Название: Громче, чем гром. Тише, чем тишина. Автор: Toss Фандом: фильм "Легион" Бета: Pepero Персонажи: Михаил, Габриэль, Одри и Ко Жанр: Ангст, Джен, Психология, Songfic Рейтинг: G Размер: Миди Содержание: своеобразное продолжение событий, показанных в самом фильме Статус: завершен Дисклеймеры: Пишется не ради извлечения прибыли, права на использованных персонажей принадлежат Скотту Стюарту Размещение: Только с разрешения автора
Текст фанфика:
Bullet for My Valentine – Intro
Ночь у Габриеля выдалась тихая. Но как бы обманчиво безмолвной ни была равнина, скрывавшая псов и одержимых, небо своим безмолвием страшило больше. Габриель знал, что свинцовые, полные грома и огня тучи над его головой лишь ждут момента, чтобы опрокинуть на землю плотный ливень с молниями. Далеко на горизонте слабо вспыхивали зарницы, равнина тревожно гудела отголосками раскатов. Габриель никогда не любил грозу. Не любил сырость и холод, от которых все золотистые перила и стены на Небесах покрывались седой изморозью, превращая его покои в подобие ледяного склепа. Больше всего на свете он любил ясное летнее небо утром, когда на голубом холсте сочный шафрановый цвет сменялся на ослепительный золотой.
Первые ледяные капли неприятно обожгли кожу, Габриель вздрогнул и решил найти себе укрытие. Мокнуть ему не хотелось совершенно.
*
Габриель почти смирился с тем, что он, похоже, таскается за людьми, как бродячая собака. Как иначе тогда объяснить, что он снова пришел к лагерю, пока искал сухое место? Он промок насквозь, не осталось ни одной клетки на коже, которую бы не обжег проклятый дождь.
Часовые, обтянутые грубыми брезентовыми плащами, жались к разгромленным стенам и сквернословили. Они испугались подошедшего Габриеля, но беспрепятственно пропустили в лагерь, пусть и послали ему в спину «сукин сын». Архангел молча встал под низковатый карниз пустующего трейлера. Было холодно.
Мимо пробежала тонкая сгорбленная фигурка с широким капюшоном, натянутым на голову, сделав пару шагов, остановилась и спросила голосом Одри:
- Габриель?
Архангел чуть посторонился, давая место дрожащей девушке, на автомате убирая крылья как можно дальше за спину. Армейская привычка – ранить своего соседа в строю, даже случайно, было непростительно.
- Мы решили перекочевать. Стало слишком опасно, а Скоттсдейл богат оружием. Переговоры прошли успешно, они ждут нас завтра. Черт, холодно-то как…
Сухой выстрел прошил шум ливня. Раздалось улюлюканье – значит, кто-то попал в цель.
- Что ты тут делаешь в такую погоду?
- Почему ты так много болтаешь?
Одри тут же уставилась на него с широко раскрытыми глазами. В глубине черных сейчас радужек трепетали силуэты тухнущих факелов. Интересно, отражаются ли сейчас такие блики в его собственных глазах?
- Отвлекает от холода, знаешь ли. Минутку…
Одри потянула на себя неподдающуюся доску, которой был заколочен трейлер. Мокрые и одеревеневшие руки не слушались и скользили по древесине.
- Помоги.
Архангел поднажал, доска поддалась, они юркнули в суховатый, пыльный воздух заброшенного жилища. Теплее не стало, но противная сырость осталась позади затворенной двери. Одри сняла свою промокшую куртку и села на продавленное кресло, Габриель остался у входа, через дыры от пуль следя за тем, как вспыхивает небо разветвленными иглами.
- Почему ты все время здесь, на земле? Почему не летишь домой?
Габриель бросил прямой и долгий взгляд на девчонку. Она его раздражала, но архангелу хотелось видеть и слушать ее, и он сам не понимал, как столь противоречивые желания могут сосуществовать в нем. Небо оглушительно загрохотало, трейлер завибрировал от низких раскатов, Габриель снова посмотрел на слепые черные тучи.
- У меня нет дома.
- У меня теперь тоже, - не унималась Одри. – Но, как я поняла, дом по большей части не место и вещи, а люди, к которым тебе хотелось бы возвращаться…
- Тем более, у меня нет дома.
- Поэтому ты снуешь между двумя мирами, как неприкаянный призрак?
Габриель окончательно оторвал взгляд от тяжелых, влажных небес. Отойдя от двери, он прислонился к столу, задев какую-то безделушку. Игрушечная собака задвигала головой вверх-вниз, стеклянные глаза с черными горошинами зрачков жутковато поблескивали в вязком полумраке. Одри не без труда зажгла керосиновую лампу. Неровный свет осветил убогий интерьер. Собачка оказалась бежевого цвета, Габриель брезгливо отвернулся от игрушки, так напоминавшей райского пса.
Везде чужой. На Земле и на Небесах, ни в одном из миров архангел не был спокоен. Раньше для него один мир был грешным, диким, непонятным, другой – совершенным, выточенным, вечным. Теперь же все едва ли не перевернулось с ног на голову. И да, пожалуй, Габриель - призрак, почти беспомощный, почти похороненный, лишь фантом былого себя. Ему вдруг захотелось сказать это Одри, он повернулся к ней, но девчонка уже спала, свернувшись калачиком, с левой руки свисал тонкий кожаный браслетик с тусклым серебряным крестиком, явно чужим.
*
Утром было еще холоднее, чем ночью. Железная дверь трейлера заиндевела, и пальцы неприятно липли к мерзлой двери.
Люди вовсю работали в лагере, и Габриель, стоя в тени трейлера, наблюдал за ними. Такие разные, какие они все-таки? В основном хорошие, добрые, наивные, как дети, или все же жестокие, алчные и эгоистичные? Габриель попытался подумать как его брат, но ничего не вышло. И не выйдет. Приоритеты, мнение, принципы, тараканы Михаила никогда не будут Габриелю понятны. Они разные, совершенно разные, даже внешне – хорошо сложенный, изящный Михаил и грубоватый, мощный Габриель. Архангел отошел от трейлера, вставая на небольшое естественное возвышение посреди лагеря. Он смотрел на людей, суетящихся, бережно перекладывающих свои вещи, к которым были привязаны больше, нежели друг к другу, переругивающихся, грызущихся между собой, как гиены; бросающих на мало-мальски хорошеньких девушек и женщин жирные, похотливые взгляды, и так же не понимал, почему Михаил их защищает. Эти люди потеряли все, почему они до сих пор так сильно цепляются за жизнь? Так силен инстинкт выживания?
- Посторонись, верзила!
Крыло несильно задело краем переносимого шкафа. Потный старичок поставил ношу на землю, смахнул пот со лба засаленной кепкой и пропищал обломленным, сухим голосом:
- Чой ты встал тута, сынок? Вот уж лучше…
Старик выглядел неагрессивным, он прислонился плечом к шкафу, болтая о чем-то своем. Габриель следил за потрескавшимися губами, скрывавшими отсутствие зубов, и по привычке не слушал, лишь ухватывая случайные обрывки.
- Вооот. А старуха-та моя померла два дня назад, стерва, а все говорила, что меня переживет, тьфу-у-у!..
Чернокожий худощавый мальчуган, помогавший старику переносить мебель, с нескрываемым любопытством рассматривал архангела, в больших и блестящих его глазах вспыхивали неподдельные огоньки восхищения, и Габриелю было непривычно видеть в человеческих глазах такое, он привык к тому, что обычно в глубине зрачков у людей всегда отражались ненависть, страх и жажда наживы.
Краем глаза он заметил знакомую фигуру неподалеку. Джип Хансон вылупился на него с непередаваемым удивлением, нижняя губа по-детски отъехала вниз, обнажая край нижних зубов, придавая парню глуповатый вид. Потом он опомнился и слегка кивнул Габриелю. Архангел отвернулся. Не хватало еще ему возни с подопечными Михаила.
Старик подтолкнул мальчишку, они снова подняли свой груз и ушли, старик все продолжал что-то рассказывать себе под нос, а мальчуган беспрерывно оглядывался на архангела. Нет, то, что они любопытны – этого не отнять. Людей хочется препарировать, как лягушек, но не для того, чтобы узнать, из чего состоят эти существа и как устроен их организм, - Габриель это хорошо знал по долгу службы - а для того, чтобы понять их. Вскрытие черепа тут не поможет, это лишь обнажит мозг, а не внутренние процессы, соответственно, препарирование скальпелем тут бесполезно, нужно что-то иное, более деликатное, но в то же время очень острое и крепкое. Поэтому сколько не стой тут, их не понять. Наблюдение здесь – лишь пустая трата времени, нужно бы взглянуть на все с иной точки зрения. Сколько Габриель тут стоял? Второй час? Третий? Полдня? А люди все сновали и сновали, перетаскивая вещи, наталкиваясь друг на друга, напоминая архангелу суетливый муравейник перед наводнением – на поверхности ты видишь лишь то, что позволено увидеть сверху, а где-то глубоко внутри под землей идет, течет своим чередом что-то неизведанное, незнакомое, кладут повороты сильные и глубокие течения. Их учили, что нужно пробовать думать, смотреть, ощущать, слушать, осязать, как противник. А смог бы Габриель стать человеком? Архангел прислушался к себе и, к своему собственному удивлению, не уловил ни одной панической мысли. Неужели он так пресытился Небесами? Заразился вирусом от Михаила?
Он уловил тонкий пульс благодати. Габриель безошибочно повернул голову в нужную сторону, сталкиваясь со взглядом брата.
- …Дом - это не место, но люди, к которым тебе хочется возвращаться…
Архангел вздрогнул. Нет, это глупая мысль, странная мысль, недопустимая мысль, что Габриель возвращается в лагерь людей потому, что здесь можно найти родного брата.
*
Габриель уже вышел за пределы лагеря, как его нагнала Одри.
- Пообедай со мной.
Архангел на мгновение растерялся, едва не запнулся, резко остановившись. Даже так, утвердительно, почти в приказном порядке, не просьба, не робкое приглашение, а именно «пообедай со мной».
- Я не нуждаюсь в вашей пище.
И снова двинулся вперед, испытывая что-то похожее на досаду. Грязь неприятно чавкала под ногами.
- Тогда составь компанию.
Габриель остановился и внимательно посмотрел на Одри. Она его не боится, почему? Рядом с ним она кажется такой хрупкой – можно сломать одной рукой, навсегда оборвав ее жизнь.
- Нет.
Еще сорок с лишним шагов вперед, отдаляясь от лагеря все дальше, слушая сбивчивый топоток за спиной. Боль, как всегда, накинулась неожиданно. Вызов жег сильнее, казалось, что глаза практически вылезают из орбит, а сердце стучит не в груди, а в ушах, оглушая, вызывая тошноту. Он даже не заметил, как упал на влажную мякоть земли. В такие моменты Габриелю становилось действительно страшно. Он почти верил в свою смерть, уже вечную, когда голову хотелось оторвать собственными руками, а сердце трещало по швам, грозя разорваться надвое от перегруза. Исчезало все, оставляя одну только боль и один только вопрос «Почему?».
Вызов прекратился слишком неожиданно и быстро. Слишком, чтобы Габриель поверил в то, что его оставили в покое, скорее, наоборот, это настораживало и предупреждало о наихудших последствиях. Если сейчас архангел ошибается, то он ни черта не знает о повадках Небес. Мысли путались. Хотелось остаться совершенно одному на краю какой-нибудь скалы, обогретой солнцем. Слепота, вызванная шоком, спала с глаз, слух постепенно возвращался. Над ним склонилась девчонка, что-то говорила, спутанные волосы лезли Габриелю в лицо. Он осторожно поднялся, чувствуя, как дрожат колени. Найти бы сухое место, рухнуть и зализать раны, но идти в лагерь не хотелось. Впереди мрачно высился знакомый обрыв, и архангел, поскальзываясь в грязи, теряя равновесие, направился к нему.
*
Девчонка шла за ним. Пару раз Габриель пытался обернуться и грозно на нее посмотреть, однако, по всей видимости, получалось плохо, поскольку Одри все так же упрямо следовала за архангелом. Знакомая злость бурлила где-то в солнечном сплетении. Он устал и хотел тишины. Правда. Хотел спокойствия не только для себя, но и для всех. Была бы возможность, сунул бы в задницу весь этот апокалипсис и постапокалипсис, но пока его небеса рушились, он закрывал глаза и надеялся на то, что черные осколки никого не заденут.
В укромной нише на втором подъеме остался клочок сухой земли, туда и уселся Габриель, переводя дух от боли, оставшейся во всем теле после вызова. Одри устроилась рядом, раскрыла маленький рюкзачок, который все это время, оказывается, тащила за спиной, и достала оттуда что-то маленькое в железной баночке.
- Это курица. Консервированная. Гадость в обычные времена, но сейчас просто королевский завтрак. Черный хлеб и немного джема. А тут, в термосе, чай. Надеюсь, он не слишком остыл.
Габриель подумал и все же протянул руку, выуживая из баночки кусочек странного розоватого мяса. На вкус оно оказалось горьковатым и вяжущим. Раньше он никогда не пробовал человеческую еду. Даже воду не пил. Джем оказался более приятным на вкус, пусть и выглядел склизко, дрожа на кусочке хлеба. Одри робко улыбалась, с шумом отхлебывая чай.
Это было странно. Странно вот так сидеть совсем рядом с человеком во время его трапезы, ловя взглядом каждое движение. Одри ела аккуратно, совсем понемногу отщипывая от курицы и от хлеба, беззвучно глотая. Насытившись, она убрала все в рюкзак и уселась совсем рядом, задевая локтем руку архангела.
- Почему у тебя случаются эти… приступы?
- Наказание.
- За непослушание? Меня отец раньше пытался бить ремнем, но духу не хватало и мало помогало. А однажды я вовсе пригрозила им заявлением в органы опеки, и они махнули на меня рукой, – Одри подтянула колени и положила на них подбородок. – Тебе страшно?
- Нет.
- А мне всегда было страшно ждать очередной выволочки. Не само наказание, не сами нотации, а именно ожидание выматывало до пустоты внутри. За этот промежуток времени накручиваешь столько лишнего…
Габриель задумался – боялся ли он? Нет, определенно нет. Он злился.
*
Сырая земля начала сохнуть, когда Габриель почувствовал вспышки благодати где-то вдалеке. Сначала он не поверил себе и своему чутью, ведь ни одна из бьющихся сторон не обладала аурой одержимых. Но не испытал ни досады, ни желания немедленно полететь туда. Слабость не желала покидать его, поэтому в этот раз никаких побоищ, бунтов, мятежей, просто немного тишины и дыхания дремлющего рядом человека.
Несколько часов его благодать кололо тонкими огненными иглами, и когда все прекратилось, Габриель понял, что выиграла не сторона мятежников. Он не знал, хорошо это или плохо. Боль возвратилась тут же, словно только и ждала окончания далекого боя, выворачивая архангела наизнанку. Крылья жестко процарапали борозду в каменной стене, от звука проснулась Одри. Боль стала совершенно нестерпимой, Габриель рухнул на землю. Голову раздирало в лоскуты, и архангел понял, что все, это предел. Это последний вызов. Свет стал красным, в ушах зазвенело, сквозь шум Габриель слышал испуганные вскрики девушки. Нет, он не хотел возвращаться на Небеса. Не сейчас, когда он только-только готов принять и понять людей.
Выход был только один.
- Помоги мне, - прохрипел Габриель, с трудом переворачиваясь на бок, непослушными, ватными руками доставая короткий клинок. Где Михаил, когда он так нужен? Одри упала на колени перед ним, архангел осознал, что от болевых конвульсий может случайно поранить ее крыльями. – Нож…
Тошнота одуряющей волной прошлась по всему телу. Габриель мог поклясться, что почти уже слышал гневный глас Создателя у себя в голове.
- Отрезай… Крылья, ну же!!
Сквозь слезы, проступившие от боли, архангел увидел, как застыла девчонка. Злость пробрала его, на краткое мгновение заглушая даже боль.
- Живо! Или отрезай, или убью…
Одри вскинулась, словно получила пощечину, ярко блеснул нож под сумраком темного неба, взмах и…
Другая боль, совсем другая, раздирающая от макушки по всей спине и до затылка, словно Габриелю вынимали скелет через шею. Жаром опалил нимб, сжимая горло, выкачивая из легких жалкие остатки воздуха, по торсу прошла жаркая волна и… все прошло.
Габриель застыл, совершенно не чувствуя тела. Дышалось тяжело, как будто в горле застрял сухой песок. Уши заложило, на несколько секунд архангел оказался заперт внутри собственного тела, не слыша, не ощущая, не чувствуя и не видя ничего. Потом промелькнуло искаженное лицо Михаила, и сознание окончательно затянула липкая, как паутина, темнота.
*
По ране на спине словно прошлись наждаком, и Габриель, застонав, очнулся. Он лежал на животе на матрасе, пахнувшим пылью, приглушенный свет был приятен для чувствительных глаз.
- Тише, я уже закончил, – в голосе Михаила слышалась явная досада и злость. Габриель даже чуть улыбнулся – такого не было давно, в последний раз брат обрабатывал его раны после Обучения, когда в день выпуска они гоняли купидонов по Золотому Саду, стараясь отщипнуть из их мягких, шелковистых крылышек перышко «на счастье». Глупая забава, но как они были счастливы, даже когда неуклюжий еще Габриель скатился по склону, ободрав правую половину лица, и сердито сопящий Михаил аккуратно чистил ранки раствором.
Отодвинулась тяжелая штора, впустив яркий закатный свет. Они в военной палатке?
- Я принесла антисептик.
- Поставь рядом со мной.
Габриель разглядел заплаканную Одри. Видимо, разговор с Михаилом дался ей тяжело, однако брат поверил человеку. Как всегда.
- О чем вы думали? – Михаил опустил мокрую ткань на спину Габриелю. Прохлада была чертовски приятной. – Оба могли погибнуть. Одно дело, когда ангел сам себя лишает крыльев, и совсем другое, когда человек. Это грех, Одри, грех страшный и непростительный.
- Оставь, Михаил. Для меня это был единственный выход, - Габриель закашлялся, в горле было сухо.
- Прекрасно знаешь, что не единственный, - отрезал брат. – Просто самый легкий?
- Выйди, - Габриель мазнул холодным взглядом по девчонке, та мгновенно подобралась и юркнула за штору.
- Господи, о чем ты только думал…
- Прекрати, - начал злиться Габриель. – Что случилось – то случилось. Не пришьешь же ты мне обратно крылья?
Он не видел лица Михаила, но мог поклясться, что брат сейчас недовольно поджимает губы. Это был самый первый нормальный их разговор со дня возвращения на Небеса, и уже нес в себе зачатки недовольства и агрессии. Видимо, Михаил тоже об этом подумал, поскольку замолчал, а не продолжил, по своему обыкновению, читать лекцию «что хорошо, а что плохо».
- Почему ты до сих пор здесь? Тебе нужно лететь к другим.
- Он еще спрашивает, - фыркнул Михаил и излишне резко потянул нить, которой зашивал рану.
Воцарилась тишина. Откуда-то доносились негромкие голоса и шелестел ветер.
- Ты сейчас в Скоттсдейл. Никто не будет болтать о том, что ты был архангелом.
- Теперь я скучный человек со скучной историей?
- Именно.
- Чувствуешь иронию?
Михаил не ответил. Клацнули ножницы, холодный бинт, пропитанный антисептиком, приятно защипал рану. Габриель поднялся и сел на высокой кушетке, свесив ноги. Доспехи пропали, на нем были обыкновенные человеческие брюки, почти новые, очевидно, из-за того, что такого размера, как Габриель, в живых людей почти не осталось. По всей видимости, вопреки всем негласным правилам, выжили не сильнейшие, выжили маленькие и ушлые.
Он спустил ступни на пол и покачнулся. Было странным делать шаги без обычного веса за спиной, Габриель заново учился ходить – без стальных и тяжелых крыльев, без привычной сжимающей горло стали, без страха перед возможным наказанием за неповиновение. Он теперь был освобожден от всего того, что связывало его многие века узкими удавками, и пока не понимал, нравится ли ему это или нет. Возможно, он в ближайшем будущем сотню раз проклянет себя за этот выбор, но теперь уже ничего не поделать, так толку плакать о разлитом молоке? Габриель прошелся по палатке, зарываясь пальцами ног в длинный ворс тонкого ковра. Михаил украдкой наблюдал за ним, он чувствовал его взгляд – осторожный, но цепкий. Натянув на себя кофту с воротником-стойкой, Габриель уселся на скамью, явно утащенную с какого-нибудь городского парка, стараясь не прислониться ненароком ранами к жесткой резной спинке.
Всю жизнь он остерегался людей, даже украдкой презирал их, а теперь стал одним из них. В голове забилась маленькая острая мысль – а не к этому ли все и шло? Неужели Отец захотел, чтобы Его Сын посмотрел на мир глазами не архангела, а человека? Зачем? Если уж в целях профилактики гордыни, то стоило бы согнать всех архангелов. Или это все же самостоятельный выбор самого Габриеля, и Отец на Небесах в не меньшем удивлении, нежели сам архангел?
Михаил вздохнул и присел рядом. Крылья царапнули обивку.
- Что ты будешь делать дальше?
- Я не собираюсь умереть как один из них. И Отец прекрасно это знает. Спроси его, Михаил, он этого добивался?
Михаил поднялся и поманил брата за собой наружу. Габриель так и не обулся, ноги закололо мелкими песчинками, едва он ступил на слегка влажную, подсушенную вечерним солнцем землю. Он чувствовал холод сквозь едва прогретый песок, но не спешил обуться. Эта холодная сущность земного мира еще не раз и не два будет давать о себе знать. Брат бросил быстрый взгляд на горизонт – розоватое марево потухало и затягивалось сумеречным киселем.
- Я приду за тобой, Габриель.
- Я дождусь.
Наступала теплая ночь. Визжали собаки, но где-то совсем за окраиной, и вой их перебивали мягкие голоса засыпающего лагеря.
Сейчас Габриель видел и ощущал многое. Словно только сейчас смог увидеть все полностью, только сейчас мог вдохнуть весь воздух земли, только сейчас мог почувствовать силу вечернего ветра. Солнце уходило, расправив свой красный сочный шлейф теплого вечера, и ничего, что он одного цвета с кровью. Приятная желтизна заливала равнину, падая на мокроватый песок. И все равно, что она одного цвета с завистью. Небо набирало бархатную черноту, развертывая созвездия, и какая разница, что цветом она как душная похоть с блеском монет? И зеленоватый мох на остывших камнях, совсем как цвет боли в глазах Михаила…
Я незнакома с фандомом, но обязательно посмотрю фильм - ваш фик меня заинтересовал. И очень понравился. Стальные крылья ангелов, боль вызова, агонизирующий мир... образы такие яркие и зримые, что становится страшно. Ярко и живо описаны метания и Габриэля, и Михаила - у каждого из них свой сильный характер, своя боль, и в то же время чувствуется их братская связь. Сочувствую Михаилу, которому, похоже, предстоит в одиночку поднимать из руин два недобитых мира. Как говорится, инициатива наказуема... Очень сильно и запоминающимся описан последний эпизод, когда Габриэль, вместе с крыльями лишившись и душившей его злости, наконец-то видит и чувствует свободно. И - о! Так редко встречаются яркие дженовые работы, что уже за одно это я вас люблю как автора)))) Спасибо за прекрасную работу, и с нетерпением жду ещё ваши произведения.
о, благодарю за отзыв) да, фильм мне прямо-таки запал в душу, можно сказать. "Легион" полон недомолвок и утаек, позволяющих каждому подумать о продолжении, о дальнейших событиях, выходя немного за рамки кинофильма. еще раз спасибо)
. Не любил сырость и холод, от которых все золотистые перила и стены на Небесах покрывались седой изморозью, превращая его покои в подобие ледяного склепа, больше всего на свете он любил ясное летнее небо утром, когда на голубом холсте сочный шафрановый цвет сменялся на ослепительный золотой. Предложение слишком длинное и тяжеловесное вышло. Лучше бы разбить не два, поставив точку вместо запятой на выделенном отрезке.
...бродит за людьми, как бродячая собака. Бродит - бродячая. Лучше заменить. Можно на "таскается за людьми, как бродячая собака".
...ранить своего соседа в строю, даже случайно, было непростительным. Непростительно.
...осязать как противник. Запятая пропущена.
В голове забилась маленькая, острая мысль... Запятая лишняя.
Солнце уходило, расправив свой красный, сочный шлейф теплого вечера... И тут тоже.
Что ж, я предполагал подобное. Но только начиная читать эту часть, раньше и не думал. Так что вам определённый плюс за замечательную интригу автор.
Персонажи всё же восхитительны. Как живые - с ярким характерами, необычные, честные. Более чем отлично прописаны.
С фендомом я не знакома, но для этого фика мне было и не нужно - история понятна и так. Она логична, раскрывающая непростую историю ангела, ставшего человеком. Все его ломки, метания, страхи... И понятно, что ангелы всё же похожи на людей - они могут быть слабыми, могут предать небеса, сломаться.
Осталось приятное послевкусие. И интересно, что же станет с Габирелем после. И с Одри, Михаилом, остальными персонажами.
Описания как всегда на уровне, диалоги тоже. Ошибок мало. Фик крайне хорош.
*___* Вам спасибо за полные, качественные комментарии! Подчистила текст, порой удивляясь тому, как могли не заметить я и моя бета очевидные ошибки и повторы, а уж про слова-паразиты теперь точно не забуду. Их черный список уже висит над моим столиком, угрожающе краснея цветом маркера. Огромная Вам благодарность за вычитку работы)
