 Фанфик «Древняя магия такая древняя | Глава 13. Каждый может стать героем»
Шапка фанфика:
Название: Древняя магия такая древняя
Автор: Meretricious
Фандом: ГП
Пейринг: СС/ГП
Жанр: юмор, романс, приключения
Вид: слэш, АУ, ООС
Предупреждение: трэш, крэк, дуракаваляние
Рейтинг: НЦ-17
Размер: макси
Статус: в процессе
Дисклеймеры: Все права принадлежат Дж. К. Роулинг
Размещение: с разрешения автора
От автора: фик пока не закончен, так что рейтинг и размер указаны приблизительно
Текст фанфика:
Глава 13. Каждый может стать героем
* * *
– Нет, Гарри. Не все.
Что-то в этих словах настораживало, что-то здесь было не так – почувствовал проницательный Гарри.
– Но не пили ведь только мы и Гермиона, – сказал он после некоторого раздумья. – В этом нет никакого смысла!
– Это тебе только так кажется, – улыбнулся Рон. – Ты просто не хочешь признать очевидное.
Гермионе Гарри доверял намного больше, чем себе самому. Она знала всё, даже… Гарри с усилием отвлёкся от неуместных воспоминаний о сильных руках, прижимавших его... Так, отвлёкся, отвлёкся, отвлёкся!
– Это не могла быть она! – наконец, убеждённо сказал он. Рон усмехнулся. – Она бы тогда к тебе охладела, она бы совсем изменилась… Ты обязательно бы заметил! Ты ведь без ума от неё… Был без ума, – растерянно пробормотал Гарри. Какая-то тяжёлая неповоротливая мысль, как жирный червяк, поворачивалась в голове, казалось, что он вот-вот её ухватит, но…
– Я ведь уже говорил тебе, что роль женщины в жизни волшебника преувеличивают, но вот слышал ли ты? – спросил Рон каким-то незнакомым, точнее, наоборот, очень даже знакомым голосом.
* * *
Снейп рассеянно просматривал контрольные. Опять «Профессор. Я вас по-прежнему люблю». Люси Смит, Рэвенкло, четвёртый. Идиотские студенты с идиотскими фантами. Он как раз дописывал слово «отвратительно», когда в дверь постучали, и Снейп без особой радости распознал знакомый секретный стук.
– Люциус! – с неприятной улыбкой констатировал он. – Какими судьбами?
– Захотелось проведать старого друга, – ещё шире и ещё менее искренне улыбаясь, объяснил Малфой-старший и закрыл за собой дверь. Подойдя почти вплотную, он с торжественным выражением сказал: – Северус!
– Люциус! – осклабился Снейп.
– Здравствуй, милый, милый Северус! – нараспев повторил Малфой, улыбаясь во весь рот.
– Какая чудесная встреча, Люциус, – с ещё большим чувством сказал Снейп. – Дорогой друг, что привело тебя в наш маленький образовательный кружок и когда оно уведёт тебя обратно?
Этого Малфой как раз открывать был не намерен. Поэтому, сделав вид, что не расслышал вопроса, он принялся ходить по кабинету, с пренебрежением оглядывая скромную обстановку. Снейп следил за ним глазами, ожидая любой пакости. «Как тонко я веду игру!» – подумали оба. (У Пожирателей было принято ненавидеть друг друга, ревнуя коллег к успехам на нелёгком пожирательском поприще и соревноваться за доверие Волдеморта). Не придумав ничего лучше, Малфой снова улыбнулся: – Надеюсь, ты рад меня видеть так же, как и я тебя?
– Даже больше, – скривившись, заверил Снейп. – До чего приятно увидеть наконец честное, открытое лицо настоящего друга!
Честное, открытое лицо друга выразило некоторую досаду, и, не найдя в себе сил продолжать разговор в том же духе, Малфой предпочёл сменить тему. Он заглянул в контрольную на столе.
– О, милый Северус! Неужели кто-то из студенток находит тебя привлекательным? Как великодушно со стороны старины Дамблдора принимать в школу инвалидов по зрению!
Люциус с удовольствием заметил, что лицо зельевара приобрело болотный оттенок. Особенных причин ссориться не было, но Малфой-старший любил говорить людям приятные вещи просто так, без особого повода – такой уж он был человек. Снейп лихорадочно принялся придумывать, чем достойно ответить на такую любезность.
– Как семья, дорогой Люциус? Как поживает прелестная Беллатриса? – теперь настал черёд Малфоя побледнеть. Они со Снейпом сходились во мнениях по очень немногим вопросам, но личность Беллатрисы была именно таким пунктом. Даже Фенрир Сивый сказал как-то по секрету, что боится сестры Нарциссы, потому что в ней есть что-то зверское.
– Хотя, с чего я вообще взял, что это пишут тебе? – в притворной задумчивости пробормотал Малфой, рассматривая листок. – Какая нелепая мысль, не правда ли, милый Северус? Тут же написано «профессор», наверное, для Флитвика… Да, вот всё и объяснилось, – Малфой вновь продемонстрировал идеальную улыбку. Но зельевара было не так просто вывести из себя.
– Как дела у Драко, надеюсь, он не забывает папу? Это я намекнул мальчику, чтобы он почаще с тобой общался через камин, я же знаю, как ты скучаешь, – вкрадчивым голосом поведал Снейп.
– Это было невероятно мило с твоей стороны, – процедил Малфой. – Кстати, почему ты отсутствовал на последнем заседании? Неужели ты лишился доверия Тёмного Лорда?
– Я был занят выполнением его сверхсекретного поручения, – многозначительно объяснил Снейп. – Дорогой Люциус, неужели ты не в курсе? Хотя, действительно, откуда рядовым членам об этом знать? Зато на днях у нас было совещание тет-а-тет, без лишних ушей, если ты понимаешь, о чём я.
Оба безбожно блефовали.
Волдеморт давно не доверял ни тому, ни другому своих планов. Снейп уже не один месяц находился у него под подозрением, и только сентиментальные чувства мешали Тёмному Лорду расправиться с предателем. Ведь именно зельевар когда-то принёс новость о Пророчестве, после которого случилось столько весёлых событий! «Ты мне теперь как родной» – иногда приговаривал он, обращая ласковый взгляд своих красных глаз на Снейпа, отчего тот весь съёживался, слишком хорошо помня, что случилось со всеми остальными родными Волдеморта. Люциус же потерял всякую ценность в его глазах, потому что давно уже вместо полезных шпионских новостей рассказывал какую-то невероятную чушь вроде того, что Уизли подавился за вторым завтраком, а Грейнджер «что-то замышляет». Поэтому-то Малфой и явился в Хогвартс – восстановить пошатнувшиеся позиции. Он слышал, что сегодня Тёмный Лорд замыслил нанести решающий удар, и решил, что его присутствие может оказаться полезным.
Люциус прошёлся по кабинету, эффектно потряхивая шевелюрой. Вспомнив о плачевном состоянии собственных волос, Снейп не рискнул последовать его примеру.
– Ого, какая необычная контрольная! – аккуратно выщипанные брови Малфоя выразили крайнее удивление. – Уизли – и «отлично»! – Люциус взял листок и внимательно пробежался по нему глазами. – «Дополнительные свойства австралийских акаций», хм… И откуда бы ему знать это, дорогой Северус? Готов поспорить, ты им такого не рассказывал, – Малфой предпочёл умолчать о том, что для него самого география всегда являлась тайной за семью печатями, и о местонахождении Австралии он имел самые приблизительные представления. – Мальчишка списал.
Снейп держал в руках листок с сочинением, и неясные, но назойливые мысли кружились в его голове. Он точно знал, что Уизли не мошенничал, так как потом тот исчерпывающе ответил устно по той же теме. А ведь она, действительно, выходила далеко за пределы программы обучения. Тем временем Малфой-старший продолжал, явно издеваясь, зачитывать сочинение:
– «Даже поверхностное знание основ механики зельеварения, позволит любознательному экспериментатору выявить необъяснимую – лишь на первый взгляд! – закономерность…» Он и слов-то таких не знает! Северус, это писала Грейнджер!
– Её вообще не было в тот день, – глухо возразил Снейп.
– Все знают, что каждое новое издание Уизли тупее предыдущих, жалкая семейка стремительно вырождается. Ты же сам ещё в феврале жаловался мне, что этот Уизли ещё бездарнее близнецов, и не в состоянии двух слов написать без ошибок!
– Жаловался… – эхом ответил Снейп. Он бросил быстрый взгляд на Малфоя. Кажется, тот пока ни о чём не подозревал. – Дорогой Люциус, я вынужден покинуть тебя на секунду, – Снейп осторожно направился к двери.
– Позволь мне по-дружески составить тебе компанию, – настойчиво сказал Малфой, следуя за зельеваром. Снейп обернулся, и коллеги обменялись выразительными взглядами, продолжая по инерции улыбаться. «Старый болван!» – синхронно подумали оба. Снейп, потихоньку ускоряя шаг, пошёл вверх по лестницам, а Малфой, с постепенно проступающим на лице пониманием, двигался за ним по пятам. Через несколько секунд оба дружно плюнули на приличия и перешли на бег.
* * *
Симус страдал так, как только может страдать человек, находящийся в помещении с Лавандой и Джинни одновременно. По шкале от одного до десяти эти мучения тянули примерно на сорок два балла.
Симус прекрасно знал, что срок выполнения фанта истёк, но напоминать об этом не спешил, так как обнаружил, что какой-то шутник вместо нормального голоса снабдил его писклявым и девчачьим. Придя в ужас от этого открытия, Симус решил побыть немым ещё немного, в надежде, что неведомое заклинание исчезнет. А, кроме того, это было очень удобно для исполнения его плана. Разумеется, Финниган решил самостоятельно вычислить Волдеморта, а молчание давало массу преимуществ. Его совершенно перестали стесняться, и Симус запасся терпением, уверенный, что Тёмный Лорд рано или поздно проявит себя. Пока наблюдения за товарищами не принесли ощутимых результатов, кроме того, что Симус пришёл к выводу, что делит комнату с полными психами. Но это он и так всегда знал. Пожалуй, он бы не возражал, если бы выяснилось, что все остальные обитатели спальни – хоркруксы Волдеморта, и их необходимо уничтожить.
Вначале терпение Симуса испытывали Дин и Лаванда, которые затеяли омерзительный разговор на предмет того, кто из студенток самая симпатичная. Дин подробно объяснил Лаванде, почему она – самая красивая и умная девушка на факультете, и на шестой раз она, наконец, поняла его мысль и очень обрадовалась. Более того, выяснилось, что сама Лаванда была о себе такого же мнения, и часто удивлялась: почему этот очевидный факт не замечается никем, кроме Дина? Отметить такое совпадение взглядов на женскую красоту юные влюблённые решили отметить глубокими поцелуями, которые сопровождались ужасающими звуками. «Хуже не бывает», – мрачно подумал Симус. В этот момент в спальню вошла Джинни и доказала ему, как сильно тот заблуждается.
– Я вижу, ты хочешь, чтобы я снова рассказала тебе, когда я впервые поняла, что Гарри – моя судьба? – радостно спросила она и пытливо заглянула в глаза Симуса. Всем своим видом он выразил горячий протест, но Джинни унаследовала чугунную напористость мамы, и злорадно пробормотав: «Молчание – знак согласия», неторопливо принялась рассказывать:
– Гарри повезло встретить свою настоящую любовь в одиннадцать лет. Это была мимолётная, но судьбоносная встреча на перроне... Весь год Гарри не мог забыть прекрасную рыжеволосую сестру лучшего друга, и при новой встрече у него всё валилось из рук... (Джинни планировала написать книгу, посвящённую своим отношениям с Гарри, и иногда думала о себе в третьем лице).
Симус вспомнил про невербальное заклинание оглушения, и с удовлетворением отметил результат: Джинни шевелила губами, жестикулировала, иногда вскакивала, чтобы изобразить в лицах то или иное событие их с Гарри насыщенной любовной истории, но до Симуса не долетало ни звука.
Джинни в третий раз цитировала слова Перси по поводу предстоящей свадьбы: «Береги её, Гарри!» (На самом деле Перси сказал: «Берегись её, Гарри!» и добавил: «Позаботьтесь, чтобы это бессмысленное мероприятие поскорее закончилось – господин министр не перенесёт моего отсутствия!»). Но Симус ничего этого не слышал и внимательно смотрел на картину на стене.
Она появилась в спальне гриффиндорцев несколько месяцев назад и с тех пор являлась предметом острот и горячих споров всех, кто там оказывался. Это было монументальное полотно, занимавшее целую стену, и повешено оно было по приказу Дамблдора, который однажды с доброй улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего, попросил мальчиков «приютить» это страннейшее произведение искусства. Картина была написана в некоем абстрактном жанре, и мгновенно вызывала чувство тоски и обречённости, а также суицидальные мысли. Называлась она «Предостережение волшебника».
Фон был щедро залит синей и кричаще-оранжевой краской, а по центру выделялись две загадочные фигуры. Одно существо, предположительно мужского пола, жутко выпучив глаза, тянуло руки со скрюченными пальцами к другому. Возможно, волшебник что-то передавал, или, наоборот, пытался отнять. Выражение же сладостной мУки и бессмысленная ухмылка на лице мага придавали картине совершенно ненормальный оттенок. Что касается второй фигуры, то она представляла собой огромное красочное пятно с неровными очертаниями, какое можно увидеть, если на пол упадёт кусок пиццы. Не существует такого предположения, которое не было бы высказало обитателями спальни и их гостями, особенно если дело происходило после распития сливочного пива. Дин Томас считал, что на картине Волдеморт, пытающийся схватить за бороду Дамблдора, Джордж утверждал, что это портрет тётушки Мюриэль перед зеркалом Еиналеж, которое, ясное дело, показывает ей Рона, Фред видел тут альтер эго Филча, а Невилл опознал свою соседку-магглу, которая, по его словам, зарабатывала на жизнь «пороком». (Последнее вызвало азартный интерес всей мужской половины факультета, пожелавших узнать, какими именно нетрудовыми доходами жила маггла. «Надеюсь, ты её шантажировал?» — спросил тогда Симус, мечтая узнать грязные подробности. По словам Невилла, «порочный» образ жизни заключался в том, что соседка пекла блинчики на продажу, а налогов не платила. «Ей было семьдесят шесть лет», — пояснил Невилл под общий стон разочарования). Гарри угрюмо сказал, что ему на полотне видится волшебник, который пытается задушить какую-то рыжую девушку. А лишённый воображения Рон решил, что художнику просто стало плохо после несвежей запеканки, и он не успел добежать до уборной. А вот до картины – успел.
Вдруг Симусу показалось, что волшебник на холсте изменил свою позу. Теперь он обвиняюще указывал рукой с неопрятными ногтями на своего спутника. Симус всмотрелся в размазанную фигуру, и вздрогнул. На человеке явно проступил гриффиндорский шарф, но лицо было скрыто под капюшоном плаща. От удивления Симус даже забыл про заклинание оглушения, и тут же в его уши ввинтился резкий голос Джинни: «… но Гарри по-прежнему считал, что я слишком хороша для него…». Неожиданно справа, из-за рамы, раздалось пыхтение, и показался самый толстый и неповоротливый пони, которого только можно было вообразить. Достойную конкуренцию скакуну составлял всадник, выглядевший невероятно гордо и нелепо. Не обращая внимания на Симуса, сэр Кэдоган (а это, конечно, был он) приблизился к волшебнику, демонстрируя удивительно неуклюжее мастерство верховой езды, и крикнул «Так они не поймут! Позвольте-ка мне!» Затем он принялся сдёргивать с загадочной фигуры плащ, приговаривая «Открой свой мерзостный лик, негодяй! Ах, ты отказываешься? Знай и трепещи – перед моей отвагой преклонялся сам сэр Ланселот, а увидев, как я гарцую на рыцарском турнире, Мерлин сказал королю Артуру…» Но что именно сказал Мерлин королю, так и осталось загадкой. Незнакомец на картине явно стремился сохранить инкогнито, и сопротивлялся изо всех сил, так что уже через секунду Храбрый Рыцарь Сэр Кэдоган оказался под копытами своего пони, но и оттуда продолжал выкрикивать бессвязные угрозы и припоминать сэра Ланселота. Однако на мгновение плащ сполз с лица его противника. Симус узнал эти глаза, этот рот, нос, эти ужасные уши…
– А потом я решила прикинуться холодной, чтобы проверить глубину чувств Гарри. Угадай, что на это сказала мамочкаа? – с упоением продолжала Джинни, пока Дин Томас целовал Лаванду с таким звуком, какой издаёт засорившаяся раковина после близкого знакомства с сантехником. Тут в комнате раздался странный визгливый голос:
– Тихо! – все трое с ужасом воззрились на Симуса, который нетерпеливыми жестами призывал их умолкнуть. Он лихорадочно соображал. В его памяти всплыл вечер, когда он ещё не приступил к исполнению своего задания, а Гарри болтал с Роном, который рисовал что-то на полях своей тетради. Отстранив Джинни, Симус подошёл к кровати Рона и вытащил из его сумки тетрадь по зельям. Ему не пришлось долго искать. Он протянул находку Дину. Лаванда и Джинни, заглянув туда, не заметили ничего странного. Дин вырвал тетрадь, и, легонько оттолкнув Лаванду, принялся листать. Они были везде. На каждой странице, на полях. Эти странные закорючки. Рон рисовал пауков.
* * *
– Где Гарри? – спросил Дин жутко спокойным голосом.
– С Роном, наверху, – растерянно ответила Джинни, до которой, наконец, начало что-то доходить. Она зажала рот рукой, в ужасе переводя взгляд с Симуса на Дина и обратно. Через секунду все четверо, включая Лаванду, которая по-прежнему ничего не понимала, опрометью бросились вон из спальни.
В дверях они столкнулись с Невиллом и Полумной, которые, заливаясь краской, держались за руки.
– Рон… Гарри… Там… Наверху… – выдохнул Дин. Ужасное выражение появилось на добром лице Невилла, и он, расталкивая остальных, кинулся бежать со всех ног. Однако один человек умудрился оказаться впереди него. Джинни всегда хорошо бегала, ведь ей не раз и не два приходилось гоняться за Гарри.
* * *
Гермиона с глухим раздражением постучалась в дверь хижины Хагрида.
– Редиска! – наконец, витиевато выругалась она. Почему лесничий вечно зовёт её так не вовремя? Ей казалось, что ещё немного – и она придумает новый способ поимки Волдеморта, но этот несвоевременный вызов опять спутал все карты.
Увидев смиренное лицо Хагрида, Гермиона устыдилась своих мыслей. Великану явно было не по себе: он даже забыл предложить Гермионе очередное жутковатое угощение, а сидел перед камином, безучастно глядя на языки пламени.
– Что-то случилось? – мягко спросила Гермиона (всё-таки у неё была доброе сердце).
– Как ты думаешь: блондин–Слизерин – это хорошая рифма? – упавшим голосом спросил Хагрид.
– Это, в принципе, рифма, – осторожно согласилась Гермиона. – Ты пишешь стихи?
– Не стихи. Сюрюнаду, – обречённо ответил хозяин.
– Этот твой фант? – ахнула Гермиона. Заставлять Хагрида петь и сочинять было почти так же жестоко, как и заставлять Снейпа плясать канкан (Гермионе даже стало дурно от мысли о подобном). – Но для кого, Хагрид?
– Для этого негодяя, Малфоя, – с отвращением сказал Хагрид. И с ещё более глубоким отвращением добавил: – Старшенького, значицца.
– Какой кошмар! Это же жестоко! – воскликнула Гермиона, подумав про себя, что жестоко это в первую очередь по отношению к «старшенькому».
– Я тебе печенюшек забыл предложить! Что ж ты молчишь? – всполошился Хагрид и достал печально известные чашки. Гермиона поёжилась. Она знала, что лесничий никогда не моет посуду, считая лучшим средством для очистки чашек и тарелок язык Клыка, но отказаться не посмела. Хагрид гордо протянул ей нечто, напоминающее старую подмётку, но нежного голубоватого оттенка.
– Французский ягодный пирог. Мадам Максим, значит, готовила, – пояснил Хагрид. Мадам Максим навещала лесничего полгода назад, но Гермиона не решилась обидеть хозяина.
– Как у вас с Роном там дела? Свадьбу-то, того, после экзаменов справите, так, что ли? – спросил Хагрид с присущим ему изяществом.
– Мы разошлись, – тихо сказала Гермиона, впервые озвучивая то, что давно было очевидно, но в чём из упрямства она раньше отказывалась признаваться самой себе.
– Это а кого же ты его променяла? – с возмущением загремел Хагрид. – Решила, он недостаточно хорош для тебя, да? Ум в мужчине не главное, – убеждённо заявил лесничий, взволнованно почёсывая бороду. Найдя там небольшое птичье гнездо, он на секунду растерялся, но затем продолжил прежним обвиняющим тоном: – Да такого парня поискать!
– Я не бросала его, Хагрид, – устало сказала Гермиона. – Он сам отказался от меня.
– Что-то не пойму я… Уж не знаю, что должно было случиться, чтобы он тебя бросил, – удивился Хагрид. – Вообще, между нами, он немного странный был эти дни. Заходил тут ко мне – а пирожки не съел! И, знаешь, что сказал? Тихо так, шепотком? Как, говорит, мне опротивело лопать по три порции, как можно быть таким обжорой? А пирожки первый сорт, значицца, были, я даже тесто не забыл добавить… Гермиона, ты куда?
Она бежала к замку со всех ног. Только бы успеть.
* * *
– Рон, это несмешно, – беспомощно сказал Гарри.
– Что уж тут смешного, – охотно согласился Рон, пристально глядя ему в глаза.
– Это не можешь быть ты! Просто не можешь! Ты мой друг!
– Это оказалось очень кстати, – тем же голосом ответил Рон.
– Твоя мама вязала мне свитера! Я делился с тобой ланчем! Ты обожаешь «Пушки Педдлс»! – с отчаянием убеждал Гарри.
– Лишние воспоминания будут удалены, – снисходительно объяснил Рон. Рон? Его глаза сверкнули красной вспышкой.
Гарри сунул руку в карман мантии и обнаружил, что палочки у него при себе нет.
– Осталась в спальне, – радостно кивнув, подтвердил Рон, и Гарри с ужасом, как в замедленном кино, увидел, как тот достаёт свою («это-не-палочка-Рона!» – пронеслась запоздалая мысль).
На лестнице раздался топот множества ног.
Рон тоже услышал его. Он направил палочку на Гарри и ободряюще подмигнул: – Они не успеют, – заверил он.
Всех злодеев подводит тяга к ярким эффектам.
Гарри раньше не мог себе представить, что «Авада Кедавра» можно говорить хором. Вспышка зелёного пламени перед глазами – и всё потонуло в густой, обволакивающей темноте. Последним, что Гарри услышал, был знакомый голос:
– Дети, вы идиоты! – а потом всё окончательно закрутилось перед глазами в безумной карусели, и наступила чернота.
* * *
|
