Темно. Слишком темно, чтобы можно было что-либо увидеть. Но, однако, даже непривычно тёмная для этих краёв ночь не сумеет скрыть фигуру в длинном чёрном плаще, слегка достающем до земли. Он идёт убивать. Вернее, по закону и тому, что внушают мирным жителям, он идёт на благое дело – искоренять ведьм, пытать этих дьявольских созданий, дочерей самого Сатаны. Но, в сущности, это одно и то же. Если уж «ведьма» попадала в его распоряжение, считай, она уже стоит на холме перед толпой зевак и ждёт, когда её охватит пламя. И совсем не важно, колдунья ли она на самом деле или же просто невинная девушка, которой не посчастливилось попасться инквизиторам.

Хотя, правильнее всего было бы сказать – попасться дьяволам. Тут уж и не разберёшь, кто большее зло: ведьма, что летала себе преспокойно на старой метле по ночному небу, да иногда шалила в придорожном кабаке, или же они, убийцы, которые губят тысячи жизней, тешат свои чёрные душонки криками, нет, воплями отчаяния заключённых? Они, как цепные псы, что рыскают по всем закоулкам королевства в поисках очередной жертвы, а потом, найдя себе какую-нибудь пятнадцатилетнюю девушку, слишком красивую для дочери простого кузнеца, с не слезающим оскалом терзают юное тело. Им доставляет удовольствие чувство собственного превосходства!

Конечно, есть среди них и те, кто свято верит в то, что вершат правосудие, что помогают народу… Глупцы! Какое к чёрту правосудие? Это просто оружие, придуманное властью, метод влияния на массы, выставление себя защитниками, героями. А на самом деле – лишь иллюзия, созданная затем, чтобы скрыть бездействие и угнетение народа. Инквизиторам всегда есть, чем заняться, они постоянно в работе, ищут, следят, охраняют покой…

Мужчина в плаще улыбнулся собственным мыслям. Да, он много добился, состоя на этой службе. Теперь он – страх каждой рыжей девчонки с зелёными глазами. Теперь он решает, сжечь ли оную или же отпустить. Впрочем, второго никогда на его памяти не было…и не будет. Все, кто попадал к нему – были обречены. Причем это было бы для них слишком просто – умереть, поэтому сначала следовали чудовищные пытки. А там уж ведьма, ни ведьма – всё равно признаешься.

И в этот раз к нему в сети попалась очередная жертва. Его вызвали, а значит это не простая девчонка, ведь ему уже давно наскучили смирившиеся пленники, только и ждущие своего смертного часа. Куда интереснее пытать тех, кто ещё не сломился, добивать, втаптывать в грязь, ломать…

- Реймонт, что у нас сегодня? – мужчина вошёл в тёмное подземелье, слабо освещённое факелами, на ходу сняв плащ и обращаясь к сидящему за деревянным столом юноше.

- Инквизитор Эйзенхорн, вы уже прибыли? Да вот, - голубоглазый юноша взглянул на бумаги, лежавшие на столе – притащили одну: рыжая, зеленоглазая – точно ведьма. Говорят, её даже прошлой ночью видели по небу летающей! – начинающий инквизитор даже привстал со стула.

- Что видели – это хорошо, - Эйзенхорн сделал пару шагов вниз по ступенькам, - Только вот это не важно. Люди и врать могут, главное, чтобы сама созналась.

«Служитель народа» побрёл дальше, оставляя юношу наедине со своими раздумьями. Инквизитору уже безумно хотелось приступить к самому главному – пыткам. Желание настолько одолевало его, что, пожалуй, он мог бы сейчас же броситься к новой жертве, словно голодный и разъярённый лев, и тут же растерзать добычу на месте. Только вот жаль, другого люда много, надобно держать себя в рамках. Во всяком случае, пока, а вот когда начнётся допрос, тогда он разгуляется!

«Не повезло девке, - подумал Эйзенхорн, - давно у меня стоящей работёнки не было, уже по крови соскучился».

И снова кровожадный оскал. Он всегда появлялся, когда мужчина подходил к крепкой дубовой двери, за которой его ждала новая девушка.

Отворив тяжелые засовы и приоткрыв ужасно скрипящую дверь, он вошёл внутрь. Камера пыток представляла собой каменные стены со всевозможными цепями, на которых виднелись ещё свежие пятна крови и куски содранной кожи, такой же каменный пол, украшенный всё теми же алыми крапинками и всевозможными орудиями пыток. Где-то в углу завалялся скелет. А нет, его недели две назад убрали, а то вонь стояла невыносимая.

Инквизитор взглянул на висевшую на цепях девушку. Щепотка лунного света, умудрившаяся пробиться сквозь решетку на маленьком окне, освещала глаза незнакомки. Яркие, изумрудные, пленяющие.

Ведьма криво улыбнулась – он уже попал в её сети. Качнула рыжею копной, подмигнула мужчине:

- Ну, что же ты смотришь? Заходи, я не кусаюсь, - пригласила его девушка, чуть покачиваясь на цепях.

Эйзенхорн остолбенел. Буквально. Он не мог пошевелиться, но ноги послушно, как по волшебству, повели его прямо к рыжей плутовке. Когда до неё остался примерно один метр, он вдруг очнулся, как после долгого сна, выругался и выбежал из комнаты.

Крепко заперев дверь, он пытался отдышаться. Перед глазами всё ещё стоял образ девушки, манящей к себе.

- Точно, ведьма! – инквизитор повернулся лицом к двери. Из комнаты послышался заливистый смех, - Она ещё и издевается! Погоди, сейчас тебе будет не до смеху!

Сделав ещё один вдох, он снова вошёл в пыточную, но уже старался не смотреть в глаза рыжеволосой. Для него было неслыханно, чтобы какая-то ведьма смогла сбить его с толку. Он же многое уже повидал, и колдуньи ему попадались и посильнее.… Но этот застывший в голове образ упрямо манил его к себе.

- Что же ты взгляд отводишь? Не бойся, я слишком слаба, чтобы причинить тебе вред. Изрядно меня потрепали, гоняя по всему городу, - ведьма как бы невзначай качнула бедром.

- Имя, - Эйзенхорн достал небольшой мешок, развязал его и выложил содержимое на небольшой столик.
- Алиссия, - девушка снова расхохоталась.
- Ведьма? – мужчина провёл рукой по церковной книге, нескольким крестам.
- Да. – Незамедлительно ответила Алиссия, наблюдая за реакцией Эйзенхорна.
- Ну, допустим, я это уже понял, - снова заливистый смех, - Не повезло тебе, ведьма.
- Отчего же? – два изумруда смотрели на инквизитора, - тебя вот повстречала.
- Ну, вот я и говорю – не повезло. - Мужчина махнул чёрными, как смоль, волосами.

Колдунья, молча, смотрела на действия инквизитора. Тот подошёл к ней и провёл крестом по лицу. Алиссия зашипела, а на щеке стал красоваться ожог.

Эйзенхорн улыбнулся, ему понравился этот звук. Но, в то же время, было чувство, что что-то явно не то.… Не было былой удовлетворённости, даже желания продолжать, не хотелось причинять боль этому нежному существу.

«Нежному существу?! Ага, как же!» - инквизитор ухмыльнулся. Да что это с ним? Неужели он.… Да нет, просто это чары, обыкновенные мерзкие чары, что контролируют людей, лишая собственной воли. Именно за это он ненавидел ведьм больше всего – за то, что им всё дозволено, за то, что простые смертные в их руках – лишь игрушки, которые можно в любой момент выбросить. Да, выбросить. Кажется, когда-то это с ним уже было? Полюбил больше жизни, но потом оказалось, что это лишь иллюзия чувств. Больно, горько, обидно…

Со злости мужчина ударил Алиссию по лицу. Не специально, но это не важно.

- Прости, - почему Эйзенхорн вдруг извинился, пожалуй, впервые в жизни, он понять не мог. Поэтому, чтобы не услышать насмешку в ответ, повернулся к двери. Больше он тут находиться не мог. Жалкий! Какая-то баба... а он робеет перед ней, словно мальчишка!

И самое сложное – определить, магия ли это или же его собственные чувства, которые так долго были заперты где-то глубоко внутри, под тяжёлым замком.

- Да ладно, мне не привыкать, - голос, словно тысячи маленьких колокольчиков, - это ведь твоя работа. Я всё понимаю – жену, детишек кормить надо…

- Нет у меня детей, - буркнул Эйзенхорн, сам не понимая, почему он беседует с его жертвой. Хотя какой там жертвой? Скорее уж это он – молодой, только оперившийся птенец, который попался хитрой гадюке, что усыпила его сладкими речами.

- Да? – попыталась изобразить удивление ведьма, - А что так? Разве такому статному мужчине не приглянулась ни одна женщина?

- Все женщины – ведьмы! – презрительно ответил он.

- И вовсе не все! – Алиссия немного надула щечки, - Магию ещё заслужить надо!

- Заслужить? Душу Дьяволу продать? – Инквизитор сощурился.

- Не только, - девушка снова засмеялась.

- Тьфу! Поганая чертовка! – ему явно не нравилась эта их беседа. С какой стати они тут по душам разговаривают, когда он должен наслаждаться криками и запахом крови?

- А ты никогда не задумывался, почему ведьмы душу свою продают? Почему рискуют попасть на костёр? Почему принимают жизнь в постоянных гонениях и с презрением окружающих? А? Не знаешь? – Рыжая, казалось, готова была кричать от боли. Но это не физическая боль, её можно залечить, гораздо страшнее – рана глубоко в душе, которую не вылечишь никакими травами, лекарствами, ни даже чарами. – Не знаешь… - снова тихо повторила она, опустив голову и смотря в пол, - А вот я скажу тебе, почему!

Инквизитор с интересом смотрел на зеленоглазую. А если подумать, то ни он, да и никто другой, и не задумывались об этом.

- Всё просто, всё очень просто, - хихикнула ведьма, устремляя свой взгляд на мужчину, - это любовь. Обыкновенная любовь, из-за которой мы и страдаем, из-за которой и превращаемся в «это».

- Любовь? – Эйзенхорн приподнял одну бровь, - Не смеши меня! Ты – ведьма, ты не умеешь любить…

- Отчего же? Умею! Просто люблю по-другому…

« Врёт! Врёт же, бестия! Не умеют они любить!» - подумал темноволосый, сжимая кулаки. Вот опять, уж второй раз за день, боль, что долго скрывалась внутри, выходит наружу. Вновь заныла старая рана…

Он посмотрел на Алиссию ещё раз, и вышел из комнаты, по пути что-то буркнув о том, чтобы кто-то другой занялся ею.

Натянув свой плащ, он отправился домой, в свой большой, но такой пустой «замок», как он его часто называл.

В голове всё крутилась одна мысль: «Неужели и правда любить умеет?»

Но он тешил себя тем, что завтра всё равно девушка сгорит на костре, что завра он уже и забудет эти её манящие глаза, цвета изумруда, эти алые губы, к которым так хочется прикоснуться, эти непослушные рыжие волосы, в которых так хочется зарыться пальцами, эти хрупкие плечи и изящную талию, которую хочется обвить руками, прижать к себе ведьму сильно-сильно, и никогда не отпускать…

«Чёрт! Да что же это со мной!? Что бы я влюбился? Абсурд! Невозможно… » - в ту ночь он так и не смог заснуть, вспоминая образ девушки.

***

- Что? Очередная ведьма? Да сколько же их развелось-то! Всё сжигают их, сжигают, а они опять выползают, как змеи из нор! – какой-то мужчина, стоя перед небольшим холмом, беседовал с другим зевакой, тоже пришедшим посмотреть на казнь ведьмы.
Только-только начинало светать. Вся жизнь в королевстве ненадолго прекратилась. Все, будь то простой пекарь, бард, или же знатный вельможа – все пришли посмотреть на изгнание дочери Сатаны. Появлялся перед казнью весь люд, считавший, что идёт добровольно, но на самом деле, если бы кто-то и отказался встать до восхода и побрести на площадь, то его бы заставили. Прелесть публичной казни заключалась в том, что помимо избавления королевства от нечисти, зрелище запугивало народ, и власть могла не беспокоится о бунтах и мятежах: она показала свою силу.

- Глядите! Ведут! Ведут! – выкрикнул кто-то из многочисленной толпы, указывая пальцем на стражников и девушку в белом полупрозрачном платье, яркими, словно огонь, рыжими волосами, что колыхались на ветру. Народ невольно засмотрелся на неё: так была она прекрасна. Но вот раздался неуверенный голос:

- Ведьма! Ведьма! Смерть ей!

Тут же подхватил народ этот глас:

- Смерть ведьме! Сжечь гадину! Смерть! Смерть!

Словно толчок, что прошёлся по сознанию людей. Они, пожалуй, и сами не знали, правильно ли всё это, но так было уже много лет до них, и так будет ещё много лет после них.

Поднявшись по неказистым ступенькам, девушка оказалась на небольшом скалистом холме. Спереди – народ, что посылал в её адрес проклятье, сзади – замок, из которого за происходящем наблюдает правитель, не рискнувший появиться на площади. Конечно, что если что-то пойдёт не так? Не может же он пострадать? А люди… Люди – просто безмозглый скот, их не жалко.

Вот её привязали к столбу железными цепями, больно скрутив руки, и, кажется, вывихнув плечо.

- Ну-ну! А поаккуратнее нельзя? – Алиссия с усмешкой посмотрела на стражника.
- А тебе ли не всё равно? Скоро помрешь, гадкая ведьма! – ответил тот, выкладывая у ног девушки сухие ветви и солому.

Рыжеволосая рассмеялась, чем вызвала лишь новую волну негодования народа.

И вот уже встаёт перед ней священник, говорит что-то о том, чтобы упокоилась её грешная душа, о чём-то ещё, читает молитву… Но она не слушает его. Она ищет. Ищет глазами одну фигуру.

«Неужели не пришёл?» - пронеслось в голове, - «Жаль… Я так хотела его увидеть».

Продолжая бродить взглядом по лицам людей, она всё же заметила знакомые чёрные кудри. Эйзенхорн шёл прямо к ней, держа в руках зажжённый факел.

- Пришёл–таки? - Алиссия улыбнулась, - Неужто именно тебе приказали отправить меня на тот свет?
- Не приказали, а оказали честь… - мужчина в последний раз взглянул на девушку, словно пытаясь в мельчайших подробностях запомнить каждую её черту, каждый сантиметр её тела, и бросил факел у её ног.

- Прощай, - тихо, так, чтобы услышал только он, сказала ведьма.
- Прощай, - ответил инквизитор.

Но, как только пламя подкралось к её ногам, опаляя нежную кожу, ведьма вдруг резко дёрнула руками – цепи порвались, прокричала какое-то заклинание – и из пламени, что недавно хотело поглотить её, образовался огромный огненный дракон. Небо затянуло тёмными тучами, вдалеке послышались раскаты грома.

Народ стал в панике разбегаться, давя друг друга, стражники попытались остановить зеленоглазую, но тщетно: взмах рукой – и от них уже осталась лишь горстка пепла.

Эйзенхорн ринулся на девушку, прекрасно понимая, то не остановит её. Но это его долг. Ведьма повернулась, посмотрела на бежавшего к ней мужчину и направила огненного дракона на него…

Алиссия смеялась, громко, до хрипоты. Она смеялась, чтобы заглушить слёзы. Смеялась… Кто говорил, что ведьмы не способны любить?

Кто-то в толпе кричал: «Как такое возможно?! Как эта ведьма освободилась?! Мы все умрём!»

Но не нужны были ей эти жалкие людишки. Алиссия вспорхнула в небо, летя над драконом, что своими огромными крыльями задевал крыши домов, отчего те загорались. Но это не важно. В голове у неё всё звучал его голос, она видела его улыбку, такую родную и любимую, но показавшуюся только тогда, перед тем, как она убила его…

Ведь никто не знает, что свой выбор инквизитор сделал ещё вчера.
Никто не знает, что он пришёл к ней ночью, к побитой, измученной, со сломанными костями, глубокими порезами, в синяках и ссадинах.
Никто не знает, что он накормил и напоил её, придал силы. Ведь в таком состоянии она бы не смогла освободиться.
Никто не знает, что Эйзенхорн решил спасти девушку, не смотря на долг, не смотря на то, что он тоже умрёт. Он сделал свой выбор. Их любовь не может существовать. Между ними всегда будет стоять одно слово – смерть.

Никто не знает, как страстно он целовал её, ласкал, не словами и ложными комплиментами, они не нужны, а взглядом. Сколько теплоты было в его глазах, доселе невиданные чувства. Она изменила его, приручила… Да, приручила.

Возможно, он был лишь очередной игрушкой, возможно он был средством для спасения, возможно… Но одинокая слеза, впервые пролитая ведьмой за долгие годы жизни, всё же скатилась по её щеке, а в памяти навсегда останется образ высокого черноволосого мужчины, любимого…