Двойная жизнь | Глава 12. Гречишное зернышко - House M.D. - Фанфики по сериалам

Приподняв тыльной стороной левой руки серую полоску жалюзи во второй смотровой, Хаус наблюдал за дверями приемной главврача, рассчитывая, что с минуты на минуту Кадди выйдет из кабинета и пойдет в родильное отделение. Ложный вызов из упомянутого отделения ей на пейджер он сделал еще пять минут назад, и только нечто сверхважное могло до сих пор удерживать главврача в кабинете. Конечно, не следовало исключать ее умения догадаться об очередном обманном маневре со стороны Хауса. Но в эту минуту Грег предпочитал не забегать в своих предположениях и на полшага вперед.

Почти над самым его ухом пациент раздражающе ныл о своем запоре, периодически досаждающем уже который месяц подряд. Этот мужчина средних лет, ничем не выделяющийся из толпы своих сограждан, уже выслушал с унылым видом лекцию Хауса о правильном питании и со скептической ухмылкой зажал между большим и указательным пальцами левой руки направление на колоноскопию. Пациент не верил в диеты и ненавидел стремление врачей в обязательном порядке осмотреть внутренности его обрюзгшего тела.

В настоящий момент он произносил длинную тираду о том, как славно жилось в былые времена, задолго до начала 20-го века, когда ни о каких диетах слыхом не слыхивали, но и запорами не страдали. Хаус, не отводя глаз от расщелины, едва заметно приоткрывающей прозрачную стену смотровой, вспоминал о том, что не далее как в прошлом году мигом выписал бы занудному нытику слабительное и тем свел бы общение с пациентом к минимуму.

Теперь же, находя все больше изъянов в высоко ценимом им медикаментозном лечении, Хаус все чаще стал прибегать к возможности обойтись без таблеток, если есть малейшая к этому лазейка. И это был тот самый случай.

Корректировка питания могла бы помочь пациенту забыть о запорах навсегда, колоноскопия помогла бы выяснить, нет ли более глубоких проблем в его организме, не решаемых поправками к повседневному меню. Но пациент жаждет таблеток, и с каждой лишней минутой, проводимой в его обществе, Хаус все более склонялся к мысли дать ему желаемое. Тем более Кадди наконец-то покинула свой кабинет, ушла к лифту, и у выдающегося диагноста уже попросту не осталось времени на бесполезные медицинско-философские споры.

Хаус быстро выписал рецепт на слабительное, и пациент, воображающий себя победителем в неравной схватке, бодрым шагом вышел из смотровой прежде прихрамывающего и постукивающего тростью Грега.

Игнорируя весьма длинную очередь изнуренных недугами и ожиданием врачебного совета пациентов клиники, Хаус направился к кабинету Кадди, покинутому хозяйкой и в связи с отпуском ее ассистента оставшегося совсем без присмотра. Он беспрепятственно пересек приемную, открыл дверь своим ключом и незамедлительно проскользнул внутрь помещения. Кадди могла вернуться в любую минуту, и завладеть ключами от ее Лексуса требовалось как можно скорее.

Он твердо решил для себя, что угон Лексуса и изменение внешнего облика машины будет последней его попыткой привлечь внимание Кадди. Если и в этот раз она ничем не откликнется на его действия, значит, она всерьез разлюбила его. И тогда он не станет больше навязываться ей, найдет в себе силы начать все сначала и, возможно, даже вдали от Принстона. В его сознании клубился мрак, сгущавшийся и расширявший свои владения от каждой мысли, что все его усилия напрасны. Но Хаус все же повернул ключ зажигания и увел Лексус с его законного места на парковке.

В мастерской, специализирующейся на аэрографии, его огорошили заявлением, что меньше чем за месяц внешний вид серебристого автомобиля преобразить не удастся, в особенности с учетом сложности выбранного Хаусом рисунка. Машину придется частично разобрать, чтобы нанести детали красочного изображения на двери и часть бампера. И ускорить этот процесс никак невозможно.

Хаус хмуро кивнул, соглашаясь с доводами мастера, передающего ему гарантийное обязательство вернуть машину в срок в целости и сохранности. Теперь Грегу в лучшем случае предстоит прожить без Кадди еще месяц, в худшем – весь остаток его жизни, вступающей в пору поздней осени.

Вечером Кадди растерянно оглядела подземную парковку госпиталя в поисках Лексуса. Она принялась ворошить память, пытаясь отыскать там хотя бы малейшую вероятность, что утром она припарковалась на улице. Может быть, на месте Хауса, и поэтому сейчас его серо-голубой Ниссан маячит у нее перед глазами на парковочном месте Лексуса.

Хаус стоял возле своего автомобиля, опираясь спиной о дверь водительского места. И, едва Кадди приблизилась на подходящее для начала разговора расстояние, он спросил:

- Тебя подвезти?

- Что ты сделал с моим Лексусом, Хаус? – начиная закипать от самых разнообразных и очень нехороших предположений, ответила вопросом на вопрос Кадди. Рабочий день был длинным, насыщенным сложностями и неприятностями, а теперь еще и это. Новый раунд древнейшей многоходовой игры «угадай, что я задумал».

- Он жаловался мне на хроническую усталость, и я выписал ему путевку в санаторий.

- Тогда выписал бы заодно и мне, потому что я тоже очень устала от твоих шуток и розыгрышей, Хаус.

- Чтобы ты меньше уставала, я готов быть твоим личным водителем. И это не шутка.

- Верни мне Лексус! – раздраженно прикрикнула Кадди, и Хаус поразился никогда не виданному им прежде настолько дурному ее настроению, отягощенным полным отсутствием чувства юмора. В нем промелькнуло ощущение, что от его любимой женщины, его жены и избранницы, осталась только соблазнительная оболочка, да и та рассыпается с каждым днем все сильнее. Та Лиза, за одну улыбку которой он с радостью перевернул бы целый мир, больше, очевидно, не живет в этом всё еще притягательном теле.

«Это заслуга Лукаса, - с тоской подумал Хаус. – Он, словно демон-разрушитель, коснулся ее своим тлетворным дыханием и в кратчайший срок превратил из цветущей сакуры в испепеленное молниями дерево неизвестной породы. Будь она прежней, она уже поняла бы мой замысел, и мы забавно пошутили бы друг с другом и поехали бы домой. А если бы я напросился к ней в рулевые, она и не вспомнила бы о своей машине вплоть до того дня, когда я пригнал бы Лексус обратно».

- Он сам вернется через месяц, а до тех пор просил его не беспокоить.

- Если увидишь его, попроси прислать хотя бы пару открыток с видами курорта, - улыбнулась Кадди очень невеселою улыбкой, и Хаус понял, что его Лиза все-таки жива, но тяжело ранена, и будет подлинным чудом, если она протянет еще один месяц.

Он не сказал больше ни единого слова, и она отвернулась от него, пошла в сторону выезда с парковки, на ходу вызывая такси по сотовому телефону. Одновременно с этим она обдумывала, какую модель автомобиля лучше взять завтра же с утра напрокат. Выбор упал на Ленд Ровер, как только она вспомнила о сложной дилемме, решенной ею при покупке Лексуса. Тогда, около четырех лет назад она колебалась между Лексусом и Ленд Ровером; и Хаус, напроказничав, предоставил ей возможность узнать и почувствовать разницу между двумя прославленными брендами.

Хаус забрался в машину, положил правую ладонь на руль, левую поверх нее, потом прижался лбом к соединению собственных рук. Затея с Лексусом была феноменально хороша, но срочно требовалось придумать что-нибудь еще, что приблизило бы Кадди к пониманию незаменимости их обоих в жизни каждого из них.

*****

Хаус так ничего и не придумал к тому моменту, когда Лукас своей подножкой вынудил его пролететь несколько метров больничной столовой. Размышляя об этом эпизоде, Грег с трудом подавлял желание подстегнуть свой мозг наркотиками, которые помогли бы преподнести Лизе и Лукасу в виде сюрприза искрометную идею по моментальному их разделению. Позволить Кадди и дальше заблуждаться относительно серьезности и надежности ее сожителя, было теперь не только вредным для ее психического здоровья, но и рискованным для физической безопасности как самой Лизы, так и Рейчел.

Как только Лукас хотя бы слегка охладеет к Кадди, велика вероятность, что следующий свой удар он направит в ее сторону. И возможность предотвратить подобное развитие событий, словно бы перехватить стремительное движение его кулака, способна открыться лишь в том случае, если не оставлять частного детектива без присмотра, предоставив ему лишь видимость привычной и ничем не стесняемой свободы.

Прежде всего, следовало выяснить, каков повседневный набор его постыдных деяний, какие миазмы для них характерны и какими иглами они могут ощетиниться при попытке вытянуть их корни из-под земли.

С этой целью ближайшим насупленным утром Хаус заехал в прокатное агентство и сменил свой верный Ниссан на новый черный Ауди, который будет значительно меньше выделяться в уличном потоке машин, нежели серо-голубая модель 15-летнего пробега. Кроме того, за рулем Ауди Лукас ни разу его не видел, и при определенной сноровке так никогда и не увидит.

Далее нужно было узнать, где провел минувшую ночь Лукас – в постели, отнятой им у Хауса или же в своей собственной. Всем сердцем предпочитая вторую вероятность, Хаус выбрался из Ауди на улице, пролегающей возле дома соперника и позвонил из телефона-автомата на городской телефон детектива. После восьмого, а то и девятого настырно-длинного гудка выдающемуся врачу ответил сердитый и сонный голос Лукаса. Разумеется, Хаус тотчас же положил трубку на рычаг, отдав несколько мгновений во власть радостной мысли, что хотя бы этой ночью Лиза спала одна.

Вернувшись в машину, Хаус отъехал на такое расстояние, которое позволяло бы видеть входную дверь многоэтажного дома и выезд с подземной парковки, но не привлекало бы нежелательного внимания детектива.

Прождать окончательного пробуждения Лукаса пришлось три часа, до самого полудня, и Хаус невольно начал проникаться искренним сочувствием к тяжелым будням шпионов всех мастей и уровней секретности. Он слушал плеер, переключал радиостанции на автомагнитоле, и, уставая от безделья, стал склоняться к выводу, что частный детектив взял себе выходной, а, возможно, и отпуск. Ведь, в отличие от Хауса, Лукас сам себе начальник и может прогуливать работу без опасения нарваться на выговор и наряд вне очереди в виде дополнительных часов в клинике.

И все же, за две минуты до полудня, черный Форд Фокус, неторопливо вращая колесами, показался из глубин подземной автостоянки и, постепенно набирая скорость, двинулся в сторону центральной части Принстона. Хаус, аккуратно встраиваясь в ряд движущихся в том же направлении машин, последовал за Лукасом. Слежка началась, и было наибольшей сложностью не остаться без прикрытия в три-четыре посторонних автомобиля и не потерять из виду Форд, способный при подобных условиях на любом светофоре вырваться далеко вперед.

Примерно через четверть часа Лукас остановился в двух шагах от входа в лилово-салатовое роскошное здание ресторана «Испанская ривьера», одного из самых дорогих в городе. Хаус съехал на обочину дороги и резко привел в действие тормоза Ауди в нескольких десятках метрах от Форда. Детектив Даглас, пристально посмотрев вокруг, пошел внутрь ресторана. Хаус с задумчивым видом приоткрыл дверь машины.

Будь сейчас вечер, требовать столик в этом ресторане без предварительной записи месяца за два было бы вершиной самоуверенности, надменности и глупости. «Испанская ривьера» уже который год гордо восседала на пике популярности и с легкостью затмевала своей славой многих потенциальных конкурентов. Но в дневное время основное просторное помещение ресторана, стилизованное под каминный зал королевского дворца, было наполовину пустым, и Хаусу даже смогли предложить весьма уютный затемненный угол, откуда открывался замечательный вид на Лукаса, сидящего спиной к нему за столиком у противоположной стены. Одновременно он мог видеть улицу, и ярко-красный спортивный Порше, припаркованный нос к носу с Лукасовым Фордом, не остался им незамеченным.

Из этой выделяющейся машины вылезла неправдоподобно эффектная молодая женщина лет тридцати, эталон современных представлений о красоте – высокая длинноногая блондинка с великолепной фигурой, пышной грудью и тонкими, правильными чертами лица. Поеживаясь от холода и поплотнее кутаясь в свою длинную беличью шубку, походкой небесной царицы красавица проследовала к дверям ресторана, задирая голову и презрительно глядя по сторонам с выражением «как же я устала от повышенного мужского слюноотделения, вызываемого моей внешностью».

У Хауса же немного повысилось кровяное давление, когда он увидел, что красавица с обложки уверенно садится за столик напротив Лукаса и повелительным жестом подзывает официанта. Если бы эта женщина оказалась любовницей детектива Дагласа, о большем Хаус не стал бы и мечтать. Но интуитивно-тонкое чутье в складчину с жизненным опытом подсказывали ему, что это было бы слишком удобно и просто.

Такая женщина не для Лукаса, категорично утверждало здравомыслие. Полунищему детективу не по карману и посиделки-то в таком ресторане, где мелкая чашка кофе стоит столько же, сколько в большинстве других похожих заведений плотный обед на две персоны. А уж содержать такую женщину, которая вряд ли имеет представление о том, что деньги не растут на деревьях, Лукасу и вовсе не под силу.

«Но если есть человек, - думал Хаус, - способный обеспечить ей первоклассную машину, завтраки в выпендрежных ресторанах, ежегодное обновление мехового гардероба и прочие бесконечные бриллианты в драгоценной оправе, зачем же ей такой детектив, как Лукас? С такими деньгами можно нанять кого-то значительно лучше и не с засохшим мозгом престарелого гиббона. Но если это делается втайне от богатого любовника или мужа, а своих собственных денег у нее немного, ее странный выбор легко объясним. Но и тогда завтрак с Лукасом в подобном заведении выглядит очень сильно лишним».

Лукас и незнакомка разговаривали довольно тихо, и Хаус, как ни напрягал идеальный слух, не мог разобрать даже отдельных слов их разговора. Презрительное выражение лица красавица сменила на нейтральное и слегка дружелюбное, а, увлекаясь разговором, она и вовсе забыла о своей защитной чешуе из мрамора и стали.

Так прошло не менее часа – они как следует позавтракали, Хаус выпил три чашки кофе с двумя горячими бутербродами. Как он и предполагал, расплатилась за них обоих красавица, причем сделала это так естественно и привычно, что в Греге возникли подозрения об отсутствии у нее напичканного деньгами любовника. Скорее уж она – богатая наследница, привыкшая содержать своих кавалеров и всех окружающих. Но тогда у нее должен бы быть собственный частный детектив, который не позволил бы Лукасу приблизиться к ней и на сотню ярдов.

Не замечая Хауса, они вместе пошли к выходу из ресторанного зала. Лукас выглядел довольным, словно обыграл крупнейшее казино и собирался посвятить оставшуюся жизнь проматыванию миллионов. Красавица хмурилась и явно о чем-то тревожилась, что навело Хауса на мысль об ее понимании сомнительности и ненадежности такого частного детектива, как Лукас Даглас.

Как только они переступили порог зала, Хаус расплатился кредиткой и тоже направился к выходу. Лукас тем временем галантно помог своей знакомой забраться в Порше, захлопнул за нею дверь, и, едва дождавшись ее отбытия, направился к Форду. Минуту спустя он быстро промчался мимо Ауди, намереваясь вновь вернуться на окраины города. Как только Хаус увидел промелькнувший силуэт Форда, он вышел из полупрозрачных дверей ресторана и сосредоточенным взглядом проследил за темно-синим Фольксвагеном, отделившимся от противоположной стороны тротуара и поехавшим в ту же сторону, что и Лукас.

Это могло быть совпадением, но могло означать и второго наблюдателя за бурной деятельностью детектива Дагласа. И, соблюдая повышенную осторожность, Хаус повел Ауди следом за Фордом и Фольксвагеном в параллельном с ними ряду и отставая от них на четыре корпуса бегущих впереди машин. Перегруженность городских улиц транспортом впервые не раздражала его и не портила ему настроения.

Водитель Фольксвагена и в самом деле следил за Лукасом, притом весьма нагло, подогревая прерывистым дыханием затылок своей гонимой дичи. Поворачивая вслед за ними на узкую улицу с односторонним движением и поневоле оказываясь без прикрытия, Хаус перевел Ауди на минимально возможную скорость, а вскоре остановился совсем, увидев, что метрах в трехстах впереди Лукас нырнул под 12-этажное серо-фиолетовое старое офисное здание, сильно обветшавшее и вызывающее сомнения в его устойчивости. Владелец Фольксвагена припарковал автомобиль вплотную к тротуару и выбрался из него, оказавшись крупным, высоким молодым мужчиной лет 35-ти, решительно проследовавшим к тому же зданию, в подземной части которого скрылся Лукас.

Хаус проехал вперед, сокращая расстояние между Ауди и Фольксвагеном. Двери ветхой многоэтажки были заколочены крест-накрест, а поверх висел огромный плакат с предупреждающей ярко-красной надписью: «Осторожно! Здание находится в аварийном состоянии!». Витринное стекло, ближайшее к двери, нижней частью доходящее почти до самого асфальта, было почти полностью высажено неизвестно кем и когда, и к настоящему моменту от него осталось лишь несколько крупных осколков.

После нескольких минут колебаний, касающихся наиболее выигрышного наблюдательного пункта, Хаус поехал к подземной автостоянке, беспрепятственно преодолевая и въезд, и всю территорию парковки, останавливая Ауди возле дальней стены. Выглядело помещение заброшенным и мрачным, каменно-монолитные стены были обильно прорезаны глубокими изломанными трещинами, из-за чего неповрежденные бетонные перекрытия представлялись слишком тяжелыми для своей хрупкой опоры и бесполезными для исполнения своей несущей функции. Но сиюминутное обрушение аварийному зданию, тем не менее, не грозило, и Хаус решил подождать Лукаса здесь, предварительно развернув свой автомобиль таким образом, чтобы он оказался бампером к широкой квадратной колонне и был бы почти незаметным с того места, где частный детектив оставил Форд.

Дневной свет проникал только через полуподвальные мутные, время от времени промываемые снегом и дождем окна и создавал иллюзию призрачного, оторванного от современной реальности мира. Сквозняк, создаваемый одним разбитым окном и открытым въездом на парковку, поднимал серую пыль в смешении с известью, побелкой и самым разнообразным мусором, поддерживая постоянный круговорот взвешенных частиц в воздухе помещения.

Хаус просидел около получаса на переднем пассажирском сидении, откуда было лучше видно выход с лестницы, который Лукас, возвращаясь к Форду, обязательно должен будет миновать. Его спокойное одиночество неожиданно было нарушено приставленным к боковому стеклу дулом пистолета и категоричным приказом:

- Вылезай из машины!

Дело начинало приобретать настойчивую свинцовую окраску.

По-хорошему, едва пистолет уткнулся в стекло и прозвучал приказ, нужно было сразу нападать, раз уж неизвестный противник оказался настолько недальновиден и подошел вплотную к двери машины, тогда как значительно проще и безопаснее было бы целиться от угла колонны через лобовое стекло. Следовало приоткрыть дверь Ауди и следующим, резким рывком ударить врага по руке с пистолетом с таким расчетом, чтобы оружие выпало из рук, а выстрел, если бы он последовал, прогремел куда-нибудь в сторону.

Но для совершения всех этих действий требовалась почти молниеносная скорость мысли и быстрота реакции, которые Хаусу, принимающему антидепрессанты строго по расписанию, были совершенно не доступны. И он вылез из машины, рассматривая ничем не примечательного брюнета одного с ним роста с колючим, бегающим взглядом карих глаз. Удерживая Хауса на мушке, незнакомец сурово спросил:

- Кого пасешь на чужом пастбище?

- Оно не пригодно для выпаса, - насмешливо ответил Хаус, демонстративно обводя взглядом полуразрушенное помещение парковки.

- Выкладывай всё, что знаешь! – потребовал незнакомец и, сжав свободную от пистолета руку в кулак, нанес Хаусу сильнейший удар под дых. Боль, словно взрывною волной, окатила все его тело и, потеряв равновесие, он медленно осел на грязный каменный пол автостоянки.

- Рассказывать с самого моего рождения? – уточнил Хаус с таким беззаботным видом, словно перед ним был не враг, неизвестно откуда возникший, а вдвоем с Уилсоном они сидели на диване в своей квартире и вели ни к чему не обязывающую беседу.

- За последние сутки, мерзавец! – раздраженно прикрикнул нападающий и двинул Грегу ногой в область живота. Удар пришелся в центр солнечного сплетения, и, хотя на ногах врага не было какой-нибудь особенной травмирующей обуви, Хаус потерял сознание от болевого шока, успев только пробормотать:

- Вообще-то я сволочь…

В эту минуту один за другим раздались пять пистолетных выстрелов подряд, и нападающий замертво рухнул рядом с Хаусом лицом в грязь, не успев что-либо понять и осмыслить.

Лукас, от выхода с лестницы увидевший только то, что кто-то целится в Грега, его друга и кумира, не задумываясь, выхватил из-за пояса беретту и расстрелял неизвестного противника, изрешетив ему сердце. И только тогда, когда он подошел ближе к поверженному врагу и лежащему без сознания Хаусу, безотчетные, продиктованные инстинктом эмоции схлынули, и Лукас вспомнил о женщине, одним завораживающим жестом воздвигшей между бывшими приятелями несокрушимую крепостную стену.

Он тотчас же пожалел о том, что не прошел мимо и не позволил судьбе Хауса свершиться без него. Такая бесславная гибель, в этой грязи и полумраке, возможно, даже Кадди заставила бы пересмотреть ее восторженные воспоминания о Хаусе и развенчала бы сияющий ореол, любовно созданный ею вокруг него. Но незавершенное дело, пока не поздно, можно еще привести к естественному окончанию. И Лукас снова поднял пистолет, прицеливаясь в сердце Грега.

«Я – не убийца, - думал Лукас, глядя на распростертого у его ног соперника. – Одно дело подставить ему подножку и втайне мечтать, чтобы он убился насмерть. И совсем другое прикончить его выстрелом в упор, - он на пару мгновений зажмурился, и любой, даже самый невнимательный посторонний наблюдатель мог бы заметить, что у него дрожат руки и губы. – Она моя, она должна быть только моей. Но если я его убью, она наверняка облачится в траур до последнего своего смертного часа. Она, конечно, не будет знать, что это я его убил. Но это уничтожит все лучшее в ней безвозвратно, и она, скорее всего, пошлет меня ко всем рогоносцам преисподней».

Эти мысли были лишь кромкой всех противоречивых рассуждений и чувств, промелькнувших в Лукасе за несколько быстротечных минут. И, уступая пониманию, что состязание с погибшим Хаусом будет равным соперничеству с непогрешимым божеством, Лукас с тяжелым вздохом убрал пистолет за пояс черных джинсов[12-1].

Хаус в это мгновение заворочался, снова почувствовал зверскую боль, открыл глаза и сел на полу. Увидев своего противника убитым, а Лукаса во весь рост возвышающимся над ними обоими, Хаус укоризненно покачал головой и сказал:

- Ты зря вмешался в наши агрессивные переговоры.

- Агрессия была односторонней, - возразил детектив Даглас, - и он мог тебя убить.

- Профилактика преступлений – очень благородное начинание, - саркастически заметил Хаус, - но зачем же топить ее в крови важных свидетелей?

- Ты, между прочим, теперь мой должник.

- Готов им побыть ближайшие два дня. Отсчет пошел, - с непроницаемо мрачным видом ответил Хаус, поднимаясь с пола с помощью Лукаса, подставившего плечо. Детектив помог ему забраться на пассажирское сидение Ауди, и Грег сразу же пересел за руль.

- Что-то низко ты оцениваешь свою жизнь, – удивился Лукас.

- Все, что составляло ценность моей жизни, теперь принадлежит тебе, - стискивая зубы от боли, дерущей в клочья все его внутренности, с трудом выговорил Хаус. – Так что пожить два дня твоим должником – это еще очень дорого.

- Какого черта ты вообще здесь делал? – поинтересовался частный детектив, не рассчитывая, впрочем, соприкоснуться с истинной подоплекой присутствия Хауса в этом месте и в это время.

Лукас был прав в своих ожиданиях, но от боли мысли Грега спутались, его привычная замкнутая осторожность дала слабину, и он сказал начистоту:

- Я считаю, что ты изменяешь Кадди. Хотел схватить тебя за шиворот, а потом рассказать ей, что ты, грязнуля, даже рук не моешь, когда прыгаешь из постели в постель.

- Я не изменяю Лизе, - торжествующе улыбнулся Лукас. – И если тебе уже не надо работать, могу ездить с тобой на все свои встречи. Мне нечего скрывать, тем более от нее.

- Кто та женщина, с который ты был в ресторане?

- Это конфиденциальная информация, не имеющая отношения ни к тебе, ни к Лизе.

- И он тоже не имеет ко мне отношения? – спросил Хаус, кивнув в сторону неизвестного тела.

Лукас вздрогнул, вспомнив об убитом, к которому он стоял спиной в продолжение всего разговора с соперником.

- Ладно, поедем отсюда в какое-нибудь кафе, там поговорим, - предложил детектив и пошел к своему Форду.

В маленьком кафе, находящемся в двух кварталах от предыдущего места событий, играла спокойная джазовая музыка, царила расслабляющая атмосфера и вкусно пахло свежеиспеченными домашними пирожками. Хаус сразу же заказал пол-литра бурбона, который подали в граненом графине с двумя стаканами. Лукас пить отказался, заметив:

- Если тебе настолько больно, лучше поехать в больницу.

- Своим попечителем я тебя не назначал.

- Как знаешь, - не желая спорить, махнул рукой Лукас. – Я готов рассказать тебе о своем сегодняшнем деле, но с двумя условиями.

- Какими?

- Ты оставишь нас с Лизой в покое.

- О'кей, - согласился Хаус, удивив собеседника своей покладистостью и решив для себя, что любые его обещания через два дня станут дымом, развеянным ветром.

- И ты не заявишь в полицию.

- Я собираюсь напиться, - пояснил и без того ясную картину Хаус, - и в таком виде мне не найти отзывчивых слушателей среди копов.

- Речь идет не только о сегодня.

- Обещаю не заявлять.

- У моей клиентки, - начал рассказывать Лукас, поудобнее откидываясь на мягком стуле, - Аманды Шипли, есть жених, Мэддокс Шор. Она попросила меня защитить его от шантажиста, принимающего обыкновенного бизнесмена за дойную корову. Когда-то, лет двенадцать тому назад, Мэддокс занимался сбытом фальшивых денег и, в числе многих своих сообщников, был приговорен к десяти годам тюремного заключения. Он отсидел только три года, потом ему удалось сбежать, с поддельными документами начать все сначала и к настоящему времени обзавестись преуспевающим цветочным бизнесом. Сейчас Мэддокс обеспечен, но далеко не так богат, чтобы выложить миллион долларов на пышные похороны своей тайны. В то же время эта тайна, если она всплывет в определенных деловых кругах, способна похоронить все важные для Мэддокса надежды и замыслы, не говоря уже о том, что вернуться в тюрьму с навешенным добавочным сроком ему очень сильно не хотелось бы. Вчера, при первом нашем разговоре, Аманда пыталась убедить меня, что Мэддокс не знает, кто мог бы его шантажировать и с таким излишком переоценить его активы, - при этих словах Лукас самодовольно улыбнулся, не упуская возможности похвалиться своей хитростью и отличными профессиональными навыками. – Но, не прошло и суток, как все переменилось, и Мэддокс пожелал со мной встретиться, так как у него возникли некоторые подозрения. Но о своем подозреваемом он считал правильным сообщить только мне, и с этой целью пригласил меня к себе в офис, находящийся в том здании, откуда мы с тобой только что выбрались.

- А там и в самом деле еще остались офисы? – полюбопытствовал Хаус, с равнодушным видом слушая рассказ Лукаса и вливая в себя очередную порцию бурбона. Алкоголь дарил приятное и умиротворяющее тепло, обезвреживал все болевые центры, и Грег в эту минуту чувствовал себя даже лучше, чем утром, когда, по обыкновению, утомляюще ныла правая нога.

- Там только один офис, на втором этаже, и принадлежит он Мэддоксу. То есть Мэддокс и его фирма находятся там на нелегальном положении, но экономия на аренде выходит нешуточная.

- Этот Мэддокс ехал за тобой от «Испанской ривьеры» и, очевидно, для него, как и для тебя, было открытием, что его офис находится в подобном здании, которое держится на честном слове всеми уважаемого мэра, - с уничижающим сарказмом проговорил Хаус. – И следак из тебя как из муравья сторожевой пес, поскольку из двух хвостов за собой ты ухитряешься не увидеть ни одного!

- Мэддокс сказал, что шантажист ему известен, - не обращая внимания на выпад соперника, явно вызванный повышенной дозой горячительного, продолжил беседу Лукас. – Это Родерик О'Коннор, который когда-то руководил группой фальшивомонетчиков, тоже сидел в тюрьме, вышел досрочно за примерное поведение. Сейчас, по мнению Мэддокса, он жаждет восстановить справедливость, так как все его бывшие подчиненные были виновны одинаково и все должны были понести равное наказание. И то, что Мэддоксу удалось вывернуться – это яркая иллюстрация к несовершенному устройству современной модели общества. Потому он и требует заведомо невозможную сумму. Я собираюсь встретиться с Коннором и договориться о других вариантах решения этого конфликта.

- Ну да, - саркастически согласился Грег, - ты вмешаешься, и все уладится. Хороший парень на свободе, плохой – при своих неучтенных интересах. А то, что меня сочли неудобным свидетелем, который хорош лишь тогда, когда мертв – это, конечно, с милыми и добрыми покровителями свободы и справедливости, не имеет ничего общего.

- Кем был тот человек, я обязательно выясню, как только завершу это дело, - пообещал Лукас.

- Ничего подобного! – эмоционально возразил Хаус. – Выяснить это нужно как можно скорее, с этого и начать. Иначе ты так и не узнаешь, что за игру ведут эти люди, каковы ее правила и в чем ее цель. И будешь тупой гусеницей, вообразившей, что гусеница танка – ее ближайшая родня.

- Скорее я поверю, что ты в очередной раз довел до приступа ярости кого-то из своих пациентов. В тебя уже стреляли однажды из-за твоего хамства, и не было бы удивительным, если бы это повторилось снова.

- Мираж самообмана заставляет тебя думать, что ты дегустируешь колодезную воду в то время, как сам уже по горло наглотался песка.

- Если вдруг ты окажешься прав, - с насмешливым сомнением глядя на Хауса, сказал Лукас, - передай Лизе, что я умер в Ирландском квартале, в восьмом доме по Дублинской улице.

Он быстро встал со стула и с важным видом избыточно занятого человека направился к выходу из кафе. Хаус, погруженный в глубокую задумчивость и словно рассчитывающий прочесть ответы в темно-янтарной однородности бурбона, рассматривал заполненный на четверть стакан с пьянящей жидкостью. И поспешное бегство Лукаса из-за столика он поначалу и не заметил. Потом, минут через несколько, обратил внимание на странную тишину вблизи себя, всё понял и усмехнулся.

«Чепуха какая-то, - подумал Хаус, - и каждая новая деталь этого дела все чепухастее. Всё это могло бы быть таким, каким кажется мартышке, но только в том случае, если бы не вооруженное нападение в том подземелье. То, что известно Лукасу, при условии, что он говорит правду и проговаривает ее полностью, выглядит вполне невинно. Но преступники подобного калибра не мараются об убийство. А, значит, все серьезнее. И мартышка весело и беззаботно собирается залезть в подготовленную для нее ловушку. Странная мысль… Но вся эта чепуха и в самом деле напоминает заговор, объект которого – Лукас. Но кому и зачем он мог бы столь отчаянно понадобиться?»

Продолжая напряженно размышлять, Хаус вытащил из кармана зимнего темно-серого пальто захваченный из машины диктофон, стал слушать запись разговора с Лукасом с самого начала. И головоломка не складывалась, фрагменты мозаики были взяты словно из разных картин, и не было между ними соединяющих звеньев.

А чем больше обнаруживалось нестыковок и противоречий – как явных, так и предполагаемых, тем огромнее становился соблазн предоставить Лукаса произволу его заблуждений и переменчивости старейшего принципа «будь что будет». Но совершенно иные побуждения уже вступали в противоборство с холодными и отточенно-острыми умозаключениями рассудка.

«Нужно помочь, - постепенно теряя контроль над затуманенным разумом, решил Хаус. – Если Лиза и впрямь его любит, нельзя заставить ее испытать боль невосполнимой утраты. А если она его не любит, тогда тем более ему нельзя сейчас погибнуть. Прежде ей нужно натешиться своей забавной игрушкой, после чего пнуть его посильнее, что уже он воспринял бы болезненно и пусть всего на минуту, но счел бы, что этот пинок хуже смерти. В любом случае, независимо от ее подлинных чувств к нему, его сегодняшняя гибель оставит его безукоризненным возлюбленным в ее воображении, а их отношения ничем не омраченными. И сама память о нем будет мне опасным соперником, она станет постоянно сравнивать меня с ним, и наверняка не в мою пользу».

С каждым глотком бурбона он пьянел все больше и, начиная спотыкаться на любой простейшей мысли, Хаус позвал официанта и потребовал лист бумаги и ручку. Подбирая минут по пять каждое необходимое слово, он с трудом составил короткую записку, сложил лист формата А5 пополам и уже наскоро, без раздумий, написал на оборотной стороне адрес ПП вместе с именем доктора Кадди.

Потом он вручил записку и диктофон кафешному рассыльному и, прельстив его наградой в сто долларов, уговорил срочно сбегать в ближайшее почтовое отделение, чтобы отправить экстренной почтой бандероль главному врачу учебного госпиталя Принстон Плейсборо. Еще через полчаса прыткий юноша вернулся с квитанцией об отправке и оплате ценного послания, получил обещанное вознаграждение. Хаус расплатился по счету и ушел из кафе, оставив в графине не более одной порции недопитого бурбона.

В эти минуты, направляясь к дверям развлекательного заведения и выбираясь на улицу, он почти не хромал и опирался на трость скорее по привычке, нежели из необходимости. Его слегка штормило от выпитого, но внутренне он ощущал себя всемогущим и неуязвимым, способным перешагнуть Тихий океан так же ловко и для себя незаметно, как мелкую лужицу в стыковочном углублении тротуарной брусчатки. И любой капкан, независимо от его величины и коварства, сможет отхватить ему разве что большой палец на злополучной ноге, да и то не обязательно.

Небо над Принстоном к этому времени прояснилось, преобразовав сплошное серое покрывало в редкие стайки мелких кучевых облаков. Между ними и солнцем шла напряженная игра в догонялки, и облака то закрывали собою холодное зимнее светило, то отбегали прочь, выставляя его напоказ во всем его легендарном неизменчивом обаянии.

Минут через двадцать, немного поплутав по городу в поисках Ирландского квартала, Хаус вылез из Ауди возле солидного белого здания, выступающего вперед своим полукруглым фасадом и, таким образом, нарушающего общую прямую линию обычных домов, стоящих вдоль улицы. От фундамента до сводчатой стеклянной прозрачной крыши это здание достигало пятнадцати метров и значительной частью своей было невидимым снаружи, скрываясь в глубине прилегающей территории. Начиная с двухметровой высоты и до самого крайнего верха, фасад был богато украшен декоративной лепниной, представляющей собой искусно изображенные сцены идиллической сельской жизни. Вход в здание с трудом угадывался благодаря типичному прямоугольному углублению в белой стене, не снабженным ни звонком, ни ручкой, ни какими-либо еще отличительными особенностями двери. Гостей здесь явно не любили и не ждали.

Преодолев две полуовальные ступени из белого камня, Хаус уже поднял руку, чтобы постучать тростью в предполагаемую дверь, когда она бесшумно отодвинулась влево, открывая перед ним таинственный и неприветливый черный проход. В спину ему светило солнце, пробежавшее впереди него лишь два шага, и он с горячечным безрассудством непобедимого воина-одиночки отважно зашел внутрь неизвестного помещения.

Чувствительным обонянием он уловил устойчивый запах цветущей экзотической оранжереи, в котором было намешано столько уникальных ароматов, что выделить и определить он успел всего два – мангового и гранатового деревьев. На более подробный анализ ему попросту не хватило времени, так как дверь очень быстро закрылась, оставив его в непроглядной тьме, а еще через мгновение Хаус почувствовал разбегающийся по всему телу легкий разряд электрического тока, достаточный, чтобы он, как и пару часов назад, повторно потерял сознание.

Очнувшись, он обнаружил себя лежащим на прохладном матово-белом полу, собранном из крупных толстостенных стеклянных плит, щедро подсвеченных по всей плоскости слепящим искусственным светом. Трость лежала рядом, с правой стороны. Пахло сладковато-тягучим букетом цветочных ароматов, составленным из ландыша, фиалки и жасмина. Запах был настолько насыщенным, словно бы кто-то нечаянно разлил полканистры женских духов.

Хаус с трудом приподнял застывшее от долгой неподвижности туловище, переместился в сидящее положение и повертел тяжелой головой, пытаясь определить, какой гадостью его вырубили на неопределенный промежуток времени, поскольку слабый разряд электрошокера вывел бы его из игры самое большее на десять минут. Перечень лекарственных препаратов, способных погрузить его в длительную отключку, выходил солидным, и Хаус перевел взгляд на Лукаса, который сидел в трех шагах от него, небрежно привалившись к стене.

Они оба находились в большой квадратной комнате, и трехметровый потолок цветом и освещением был не отличим от пола. Стены, снизу доверху увешанные фотографиями размером 15 на 21, выдавали свое полное сходство с полом и потолком только двумя узкими свободными полосами в верхней и нижней своих частях. Незанятой фотографиями и тоже бело-матовой была стена, напротив которой находились Хаус и Лукас, пытаясь разглядеть в ней хотя бы малейший намек на дверь.

Двери словно бы не было, как не было в этой комнате окон, и Хаус мельком взглянул на оригинальную фотовыставку, которая тотчас же произвела на него угнетающее впечатление. Все эти фотографии были, по сути своей портретами, мужскими и женскими, и эти люди были самого разного возраста и всевозможных оттенков кожи. Все снимки явно делались посмертно и в большинстве случаев они свидетельствовали о том, что человек погиб от выстрела в висок. Глаза всех покойников были закрыты, каждая фотография помещена в вишнево-коричневую рамку.

Рядом с Лукасом лежал его пистолет, на который он смотрел странным выжидающим взглядом, полным одновременно и отчаяния, и самых радужных надежд. Хаус отвел глаза от устрашающих портретов, и спросил соперника:

- Сколько времени мы здесь?

- Это только черти знают да те сатанинские прихвостни, что забросили нас сюда, предварительно отобрав часы и мобильники. С мобильниками все ясно, мы должны быть без связи. А вот часы… Черт их поймет, зачем они им.

- Благодаря тебе эти люди так и останутся скрытой страницей в книге тайн и загадок Вселенной, - насмешливо проговорил Хаус, начиная ощущать примешанный к цветочному все более явственный древесный аромат разлагающейся секвойи. И этот последний, постепенно переходящий на передний план, запах воспринимался мозгом как сигнал тревожной, но и манящей при этом опасности.

- Ну и пусть, я глупо поступил, - с тоскливым видом согласился Лукас, - но тебя-то какой стихией забросило сюда?

- Давно мечтал посетить закрытую выставку неизвестного фотографа, - ответил Хаус, - да все времени не было. И вот сбылось, и времени полно. Раз нет часов, то и время не существует.

- Ты понял, да? – спросил частный детектив, кивая на портреты. – Они самоубийцы, а эти негодяи хотят, чтобы и мы к ним присоединились.

- Уж это вряд ли, - неуверенно пробормотал Хаус, глядя на пистолет и чувствуя его неодолимую притягательную силу. Новая идея, едва сформировавшись, уже всецело завладела его сознанием, и он подумал, что и в самом деле, застрелиться – наилучший выход из дурацкой ситуации, когда жена променяла его на карманную обезьянку, тело яростно воет от боли, а день не сложился с самого утра.

- Не смотри так, он несъедобен, - съязвил Лукас. – Это мой пистолет, и я буду стреляться первым.

- У меня одной причиной больше, - возразил Хаус. – Лиза меня не любит.

- Лиза никого не любит, - не менее Хауса одолеваемый побуждениями к самоубийству, солгал Лукас. – Тебе читали в детстве сказку о Снежной королеве? – Хаус кивнул. – Так Лиза и есть та самая королева. Прекрасная, величественная и ледяная.

Хаус многое мог бы рассказать о другой совершенно женщине, горячей и ласковой, ровно солнышко, но он промолчал, желая оставить эти воспоминания своей безраздельной собственностью, тем более в этот час, способный стать для них с Лукасом последним.

- Проси как милости, чтобы она любила одного из нас, а не кого-нибудь третьего, - с угасающей надеждой в голосе сказал Хаус. – Иначе мы оба переберемся отсюда на кладбище.

- Говорю же, она никого не любит, - повторил Лукас. – Да и чем бы она могла помочь?

- Она приведет полицию, и она не успокоится, пока нас не найдут.

- Ну да, мертвыми и безмятежными. И такими мы ей понравимся больше.

Усиливался гнилостный запах секвойи, нарастало желание оборвать все разом, и Лукас схватил пистолет. Хаус тотчас же со всей силы стукнул его здоровой ногой по руке, отчего оружие грохнулось на пол, не оставив даже вмятины на ударопрочном стекле. Лукас снова протянулся за пистолетом, и между соперниками завязалась потасовка, перерастающая в драку.

Лукас дважды попытался нанести подвздошный удар, но был шутя, почти лениво, отбит ударом в грудную клетку и заламывающим захватом левой руки. Окончательно подмяв его под себя, Хаус дотянулся до пистолета и быстро, вопреки разрушительным желаниям, сделал семь выстрелов в свободную от фотографий стену – туда, где должна быть дверь, хотя ее и не видно. После седьмого выстрела двенадцатизарядный магазин беретты полностью опустел, пули застряли в толстом стекле, а Лукас посмотрел на Хауса с невольным восхищением.

Хаус отбросил бесполезный теперь пистолет в дальний угол комнаты, отпустил Лукаса и, прихрамывая, отошел к белой стене с семью характерными паутинками трещин от пуль. Он медленно опустился на пол и, осознавая победу над соперником и самим собой временным явлением, задумался над дальнейшими действиями. И первый же возникший план был предельно прост: если хочешь жить, разучись дышать[12-2].

Предыдущая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8149

Следующая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8151