 Фанфик «Волшебство на грани | Пролог»
Шапка фанфика:
Название: Волшебство на грани
Автор: LuniniA
Фандом: Ориджинал
Персонажи: Свои
Жанр: Экшн, Драма, Фентези, Дезфик, Ангст, Гет
Рейтинг: R
Размер: макси
Статус: в процессе
Размещение: с разрешения автора
Текст фанфика:
Левсвинт, город, в котором прошло моё детство. Мы с мамой жили там до некоторого очень не приятного момента в доме номер три на серой и скучной улице, названной в честь то ли космонавта, то ли разведчика Шлорпа. Маму мою звали Фолия Мылченко, в свои тридцать пять, она могла бы еще посоревноваться в красоте с двадцатипятилетними ветреными особами. Некоторые, не столь обременённые люди, могли подумать, что она сошла с обложки глянцевого журнала: блондинка со стрижкой-каре в розовой мини-юбке и топике со стразами. Я её не осуждал, хоть и думал, что летом она одевается несколько вульгарно.
С первым мужем, точнее, с моим отцом, мама познакомилась, когда ездила стажироваться в Чалиндокс. Звали его Прохор Мылченко. Он был галантный молодой человек с добрым сердцем. С ним она вернулась в Левсвинт, но они прожили вместе всего четыре года. И всё из-за дурацкой телеграммы с важным вселенским поручением, присланной отцу Листонской разведкой, на которую он работал. Прохор был вынужден вылететь в Чалиндокс. А потом мама получила письмо из Листона, где говорилось, что Прохор Мылченко трагически погиб, при выполнении очень опасного задания….
С того дня прошло три года, и повстречался моей матери богатый аферист Листос. ( Фамилию его я не помню.) Он (аферист этот) казался таким хорошим и отзывчивым джентльменом, постоянно меня игрушками заваливал, сладости дарил, а маме букеты и золотые побрякушки. Вскоре они поженились, Листос стал моим отчимом. Я, если честно, не был этому рад. После свадьбы его словно подменили. Он постоянно ссорился с мамой, бил её, как будто она являлась его самой крупной неудачей в бизнесе.
Помню такой случай. Я, маленький и глупый скучающий ребёнок, пробрался в кабинет отчима, когда тот куда-то уезжал. Мама в это время была в душе, ей он из дома выходить запрещал. В кабинет отчима мне заходить было нельзя, и тот постоянно оставался для меня недосягаемой, манящей территорией. Ведь пропадает же в нём отчим почти целыми днями, может у него там фабрика игрушек? Детское воображение часто со мной шутило, как и в тот момент, желая пробраться на эту загадочную фабрику и унести оттуда много разноцветных самолётиков, я осторожно подошёл к двери. Ах, да, меня отчим не пугал теми байками, что из-за дверей кабинета может выскочить леший и утащить в неведомые края на съедение столь же неведомым тварям. Меня страшил факт, что Листос мог вернуться в любую минуту, или мама выйти из ванной, и тогда я не доберусь до горы самолётиков в запретном кабинете. Когда открыл дверь и проник-таки в кабинет, моему разочарованию не было предела. Более скучного помещения за свои шесть лет жизни Мылченко Сёмен, то есть я, еще в своей жизни не видел. Стены были серого, как спина подопытной мыши, цвета, и на них чёрно-белые картины, рисованные тушью, изображали непонятных мне тварей, существа эти были злые, и, наверное, покусали, если б были настоящими. Занавесок на окне не наблюдалось, лишь решётка против воров с наружной стороны. Осторожно пробираясь по безжизненному сизому ковру, я подошел к чёрному столу, из столетнего дуба, хотя мне тогда казалось, что дубы столько не живут. Я залез в кожаное кресло отчима и принялся изучать, что лежало на столе. Скучающая серая карандашница и её тусклое содержимое не привлекли моего внимания. Руки потянулись к чёрной папке, я думал, там могут быть хоть какие-нибудь картинки. Я открыл папку, но внутри лежали листы: белые с какими-то печатными буковками, схемами и графиками, даже не цветными. Смиряясь с тем, что зря сюда забрался, я увидел маркер, как ни странно чёрный. Может рожицу в этой папке нарисовать, чтоб отчим не скучал, подумал тогда я, открыл маркер с характерным щелчком и принялся за дело. Рожицу на этих листах нарисовал не одну, да и не старался особо. И все они, как одна, улыбались, наверное, ждали похвалы.
Но похвалы я тогда не дождался. Отчим застал меня на месте преступления, и лицо его побагровело от ярости, единственное, цветное в этом кабинете. Он рыкнул что-то нецензурное и кинулся меня ловить, я спрыгнул с кресла и покинул кабинет, вбегая в привычную атмосферу, но она меня тогда не спасла. Отчим гонялся за мной по всему дому, словно взбесившийся бультерьер, наверняка бы разорвал. Вбегая в кухню, я споткнулся о порог и упал, разбив нос, потекла кровь. Листос навис надо мной, как удав над кроликом, он схватил меня за шиворот и потащил к огромному антикварному шкафу, стоящему в одной из комнат его особняка. Перед шкафом он хорошенько меня встряхнул, так, что несколько капель крови упало ему на пиджак. Я пытался вырваться и ревел, как любой нормальный ребёнок в такой ситуации. Он кричал, говорил, что в следующий раз посадит «этого вредного ребёнка» в камин, шлепнул меня по щеке, которая и без того была вся в крови, и бросил меня в шкаф. Там я ударился затылком о заднюю стенку. А он, тем временем, запер меня на ключ. В шкафу было ужасно темно, пусто и пахло столетними дубами. Всхлипывая, прижимая ладонь к повреждённому носу, а второй рукой колотясь в дверь, я кричал банальное: «Выпустите меня отсюда». Но никто не подходил. Тяжело дыша, я уселся на дне шкафа и затих. А из кухни послышались звуки. Листос и Мама ругались. Слов я разобрать не мог, но знал, что я – причина скандала. А через миг громкий удар и крик боли. Я заплакал, но уже не оттого, что у меня был разбит нос, и всё тело было покрыто синяками. Я боялся за маму. Когда отчим её бил, это было страшно, я думал, что он может её убить. И, самое ужасное, ничем не могу ей помочь, я, на тот момент, был всего лишь шестилетним ребёнком, которого, к тому же, заперли в тёмном шкафу….
После этого случая, моя мать с Листосом развелась, хоть тот и сопротивлялся. Мы уехали обратно в Левсвинт.
Прошло с момента этих событий года четыре. Мама сидела на кухне, вздрагивая при каждой мысли о том ненавистном Листосе. Она не виделась с ним целых два года, но позавчера он наведался к нам домой и сказал, чтобы та возвращалась к нему в особняк, но она, с трудом вытолкав его за дверь, отказалась. Правда, Листос пообещал, что Фолия пожалеет об этом!…
Тяжело вздохнув, мама встала на ноги и вышла с кухни. Она остановилась возле двери и постучалась.
- Да, мам? – Послышалось за дверью.
- Семён, сынок, хватит спать. Давай, вставай. – Попросила Фолия.
- Я встал уже.
Я быстро подошел к двери и открыл её.
Хорошо, - кивнула Мама, – ты только кровать заправь, ладно?
- Заправлена давно. – Улыбнулся я.
- Вот и молодец.
- Что-то случилось? – и тут я заметил, что она чем-то взволнована.
- Нет, ничего особенного, так, пустяки. – Ответила она дрожащим голосом.
Она не хотела говорить про Листоса и его угрозы, но я и без того понял, что что-то не так:
- Почему ты не хочешь рассказать?
- Ты испугаешься …
- Не испугаюсь!
- Если бы ты знал, как похож на своего отца! – Она пыталась перекинуть разговор в другое русло, но я, разумеется, был не так прост.
Я фыркнул, мне постоянно говорили, как я похож на Прохора Мылченко, даже бабки-сплетницы, жующие семечки возле подъезда.
- …Прохор был хорошим человеком, он всегда умел понимать людей, помогал решать их проблемы. – Продолжала мама. – И ты у меня такой же…
- Мам, скажи, что случилось? Опять этот Листос, да?
Фолия помрачнела: тему разговора изменить не удалось. Ей оставалось только смириться.
- Хорошо, я скажу. – Согласилась она. – Он хочет, чтобы я к нему вернулась, если же не вернусь, будет плохо.
- Мы выкарабкаемся, я уверен. Не возвращайся.
- Я и не собираюсь.
Мама взяла сумочку и надела беленькие сапожки на шпильках, так характерные для неё.
- Ты куда? – обеспокоено спросил я.
- Пойду, пройдусь по парку, свежим воздухом подышу. – Ответила она.
Ответ меня устроил, жаль, я тогда еще не знал, что готовит мне этот день.
Фолия вышла из квартиры и стала спускаться по лестнице, думая, как хорошо, что ничего мне не сказала, ведь собиралась на встречу с Листосом, высказать всё, что о нём думает.
Я закрыл за матерью дверь и уже собирался сесть за стол чаю попить, как вдруг зазвонил телефон. Я чуть не пролил кипяток.
Звонил мой друг, Петька Оважкин. Он говорил, что уже целых полчаса ждет на улице, и если сейчас же не выйду из дома, Петр уходит домой: ноги устали.
Минут через десять, я был уже на улице. Петька сразу же подкатил на своих новеньких роликах и, чтобы не упасть был вынужден ухватиться за фонарный столб, улыбаясь самой дурацкой из своей коллекции улыбок.
Петька решил научиться одному трюку: перепрыгнуть на роликах через скамейку, но у него это никак не получалось: он все время падал когда хотел подпрыгнуть. Я думал, что в данной ситуации лучше ролики снять, но он, воображая себя знаменитым на весь мир каскадёром, отказывался. Ну и дурень!
Прошло полчаса, и во двор неожиданно забежала моя мать, с покрасневшими от слез глазами. Всхлипывая, она подошла к высокому тополю, стоявшему около подъезда и зарыдала. Две соседки старушки перестали сплетничать, сидя на лавочке, и захотели выяснить, в чем дело, но мама ничего не говорила.
- Мам, что случилось? – я подошел к ней, и смотрел на неё, ничего не понимая.
- Ничего, сынок, ничего… - Соврала она мне.
- Ну, не плачьте. Ну что вы так убиваетесь то? – Ласково интересовались наглые бабульки.
- Не суйтесь в чужие дела! Ясно вам! – я попытался их отогнать, ведь не приятно же!
- Какой невоспитанный молодой человек! – Проворчали бабки и отошли обратно к скамейке.
- Ох, Сёмка, совсем не обязательно было им грубить! – Сквозь слезы сказала мама.
Петька смущенно топтался в сторонке, не зная, что делать: ждать меня, идти домой, или же попытаться успокоить Фолию. Правда, что ей сказать?
- Мам, ну скажи, что случилось. – Просил я.
- Не могу. – Отказалась мама. – Правда, извини, не могу.
Не говорить же, в самом деле, как прошел в парке разговор с Листосом! А прошел он просто ужасно, Листос был как всегда в своем репертуаре: жесток, хладнокровен и высокомерен. Но самое плохое в этом было то, что он сказал, что выполнит сегодня свои угрозы, и все будет кончено…
Никто не заметил высокого молодого человека, одетого во все черное, лица не было видно: его прикрывала широкая шляпа. Этот человек вот уже пять минут стоял возле песочницы и недобро поглядывал на нас, спрятав правую руку в карман.
Поблизости, в радиусе метров шести, не было никого, так что, это не помешало тому мужчине вынуть из кармана…пистолет, прицелиться и выстрелить. Пуля попала прямо маме в живот, и она тут же упала на асфальт, из раны сочилась кровь.
- Мама! – испуганно закричал я.
Старушки встали со скамейки и закричали:
- Он уходит, человек, сделавший это, УБЕГАЕТ!
Некоторые посмотрели в ту сторону, куда показывали бабки, гадкий мужчина в черном только что скрылся за углом.
- Ничего, догоним! – решил какой то юноша и ринулся в погоню, несколько человек побежали вместе с ним.
- Мама, мамочка, не умирай! – Простонал я, опустившись рядом с мамой на колени.
- Ну, сделайте же что-нибудь! – В ужасе просил Оважкин…
Вскоре подъехала скорая. Врачи погрузили маму в машину, я сел с ней рядом, потрясённый произошедшим. Я видел, как Петька помахал на прощание, словно говоря: «Не беспокойся, все будет хорошо!». Но почему-то в это верилось с трудом…
Прошло, наверное, четыре часа. Точно я не знаю, не до того мне было. Я сидел возле палаты матери, так как туда пока еще никого не пускали. Казалось, что прошла целая вечность, а время текло так медленно! Это было ужасно: ждать и надеяться, что мама выживет; судя по тому, как волновался доктор, ранение, наверное, очень серьёзное.
Дверь в палату скрипнула и отворилась, оттуда вышел врач. Он поманил меня к себе, доброжелательно улыбаясь несчастному ребёнку, и сказал:
- Твоя мама пришла в себя.
- Доктор, а она выживет? – спросил я, боясь, что он может ответить.
- Конечно, не думай сомневаться! В наши дни медицина всесильна!
- Спасибо. – Поблагодарил я и вошел в палату.
Доктор тяжело вздохнул, на самом деле он не знал, будет ли Фолия жить, наоборот, он в этом глубоко сомневался. Но ему было очень жаль меня, ведь если Фолия умрет, бедняга останется совершенно один!
А я, между тем, подошел к кровати своей матери. К маме были подключены разные проводки, на тумбочке пикала штука, которая измеряет биения сердца. Выглядела мама ужасно жалко. Мне захотелось плакать, но я сдержался. Мама открыла глаза и прошептала:
- Семён…
- Да, мам.
- Послушай, я умираю…
- Нет, мамочка, не говори так!..
Но, больше сказать она ничего не успела.
Дверь отворилась, и вошел Листос, вид у него был крайне обеспокоенный. И зачем его леший принёс?! Меня очень возмутил приход отчима.
- Как я виноват! – Произнес он дрожащим голосом.
Хорошо притворяешься, Листос, хорошо.
- Убирайтесь! – Крикнул на него я. – Как вы вообще посмели прийти?!
- Выйди, мне надо сказать твоей мамочке несколько слов.
- Нет уж! – еще и «мамочкой» называет! Да чтоб у него язык отсох!
- Семён, выйди ненадолышко, я тебя потом позову. – Сказала мама.
Этой просьбе пришлось подчиниться, посмотрев на Листоса с недоверием, я покинул палату. В коридоре сел на небольшой диванчик и стал ждать, пока Листос с Фолией наговорятся. Все-таки это слишком подозрительно, зачем Листос вообще пришел? Решил поглумиться над бывшей женой?
Вдруг послышался пронзительный тонкий писк какого-то прибора и крик Листоса: «Помогите! Скорее, кто-нибудь, ей плохо!». Я очень перепугался, хотел войти в палату, но оттуда выскочил Листос и, со словами: «Сиди здесь!», толкнул обратно на диван. Затем прибежало несколько врачей, и вслед за Листосом они вошли в палату, дверь закрылась. Минут через пятнадцать врачи покинули палату, удрученно опустив свои головы, вышел и Листос, выглядел он совершенно подавленным. Он присел рядом со мной и проговорил:
- Твоя мама... она умерла…
- Нет! – я отказывался в это верить. Человек, которого я ненавидел, сообщал мне о смерти мамы. Как это жестоко!
- Это правда, ясно тебе!
Я вбежал в палату и увидел, что мама лежала, не двигаясь, с ног до головы накрытая большой белой простыней, из-под которой виднелась бледная, свисавшая с кровати, неподвижная рука. Было ясно, Листос сказал правду. Я медленно, стараясь дышать очень тихо, подошел к кровати, одернул простыню с лица матери, и посмотрел на нее.
- Прощай, мам. – Прошептал я, задергивая ее лицо простыней.
Затем я выбежал из палаты, дальше смотреть на неё было выше моих сил, мог потерять сознание. Я присел на диванчик, не обращая на этого ненавистного Листоса никакого внимания, и заплакал. К несчастью, я прекрасно понимал, что маму теперь не вернешь, поздно, слишком поздно что-либо предпринимать. Я в этом мире остался совсем один! Всё, нет больше ни одного близкого человека.
***
Я долго не мог понять, зачем Листосу нужно было оформлять опекунство, если он меня так ненавидит. Не нужна мне богатая жизнь в четырех стенах! Да ещё и с убийцей мамы, а в том, что именно Листос это сделал, я был уверен, причем с каждым днём всё больше и больше. Но меня, разумеется, никто не спрашивал, взрослые решали всё за ребёнка…
Листос не собирался на похороны бывшей жены, и меня не пустил, заперев в комнате, в своем огромном особняке, обнесенном высоким железным забором. Листос мотивировал это тем, что мальчику рано еще было посещать подобные мероприятия, ведь это может серьезно навредить психике. На самом деле, Листос не хотел, чтобы я начал при всех его обвинять, а ещё он чувствовал себя виноватым, но боялся прийти и проститься с единственной в своей жизни женщиной, которую более-менее любил. Чувство это он не желал признавать. Любовь и Листос – изначально несовместимые понятия.
И вот, когда было далеко за полночь, Листос сидел в своем кресле у камина, с кружкой горячего шоколада, погружаясь в глубокие раздумья. Он, наконец, понял всю подлость совершённого им поступка. «Но ведь так лучше… для Фолии!» – Он пытался найти себе оправданье, но оно не желало находиться.
Эх,… ну зачем он согласился на эту подлую аферу? Зачем он убил Фолию? Зачем погубил все то, что было ему дорого? Нет, Листосу нет оправданья. Он даже сам себе стал противен за это короткое время. Никогда еще его аферы не заканчивались так плохо.
Что он может сделать, чтобы искупить вину перед Фолией? А если он воспитает ее сына, сделает его настоящим… аферистом, таким же, как сам Листос? Нет, мальчишка его терпеть не может, какие же тут теплые семейные отношения?
Правильно говорят, «Богатые тоже плачут»…
Дубовая дверь гостиной отворилась, и заглянул один из телохранителей Листоса. Лицо его было наполнено злобой.
- Чего тебе? – недовольно спросил Листос.
- Мальчишка сбежал! – сообщил телохранитель.
- Как, сбежал? А кто выпустил его из комнаты?! Помнится, я запирал дверь!
- Дело в том, что он вылез через окно…
- С третьего этажа?! Не морочь мне голову!
- Он сделал канат из простыней!..
- Так, может, ты пойдешь и поищешь его?! Живо, я сказал! И попробуй только не найти! Уволю!..
- Есть, господин…
И телохранитель удалился, боясь, что Листос в приступе гнева запустит в него своей кружкой…
А я в это время миновал железные ворота, дивясь, почему это они оказались не заперты. Оставаться в этом доме я больше не хотел. На улице было темно, а за высокими каменными заборами стояли большие особняки, казавшиеся в этих потемках очень недружелюбными. У кого-то во дворе лаял сторожевой пес, и было слышно, как гремит его цепь. Но меня это не пугало. Ночное небо заволокли тяжелые тучи, скрыв из виду даже луну. Где-то в конце улицы горел одинокий фонарь. Больше её ничего не освещало.
Я не знал куда идти. Все в потемках казалось таким жутким. Может, к соседям постучаться, чтобы пустили переночевать? А кто даст гарантию, что они не сдадут Листосу? Нет, такой вариант слишком рискован. А может дойти до станции, сесть на электричку, доехать зайцем до Левсвинта и переночевать на вокзале? А когда наступит утро.… Об этом подумаю потом. Правда, путь до станции лежит тропинкой через лес, а ночью это так страшно. Но оставаться здесь казалось еще страшнее. Я прикрыл железные ворота и сделал первый шаг навстречу неизвестности….
- Стой, кому говорю! – крикнул телохранитель Листоса, направляясь к воротам.
«Ну, нет!» - хотел крикнуть я, отбегая от ворот. Но телохранитель бегал гораздо быстрее, и уже у фонаря догнал меня, схватив за руку, и хорошенько встряхнул:
- Ты что себе позволяешь, а?! Несносный мальчишка!
- Пустите! – пытался вырваться я, но телохранитель стискивал мою руку больнее.
- Прекрати брыкаться! Листос за него волнуется, а он тут бегает!
- Мне плевать! Я его ненавижу! Это он убил мою маму!..
- Как ты смеешь такое говорить?! Хватит ныть! Листос хорошенько накажет! Ещё повезло, что он согласился тебя опекать!
- Этот ваш Листос мне не отец!..
- Молчать!!! – рявкнул телохранитель, и потащил меня обратно…
Попытка побега потерпела сокрушительное фиаско, но кто сказал, что я не буду пытаться в дальнейшем?
А Листос в это время делал для себя все более неутешительные выводы. Он понял, что помириться со мной вряд ли удастся. Наверняка, если меня найдут, снова попытаюсь сбежать.
Листос принял решение: жизнь кончена. Он совершил слишком много непоправимых ошибок. Он не должен был стрелять в Фолию!
Листос подошел к шкафчику с медикаментами, достал пузырек с сильнодействующим ядом, присел на кресло возле камина и выпил два глотка, которые там были…
Когда телохранитель втащил меня в комнату к Листосу, он подумал, что его хозяин просто спит. Затем, он заметил, что Листос дрожит. Не отпуская меня, телохранитель подошел к креслу и опасливо спросил:
- Что с вами?
Листос прохрипел:
- Семен… п.… прости меня. Это… из-за меня п… погибла Ф.. Фолия. Но я не хотел… мне… приказали,… шантажировали.… Это в… всё..
Но закончить фразу он не успел.
- Что, всё?! Что вы хотели сказать! – крикнул я, в надежде, что, тот откроет глаза и объяснит.
- Поздно, мальчик, он умер… - сказал телохранитель, отодвигая меня от Листоса.
Я не знал, радоваться ли смерти врага.
***
Вскоре после этого меня отдали на воспитание двоюродной сестре матери Ирине Нёвс, других-то родственников все равно не было.
Года через четыре мы переехали в Зебровск, столицу Зебрландии. Обосновались на улице Корди в доме 28 близ городского парка.
- Может, пойдешь, прогуляешься? – поинтересовалась тетя Ира, заглядывая ко мне в комнату. – Последняя неделя лета, как никак.
Я не ответил, продолжая что-то рисовать карандашом в альбоме. С тех пор как сюда переехали неделю назад, я безвылазно сидел в комнате, окруженный бесчисленными рисунками.
- Ты что, не слышишь, что я говорю! – рассердилась Ирина. – Хватит изображать затворника.
- Сейчас. – Буркнул я, не выпуская карандаша.
- А ну покажи, что ты там… - и она выхватила у меня альбом с рисунком.
Я молча наблюдал за реакцией, интересно, конечно, как она протекает, но неприятно, когда вот так выхватывают из рук! Ирина, знала, я обычно изображаю или острые скалы, о которые бьется морской прибой или грозу, или спешащих куда-то серых людей посреди пустыни… или что-то в этом роде. Хотя чаще всего рисовал портрет матери.
- Кто это? – удивилась она, заметив, что это портрет какой-то девушки. Причем девушка казалась очень живой, словно с фотографии.
- Я не знаю. – Честно признался я. – Она мне приснилась.
- Приснилась? – не поверила тётя Ира.
- Да. – Кивнул я. На самом деле я не показывал ей остальные рисунки, на которых изображал девушку из своего сна. Зачем ей знать? Вам ведь не приятно, когда лезут в вашу жизнь?
- Ладно. – Ирина вернула ему альбом. – Но сегодня ты должен прогуляться.
И вышла.
Я разглядывал свое творение. Девушка смотрела на меня и улыбалась, на голове у неё красовалась корона с рубинами, а на руках сияли многочисленные золотые браслеты. На девушке было длинное белое платье. Я глядел на неё, как зачарованный и настроение моё улучшалось, мог часами рисовать её и разглядывать.
Я подумал и пририсовал ей два белых пушистых крыла. Казалось, она сейчас выпрыгнет из альбома и полетит. А что? Я был бы только рад!
Но на улицу выйти пришлось. В лицо сразу же подул теплый летний ветер. Постояв минут пять возле подъезда, поздоровавшись с двумя соседками, решил уже идти обратно, заканчивать свой рисунок, но меня остановил бойкий голос:
- Что-то я тебя раньше не встречал! Привет! Вы недавно переехали? – этот вопрос задал темненький кудрявый паренек с синей кепкой, намного ниже меня.
Я захлопнул дверь подъезда и молча уставился на него, явно не желая знакомиться. Вот привязался!
- Я вроде как поздоровался! – возмутился тот.
- Я вроде как поздравляю! – Съязвил ему я.
Тот опешил и собирался ответить, но дверь подъезда открылась и вышла тетя Ира.
- А ты уже и друга себе нашел! – воскликнула она.
- Да, я…
- Нужно его чаем напоить. – Решила тетя Ира и проводила нас до квартиры.
Со словами: «Я пойду куплю чего-нибудь сладкого», она отправилась в магазин.
- А у вас мило. – Заявил «гость», снимая ботинки.
Я, понимая, что так быстро от него не отделаться, сердито смотрел, как тот снимает кепку и приглаживает кудрявую челку перед зеркалом.
- Что ты такой злой? – заметил тот.
- Вовсе я не злой.
- Общаться со мной не хотел, а сейчас мечтаешь спровадить. У тебя вообще друзья есть, или ты людей ненавидишь?
Я не знал, что ответить, это было слишком нагло с его стороны. Друзей у меня, конечно, в этом городе не было, да и в прошлом тоже. После смерти матери, внутри что-то перевернулось, я стал замкнутым и предпочитал одиночество. Даже с Оважкиным поссорился.
- Судя по ответу, – заметил «гость», - друзей у тебя нет.
И он направился к моей комнате, в которую я даже тётю Иру старался не пускать:
- Кстати, если что, меня зовут Дмитрий.
- А я Семён….
- Ну, вот мы и познакомились! – Улыбнулся Дмитрий.
В комнате, его взор привлек письменный стол, на котором лежала кипа рисунков. Я хотел его опередить, не дать подобраться к своим работам, ведь это, в конце концов, личное! Но тот легким движением руки выхватил верхний рисунок. Тот самый, который видела сегодня тетя Ира.
- Это ты сам нарисовал?! – удивился Димка.
- Положи на место! – потребовал я.
- А что такого? – не понял тот, не давая мне отобрать рисунок. – Красиво рисуешь. Кто это?
Я смутился. Про девушку из сна рассказывать не хотелось.
- Да так. Просто…. – Буркнул я.
- А можно я его возьму? Кузине своей покажу. Ты не представляешь, как она похожа на неё! А покажи еще?
И, не дождавшись ответа, он взял остальную кипу, на первых трех рисунках изображалась та же самая девушка.
- Можно, возьму этот рисунок? – повторил тот. – У тебя таких миллион. Если что, еще нарисуешь.
- Зачем? – Я был немного шокирован таким наглым заявлением.
- Я ж говорю, кузине показать. Она очень похожа….
- Ладно, бери. – Согласился я, желая поскорее от него отделаться.
***
Следующим утром, меня разбудил телефон, трезвонящий в коридоре.
Спросонья я подумал, что тётя Ира возьмет трубку, но она не спешила этого делать. Наверное, ушла в магазин…
Тут я вскочил с кровати, боясь, что телефон замолчит, и, споткнувшись о тапки, бросился в коридор.
- Я уж думал, никого дома нет! – послышался из трубки Димкин голос.
- И как ты догадался. – Недовольно ответил я, какой же этот Димка настырный. И зачем ему тётя Ира наш телефон дала?!
- Да ладно тебе! Я тут подумал, может, ты завтра придешь ко мне в гости?
- Зачем? – неужели, он так и не понял, что не хочу с ним общаться?
- Моей кузине очень понравился твой рисунок.
- Ну и что…
- Как это, что? Она сказала, у тебя талант.
- И что?
- Ты ведь придешь завтра? Я вас познакомлю.
- Не хочу возиться с детьми…
- Брось, вы подружитесь. Да и тебе не следует киснуть дома!
- Ладно, приду. – Согласился я, представляя, что его кузина, какая-нибудь девятилетняя малявка, будет ныть у меня возле уха.
- В три, хорошо?
И прежде чем Димка издал следующую реплику, я бросил трубку. Зачем на это согласился? Ладно, денёк поизображаю его друга и отделаюсь от этого!
На кухне меня ждал остывший чай из пакетика, два одиноких бутерброда с сыром и ветчиной, и кусок яблока. На холодильнике, придавленная магнитом в форме собачки висела записка «Семён, я ушла в парикмахерскую. Пока я там, сходи, запишись в библиотеку, и купи себе тетрадей к школе, деньги на подоконнике рядом с кактусом».
Подчиняясь записке, я вышел на улицу, кишащую занятыми людьми. Найти библиотеку, казалось делом нелегким. Не решаясь спросить дороги, я направился по одной из главных улиц. Народ, особо не церемонясь, толкался, желая пройти.
На желтом здании канцелярского магазина приветливо качалась надпись «Предшкольная распродажа». Около входа, мне насильно дали кипу одинаковых флаеров из магазина бижутерии, и я еле отвертелся от паренька, раздающего листовки с кандидатом в мэры.
Казалось, я войду в магазин, и вся уличная суета останется позади, но ошибся. На меня тут же натолкнулся толстый мужичек с пакетом продуктов, а потом, не удосужившись извиниться, скрылся с глаз.
Всё еще сжимая в руках флаеры, я разглядывал обстановку. Когда-то это здание считало себя дворцом, построенном в семнадцатом веке, но в данную эпоху, его бесчестно отдали под магазин, и теперь здесь находился лес из книжных шкафов. О былом величии напоминала лишь люстра, на которой уютно расположились позолоченные амурчики.
Засмотревшись на люстру, я в кого-то врезался…
- Осторожней надо! – возмутилась девушка, которую я сбил с ног.
Флаеры выпали у меня из рук.
- Прости! – я опешил, глядя на неё, казалось, моё сердце сделало сальто, а по коже пробежал заряд электричества. Нет, этого не может быть!
Это была та самая девушка, из снов, именно её я рисовал.
Это какое-то наваждение!
- Что ты на меня так смотришь? – не поняла она, забыв, что уронила несколько тетрадей.
- Н.. ничего. – Я закрыл глаза, и снова открыл. Не помогло.
- Странный ты. – И она скрылась в толпе покупателей.
- Стой, твои тетради! – крикнул я, опомнившись.
Её и след простыл.
Весь этот день её образ никак не хотел выходить у меня из головы. Неужели влюбился?! Вот только этого мне не хватало!
- Сколько пельменей отварить? – как всегда вечером спросила тётя Ира.
- Не знаю, я их не считаю, когда ем. Ты же не спрашиваешь, почему-то, сколько макаронин мне пожарить. – Ответил я, глядя в окно, в свете фонаря кружились насекомые, как маленькие блёстки. А я всё думал и думал о той таинственной незнакомке. Такое состояние начинало меня раздражать.
- Ты купил тетради?
- Нет, забыл.
- А те, что принес…
- Это не мои.
- А чьи?
Я молчал, собственно, зачем я должен рассказывать?
- Ты их что, украл?! – возмутилась тётя.
- Не совсем.
- То есть?
- Ну, в магазине я врезался в девушку, а она убежала...
- Это ж, каким слоном надо быть, Семён, чтобы сбить с ног человека. – Ухмыльнулась тётя Ира.
- Я не специально. В любом случае, верну ей тетради.
Услышав это, тётя Ира засмеялась:
- Всё-таки успел познакомиться?
- Пойду завтра в магазин. Может, она…
- Ну-ну, удачи.
Когда белые брюшки пельменей показались над кипящей водой, я вдруг изрек:
- А, знаешь, пельмени, они же, как дельфины.
- В смысле?
- Быстро всплывают.
***
На следующий день, та девушка в магазин так и не зашла.
Вот и далась она мне! Потерял на эту ерунду столько времени, даже забыл о походе к Димке.
- Ну, где ты ходишь?! Уже полчетвертого! – возмущался Морквинов.
- Иду уже! – ответил я и положил мобильник в карман. В голове снова возникли образы снующей вокруг меня глупой девятилетки и назойливого Димки. Я неохотно направился к его дому.
Димкин дом находился всего в двух кварталах от меня. Оставалось только пройти между серыми, одноликими зданиями. На дереве закаркала ворона, казалось, она смеялась надо мной.
С трудом, открыв тяжелую железную дверь, я проскочил внутрь. Подъезд не отличался особыми излишествами, как и любой другой в банальной панельной многоэтажке.
Достигнув нужного этажа, я заметил, что лампочка над Димкиной дверью аккуратно выкручена.
- Знаешь, я думал, ты не придешь. – Сказал Морквинов, встречая на пороге.
- Я тоже так думал…
- Заблудился?
- Нет, надо было кое-что уладить.
Я прошел в прихожую и снял обувь. Стены были заботливо оклеены серыми обоями с ромбовидным рисунком. И почти всё пространство занимал буковый массивный гардероб. Складывалось впечатление сжатости и нехватки этого самого пространства.
Добравшись до кухни, я заметил ту девушку, которую сбил с ног в магазине. Она со скучающим видом сидела возле окна за столом и допивала вторую чашку чая. От неожиданности, я чуть не опрокинул стул, на который решил посадить меня Димка. Девушка тоже была удивлена. Улыбнувшись моей маленькой заминке, она сказала:
- Привет!
- Привет. – В свою очередь отозвался я, усаживаясь за стол и чувствуя себя как-то глупо.
Стремясь заполнить неудобную паузу, Димка произнес:
- Ну вот, тот самый автор рисунка. Семён Мылченко. – И он захлопал, словно был ведущим на вручении церемонии «Оскар». – А вот это, моя кузина, Карсилина Радужникова.
- Кстати, Семён, мне очень понравилось, как ты рисуешь. – Улыбнулась Карсилина, смахивая со лба вьющуюся рыжую прядь. – Ты где-нибудь этому учился?
- Нет, само как-то получилось. – Ответил я, пытаясь не выдать волнения.
- Ясненько…
И тут, сам не понял, что на меня накатило, я предложил:
- Хочешь, прямо сейчас нарисую твой портрет?
- Ну, у меня уже есть один.
- Да, но я тогда не знал, кого рисую. А сейчас может получиться лучше…
- Если что, альбом и карандаш я найду! – Перебил Димка, воодушевившись, и, не дожидаясь ответа, ушел на поиски.
Воспользовавшись его отсутствием, я передал ей пакет с тетрадями.
- Прости, пожалуйста, что налетел тогда в магазине.
- Ладно, забыли. – Сказала, Карсилина, пряча пакет под стол.
- Ну что, ты согласна на портрет?
- Хорошо. А тогда ты не меня рисовал?
Я, если честно, такого вопроса не ожидал, пришлось помедлить с ответом:
- Я не знаю. – Хотя я знал точно, что это была именно она.
Тут и Димка вернулся, держа в руках огромный альбом и карандаш.
- Краски нужны?
- Да не особо. – Я открыл альбом на пустой странице и начал рисовать. Не отрываясь, смотрел на Карсилину, моя рука аккуратно выводила каждую линию, словно существовала отдельно.
Димка тем временем налил себе чай и сел рядом.
Внезапно сознание моё затуманилось, в голове возник образ Карсилины, бредущей в полумраке. За спиной у неё что-то промелькнуло и исчезло. Девушка повернулась, и тут на неё с шипением выскочило огромное существо, оно всё дымилось, и не возможно было разглядеть, как на самом деле выглядело. Карсилина держала в руках странный золотой медальон на цепочке, когда она открыла его, из медальона вырвался ослепительный луч света, который оттолкнул чудовище…
- Семён, с тобой все в порядке? – к действительности меня вернул обеспокоенный голос Димки.
- Первый раз такое…
- Мне показалось, сейчас в обморок упадёшь! – Заметила Карсилина. – Точно, всё хорошо?
- Знаешь, Кари, ему нужно таблетку дать какую-нибудь. – Предложил Морквинов. – А то еще…
- Не надо! – Перебил я, не хватало еще, чтобы со мной нянчились! Я вспомнил о рисунке, глянул на листок и ахнул. Там изображался отрывок видения: Кари светом из своего амулета отталкивала призрака.
Димка тоже решил посмотреть.
- Ничего себе! – воскликнул он.
- А мне покажите! – попросила Карсилина, ставя чашку на стол.
Я медленно передал ей портрет, словно ожидая бури негодования в свой адрес.
Она пораженно смотрела на рисунок, казалось, потеряла дар речи. За это время я успел пожалеть, что вообще сюда пришёл.
- Дим, откуда? – Карсилина с непониманием взглянула на кузена.
- Я ему ничего не говорил! – Димка, при этом, чуть не поперхнулся чаем. – Честно.
- Хорошо…. – Она вздохнула. – Тогда ….
Как раз в этот момент мне захотелось уползти под стол, уменьшиться и не вылезать; наверное, сейчас она набросится с упреками.
- Скажи, пожалуйста, откуда тебе известно про мой амулет? – но в её голосе не было ни капли злости или упрёка.
- Я о нём ничего не знаю. – Ответил я, что было абсолютной правдой, и в подтверждении не нуждалось.
Казалось, она не верила в то, что я говорю, словно видела меня насквозь и догадывалась, что это далеко не всё. Что-то есть в ней такое нереальное. У меня даже ладони вспотели.
- Если скажу настоящую версию, вы решите, что я сошел с ума. – Признался я.
- Поверь, меня трудно удивить. – Улыбнулась Карсилина.
- Уж я то знаю. – Добавил Димка.
А я себя поймал на очень глупой мысли: «Какая же она милая!». И тут же попытался отогнать это наваждение, которое вилось вокруг надоедливой мухой.
- Хорошо. – Согласился я, опасливо глядя на них обоих. – Понимаете, когда я рисовал это, мои мысли словно затуманились…
- Это как? – спросил Димка.
- Не знаю, как объяснить.
- А ты попытайся. – Попросила Кари, подсыпая себе в чай сахар.
- Я видел тебя, ты куда-то шла…. А потом на тебя накинулся призрак, и ты его оттолкнула светом из медальона. – Закончил я, чувствуя себя полным идиотом, сейчас они засмеются и скажут, что это бред. Да уж, нормальные люди не так знакомятся с девушками!
Они, вопреки моим ожиданиям, не смеялись. Димка с еще большим удивлением посмотрел на меня, словно на редкий музейный экспонат, а Карсилина спросила:
- Тебе раньше такие видения приходили?
Я не знал, говорить ли им, что иногда, когда я что-то рисовал, то видел это, словно оно было на самом деле. А еще, иногда, при взгляде на человека, ни с того, ни с сего, я видел отрывок его прошлого, или будущего. И разве я мог сказать, что Кари мне снилась?
- Нет, со мной такое впервые. – Соврал я, решив не позориться.
- Понимаешь, - она извлекла из своего кармана медальон на цепочке, такой же, как на рисунке. – Он действительно существует, он светится, когда его открываю. При чём, светится только у меня.
- Слушай, Кари, а может этот свет помогает от всякой нечисти? – Предположил Димка. – Мы не рассматривали такой вариант.
- От нечисти? – тут я их не понял, думая, может они фанаты какого-нибудь сказочного телешоу. – Вы что, сказок насмотрелись?
- А почему нет? – возразила Кари, открывая амулет, который тут же ослепительно засветился, что мне и Димке пришлось зажмуриться. – Между прочим, везде всякое водится. Я думаю, нужно проверить амулет в действии, может это не просто штука, которая напоминает мне о моих родителях, может оно еще и защищает…
Карсилина закрыла амулет, а Димка возмущенно заявил:
- Я не думаю, что стоит ему всё рассказывать. Он же обычный тапок! Решит, что умом тронулся! Ты не должна в открытую говорить о способностях…
- Почему это я тапок? – возмутился я, а вы бы себя как почувствовали, если бы вас так назвали. – И о чём вы вообще?
Димка недовольно сверлил Кари взглядом.
- Тапок, это человек, который не владеет магией. – Ответила Карсилина, Димка уже готов был кинуться затыкать ей рот, но ему мешал стол.
- Вы меня еще больше запутали. – Сказал я, размешивая чай, задней стороной ложки. – Неужели правда есть люди, которые ей владеют?
- Да. Вот, перед тобой один маг сидит. – Ответил Димка, указывая на Кари и смиряясь, что она всё равно скажет то, что он так старательно пытался утаить.
- Он прав, я волшебница. Магия человеку даётся с рождения, но не всем, как Димке, например. – Продолжила Кари.
Я молча слушал, что она говорит. И я верил в её слова.
- Маги бывают разные, но самые распространённые, это волшебники, чародеи и колдуны. Они все равны по своей силе. Правда, колдуны славятся своими зельями и магией, направленной на разрушение. Волшебники хорошо владеют боевыми чарами. А чародеи умеют накладывать магию длительного действия, и исцелять у них лучше получается, чем у волшебников. Волшебник может только затянуть рану или срастить сломанную кость, боль, которую при этом испытывает человек, станет слабее, но не уйдёт. Кроме того, на исцеление волшебник затрачивает очень много силы и может даже потерять сознание либо умереть. Чародей же, когда исцеляет, то полностью убирает боль, а еще он не слабеет. А еще он может наложить чары неуязвимости, которые, правда, выветриваются…
- Зачем ты всё это говоришь? – негодовал Димка. – Семён тапок.
- Прекрати обзываться! – Попросил я, понимая, что, может, и не обладаю никакими шибко выдающимися способностями, но слышать, когда тебя называют предметом обуви тоже не очень приятно. Если еще раз произнесет в мой адрес это слово, я его придушу!
- Он не тапок, Дима. – Карсилина взяла со стола чашки и положила их в мойку. – Я это чувствую.
Она включила воду и стала мыть посуду.
И тут я заметил, что она чуть выше, чем Димка. Впрочем, это к делу не относится.
- То есть? – не понял Морквинов.
- Правда? – удивился я. Оказывается, она высмотрела во мне какой-то магический потенциал, весьма забавно.
- Конечно. С тобой ведь случались всякие необъяснимые вещи?
- Случались… - Согласился я.
- Мы чувствуем магию в других, даже если их не знаем. – Пояснила Кари. – Ты догадался, кто я такая, так ведь?
- Возможно. – Улыбнулся я. – Но то, что в тебе есть что-то необъяснимое, заметил.
- Вот видишь. Я почувствовала твою магию еще тогда в магазине…
- И почему убежала? – не смог сдержаться я, и правда, что она тогда ломанулась от меня, как от прокаженного! – Испугалась?
- Нет. Просто ты так бесцеремонно сбил меня с ног…
- Я больше не буду. – Пообещал я и улыбнулся.
Собственно, вот так наша история и начинается….
|
