 Фанфик «И я могу быть храброй | Часть VII. Профи (продолжение).»
Шапка фанфика:
Название: "И я могу быть храброй"
Автор: Кристина Эвердинская
Фандом: Сьюзен Коллинз, "Голодные Игры"
Персонажи/ Пейринг: главная героиня - Примроуз Эвердин
Жанр: Джен, AU
Предупреждение: возможен OOC
Рейтинг: PG-13
Размер: Макси
Содержание: Меня зовут Примроуз Эвердин. Мне двенадцать. Я трибут от нашего Дистрикта на Семьдесят четвертых Голодных Играх. Я защитила свою сестру: пошла вместо нее. Ведь... и я могу быть храброй.
Статус: в процессе
Дисклеймеры: все принадлежит Сьюзен Коллинз, за исключением созданных мною персонажей.
Размещение: с разрешения автора
Текст фанфика:
Когда мне было десять лет, я сильно простудилась. Две недели лежала пластом, не слезала с кровати и все кашляла, кашляла. Ни один из маминых «волшебных» чаев мне не помогал, никакие припарки, никакие компрессы не прогоняли болезнь. Помню, однажды я так раскашлялась, что не могла уснуть. Китнисс рассказывала мне тогда сказку про эльфа и принцессу на ночь. Будто они влюбились друг в друга, но пожениться не могли, так как были совершенно разные – эльф крохотный, а принцесса большая. До конца я сказку не дослушала – сон меня все-таки сморил. И сейчас, шагая вдоль леса к озеру, я вспоминаю саму Китнисс, ее грустные глаза и то, с каким выражением она говорила.
Жаль, что я не узнаю конец той сказки никогда.
Солнце светит прямо в затылок. Кажется, что волосы скоро не выдержат и загорятся. Очень жарко. Куртку я давно сняла, поэтому теперь приходится тащить ее в руках. Пот струями течет по позвоночнику, скапливается подмышками, на шее и везде, где только может. Я закатываю рукава блузы до самого локтя, но это не помогает. Еще полчаса, и, клянусь, я разденусь догола. Иначе сгорю под этим солнцем заживо.
Деревья совсем не страдают. Я смотрю на них и дивлюсь – они тянутся ветвями к самому солнцу, будто рады его видеть. На одно мгновение меня одолевает желание превратиться в дерево и присоединиться к ним. Тогда я не буду хотеть пить, не буду подыхать от жары.
Тогда мне не придется идти к лагерю профи, не придется «сражаться» дальше.
Рику все нипочем. Наверное, он так одержим своей собственной решительностью, что забывает потеть. Рик идет в куртке, застегнутой до подбородка, и даже не краснеет. Только на его лбу виднеется мокрый след, и волосы намного кудрявее, чем обычно.
Со мной он не разговаривает. А я безумно этого хочу. Но сама начать не могу – не знаю, о чем говорить. Рик передвигается так, будто всю жизнь провел в этом лесу, будто родился и вырос здесь, а я лишь поспеваю за ним. В голове одно и то же: «Скажи что-нибудь, скажи что-нибудь».
Нога не болит. Я и забыла, что полдня назад была на волосок от смерти из-за нее. Сейчас уже могу ступать твердо, не опасаясь, что упаду.
Но вот подумываю грохнуться специально. Может, тогда Рик обратит на меня внимание.
Поднимаю голову вверх, солнце сразу же заставляет меня прищуриться. Оглядываю небо в надежде увидеть хотя бы намек на тучку. Но небо чистое. Без единого облачка.
Я никогда так не хотела дождя. Однако мне не остается ничего, кроме как передвигать ногами дальше, созерцая кудрявый затылок напарника.
Минут через двадцать мы останавливаемся. Вернее, останавливается Рик, а я лишь повторяю за ним.
- Есть хочешь? – спрашивает Ричард.
Я радуюсь его голосу, губы расплываются в улыбке. Наконец-то!
- Ага.
- Там ягоды, - Рик кивает на кусты, которые выглядят так, будто болеют ветрянкой. – И они вроде бы съедобны.
Я закатываю глаза.
- А если нет?
- Сначала собери их, а там посмотрим. Я пока схожу, эм, по нужде.
Рик прячется среди деревьев в нескольких метрах от меня. Я лезу внутрь «ягодного лабиринта», по крайней мере, выглядят разросшиеся кусты именно так, и начинаю собирать ягоды. Сначала я обрываю с куста по одной, складывая в куртку, которая теперь выступает в роли сумки, а потом обламываю целыми ветвями, не жалея.
Проходит две минуты, три, пять, семь. Я так увлекаюсь ягодами, что забываю про союзника. Моя куртка уже переполнена, ее, наверное, не поднять. А Рика не слышно. Я оставляю куртку с «добычей» лежать на земле, а сама перелазаю через «кустарниковый забор» и зову:
- Эй, Рик! Ты там что, застрял?
В ответ тишина. Я зову опять.
- Ричард, если у тебя запор, так и скажи!
Ничего.
- Хорошо, я подожду.
И только тут в ответ раздается слабое, еле слышное:
- Прим… Помоги…
Я делаю глубокий вдох. Сердце уходит в пятки.
- Рик?! Что случилось?
- Помоги!
Я бросаюсь вперед. Кручусь среди деревьев, ищу глазами напарника. Но вокруг только листья, палки, стволы, стволы, палки, листья.
- Где ты, черт возьми?!
Слева от меня раздается тихое «здесь». Я резко разворачиваюсь и отшатываюсь – еще миллиметр, и я напоролась бы на железный штык, торчащий из земли. Хорошо, что смогла вовремя его заметить!
Вот только Рик, видимо, не смог.
Он лежит на земле, свернувшись, как маленький котенок. Руки его, запачканные чем-то красным, надавливают на живот. Приглядевшись, я замечаю, что живот тоже красный – из него сочится алая жидкость.
- Рик…
Я падаю на колени, меня трясет. Я не верю тому, что вижу, я стараюсь в это не верить. Рик делает попытку повернуться, но у него ничего не выходит. Он только кряхтит и выдавливает из себя:
- Мне больно.
Дрожащими руками я обхватываю его плечи и разворачиваю корпус к себе. Глаза Рика закрыты, но рот приоткрыт – напарник жадно ловит губами воздух. Я трясу его, хлопаю по щеке. Я не знаю, что делать.
- Я умираю, Прим.
Из глаз текут холодные потоки слез. Я провожу руками по всему телу Ричарда, словно это может ему помочь: по грязной шее, по узким, но крепким плечами, по взмокшей от жары груди. Мои руки плавно опускаются на его живот, но тут я резко отстраняюсь – кровь.
Теперь она на моих пальцах. Такая неестественно-алая. Даже не алая. Розовато-сиреневая.
В моей груди что-то щелкает. Сама не зная зачем, я дотрагиваюсь языком до среднего пальца. Кисло. Дотрагиваюсь еще раз, догадываюсь обо всем и кричу:
- Ричард, я тебя ненавижу!
Тут же по всему лесу разносится громкий и звонкий смех. Этот смех я узнаю из тысячи других – будто половицы скрипят.
Это была не кровь.
Это ягодный сок.
Ричард вскакивает на ноги, но тут же сгибается пополам от смеха.
- Ты ведь поверила! Поверила! Даже заплакала!
- Ты идиот! Придурок! Кретин! – ору я ему в лицо. – Ненормальный!
- Ну, признай, ты же не на шутку перепугалась!
Я налетаю на союзника и колочу по груди, а потом отпихиваю с такой силой, что он врезается в дерево.
- Я тебя ненавижу!
Рик продолжает хохотать.
- Здорово я придумал, правда? Видела бы ты свое лицо! «Ой, Рик! Не умирай, не умирай! Не оставляй меня тут одну!» Ха-ха-ха-ха-ха!
Я морщусь, смахивая позорные слезы с лица. До сих пор не могу прийти в себя.
- Тебе мама разве никогда не говорила, что с такими вещами не шутят?
Лицо Ричарда резко становится серьезным, будто он увидел привидение за моей спиной. Я оборачиваюсь, думая, что напарник задумал очередную шутку, но ничего не замечаю. И задаю свой вопрос снова.
- А? Не говорила?
- Я не помню свою маму, - загробным голосом произносит Рик и поспешно уходит к кустам.
Теперь я злюсь на себя. Но не могу ничего сказать. Мой язык будто присох к нёбу.
- Я… это…
Рик встряхивает головой, словно показывая мне, что не желает ничего слышать.
- Ты собрала ягоды? – спрашивает он.
- Да. Вон они, в куртке.
Ягоды очень вкусные. Только кислые. Настолько, что сводит челюсть. Я ем их по одной, неторопливо раскусывая и ощущая, как ягода лопается во рту, как истекает соком. Ричард же закидывает их в рот целыми горстями. Он смотрит в одну точку и не шевелится. Размышляет. Его руки и живот по-прежнему перемазаны «кровью», и от этого мне жутко. Я трясусь до сих пор.
С каждой секундой лицо Рика все больше и больше искажается болью, брови сползают на переносицу, глаза тускнеют. Если бы я умела читать мысли! Невыносимо видеть напарника таким. Как же быстро, однако, меняется его настроение. Я уже открываю рот, чтобы поинтересоваться о том, что его так тревожит, но Рик вдруг сам начинает говорить:
- Я никогда не видел свою мать. Она погибла во время родов. Это я во всем виноват. Она умерла, чтобы я мог жить.
Мое сердце превращается в раскаленный камень и обжигает грудь изнутри. Я не могу вдохнуть.
- Отец говорил, что она была самой лучшей, - продолжает Рик. – Я ему верил. Сначала. Но потом он женился на другой, и я понял: отец врал.
Мне хочется что-то сказать, но я не могу выдавить из себя ни звука. Я просто ошарашена.
- У отца появилась новая жена, она родила ему дочь. Про меня он совсем забыл. Я мог по нескольку дней не ночевать дома – никто и не замечал. А потом… потом она умерла.
- К-кто? – заикаясь, спрашиваю я.
- Его новая жена. Утонула в пруду.
Мое сердцебиение учащается, под ребром начинает колоть. Я хочу свернуться в комок и зареветь, только это вряд ли поможет.
Жизнь – жестокая штука. Как много страшных вещей происходит, особенно тогда, когда совсем о них не думаешь, когда у тебя все хорошо. Когда ты и не подозреваешь, что скоро испытаешь невыносимую боль. Горе, оно как хищник. Всегда подкрадывается незаметно.
- Потом отец начал пить.
Голос Рика постепенно утихает. Я знаю: если его не заткнуть, он заплачет. Но я не хочу его затыкать. Вернее, не могу. Эти слова для него как исповедь. Ему нужно выговориться.
- Он стал пить так часто, что я совсем позабыл, как он выглядит, когда трезвый. Ким тогда была еще совсем маленькой. Она даже сидеть не умела.
Я внимательно слушаю его, жадно ловлю каждое слово, даже стараюсь воспроизвести в голове образы. Рик никогда бы не рассказал о своей семье, если бы не посчитал нужным. Он рассказывает. Значит, для него это важно. И, значит, я должна не только выслушать его, но и понять так, как поняла бы саму себя.
- Сначала я ненавидел ее. Когда Ким плакала, я просто зажимал уши руками и забивался в угол. Я сидел там часами. А она все плакала. А отец все не возвращался. Тогда я понял, что ничего уже не изменить. И что у Ким остался один только я.
Мне нужно сказать хоть что-то, иначе Рик подумает, что я его не слушаю. Но я не могу выдавить из себя ни звука, как ни пытаюсь.
- Я стал о ней заботиться. А отец все пил и пил. Пил и пил. И дома появлялся все реже. Когда на Жатве назвали мое имя, я заплакал. Но не потому, что боялся за себя, нет. Я боялся за Ким. Она такая маленькая, совсем глупая. Ей всего три. В прошлом году, когда мне исполнилось двенадцать, я был занесен в список дважды. Я поменял свою удачу на тессеры. На еду для Ким. И я думал, что все будет хорошо. Что вдвоем мы справимся, что родители нам не нужны…
Ричард шмыгает носом, и я понимаю: он сдувается. На мгновение я представляю себе высокого худощавого мужчину с курчавыми, в некоторых местах поседевшими волосами и слегка согнутой спиной. Представляю, как он сидит перед телевизором в далеком Четвертом, пялится на экран грустными, покрасневшими от вечных пьянок глазами, и сжимает в руках очередной бокал со спиртным. Представляю, как его руки вдруг начинают дрожать, как стеклянный бокал падает на пол и разбивается вдребезги. И вместе с бокалом разбивается сердце этого мужчины. Если, конечно, там есть чему разбиваться.
А потом я думаю о маме. О тех тяжелых временах, когда она не вставала с кровати днями, неделями, месяцами. Когда она жила где-то далеко от нас, в себе, когда она была в оцепенении. Я знаю: Китнисс ее тогда ненавидела. Она злилась на нее, но мама была не виновата. И отец Рика тоже не виноват.
Это жизнь. Это ее нужно винить.
- А теперь… я оставил сестру со своим отцом-алкашом, который даже, наверное, не помнит ее имени, и…
Я срываюсь с места и обхватываю напарника руками. Он вновь шмыгает, тяжело вздыхает, а потом его слезы стекают мне за шиворот. Я не обращаю на это внимания, сильнее сжимаю Рика, но мне до сих пор кажется, что он безумно далеко. Хочется еще ближе, только ближе уже некуда.
Я тоже начинаю реветь.
- Рик, мне очень жаль, - шепчу я. – Но он не виноват, никто не виноват. Так сложилось, так получилось, вот и всё.
Я захожусь всхлипами и не могу остановиться. Не понимаю, почему плачу: то ли из-за истории Рика, то ли потому, что вспомнила маму и те ужасные времена. То ли из-за всего сразу.
- Прости за эту глупую выходку, - вдруг буркает Рик. – Я просто хотел разрядить обстановку. Прости, что напугал. Правда, прости.
Я невольно улыбаюсь сквозь слезы. Мои руки сами по себе оказываются в волосах союзника.
- Ладно. Не делай так больше никогда.
- Я не буду.
Я перебираю его кудри и потихоньку успокаиваюсь. Рик дышит мне в ухо. Его дыхание теплое, оно с каждой секундой становится все спокойнее и спокойнее. Не знаю, что думают зрители. Не знаю, что думает моя мама, Китнисс. Меня ничуть не смущает то, что происходит сейчас. Мне это даже нравится.
Самое худшее, что может случиться с трибутом на арене – это друг. Со мной случилось самое худшее в двойном размере.
Я не могу поверить в тот факт, что почти потеряла Рика. Я не могу представить, что было бы, окажись его розыгрыш правдой.
«Мне больно, Прим. Я умираю».
Перед моими глазами его окровавленное тело. И на этот раз кровь настоящая.
- Прим, - зовет Рик. И только спустя несколько секунд, когда я прихожу в себя, до меня доходит, что он цел, невредим, более того - моя голова на его плече.
- Чего? – буркаю я и наконец отлипаю от него.
- Ты и вправду сильно испугалась?
Все мои внутренности сжимаются в комок.
- А ты не испугался бы на моем месте? – хмыкаю я.
- Нет, - Рик пожимает плечами. – Я бы просто лег рядом. И тоже умер.
Я почему-то начинаю смеяться. А потом закрываю заплаканное лицо руками и выдаю:
- Ты невыносим!
Я не вижу Ричарда, однако каким-то образом чувствую, что он улыбается.
- Но ведь тебе это нравится.
У его слов не вопросительная интонация. Рик говорит уверено, он утверждает. И прекрасно знает, что не ошибается.
Я лишь хрюкаю в ответ и, поднявшись на ноги, вытираю слезы.
- Нам пора. Профи ждут.
- Ты храбреешь с каждым днем, - с какой-то странной усмешкой произносит Рик.
- И тебе это нравится.
Я стараюсь, чтобы сказанное мной прозвучало так же, как у Рика, но мой голос предательски дрожит, и я взвизгиваю, как поросенок. Тут же краснею и отворачиваюсь.
- Наверное, - только и отвечает Рик.
Я так насытилась всем случившимся, что до самого озера – путь длился около часа – не могла вымолвить ни слова. А Рик просто молчал.
Наверное, ему нравится просто молчать.
А еще ему нравлюсь я.
И... мне это нравится.
* * * * * * * * *
У озера все по-другому. Разница прямо так и чувствуется. Воздух свежее, прохладнее, пение птиц – громче.
Только пахнет опасностью.
Рик по-прежнему идет впереди меня и «сканирует» оценивающим взглядом стоящие тут и там деревья. Его движения резки и аккуратны - если бы не эта сутулость, можно было бы с легкостью подумать, что Рик робот.
Я хромаю позади. Несколько минут назад мне «посчастливилось» побывать в канаве – я невнимательно следила за дорогой и, запнувшись, слетела прямо туда. Все кости ломит, тело саднит. Пока катилась, палки и камни, торчащие из земли, карябали мне щеки. Особенно левой досталось. Рик сказал, что на ней глубокий порез, жуткий и кровоточащий. До самого подбородка. Как нарочно, аптечку я не взяла… Про ноги и руки вообще подумать боюсь – столько кожи содрала и столько синяков, наверное, заработала. Ну, так мне и надо. В следующий раз буду внимательнее.
Рик вдруг останавливается. Это происходит так резко, что я врезаюсь в него.
- Кажется, здесь.
Хмыкаю. Он что, по деревьям определил? Начинаю нервничать.
- Надо доложить Руте, что мы добрались.
Свист Рика пролетает по всему лесу в исполнении соек-пересмешниц, а через полминуты птицы приносят нам и Рутину мелодию. У меня словно груз с души падает – с Рутой, с моей напарницей и подругой, все в порядке.
Я на мгновение представляю ее, сидящей на дереве в обнимку с рюкзаками, и начинаю скучать. Однако перестаю довольно быстро, сразу, как только натыкаюсь взглядом на громадную серую штуковину.
Рог Изобилия.
- Идем.
Рик подталкивает меня, но я мешкаю. Не могу себя перебороть. Трусиха – это мое второе имя. Однако со второго раза у напарника получается сдвинуть меня вперед, и я сдаюсь. Следую за ним.
Вот оно, передо мной. Место, с которого все начиналось. В голове вихрем проносятся воспоминания: пьедесталы, лица, искаженные страхом, трибуты. Двадцать четыре трибута. Тогда еще все были живы.
И тогда я в последний раз видела Пита.
Не выдерживаю и закрываю глаза. Обещаю себе, что не буду даже смотреть. Рику нужна была эта «экскурсия» – вот пусть он и изучает своих профи. Пусть и рискует. А я не буду.
Только я всей душой и телом ощущаю их близость. Чувствую запах костра, что они разожгли, запах крови на их клинках; меня мутит, бросает в жар.
Мы непозволительно близко.
Нас убьют.
Рик со мной – это единственное, что более-менее успокаивает. Каким бы придурком он не был, я верю ему и хочу быть с ним рядом. Верю просто так, слепо, как и всегда. Интересно, а он верит мне так же?
Мы усаживаемся в кустах прямо напротив Рога, и Рик смело просовывает голову между ветвями.
- Так, - говорит он. – Я ничего не вижу.
- В смысле? – я щурюсь. Мое тело будто становится невесомым, я испытываю странное чувство, названия которому дать не могу.
- В прямом. Лагерь есть. Профи – нет.
Я съеживаюсь и закрываю рот рукой. Они заметили нас. Следили за нами. И теперь стоят за нашими спинами. Секунда - и они бросятся вперед. Прямо на меня и на Рика.
Резко оборачиваюсь. Никого. Немного расслабляюсь, но руку от лица не убираю - мне кажется, если я слишком громко вздохну, профи меня услышат, где бы они ни были.
- Прим, ты чего? Мы же в трехстах метрах. Успокойся.
От одной мысли, что я всего в какой-то паре сотен метров от самых опасных соперников, меня чуть не выворачивает. Странные во мне бушуют чувства: страшно, однако страх какой-то поверхностный. Будто я наблюдаю за играми из дома, по телевизору, а не сижу собственной персоной в нескольких метрах от кровожадного Катона. Низ живота жалобно скулит, а разодранная щека саднит.
- Ничего так устроились, - бубнит Рик. Его кудри торчат между ветвями, они смешались с листьями. – Разве можно оставлять такое без присмотра? Зря вы это сделали, ребятки! Ой, зря!
В тысячный раз поражаюсь его бесстрашию, его жажде к героизму, к приключениям. Похоже, что Голодные игры для Рика – в буквальном смысле игры, а не борьба за жизнь. Он ведет себя так, будто ничего не проигрывает, хотя, конечно, проигрывает все.
Я зажмуриваюсь и считаю до пятидесяти. Глупости. Это все такие глупости.
Рик собирается поджечь их лагерь. Он взял с собой только половину спичек из того большого коробка и нож. Больше у нас ничего нет. И в эту секунду я понимаю, насколько это все нелепо, насколько жалко.
Только Рик не понимает.
Профи одной рукой схватят нас обоих и закинут в костер.
- Слушай, Прим. Их здесь нет. Правда, нет. Нам даже Руту беспокоить не придется…
- Не смей выходить из этих кустов! – сквозь зубы цежу я и хватаю напарника за капюшон. – Они не могли оставить лагерь без присмотра. Это какая-то ловушка.
- По-твоему, они стали невидимыми и притаились за кучей рюкзаков? Брось. Я вот встану, пойду туда и…
- Сидеть! – шикаю я.
- Прим, ну…
- Сидеть, я сказала!
Рик корчит недовольную рожу и остается на месте. Кажется, задумывается о чем-то. Я еще раз считаю до пятидесяти. Сейчас Рик поймет, что мы зря притащились. Слава богу, все обойдется. Нам не одолеть профи, не причинить им даже малейшего вреда. Сейчас он поймет это, осознает.
Значит, так и суждено нам до самого конца просидеть в какой-нибудь пещерке.
Значит, так и должно быть.
Пою про себя все песни, которые только знаю. Стараюсь отвлечься, но ничего не помогает. Мысли о профи возвращаются обратно снова и снова.
Секунды превращаются в часы, тянутся, как резиновый жгут.
Это безумие. Как я согласилась на такое? Как я оказалась у озера?! Как не скончалась от одной только мысли, что смогу сунуться сюда?
Мы должны уйти, мы должны убежать.
Кажется, проходит целая вечность, прежде чем Рик произносит:
- Не хочу признавать это, но… ты была права. Профи здесь.
Я давлюсь воздухом. Сердце подпрыгивает.
- Что ты сказал? – и голос дрожит.
- Они, наверное, спали. Вон, вылезают из палаток.
Я хватаюсь руками за куст, потому что боюсь грохнуться в обморок.
- Ты их видишь?
- Пока что лишь их спины. Ух ты, кто это тут у нас? Ага! Ку-ку, Катон! Ну, повернись же!
Это безумие.
- А Мирта? – Мне кажется, что мои губы одеревенели от страха, но я еще могу говорить: - И она там?
- Ага, - Рик кивает. – Погляди.
Он жестом подзывает меня к себе, но я отпрыгиваю.
- Обойдусь!
- Брось, Прим. Я же не заставляю тебя к ним соваться. Просто посмотри.
Ну не я хочу смотреть. Не хочу видеть Катона, Мирту, их рожи, их силуэты, их чертов лагерь. Не хочу. Не собираюсь.
- Посмотри, - повторяет Рик.
Черт.
Подползаю к напарнику и выглядываю из-за листвы. Ну, и чего? Достопримечательностей не так уж и много. Хотя кого я обманываю? Это же рай!
Рюкзаки, куча оружия и еды. Еда. Мне плохо видно, что именно там лежит, но я будто чувствую аромат яблок и запах жареной крольчатины. Наверняка там есть фляжки с водой. Много фляжек. В горле скребет; я глотаю слюну, представляя, что это вода. Не помогает. Неподалеку от рюкзаков стоит ведро. Скорее всего, там ягоды – не такие мелкие и неказистые, что ели мы с ребятами, а настоящие, крупные, сочные ягоды. Наверное, Рута пробовала такие когда-нибудь, ведь их выращивают в Одиннадцатом. Странно, что меня сейчас это интересует. Вновь осматриваю все съестное, по второму кругу. Не желаю отвлекаться.
В желудке сосет. И я не понимаю: то ли это от голода, то ли все-таки от страха.
- У тебя слюна на подбородке, - говорит Рик.
Я морщусь.
- Пытаюсь представить, что ем.
- И как представляется?
- Все было хорошо, пока ты не влез. Я доедала вторую жареную ножку.
Рик сухо смеется, а потом шепчет:
- На Катона лучше взгляни. Он изменился, да?
Я и забыла, что мы тут «шпионим» за профи. Еда свела меня с ума. Вытираю подбородок и, набравшись храбрости, перевожу взгляд на хозяина лагеря.
- Видишь? – Рик трется своим плечом об мое. - Чего-то он похудел. Ну, видишь?
Да, я вижу. Смотрю прямо на него. Действительно, похудел. И ростом стал ниже. Только вот эти изменения меня не удивляют.
Потому что это вовсе не Катон.
Сердце будто каменеет в груди, тяжелеет, и мне становится больно.
Он сидит у догорающего костра, спиной к нам с Риком, но я сразу его узнаю. Еще бы. Я узнаю его всегда, как бы он не изменился.
Его волосы больше не светлые – они черные от грязи, черные, как дыра, которую он просверлил в моей душе. Я перевожу взгляд на его руки, вспоминаю, как он обнимал меня, прижимал к себе, шептал, что защитит, и в глазах начинает щипать. Я быстро-быстро моргаю, чтобы не разреветься. Помогает.
«Я найду тебя».
В руках у него яблоко. Большое и красное, как рана, которая, вероятно, во мне никогда не заживет.
- Пит, - срывается с моих губ. – Это Пит!
Это не Катон. Это Пит Мелларк. Здесь. В лагере профи.
- Черт возьми, - ругается Рик. – Как я сразу его не узнал! Ну, ведь вижу, что какой-то не такой Катон! Вижу!
Я смотрю на Пита, а внутри все крутится и вертится, как в центрифуге, я не знаю и не понимаю, что должна чувствовать, как должна себя вести. Меня колотит, подбрасывает на волнах эмоций, только про себя я твержу одно и то же: «Я знаю, ты не с ними».
Даже здесь и сейчас, даже в этот момент, несмотря на всю боль, что Пит мне причинил, я готова кинуться к нему на шею, я готова его простить, я знаю, я верю, что он притворяется. Он не заодно с профи. И никогда не был.
- Все нормально, Прим?
Сердце больше не тяжелое, напротив - оно сжимается в комок и становится крохотным.
Я знаю, Пит, ты не с ними.
Я знаю, ты скучаешь и хочешь меня защищать. Я здесь, близко – рукой подать. Ты не можешь быть с ними. Ты всегда был со мной. Пойдем со мной. Ты нужен мне.
- Прим! – Рик трясет меня за рукав, а я извиваюсь, как гусеница.
Схожу с ума, не могу взять себя в руки. Перед глазами прыгают ночные кошмары: Пит без глаза, без рук, весь в крови, кричит, что я умру, Пит бежит за мной с топором, Пита убивают распорядители.
Но сейчас он здесь. Рядом. Я тоже здесь. Я так долго этого ждала. Ему нужно только обернуться.
- Прим! – Рик хватает меня за плечи и встряхивает так, что я, наконец, прихожу в себя. – Да что с тобой?
Всматриваюсь в Пита последний раз, а потом перевожу взгляд на Мирту.
- Рик, - с трудом выговариваю я. – Что здесь происходит? Это не Катон! И… это не Мирта!
- Как?! И Мирта не настоящая? – напарник выглядит так, будто его только что жестоко разыграли. - А кто это тогда?
Кроме меня, Руты и Мирты на арене осталась еще она девочка.
- Трибут из Третьего, - говорю я.
Вспоминаю интервью с Цезарем. В кресле напротив ведущего сидит скромная, побелевшая от ужаса девушка. Ее имя Аннет.
Пит доедает яблоко, бросает огрызок на землю и подходит к Аннет. Та стоит, как статуя, возле дерева. Потом они разговаривают. О чем-то важном – это сразу понятно. Пит размахивает руками, а Аннет жмется к дереву, мотая головой.
- Они что, все гуртом спелись с профи? Чушь собачья! Ерунда полнейшая! Я ничего не понимаю! – бормочет Рик.
- Я тоже, - я трясусь, как психбольная. И не знаю, что делать.
Хотя нет, одно я понимаю и знаю точно. Мне нужно услышать, о чем они говорят.
Мне нужно пойти туда. К Питу.
Если профи здесь нет, мне ничего не угрожает. Мне и Питу ничего не угрожает. Мы можем убежать вместе, пока их нет. Аннет ничего нам не сделает.
Это единственный шанс. Другого может не быть.
«Ничего не бери. Просто беги в лес, поняла? Я найду тебя».
«Я обещаю».
- Рик, - говорю я, морщась от боли, что принесли воспоминания. – Я должна пойти к нему. Туда.
Слова получаются бессмысленными и даже немного смешными, поэтому я зачем-то добавляю:
- Это Пит. И он просто не может меня убить. Мне нужно туда.
- Все еще не дошло до тебя, что он теперь с профи? – шипит Рик. – Ты что, совсем ничего не понимаешь?
«Они шли вместе. Катон, девчонка из его дистрикта и Пит».
«У них союз».
Пытаюсь остановить нескончаемый поток воспоминаний. Нет. Нет у них никакого союза, никогда не было. Рик неправ.
- Это ты ничего не понимаешь! Он не с профи! Я точно знаю! – вспыхиваю я.
Ричард смотрит на меня так, как гиены смотрят на тухлый кусок мяса.
- Не знаешь ты. Просто расстроилась из-за его предательства и пытаешься поверить в то, что всего этого не было. Брось, Прим. Не будь ребенком.
Расстроилась?
Ну, разумеется. Пит обещал мне, что будет рядом до самого конца, что сам умрет, но мне умереть не даст, обещал, что никогда не бросит, что будет петь колыбельные, что на арене я ни разу не увижу кошмара.
А теперь он просто сидит в лагере профи, ест их еду, быть может, он сам ее для них добывает, в то время, как я умираю от голода, от страха, в то время, как я тону в ночных кошмарах.
Да, Рик, я расстроилась.
- Я и есть ребенок, – говорю это, и на глаза наворачиваются слезы. – И ты тоже ребенок. Так что не строй из себя героя. Не делай вид, что разбираешься во всем на свете.
Не знаю, что на меня находит. Я срываюсь с места и бегу вдоль кустов прямо к лагерю. В животе пылает огонь, сердце как раскаленный камень, я будто сгораю. В висках пульсирует дикая боль. Только ноги меня не подводят - такое ощущение, что вместо них пружины. Откуда только берутся силы? Не понимаю. Просто бегу.
Рик остается на месте. Ну и пусть. Только бы Пит и вправду не оказался предателем. Только бы подбежал ко мне и схватил меня на руки. Тогда все будет хорошо. Тогда мы будем вместе.
Нет. Я не могу показаться ему. Вдруг Рик все-таки прав? Черт, как ты можешь об этом думать?! Это же Пит! Тот самый, что нарисовал твой портрет! Дура! Он не может тебя убить!
Я не знаю, что делать. Я не знаю, кому верить.
Постепенно вереница кустов опускается книзу, и мне приходится нагибаться, чтобы оставаться незамеченной. Лагерь совсем близко, поэтому я уже не бегу, а иду шагом, аккуратно переставляю ноги, стараясь не наделать шума.
Не знаю, сколько времени проходит – три минуты, пять или семь. Кажется, что я добираюсь до лагеря в считанные секунды. Но я осознаю, что пришла, только тогда, когда слышу голос. И этот голос мне знаком. Я слышала его сотни, тысячи, а то и миллионы раз.
- Аннет, ты тоже должна отсюда уйти.
В груди начинает давить. Судорожно хватаю ртом воздух, не могу отдышаться.
Пит. Это он. Так близко.
Вспоминаю его веснушки, ресницы, улыбку. Вспоминаю фразу Хэймитча перед показательными выступлениями: «У тебя есть Мелларк». Вспоминаю, как Пит, стоя на пьедестале, шептал, что отыщет меня в лесу. Это было за пару секунд до начала Игр.
Это было. Была надежда. А потом исчезла.
- Не могу, - говорит Аннет. Ее голос звучит совсем по-детски, он чем-то похож на мой собственный. – Здесь у меня есть хоть какие-то шансы продержаться еще немного, а сама по себе я не справлюсь.
- Тогда пойдем со мной.
- Хватит мне помогать. Уже почти конец. Хватит, Пит. Правда, хватит.
- По-другому я не могу.
- Почему?
- Так уж я устроен.
По щекам текут слезы. Затаив дыхание, я размазываю их по лицу. Пит не должен быть здесь. Мы оба должны сидеть где-нибудь в безопасном месте, обнявшись, сытые и улыбающиеся.
Я не могу двинуться – ноги будто вросли в землю. Я понимаю, что должна рвануть к Питу, ничего не боясь, должна положить конец этой чертовщине. Сколько дней я ждала его, сколько часов и минут. А теперь он в каких-то нескольких метрах от меня, а я просто стою. Я должна лишь сделать шаг и перелезть через куст.
Но я не могу.
- Ты правда собираешься бежать? – слышу я вопрос Аннет.
- Ага, - просто отвечает Пит.
Я узнаю эту его простоту и наполняюсь нежностью с ног до головы. Ноги подкашиваются.
- Тебе тоже надо, - добавляет Пит. – Они тебя тут убьют.
Я стою в тишине около минуты. Только листья рядом растущих кустов шелестят в такт легкому завыванию ветра. Когда мне кажется, что никто уже ничего не скажет, Аннет произносит:
- Всех скоро убьют.
От этих слов я покрываюсь мурашками.
- И то правда, - соглашается Пит.
- Я думаю, надо оставить все, как есть. Мне давно доверяют. Все-таки мои мины помогли – двоих трибутов, которые пытались сюда пролезть, как ни бывало.
Каждое слово, сказанное Аннет, будто молоток ударяет меня по лбу. Мины. Вот зачем профи девчонка из третьего, которая если в чем и разбирается – так это в электронике. Они ее используют.
- И тебе почти доверяют, я сама слышала: Катон ночью говорил. Здесь и еды всегда навалом, и ночью не замерзнешь – они всё до единого с Рога Изобилия в лагерь перетащили. Я понимаю, я – ничтожество. Но… - Аннет переходит на шепот, мне приходится навострить уши, чтобы ее слышать. - Если ты с профи до самого конца останешься, если они совсем проникнутся к тебе доверием, то ты и выиграть сможешь. Правда, сможешь.
Нет, хватит, Примроуз. Ты не должна просто так стоять. Не должна.
Я уже представляю, как выпрыгиваю из-за кустов, кричу Питу во все горло, а он бросается ко мне…
- Что он говорил? – голос Пита пропитан тревогой. – Катон. Ты сказала, подслушала ночью…
- Что ты правильно поступил, присоединившись к ним. – Аннет говорит все тише и тише, мне становится все труднее и труднее разбирать слова. – Что это гораздо мудрее, чем таскаться за той малявкой. Еще потом Мирта сказала, что ты настоящий мужик, раз послал девчонку к чертям. И добавила что-то вроде: «Объединяться должны сильные. Чтобы быть еще сильнее вместе».
Пейзаж плывет перед глазами: прозрачная пелена слез мешает видеть все таким, какое оно есть. В боку покалывает. В голове хаос.
Обо мне. Аннет говорила обо мне.
- Чушь! – хрипло бормочет Пит. – Аннет, ты же понимаешь, что все это было лишь для того, чтобы уводить их от нее. Ты же понимаешь, да?
- Да.
- Но мне надо ее найти, я ей обещал.
- Пит…
- Больше так нельзя, нельзя просто сидеть тут.
- Пит!
- Она все еще ждет.
Земля вдруг становится небом, небо – землей. Я валюсь под куст и вцепляюсь ногтями в землю. Грудь судорожно дрожит. Сердце скулит, волна боли накрывает меня целиком. Сейчас будут громкие всхлипы. Вырываю траву прямо с корнями и пихаю в рот, пытаясь их заглушить. Я обезумела, сошла с ума. Меня трясет. Я умираю от боли.
- Пит, но тогда ты не выиграешь… - шепчет Аннет. – А ты ведь можешь. Ты самый сильный, мудрый и храбрый.
- Господи, Аннет, что ты несешь?! – выдыхает Пит. - Прекрати, умоляю.
Я рыдаю, забыв обо всем на свете. Грязь под щекой намокает и становится еще противней. Она теперь везде: на руках, под ногтями, на ресницах. Плевать.
Пит все это время уводил профи от меня. Сбивал их со следа, всегда был начеку. Я ведь верила в это и оказалась права. Как я могла пустить в свою дурацкую голову мысль, что он предатель?! Как я могла…
Мне душно, воздух налегает на меня сверху. Сейчас задохнусь. Я больше даже не думаю о том, чтобы встать на ноги и броситься к Питу. Нет, я умру здесь. Под этим кустом.
- Мы уйдем прямо сейчас, Аннет. - Голос Пита мягкий, ласкает мой слух, пусть и издалека. – Вместе или нет, но уйдем. Только перед этим…
Он вдруг утихает где-то вдалеке. Я трясу головой. Это был сон. Только сон, не реальность. Я вновь потеряла Пита. И не увижу его никогда.
Что-то переворачивается под ребром. Я выплевываю грязь и вытираю губы тыльной стороной ладони. Глупости. Это явь.
И здесь, наяву, все зависит от меня.
Я подскакиваю на ноги, но тут же нагибаюсь перед кустами так, чтобы видеть Пита. Он очень близко, я даже различаю пятна крови на его футболке. Опять начинаю задыхаться, однако у меня получается взять себя в руки. Вместо того чтобы перелезать через куст, я просто наблюдаю за ним, я чувствую, что так надо, что бежать к нему пока не стоит, иначе я испорчу что-то важное. И оказываюсь права.
Пит роется в чьем-то огромном рюкзаке, достает оттуда большую синюю бутылку, а потом вновь подходит к Аннет.
- Не знаешь, где спички?
Теперь уже они вдвоем рыскают среди сумок, ведер и всяких тряпок. Не проходит и двух минут, как Аннет подает Питу что-то крошечное - наверное, это и есть спичечный коробок.
- Тебе что-нибудь нужно? Бери быстрее, пока не поздно, – говорит Пит.
Аннет впопыхах носится по лагерю, набивая едой и одеждой один из рюкзаков. Потом надевает его на спину и кивает.
- Все.
Пит тоже берет рюкзак и укладывает в него несколько полиэтиленовых плащей, фляжку, яблоки, спальный мешок и два ножа.
Затем оба – и Пит, и Аннет, ловкими движениями рук сбрасывают все оставшиеся в лагере вещи в одну здоровенную кучу (даже палатки оказываются там) и обливают ее жидкостью из синей бутылки.
А потом происходит нечто.
Пит поднимает с земли толстую длинную палку, поджигает ее, превращая в факел, и бросает в кучу. Вслед за палкой туда отправляются еще около дюжины спичек. Прежде чем я понимаю, что он делает, меня ослепляет ярко-оранжевая вспышка и оглушает дикий рев.
Это ревет пламя. Лагерь профи горит.
Я вижу лицо Пита сквозь полупрозрачную огненную стену. Он стоит прямо напротив меня, только глаза опущены вниз.
Рядом с ним расплывчатый силуэт – по-видимому, Аннет. Она тянет его за руку, но Пит не двигается.
Мечта Рика сбылась. И ему даже не пришлось ничего для этого делать.
Нам не пришлось ничего для этого делать. Абсолютно.
Боль зажимает меня в своих объятиях. Я раздвигаю ветки, готовая, наконец, помчаться к Питу, но что-то мешает мне. Легкие жжет от дыма – ветер гонит его прямо на меня, я начинаю кашлять и падаю на колени. Задыхаюсь (какой раз сегодня?!). Только не теряю надежды.
- Пит! – кричу. Или только думаю, что кричу. – Я тут! Эй! Я здесь, Пит!
Он не двигается с места. А я больше не крикну, у меня получается только кашлять.
Посмотри на меня, Пит.
Сердце мечется в груди как бабочка, загнанная в банку.
Посмотри на меня. Посмотри. Сейчас мы убежим вместе, потом отыщем Руту и, возможно, возьмем с собой Рика… Только посмотри, прошу тебя!
И он смотрит.
Но наши глаза встречаются лишь на миг. Лицо Пита вытягивается, брови взмывают вверх, а потом... потом он отпрыгивает куда-то, и я слышу крики. Перед глазами все мутнеет. Я не понимаю, кто и где кричит.
В этой мешанине громких голосов и рыка пламени мне удается различить всего одно-единственное слово.
«Беги».
Пока я пытаюсь понять, кому оно адресовано, дым застилает все вокруг. А потом что-то падает на мое плечо. Я вскакиваю.
- Черт возьми, Прим! Это профи! Настоящие профи вернулись! Бежим! Блин!
Я приглядываюсь к очертаниям, завернутым в белую пелену. Рик. Он перепуган, в его глазах ужас. Рик хватает меня за руку и тянет в другом направлении от лагеря. Вокруг туман, в моей голове тоже. Крики по ту сторону забора из кустов не умолкают, и я начинаю реветь.
- Бежим! – повторяет Рик.
- Нет! – удается крикнуть мне. – Там Пит! Пит Мелларк! Мой Пит!
Но Рик не слушает. Он тащит меня, тащит почти на себе. Я еле передвигаю ногами, кашляю, как кашалот, иногда прерываясь на всхлипы. Там Пит. И он сейчас умрет.
Я ненавижу себя. Я точно знаю, что поступила правильно, не побежав туда, в глубине души знаю. Но другая часть меня в ярости. Как у меня вообще получалось просто вот так вот стоять рядом с Питом, видеть его, но ничего не предпринимать?!
Я не понимаю себя. Я не понимаю, что наделала, что буду делать теперь. Хочется просто упасть и задохнуться. Хочется просто остаться здесь.
Грохочет пушка.
Я торможу, охваченная ужасом, но Рик не выпускает меня, толкает дальше.
- Прим, поднажми! Если они успели нас заметить…
- Кто-то умер! – хнычу я. – Кто-то умер!
- Прим, пожалуйста, быстрее! Прошу тебя!
Я не могу дышать, я не могу бежать. Я не могу думать ни о чем, кроме того, что упустила. Это был мой шанс. Возможно, единственный. Я была так рядом. Мы были так рядом.
Я падаю, в ладони вонзаются камни и всевозможные щепки. Я падаю второй раз и третий, я не могу управлять собственным телом. Рик тянет меня за капюшон, хватает то за одну руку, то за обе сразу. Не дает мне терять равновесие.
- Давай, Прим! Еще чуть-чуть! Немножко! Представь, что Рута уже ждет нас с полным рюкзаком еды! – подбадривает он меня.
Я с трудом выговариваю слова:
- А вода? Я очень хочу пить!
- И вода будет! Целая бутыль! Давай, Прим, не подведи, беги!
И я бегу. Ускоряюсь так, что Рик сам не поспевает за мной. Ужас того, что произошло пару минут назад, мешает мне сконцентрироваться на беге и на спасении, но я сильнее его. Становлюсь сильнее. Просто выбрасываю все из головы и бегу. Застывшие на щеках слезы стягивают кожу, тело разрывается от усталости, голода и страха, что профи нас все-таки поймают, но я твержу про себя одно и то же: «Просто беги».
Пушечный выстрел все еще эхом звучит в моей голове, однако я вытесняю и его. Нет смысла думать о нем сейчас. Ведь от этого ничего не изменится.
Я чумею от собственной храбрости. Проглатываю новый поток слез и бегу дальше. Рик пыхтит рядом.
Пылающий лагерь остается позади. Профи, наверное, пытаются его потушить, да где там – сколько же надо воды! Вода. Теперь я концентрируюсь на этом слове.
Вперед, Прим.
К Руте, к еде и к воде.
|
