Название*: Дорогой Пол
Автор*: Ligress
Фандом*:"Мизери" Стивен Кинг, роман
Персонажи/ Пейринг*: Пол Шелдон, Энни Уилкс
Жанр*: ангст, драма, даркфик
Предупреждение: насилие, нецензурная лексика, не исключается ООС
Тип/Вид: балансирует между дженом и гетом
Рейтинг*: R
Размер*: мини, 8 страниц
Содержание: Все более чем банально - Пол читает дневник Энни. Пол вспоминает.
Статус*: закончен
Дисклеймеры*: Кингу - Кингово, а я мимокрокодил.
Размещение*: только с разрешения автора
От автора: Я не проставила в шапке ни "гет", ни "джен", потому что я сама не знаю, к какому жанру относится эта зарисовка. Это какой-то неполноценный гет или же нетипичный джен:)

“My name is Annie Wilkes. And I am — “
“I know,” he said. “You're my number-one fan.”
“Yes,” she said, smiling. “That's just what I am.”


Бордовое марево заката, плавящееся за окном, в которое он глядел минуту назад, продолжало расплываться перед его глазами даже тогда, когда он плотно зажмурил их. Сначала кровавая цветовая волна мешала ему, - казалось, она даже усиливала боль в искалеченных ногах, но вскоре он приспособился плыть на ней, как умелый серфер. Он плыл и плыл, плыл и плыл, стараясь максимально расслабить напряженные мышцы. Волна покорялась, подстраивалась под него, урчала, как котенок под теплым материнским боком.

Постепенно это мягкое лавирование сменилось сном.

Сон был хорошим: в нем было лето, кургузые крыши деревенских домов и бабочки – десятки, сотни бабочек. Они садились на его ладони, щекотали бледную кожу пальцев; и к его сердцу – снизу вверх, снизу вверх – поднималось тепло. Он взглянул на свои ноги и увидел ступни. Левая ступня была целой. Не гадким протезом, стоящим у его кровати и натирающим культю до чертовых фейерверков в глазах, а настоящей человеческой ступней. Он сделал шаг, другой – ноги моментально повиновались. Он шел все уверенней; затем побежал, и стая бабочек летела за ним, как за путеводной звездой.

Пол спал и смеялся.

Он управлял своими движениями с поразительной легкостью, он прыгал по крышам на зависть всем окрестным котам, он даже взмывал ввысь, маша руками, как сумасшедшая птица.

Впервые за все время после того, как полицейские вытащили его из дома кошмаров, он был полноправным хозяином своего сна. Впервые там не было места Энни. Его рассудок был чистым, как сельский воздух, которым он дышал в своем прекрасном сне – дышал и не мог надышаться.

Мужской голос – вполне приятный, но до жути монотонный, как мерное тиканье старинных часов, вторгся в сознание назойливо и неумолимо, вбурился подобно сверлу:

- Мистер Шелдон… Э-э… Прошу прощения, мистер Шелдон…

Пошли вон, недовольно подумал Пол, а, может быть, он даже произнес это вслух. Тем лучше.

- Мистер Шелдон, - голос продолжал настаивать. – Мне необходимо сказать вам пару слов.

Бордовая волна взбунтовалась и резко выбросила Пола на берег.

- Что? Кто вы? – пробормотал он, открывая сначала один глаз, а затем второй.

Прямо перед ним стоял молодой взъерошенный полицейский. Вид у него был довольно сконфуженный.

- Офицер Блэр, - полицейский смущенно кашлянул в ладонь. - Мне очень неловко беспокоить вас в вечернее время, но долг есть долг.

- В чем дело? – Пол подтянулся на руках и уселся в удобной больничной кровати-трансформере, нашаривая ладонью очки на тумбочке справа. – По-моему, я уже дал все нужные показания.

Блэр замялся.

- Да, конечно, только, понимаете… Из вашего дела пропали отпечатки пальцев. Я перевернул весь кабинет Саймона, но так и не смог их найти. А они, как вы понимаете, необходимы нам для работы. Не могли бы вы…

- Да, - со вздохом раздражения и обреченной покорности, отвыкнуть от которой оказалось не так уж просто, сказал Пол. – Берите их и дайте мне покоя – хотя бы на ближайшие пару дней.

Офицер Блэр поспешно снял с плеча небольшой рюкзак и, выгрузив из него необходимые для этой нехитрой процедуры предметы, приступил к работе. Пол с отвращением взглянул на свои пальцы, перемазанные черной жидкостью, и в его голове болезненной вспышкой мелькнуло воспоминание – Энни поливает раствором бетадина его ногу… Большой палец на левой руке… Энни взмахивает топором… Энни подключает к сети электронож… Энни…

Его затошнило, и он уткнулся носом в изгиб локтя, в уютную фланель рубашки, приятно пахнущую стиральным порошком.

- Ну вот и все, мистер Шелдон, - добродушно произнес Блэр. – Кстати, знаете, моя жена ваша большая поклонница.

Пол вздрогнул; Энни была здесь, она была рядом, он почти ощущал ее гадкое дыхание - ванильное печенье, мороженое в шоколаде, жареный цыпленок и арахисовое масло – Энни стояла перед ним, за его спиной, справа и слева, Энни…

- Богиня, - Пол вряд ли отдавал себе отчет в том, что произнес это вслух, сейчас ничего не имело значения, кроме того, что Энни снова была рядом; его теория о ее бессмертии была верной. Энни приходила в чужих образах, говорила чужими устами, творила очередные бесчинства чужими руками (разве его отпечатки пальцев могли затеряться случайно?!), но она была, была…

Хлюп. Звук от падения на пол какого-то мягкого предмета заставил Пола вынырнуть из трясины, почти засосавшей его сознание. Метнув взгляд в изножье кровати, он заметил небольшую книжицу в аккуратном кожаном переплете.

- Кажется, вы что-то обронили, офицер.

Блэр наклонился и поднял вещицу, одарив Пола улыбкой благодарности.

- Спасибо, - проговорил он, крепко сжимая книгу в руке. – Если бы не вы, быть второй пропаже из вашего дела. Важная улика, видите ли…

- Что это? – спросил Пол скорее из вежливости, нежели из любопытства.

- Дневник Анны Уилкс. Я ездил снимать с него копию по просьбе Саймона, и вот…

Пол сжал зубы, и скрежет от резкого соприкосновения верхней и нижней челюстей показался ему таким громким, что из-за него он не смог расслышать последних слов офицера Блэра. Первой мыслью было отвернуться лицом к стене, чтобы не видеть этой гадкой вещи, но спустя секунду он осознал, что дневник не был Путем Памяти, набитым газетными вырезками, это было что-то другое, возможно, что-то более личное и сокровенное.

Энни вернулась для того, чтобы открыть ему это «что-то», это абсолютно точно. Чертова сука не могла оставить его в покое без торжественного посвящения в свои треклятые тайны. Что ж, он пойдет у нее на поводу и на этот раз, если это поможет навсегда избавиться от ее незримого, но оттого не менее осязаемого присутствия. Так и быть, сегодня он снова будет послушным Полом. В последний раз.

- Я хотел бы взглянуть, если позволите, - сказал Пол.

- Эм… не думаю, что вас это заинтересует, - Блэр спрятал дневник в рюкзак – змеиным языком мелькнула плетеная коричневая закладка – и Пол невольно потянулся за ним рукой.

- Дайте его мне! – рявкнул он. Раздражение, кипевшее в его душе, как на раскаленной сковородке, с шипением вырвалось наружу.

- Я не могу отдать вам улику, - упорствовал полицейский.

- Меня вполне устроит копия. Послушайте, офицер, - Пол смягчил голос. – Верьте мне, я верну вам ее в целости и сохранности. В конце концов, меня все это тоже касается… верно?

Немного поколебавшись, Блэр выудил из рюкзака пачку листов и положил на тумбочку у кровати.

- Я не буду брать с вас расписку из уважения к вам, мистер Шелдон, - тихо сказал он. – И из уважения к тому, что вы перенесли… Но завтра утром я вернусь за копией, так и знайте.

Он попрощался и вышел, и Пол остался один на один с кипой бумаг, которые хранили в себе гребанный осколок души Энни Уилкс. Листы манили и отталкивали одновременно; прошло немало времени, прежде чем он решился протянуть к ним руку. Рука заметно дрожала.

Пол, с досадой произнес он, обращаясь к самому себе, эта женщина отрубила тебе кусок ноги, и ты смог это пережить, неужели ты думаешь, что обычный дневник может сделать что-то хуже этого? Резко и шумно выдохнув, Пол сгреб бумаги в охапку и уложил себе на колени, скосив глаза на титульный лист. В верхнем правом углу четким почерком Энни было выведено ее собственное имя: Анна Мария Уилкс.

Боже, как официально, подумал Пол с нервной усмешкой.

Второй лист был исписан сверху донизу. Почерк Энни менялся от ровного до волнообразного, колыхающегося всеми буквами, выдавая ее настроение, а, возможно, приближение и пик очередного приступа.

Он прищурился и, поправив очки, вчитался в первую строку.

«Дорогой Пол!»

Пол удивленно моргнул. Обычно подобные записки начинаются со слов «Дорогой дневник», но он отчетливо видел, что вторым словом значится его собственное имя. На всякий случай он еще раз внимательно обвел взглядом заглавную строчку. Видение не исчезало.

«Дорогой Пол!»

Чертыхнувшись, он принялся читать дальше.

«Я знаю, что должна была написать «Дорогой дневник» или что-нибудь в этом роде, но мне будет приятно думать, что я обращаюсь не к груде бумаги, а к тебе, дорогой Пол».

Какая, мать вашу, честь.

«Сегодня я снова видела тебя по телевизору, Пол, ты был очень красивый. Жду не дождусь твоего субботнего интервью по радио. Я буду звонить тебе, дорогой Пол. В прошлый раз я начала звонить им за трое суток до начала эфира. У меня рука болела от напряжения, потому что я постоянно набирала эти чертовы цифры. Мне кажется, я выучила их наизусть… 23… Или 32… Ох, нет… сейчас уже не помню… Вылетело из головы. Что-то ужасное творится с моей памятью, дорогой Пол, но это не значит, что я забуду позвонить тебе в эту субботу. Только не это, мой дорогой, нет».

Ну разумеется, мрачно кивнул Пол. Его знакомство с самой большой поклонницей состоялось гораздо раньше того злополучного дня, когда «Камаро-74» улетел в кювет. Не зря ее голос («Дыши, черт побери! Дыши, Пол!») показался ему смутно знакомым, словно он уже слышал его раньше.
Задолго до этого Энни дотошно выпытывала у него в радиоэфире точную дату выхода очередной книги о Мизери, и так заморочила голову самому Полу и ведущим, что ее быстро разъединили со студией.

- Может, стоило дать ей высказаться? – посмеиваясь, сказал тогда Пол, обращаясь к своему интервьюеру.

Тот закатил глаза к потолку.

- Эта мадам не в себе, мистер Шелдон, она начала названивать нам за несколько дней до эфира и умудрилась до смерти напугать нашу Гвен. Знаете, что она ей сказала?

«Если ты еще раз нажмешь на кнопку отбоя, грязная подвальная шлюшка, я отрежу тебе твой гадкий указательный палец и заставлю сожрать его. Поняла?»

Сейчас Полу не хотелось смеяться. Он бы заплакал, если мог. Он представил, как меняются интонации голоса Энни, как в нем начинает бушевать знакомый ураган, как подергиваются в судорогах негодования и злости уголки ее губ.

Следующие записи были наполнены бытом: Энни жаловалась дорогому Полу на то, что в доме на пару часов отключили электричество («Они это нарочно, Пол; зуб даю, это Ройдманы накапали куда следует, что я не плачу по счетам, а ведь я всегда…»), что у ее драгоценной свинки Мизери уже третий день как понос («бедная моя девочка, я всю ночь не спускала с нее глаз, если бы с ней что-то случилось, я бы этого не пережила»), что лавочник Тони («старый, старый и мерзкий торгаш, я его насквозь вижу») задирает цены до немыслимых высот.

Затем было несколько девственно чистых страниц: видимо, Энни пролистнула их по рассеянности (а, может, намеренно?), а следом – строка, целиком состоящая из одних восклицательных знаков.

Пожав плечами, Пол взглянул на дату и почувствовал, как холод вторгается вглубь его организма, обволакивая желудок, легкие, сердце – это был день аварии. День, когда «Дом Периньон» в количестве двух красивых бутылок сыграл с ним скверную шутку.

«Дорогой Пол! Ты напугал меня до смерти, черт бы тебя побрал! Чего это ради ты вздумал разучиться дышать, скажи-ка на милость?! Но я, кажется, знаю причину – ты много куришь, правда, Пол? Ты нехороший мальчик, дорогой Пол, ты очень нехороший мальчик, и будь я проклята, если это не твоя дурная привычка чуть не свела тебя в могилу. Что ж, я избавлю тебя от тяги к табаку раз и навсегда, даже если для этого мне придется зашить тебе рот».

Пол подавил рвотные спазмы, подступающие к горлу: боже, он и не подозревал тогда, чем рисковал. Назойливое писательское воображение услужливо подкинуло подходящую к случаю картину: Энни с длинной портняжной иглой – серая нитка тянется бесконечным хвостом; Энни прямо над ним, беспомощно распростертым на кровати, - блестящий кончик иглы нацелен точно в его трясущиеся губы:

- Будьте послушным мальчиком, Пол. Я сделаю это быстро.

- Энни, Энни, нет, Энни, прошу вас, Энни, я больше не возьму в рот ни одной сигареты, Энни, ради всего святого, Энни…

- Так будет лучше, Пол. Я знаю. Верьте мне. Я делаю это только из сострадания к вам, милый.

Она возвышалась над ним, как бесстрастная каменная глыба, Богиня Пчел Бурка, Леди Дракон, уверенная в правильности своего решения, непоколебимая и на удивление спокойная, как всегда в такие моменты.

Пол быстро-быстро замотал головой, словно пытался вытрясти из мозга отвратительную иллюзию. Он сто раз пожалел, что взялся за чтение этой мерзости, но оторваться от дневника уже не представлялось возможным.

«Дорогой Пол. Сегодня я сделала одну глупую вещь, за которую мне ужасно стыдно».

Да неужели, подумал Пол с резким приливом злости, отдавшимся болью в висках. Уж не за то ли, что заставила меня сжечь единственный экземпляр рукописи «Быстрых автомобилей», тварь? А, может, за то, что бросила меня на двое суток в твоем вонючем доме без еды, воды и спасительного «Новрила»?!

Его ноги заныли и застонали при одной только мысли о «Новриле». От больничных болеутоляющих толку было не больше, чем от проклятого аспирина.

«Когда ты спал, я поцеловала тебя. Я поцеловала тебя в лоб, Пол. Ты такой милый, когда спишь. Такой послушный, хороший, добрый Пол».

Пол отложил лист в сторону и откинулся на подушку. Она поцеловала его. Энни поцеловала его в лоб. Сам факт, конечно, не был удивительным – она и после целовала его в щеку, пылко и неуклюже; а чего стоило ее памятное искусственное дыхание! – но, черт, она поцеловала его в лоб. Как покойника. Как послушного мертвого Пола. Его участь была предрешена с самого начала. Он был богом Мизери – убивающим и воскрешающим, а Энни была его богиней.

«Йен и Мизери такие славные, дорогой Пол! Конечно, я немного рассердилась на нее, когда она тайком перепихнулась с Джеффри, но у нее не было другого выбора. Зато теперь у них с Йеном родится долгожданный наследник».

«Перепихнулась». Как мило. Подумать только, и этой женщине не понравилось, как выражается Тони Бонасаро! Еще одно словечко из лексикона Энни Уилкс.

Пол посмотрел на оставшиеся листы с опаской: он слишком хорошо помнил события, которые должны были произойти далее. Ему не хотелось вновь впитывать в себя брань и ярость Энни, щедро разбросанную по ближайшим пяти (как минимум) страницам. Однако, к его огромному удивлению, он не нашел записи от того дня, когда она закончила чтение «Ребенка Мизери». Видимо, в тот день Энни была настолько выбита из колеи, что у нее не осталось ни физических, ни моральных сил для общения с дневником.

Следующие несколько записей сухо повествовали о материальных трудностях и были густо усеяны рисунками. Деревья с кособокими ветками, устрашающе огромные цветы, книги, парящие над деревьями вместо птиц, солнце с извилистыми лучами, больше похожими на змей.

А затем, внезапно – огромными буквами: «мама».

Далее следовало небольшое пояснение; почерк Энни был плотным, словно бы тщательно утрамбованным.

«Знаешь, Пол, я скучаю по своей матери. Мне жуть как ее не хватает. Я любила ее, и она любила меня. Только она меня и любила, так-то, дорогой Пол. Однажды, когда я была еще ребенком, я увидела, как отец бьет ее по лицу. Он был грязный подлюга, мой папаша».

- И я даже знаю, как он закончил, - пробормотал Пол. – Разбил себе голову на лестнице, когда споткнулся о тюк с бельем, который был заботливо подложен ему под ноги собственной дочерью. Сопроводительный пинок под зад, конечно, тоже присутствовал.

Энни тогда было четырнадцать. Он помнил это из газетной статьи, обнаруженной в Книге Памяти.

«Дорогой Пол. Угадай, чем я сегодня занимаюсь с самого рассвета? Я скажу тебе, чем – вот этим..."

Буквы "н", большие и маленькие, аккуратные и не очень, громоздились друг на друга, занимая примерно четверть листа. Видимо, Энни настолько увлеклась, что никак не могла остановиться.

"Я вписываю эту чертову «н» в твою новую книгу. В мою новую книгу. Нет, не так: в нашу новую книгу, Пол. В нашу с тобой новую книгу. Вчера ты сказал мне очень хорошие слова, Пол. Мы разговаривали о печатной машинке и о букве «н», и ты сказал: «Она встречается дважды в имени моей любимой сиделки». Я никогда этого не забуду. Видишь, я даже записала эти слова, уж бумага-то умеет хранить все, что нам дорого».

Еще несколько скучных страниц про уборку снега, лицемерие Ройдманов, восторг от того, что он приступил к «Возвращению Мизери». Огромный пробел в половину листа. И, наконец, краткое:

«Сегодня пошел дождь».

И далее, - размашистыми, безудержно рвущимися в разные стороны каракулями:

«Крысы, Пол. Много крыс».

Чуть ниже:

«Я люблю тебя, Пол» - зачеркнуто: жирно, крест-накрест.

Он смахнул со лба проступившие капли пота и, протерев очки мягкой манжетой рубашки, принялся читать дальше.

«Только не вздумай умереть раньше времени, Пол! Не вздумай, говорю тебе! Ампутация стопы не самое худшее, что случается в жизни, это абсолютно точно. Я знаю, что сделала тебе очень больно; но так было нужно, дорогой Пол, я не могла позволить, чтобы ты навредил сам себе. Мы можем умереть потом, позже, но сначала ты должен поднять из могилы мою Мизери. Ты плохой, очень плохой мальчик, Пол, ты не слушал свою Энни, и к чему все это привело? К чему, Пол? Бедный мой, бедный; тебе еще долго будет больно, но ты должен научиться воспринимать боль не как врага, а как союзника. Боль мотивирует и отрезвляет, я отлично это знаю. Иногда, когда на меня находит, я беру штопор и втыкаю себе в ногу…»

Лучше бы ты воткнула его себе в голову, Энни.

Пол пробежал взглядом оставшиеся записи – их было совсем немного, и в основном они представляли собой предположения и догадки его самой большой поклонницы о развитии событий в «Возвращении Мизери». Дневник, к которому он так долго не решался прикоснуться, оказался мирным созданием – все негодование Энни выплескивалось в реальной жизни и, как правило, ему, Полу, в лицо. А затем неминуемо следовало наказание за непослушание. Богиня была строга и непреклонна в своем судействе.

Остался последний лист, последнее послание Энни. На этот раз ее почерк был торопливым, неровным, неряшливым; кое-какие слова он разбирал с трудом.

«Дорогой Пол! Пишу прямо на кухне, возле нарезной доски – я так счастлива, Пол! Так счастлива! Я еще никогда не была так счастлива. Ты закончил «Возвращение Мизери», ты закончил мою (нашу!) книгу, моя девочка снова жива! Моя Мизери жива, Пол, и она будет жить вечно. Ты сделал это, Пол, ты успел до возвращения копов, ты был таким хорошим, послушным мальчиком! Я люблю тебя, Пол. Сейчас я возьму шампанское, и… Ладно, допишу потом, если получится. До того, как мы с тобой… я уже зарядила ружье, Пол. Я люблю тебя, Пол. Я счастлива, Пол… Я люблю тебя».

Пол вспомнил гору икры на блюдце в тот день, и полностью сконцентрировался на этом воспоминании. На вкусе икры, на запахе икры, на созерцании ровных оранжевых жемчужин. Больше ему не хотелось вспоминать ничего, даже свой триумф, а особенно – лицо Энни, которое в редкие моменты просветления казалось почти миловидным. Где-то в глубине ее глаз тосковала другая Энни, та, какой она могла бы быть, если бы не происки помешательства и жизненных обстоятельств; та, узнать которую ему было не суждено.

На следующий день к нему в больницу на несколько минут заглянул Чарли Меррил, редактор.

- А ну-ка, угадай, какая у меня для тебя новость, Пол? – с порога спросил он, не утруждая себя приветствием. – Кажется, наша красотка готова к печати.

«Красоткой», разумеется, была рукопись «Возвращение Мизери», обещавшая Полу колоссального размера гонорар и еще большее признание на Литературном Олимпе.

- Посвящение мы, конечно, убираем? – тон Чарли изменился, частично утратив веселость.

В первую секунду Пол даже не понял, о чем он говорит.

- Посвящение? Какое посвящение?

- Ну, это… - Чарли прокашлялся. – Для Энни Уилкс…

Пол зябко поежился, плотнее заворачиваясь в одеяло, и понял, осознал с неожиданной ясностью, что он должен принести еще один, последний дар к алтарю богини. Потому что с Энни его связывало гораздо больше, чем он думал: одно на двоих страдание, одно на двоих безумие и книга – книга тоже была одна на двоих.

- Нет, - решительно сказал он и отчего-то улыбнулся. За окном расцветал апрель. – Пусть остается.