоминая эти мгновения, Кадди не могла понять, каким образом ей удалось вытащить Хауса из ванной, положить на пол. Он был жив, но жизнь эта еле теплилась, тело потяжелело, словно от глубокого сна. Должно быть, состояние аффекта удвоило ее силы. И вот он лежит на ровной поверхности пола, она приоткрывает его губы, вдувает в них жизненно важный элемент, который важнее любви. Хаус пошевельнулся, пришел в чувство.
- Я умер, - пробормотал он.
- Нет, - приподнимая его в полусидящее положение, сказала Кадди. – Ты не умер, но уже коснулся крыльев смерти. Зачем ты выпил столько таблеток? Если тебе настолько плохо, почему, черт возьми, ты не разбудил меня?
- Ты все равно не можешь помочь, - еле слышно произнес Хаус, стискивая зубы, удерживая рвущийся наружу крик свирепствующей боли.
- Я хотя бы могу не допустить твоей смерти, - возразила Кадди. – Поднимайся, Грег, тебе нужно лечь в постель. Что бы ты ни думал, я все-таки женщина и не могу носить тебя на руках.
Хаус слабо улыбнулся. Кадди помогла ему подняться, положила его левую руку на свои плечи, отвела в спальню. Пару минут спустя вернулась в ванную, выключила щедро льющуюся воду, взяла большое полотенце.
Тщательно вытирая желанное тело, Лиза никак не могла справиться с дрожью в собственном. Это было остаточное явление после пережитого шока. Сидя рядом с Грегом, обнимая его, захлебываясь от эмоций, она не находила в себе сил выговорить хотя бы слово.
Хаус высвободился из ее объятий, лег поверх одеяла, закрыл глаза, принялся массировать больное бедро одной рукой. К боли, идущей от бедра, примешивалось глубокое чувство досады. В подобном состоянии, считал Хаус, лучше всего быть одному в стенах своей квартиры, не вызывая ничьей жалости, не демонстрируя своей беспомощности.
Он почувствовал, как осторожно и ненавязчиво Кадди убрала его руку с бедра и нежные пальцы уверенно прикоснулись к ожесточенно вопящей плоти. Потом стало легче, Хаус открыл глаза, провел правой рукой по волосам Лизы и спросил:
- Зачем тебе нужно, чтобы я жил?
- Это нужно не только мне, - не отрывая взгляда от шрама на его бедре, ответила Кадди. – Но и всем, кому ты продлеваешь жизнь.
- Да не о них же речь! – сердито воскликнул Хаус. – Если бы я сегодня умер, в мире стало бы одним болевым сгустком меньше. Стало бы больше простора для света, добра, ну и всякого такого, чему фанатично поклоняется Уилсон.
- Хаус, у тебя наркотический бред от передозировки, - определила Кадди.
- Но ты все равно отчаянно цепляешься за мою жизнь. Зачем?
- Мне нравится спать с тобой, - обворожительно улыбаясь, сказала Кадди.
- И всё? – с легким разочарованием в голосе спросил Хаус, пытаясь поймать ее сероглазый взор.
- Для меня этого достаточно, Грег. Кроме того, не станет тебя, прибавится работы у патологоанатомов. А они и так едва справляются.
От прикосновений Кадди боль ослабила хватку. Хаус снял ее руку со своего бедра и потянул в свои объятия. День, вопреки ожиданиям, резко исчерпал свой запас первосортных мерзостей[4-3].
Предыдущая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8130
Следующая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8132
