 Фанфик «Именем вереска»
Шапка фанфика:
Название: Именем вереска
Автор: Lumino
Фандом: Предательство знает мое имя
Рейтинг: R
Пейринг: Хоцума/Шусей
Жанр: ангст, романтика
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймеры: не претендую.
Размещение: запрещено.
Посвящение: С Новым Годом, дорогие читатели) Люблю вас очень сильно. Спасибо, что не жалеете своего времени и тратите его на чтение моих фанфиков. Для меня очень много это значит.
Текст фанфика:
Странствуя между мирами,
Я храню в себе память
О каждом моём воплощении.
И в назначенный час
Я узнаю тебя
По первому прикосновению.
Здесь очень холодно. Так, как может быть только там, где проливалась кровь. Снежное поле с травами, которые пригибаются под яростными порывами злого ветра. Пахнет болью и обреченностью, а еще – горящим вереском, чьи побеги стонут и кричат в адском пламени.
На руках – кровь, в ладонях причудливо изогнутый меч, и по лезвию его пляшут ярко-алые отсветы. Замахнуться, очертить полукруг, и демоны падают на тающий снег, на умирающие побеги вереска, и тела их взрываются осколками цветного стекла.
Это можно было бы назвать красивым, если бы это не было настолько страшно.
Сражаться.
Сколько довелось уже обагрить свои руки в крови, сколько пришлось убить дюра, задыхаясь от отвращения к самому себе и к своей силе – беспощадной, когда слышится торжествующий рев пламени, сжигающий все вокруг? Как выдержать и не сорваться в моменты, когда все вокруг погибает в нестерпимом горячем огне и души рассыпаются в песок?
Это просто. Прикрыть глаза, вспомнить теплую улыбку и тонкие пальцы, касающиеся щеки. Восстановить в памяти знакомое до последней черточки лицо, чьи черты уродуют кровь и гримаса боли. Тонкие голубые сферы, когда среди густого черного дыма слышен тихий голос:
- Направо, тридцать градусов, пятнадцать секунд до цели.
Мгновенно развернуться, и струя огня испепеляет очередного демона. Устало взмахнуть руками, стряхивая капли крови с ладони – кто-то успел ранить в плечо. Без слов взглянуть на лицо напарника, где спокойная решимость говорит лучше любых фраз – до конца.
Пусть им не суждено уйти отсюда живыми – они не отступят.
- Хоцума, двадцать три градуса, тридцать секунд.
Предсказания – вот, что за сила таится в теле этого хрупкого юноши с печальными зелеными глазами. Провидец – вот, почему они раз за разом, снова и снова находят цель и поражают ее, пусть даже и не видя.
Единство душ, когда не нужно лишних слов и жестов, когда одного взгляда достаточно, чтобы понять друг друга. Сверкающий красный меч с упоением разжигает новый погребальный костер.
Два тонких прямых меча – и спина к спине, когда дым рассеивается, и демоны лезут отовсюду, словно число их бесконечно. Зеркальный танец, идеальный, безупречный, за сотни лет ставший совершенным и смертельным для любого, кто рискнет выйти против них. Текучее движение Хоцумы – и Шусей поднимает клинки, ловит чужое копье, блокирует подходы к напарнику, обманным маневром заставляя потерять бдительность. Вокруг них разгорается сила – несдержанная, неукротимая, готовая смести все вокруг, даже своих хозяев.
Хоцума тяжело дышит, и изо рта вылетает облачко пара – ему по-прежнему очень холодно.
Непредсказуемы пересеченья
И разветвления наших дорог.
Мы остаёмся на несколько жизней,
Чтобы однажды столкнуться в холодном метро.
Он дрожит и поплотнее заворачивается в одеяло, когда они наконец прибывают в Тасогарэ. Еще одно прекрасно выполненное задание.
Еще одно подтверждение их силы.
- Хоцума?
Они в комнате Шусея, и тот как раз появляется из душа, одетый, но с мокрыми потемневшими прядями, облепившими лицо. Парень недоуменно смотрит на закутавшегося напарника, чье тело заметно вздрагивает под одеялом.
- Шусей.
Голос тихий и обреченный, совсем не похож на язвительного насмешливого Рендзе. Шусей не говорит ничего, лишь опускается на краешек кровати и прикрывает глаза.
Они всегда знали, что этот день снова наступит.
- Похоже, опять началось, - Хоцума закашливается и сворачивается клубком, пытаясь согреться. Рука напарника чуть поглаживает его по голове, перебирает спутанные светлые волосы.
Усуи молчит, не говоря о том, что это может быть обычная простуда или грипп. Стражи Звелт редко подвержены таким болезням, а значит, остается всего лишь один вариант.
Перерождение.
Смерть – и новая жизнь, потому что в этот раз Хоцума израсходовал все свои силы.
- Пообещай мне…
Шусей поднимает голову: Рендзе перекатился на спину и смотрит прямо ему в глаза.
- Что угодно, - вздыхает он, зная, что не сможет отказать.
Юноша фыркает, словно уже предвкушая что-то не вполне хорошее.
- Ты не станешь избегать меня и дашь мне сражаться.
Шусей резко встает с постели и отходит к окну.
- Почему, Хоцума? Ты лишь быстрее…
Он вовремя останавливается, но его напарник лишь бесстрастно договаривает за него:
- Ты хотел сказать, быстрее умру?
Ехидства в его голосе хватает на троих, а боли, которую обернувшийся Шусей успевает заметить в затуманенных глазах, тем более.
Хоцума молча садится на кровати, чуть качнувшись в сторону, потом осторожно встает, ухватившись за тумбочку и с трудом выпрямляясь. Метнувшийся к нему Усуи остановлен мгновенным отказом:
- Я сам.
- Ты еще слаб, Хоцума…
Парень ничего не отвечает и медленно бредет к двери: нечего делать в комнате напарника, они только разругаются еще больше. Рензде крепко сжимает дверную ручку, переводя дыхание – несколько шагов до двери отдаются дрожью в ногах и тяжелым дыханием.
- И не думай, что сумеешь остановить меня. Я все равно буду биться с тобой, хочешь ты этого или нет.
Хлопает дверь – будто раздается выстрел. Шусей обессиленно опускается на подоконник, и лунный свет, ласкающий его лицо, напоминает о бесконечных битвах. Что он будет делать без Хоцумы?
Он вспоминает, как стонали горящие деревья и умирал летящий танцующий снег, обращаясь в капли дождя, а потом в малюсенькие струйки пара. Как разбивались дюра, не выдерживая жара адского пламени. Он вспоминает, как они бились – одна фраза на двоих, один удар, один взгляд, посреди густого черного дыма, заставляющего глаза слезиться.
Они были продолжением друг друга, парой стражей, которые не расставались и проводили вместе всю жизнь.
А что будет теперь, когда Хоцума умрет?
Лишь для одной ослепительной вспышки,
Лишь ради нескольких звёздных мгновений
Мы будем плыть друг другу навстречу
Сквозь бесконечность и океаны забвения.
- Хоцума, надо поговорить.
Цукумо стоит на пороге его комнаты. Сейчас полдень, но Рендзе валяется в кровати – преследующая тело слабость вызывает сонливость.
- Давай, - равнодушно бросает юноша и садится, предоставляя место другу.
Серые волосы Цукумо напоминают легкий тополиный пух – такой же светлый, мягкий и невесомый. На лице у парня вечно было какое-то отрешенно-радостное выражение, нередко вводившее в заблуждение врагов, думающих, что это просто мечтательный мальчишка.
- Ты уверен, что решил все правильно?
- Да что ты вообще об этом знаешь?! – взрывается Хоцума, но тут же замолкает, завидев тень тоски на лице Цукумо.
Тот долго ничего не говорит, погруженный в свои мысли, а Рендзе, раздосадованный тем, что обидел друга, больше думает о том, как бы сгладить неловкость.
- Как раз об этом я и знаю больше всего, - в голосе парня звучит горечь, и Хоцума ощущает, как совесть грызет его за дурацкие сказанные слова. – Я ведь знаю, что чувствует каждый из вас в любой момент своей жизни, пока вы находитесь рядом. Ты думаешь, что это легко?
Рендзе качает головой, но Цукумо лишь усмехается и продолжает:
- Знаешь, когда Юки погибла, я думал, что сойду с ума – настолько мне было хреново. В душе у Луки царил полный бардак – боль, страдание, ненависть к себе, злость, скорбь… Я даже не знал, сумею ли выжить. Точно так же происходит и с другими. У каждого свои проблемы, но почему-то никто не думает о том, что мне от этого не лучше. Я переживаю чувства каждого, как свои.
Парень перестает говорить, отрешенно глядя куда-то в стену. Молчит и Хоцума, не зная, что сказать – дар эмпата позволяет слышать эмоции других на довольно большом расстоянии, и это очень полезно для стражей. Только никто не думает, каково приходится при этом Цукумо.
- Я должен обмануть его, Цукумо.
Юноша молча смотрит на Рендзе, и в глазах у него отражается боль и скорбь. Им не нужно слов, чтобы понять друг друга – эмпат прекрасно знает, что на сердце у Хоцумы.
- Он придет к тебе, я знаю. Пожалуйста, солги ему, умоляю тебя. Скажи, что в душе у меня все по-прежнему и нет признаков… смерти. Его видения могут быть ложными, поэтому прошу тебя, Цукумо, скрой от него правду. Если он будет знать, то оградит меня от битв, а это лишь превратит меня в раздавленную амебу.
Речь Хоцумы прерывается, глаза лихорадочно блестят, пальцы комкают одеяло, губы закушены. Цукумо еле слышно вздыхает и кладет ему руку на плечо.
- Я сделаю так, как ты просишь. Только не пожалей об этом, когда будет слишком поздно…
Странствуя между мирами,
Ты хранишь в себе память
О каждом моём воплощении.
И в назначенный час
Мы узнаем друг друга
По первому прикосновению,
Где бы ты ни был,
Кем бы ты ни был.
Ночь наполняет комнату запахом свежести – за окном тихо падает снег, и тонкие белые звездочки залетают в раскрытое окно. Хоцума сидит на подоконнике, завернувшись в тонкое одеяло, и смотрит, как парк постепенно укрывается плотным сверкающим ковром.
Дверь распахивается практически бесшумно, и занавеска вздувается, подхватываемая порывом шаловливого ветерка. Парень не оборачивается посмотреть на гостя и чуть вздрагивает, когда пальцы касаются плеч и их жар чувствуется даже через одеяло.
- Тебе надо отдыхать, Хоцума…
- Я слышал, Такаширо вновь придумал нам задание? – Рендзе резко прерывает реплику напарника, но упорно не поворачивается лицом к Шусею.
Врать, глядя в глаза, всегда тяжелее.
- Да. Он отправляет меня разобраться Дюра, что объявились рядом с городом.
Хоцума медленно выдыхает, надеясь не взорваться. Так хочется развернуться и со всей дури врезать кулаком в это лицо, разбить тонкие губы, чтобы теплая алая кровь побежала по подбородку!
Может быть, тогда Шусей поймет, что он еще живой.
- Я иду с тобой.
- Нет.
Короткое слово взрезает воздух, словно кнутом, и Хоцума, будто ужаленный, резко вскакивает с подоконника и кричит, захлебываясь от негодования:
- Я живой, Шусей! Я не умер и не собираюсь! Я всего-то лишь покашлял, да тело ломило, но все уже прошло, понимаешь? Я просто простудился на том задании, и это не дает тебе права бросить меня здесь и уйти одному! Что я буду делать, если ты погибнешь?
Усуи скрещивает руки на груди и спокойно возражает:
- И не думай, что я поверю тебе. Я видел, что ты не просто заболел. Тем более, что Цукумо без труда ответит мне, что в душе у тебя страх и боль. Ты боишься того, что случится с тобой, Хоцума.
Рендзе пытается отдышаться, и взгляд его обжигает Шусея злостью. И не потому, что напарник раскрыл его ложь – она надежно замаскирована – а потому, что каждое его слово бьет точно в цель, словно серебряная пуля в сердце.
И он действительно умирает. И боится смерти, потому что каждая смерть – это новое возрождение и очередной шанс не встретить, не узнать, не столкнуться с ним случайно на темной улице или за соседними столиками кафе.
Не полюбить снова, будто в первый раз, потому что воспоминания дымкой маячат за гранью, не давая понять, и появляются лишь тогда, когда два серебряных кольца впервые касаются друг друга.
Хоцума выдыхает и вновь отворачивается к окну. В груди что-то давит, щемит, и он чувствует себя так, будто кислорода в комнате не осталось совсем, и последние его крохи давным-давно израсходованы.
- Не уходи.
Руки гладят волосы, губы касаются щеки, и Рендзе отвечает ему, потому что отчетливо понимает – ему осталось совсем недолго, может быть, всего одна-единственная эта ночь. И он будет дураком, если не воспользуется последним шансом побыть вдвоем.
Поцелуи непривычно нежные, такие, от которых что-то переворачивается в животе и кажется, будто сердце понемногу оплывает, тает, как свеча, от тепла и терпкой ноты грусти – это все последнее.
Горечь разлита в воздухе, словно неуловимый аромат падающего снега, и занавеска бросает причудливые тени на стены, но двоим, что забывают себя на кровати, нет до этого дела. В стороне осталась томительная нежность, заставляющая стонать и выгибаться, когда всего кажется слишком мало, все кажется таким медленным. Страсть, дикая, обжигающая собой так, что тело горит и кажется, будто одно-единственное движение – и оно вспыхнет, как спичка, мгновенно оборачиваясь пеплом. Ворвавшийся в комнату ветер холодит разгоряченную спину Хоцумы, и он целует своего напарника, друга… любимого?
Дыхание отрывистое, неровное, и у него трясутся руки, а еще Рендзе закрывает глаза, не в силах смотреть на Шусея, лежащего под ним. Глаза не могут лгать – если он посмотрит, если не отведет взгляда – он пропал, он погиб, потому что Усуи, который знает его сотни лет, может по малейшему движению ресниц, по скорбным огонькам в глазах понять, что происходит на самом деле.
Страсть переплетается с нежностью, и от горячей любви болью опаляет душу, словно раз за разом напоминая: смотри, Хоцума, запоминай, пока можешь. Запомни, как пальцы царапают спину, как тяжело он дышит. Сохрани в памяти его стоны и вскрики, не забывай отблеска светло-зеленых глаз, которые укрыты пеленой тумана. Запомни отблеск серебряного кольца и лунный луч, запутавшийся в волосах, обжигающий жар страсти и как он кричит твое имя, когда перед глазами взрываются яркие солнца:
- Хоцума!
Только бы не разминуться, не заблудиться
В круговороте смертей и рождений.
И в назначенный час вспомним друг друга
По первому прикосновению.
Здесь холодно. Хоцума дрожит под ледяными ладонями ветра, и огонь, который течет в его жилах вместе с кровью, отчаянно требует солнца, тепла и жара. А посреди морозного снежного поля нет ни солнечных лучей, что наполняют Рендзе силой, ни хотя бы маленькой искорки, дарующей пламя жизни.
Шусей рядом, и Хоцума не видит, но знает его там, знает, что он не предаст и не обманет, не покинет в момент, когда на грани миров окажутся их жизни.
Дюра здесь, и большие цветные фигуры мечутся во мраке, не решаясь атаковать – на что способна пара стражей Звелт, они прекрасно помнят. Ветер шевелит волосы, бросает пригоршни снега за шиворот, злобно воет, словно призывая поскорее начать, будто желая увидеть, как алая кровь людей прольется на сверкающее белое полотно.
Демоны бросаются вперед, и в ладони Хоцумы возникает огненный меч – знакомый до последнего излома смертоносного лезвия, на котором нет ни единой зазубрины. Иногда Рендзе кажется, что он мог бы сражаться с закрытыми глазами – единство его души, души Шусея и их мечей позволило бы им и это.
Пламя обжигающим дыханием опаляет призрачный белый снег, и дюра, взвыв, отскакивают назад. Хоцума взмахивает клинком, очерчивая полукруг, и жадная до крови и смерти сила с удовольствием бросается вперед гудящим огнем, выжигая все вокруг. Демонов не становится меньше, и Рендзе отскакивает от чьих-то длинных изогнутых когтей, зная, что Шусей прикроет его. Они встают спиной к спине, и он ощущает тепло тела напарника, знает, каким будет его следующий удар.
Где-то рядом горят тонкие беззащитные побеги вереска, и Хоцуме кажется, что он слышит, как стонут в пламени умирающие листья. Вереск похож на него самого – он жил, цвел и почти заснул к зиме, когда безжалостная сила стража мгновенно обрушилась на него, чтобы обратить в пепел.
Как это похоже на его жизнь.
- Сзади, Хоцума!
Он не успевает обернуться, и зубы демона чертят по его ноге глубокие рваные царапины, а огонь тут же обращает в цветное стекло большое отвратительное тело дюра. Боль гудящей стрелой поднимается вверх по ноге, теплая кровь уродливыми пятнами каплет на снег, и Хоцума падает на колени, стискивая зубы, простирая в сторону врагов меч.
- Именем вереска назови меня,
Не родиться мне в стонах огня,
Не вернуться мне с битвы живым,
Значит, в ад не уйду я один!
Дикий крик оглашает поле, и пламя взрывается огненными цветами, и демоны падают, рассыпаясь осколками, а Шусей добивает их мечами. Голова раскалывается пополам, сознание качается, будто лодка на сильных волнах, и кажется, будто осталось совсем чуть-чуть – и наступит мир.
Стиснуть зубы, не шататься, стоя на холодном снегу, держаться, пока выпущенная на свободу сила сжигает все вокруг. И не закрывать глаз, впитывая знакомые черты лица, так, чтобы впитались в душу.
Потому что через десятки – а может быть, сотни лет – ему нужно будет вспомнить того, кого любил больше жизни.
Пахнет дымом и мертвым, сгоревшим вереском, и Хоцума обессиленно заваливается в снег. В теле слабость, голова кружится, и он прекрасно понимает – это не из-за пустяковой раны, которую нанес ему демон.
Просто пришло время уйти.
Шусей облегченно вздыхает и вытирает со лба жирную черную полосу дыма и гари:
- Справились. Осталось только вернуться в Тасогарэ, а там отметим, да, Хоцума? Хоцума?..
Он поворачивается и замирает, глядя, как на земле корчится Рендзе. Словно во сне подходит ближе и падает в снег рядом с ним. Глаза его расширяются в понимании, когда Усуи не видит ран и до него доходит, что случилось.
- Ты солгал мне.
Хоцума находит в себе силы усмехнуться, но закашливается и кое-как выговаривает:
- Я не мог медленно помирать дома. Прости, Шусей.
Больше они не говорят ничего, и Шусей, сжимая руку напарника, смотрит, как капля за каплей исчезает жизнь в теле Хоцумы. Им нет нужды обливаться слезами и признаваться в любви, целоваться в последний раз или просить не забывать в следующей жизни.
Все, что нужно, было сказано до этого дня, и от того, что они еще раз повторят это, ничего не изменится.
- Позови меня, ладно? Именем вереска…
Время придёт, и мы снова откроем
Книгу на самой последней странице.
И эпилог станет новым прологом,
И мы уйдём, чтобы вновь повториться.
Новый Год не выйдет. Тоскливо, одиноко и до надоедливости грустно – эти чувства не покидают его вот уже которую зиму. Он может лететь на крыльях каждую новую весну, но стоит выпасть первому снегу, как крылья словно обрезают, и он, не в силах остановиться, падает в пропасть тоски.
Он покидает опустевший дом и идет на улицу, где в каждом дворе понаставлены нарядные зеленые елки, издевательски подмигивающие ему разноцветными фонариками. Друзья разбрелись по квартирам напиваться и гулять до утра, а Рендзе душно в домах и хочется свободы, вольного ветра и… цветущего вереска посреди снежных пустошей.
Хоцума бредет в какой-то сквер, где в центре установлена высокая ель, возле которой гуляет народ. На маленькой лавочке на окраине, скрытой от посторонних взглядов парой деревьев, никого нет, и парень опускается на холодную деревяшку, спрятав руки в карманах куртки.
С неба медленно сыпет маленький снежок, который падает на ресницы и тает, оставляя за собой лишь капли. Серебряное кольцо с иероглифами холодит пальцы – оно было у Хоцумы, сколько он себя помнит. Откуда, кто подарил, почему там вырезано его имя – никто не знает, даже родители. Просто в один день оно будто само по себе появилось на пальце, и Рендзе никогда его не снимал.
До него доносятся крики подвыпивших счастливых людей, и он морщится, отчаянно жалея, что не может вот так же веселиться. Рядом с ним в пакете стоит начатая бутылка виски – не порадоваться, так хоть забыться, унять черную дыру где-то в груди, что не дает спокойно жить.
Под чьими-то ногами тихо скрипит снег, но Хоцума не обращает на это внимания и делает большой глоток виски, чуть скривившись от непривычки.
- Не против, если я присяду?
Напротив него стоит невысокий парень с длинными русыми волосами и тонкой фигурой. На шее небрежно замотан белый шарф, концы которого свисают на серую куртку. Джинсы снизу намокли и потемнели – явно не один час бродит по улице.
Рендзе делает какой-то неопределенный жест руками, не особо возражая, и парень опускается на скамейку рядом. Они долго молчат, Хоцума про себя считает снежинки, попавшие на нос – пока что десять.
- Откуда у тебя это кольцо?
Незнакомец кивает на руку, и Рендзе, отчего-то раздражившись, поддергивает рукав, пряча замерзшую ладонь.
- Само по себе взялось, - алкоголь развязывает язык, и Хоцума сам не думает, что несет этому парню. – Я его не покупал, родители тоже, мне его не дарили, оно не принадлежало моей семье. Просто словно в один день само на пальце очутилось – и я его не снимаю.
В голове чуть шумит – бутылка опустошена почти на половину, но Рендзе чувствует себя на удивление пьяным, словно компания заставила наконец мозг расслабится.
Парень в ответ чуть хмыкает и достает из кармана пачку сигарет. Хоцума некоторое время раздумывает, но потом все-таки протягивает ему виски:
- Будешь?
- Да, спасибо.
Рендзе ставит бутылку на заметенную снегом лавку и шарит в карманах в поисках сигарет. Незнакомец прикуривает и отхлебывает виски, поморщившись, но все же сделав еще пару глотков.
- Черт, у тебя нет зажигалки? Свою дома забыл…
Парень в ответ легко щелкает колесиком, но ветер задувает крошечным огонек пламени, и Хоцума отбирает у него зажигалку:
- Я сам.
Но и у него ничего не получается. Словно издеваясь, тонкое пламя трепещет, почти мгновенно затухая.
Хоцума подносит зажигалку к сигарете и чиркает колесиком, и в этом момент теплые ладони обхватывают его руки, не давая ветру колебать огонек.
Пальцев касается холодный металл. Прикурив, Хоцума медленно поднимает взгляд, чувствуя, как почему-то быстрее колотится сердце. Незнакомец не выпускает его рук, и глаза у него шальные, почти пьяные, а еще в них есть что-то очень знакомое.
- Именем вереска позови меня, - одними губами шепчет Хоцума, словно боясь разбить невесомый хрупкий момент истины.
Кольцо на пальце нагревается и становится почти обжигающим, но Хоцуме нет до этого дела. Сигаретный дым попадает в глаза, но он не отводит взгляда, смотрит, заново восстанавливая знакомые черты лица.
Забытая сигарета, зашипев, гаснет в холодном снегу, когда Хоцума осторожно, будто боясь сделать больно, обнимает того, кого так давно ждал:
- Шусей…
- Я же знал, что смогу найти тебя.
Два кольца ловят лунные лучи, слышатся крики гуляющего народа, а двоим, целующимся на лавке, нет дела до остального мира.
Ведь их мир – это они сами.
|
