 Фанфик «Скажи, что ты меня любишь | Глава 17»
Шапка фанфика:
Название: Скажи, что ты меня любишь
Автор: Oxy
Фандом: Мир Гарри Поттера
Персонажи/ Пейринг: Драко Малфой/Гермиона Грейнджер
Жанр: драма
Предупреждение: ООС, нецензурная лексика
Тип/Вид: гет
Рейтинг: NC-17
Размер: макси
Содержание: Предать друзей, единомышленников, кровь. И всё это - ради неё. Шестой курс Хогвартса.
Статус: в процессе
Дисклеймеры: Ни на что не претендую
Размещение: Только с разрешения автора
От автора: Полностью учитывается шестая книга, хотя кое-какие отступления от канона имеются. Начальные главы в стадии редактирования, будут перезаливаться чуть позже.
Текст фанфика:
— Зачем ты надо мной издеваешься? Зачем говоришь такие слова? — горячо зашептал Драко, подтянув девушку еще ближе к себе, до боли стискивая в объятиях.
— Ты мне нужен, — коротко вздохнув, произнесла Гермиона и откинула голову назад, больно ударившись затылком о стену. Она чувствовала его горячие руки на своем теле и влажные поцелуи, которых с каждой секундой становилось мало. Запястье уже начало неметь, сдавливаемое крепкими пальцами и прижимаемое к шероховатой стене его рукой.
— Чувствуешь? — медленно протянул он, касаясь губами её уха.
Драко аккуратно разжал пальцы, тут же переплетя их с пальцами Гермионы, осторожно поглаживая кожу. Она заглянула в его кажущиеся темными в свете луны глаза и сама, чуть привстав на носочки, коснулась губ парня своими. Он ответил сразу же, подавшись вперед, рвано втягивая носом прохладный, обволакивающий их воздух. Мантия гриффиндорки уже почти сползла с плеч, а в вырезе рубашки, небрежно расстегнутой твердой рукой, неровно вздымалась грудь, местами чуть влажноватая от поцелуев.
— Чувствуешь? — повторил он, оторвавшись от Гермионы и тяжело переводя дыхание.
Он прижался к ней сильнее, так, что серебряная пряжка ремня больно врезалась ей в живот даже сквозь слой одежды.
Гермиона молчала. Она крепко вцепилась в его пальцы, каждую секунду ожидая в страхе, что он отпихнет её, оставит одну в этом мрачном коридоре, унизив и высмеяв за сей безумный, неконтролируемый порыв. Приятная дрожь, не переставая, накатывала все новыми и новыми волнами, окуная с головой в этот опасный омут вопреки всем переживаниям. Губы Малфоя, его влажный язык, напряженная плоть, давящая так же больно, как и пряжка ремня, шепот, от которого темнело в глазах — все это пугало и, в то же время, манило своей сладкой, неконтролируемой силой, которой она так жаждала.
— Ты сама в этом виновата, — с укоризной шептал Малфой, зная, что она чувствует его возбуждение, ощущает, как дрожат его пальцы, и видит, как лихорадочно поблескивают его глаза в сером лунном свете.
Из её груди снова вырвался чуть слышный стон, когда Драко провел языком по её губам и коснулся руками бедер, забираясь под юбку.
— В чем я виновата? Малфой… мы не должны…
— Да! Давай, противься этому. У тебя все равно ничего не выйдет, и ты теперь знаешь, что ты моя. Скажи это снова! Скажи, что я тебе нужен.
— Я… — несмело начала Гермиона и коснулась воротника его рубашки.
— Ты даже говорить нормально не можешь. Уверен, что Маклагген не смог бы завести тебя так же сильно, как я.
Гермиона уже начала задыхаться, но, снова обхватив Малфоя за плечи, наклонила голову и прижалась носом к его голой шее, до боли в легких втягивая в себя его запах. Манящий, терпкий, чуть-чуть разбавленный едва уловимыми, сладковатыми нотками пота, в котором почти невесомо растворялись яркие свежие брызги какого-то неизвестного ей парфюма.
— Что ты со мной сделал?
Она чуть отпрянула и опять прикоснулась к его губам, окончательно сметая все грани и позволяя горячему мужскому языку вдоволь властвовать над ней, как заблагорассудится.
— Замолчи! — он сильнее стиснул ее руку. — Ты моя.
Драко и Гермиона стояли в этом темном, пустынном коридоре, изо всех сил прижимаясь телами, лаская друг друга так неистово, что кровь начинала закипать в их жилах. Жадные, влажные, быстрые поцелуи, руки, касающиеся возбужденного тела и взволнованный горячий бред, слетающий с припухших губ, превращались в сладкую пытку желанием, разгорающимся с каждой секундой. Диким, ненормальным, но восхитительным настолько, что на все остальное было уже наплевать.
— Я не могу. Не могу. Так не должно быть… — Гермиона снова судорожно выдохнула, почувствовав, что Малфой чуть задел пальцами грудь, проводя руками по её телу.
— Не надо лишних слов. Об этом никто не узнает. Просто скажи это снова.
Она молчала, прикрыв веки в истоме. Их носы соприкасались, дыхание смешивалось, а губы, снова накрыли друг друга, сливаясь в ненасытном поцелуе.
— Прикоснись ко мне, — шепнул ей Драко, с трудом остановив поцелуй.
Он стоял, все еще прижимаясь к ней, близко-близко смотря в её удивленные глаза, слегка подернутые пеленой. Он слышал, как её сердце громко билось рядом с его, в таком же ненормальном, бешеном ритме, а дыхание — неровное, тяжелое – с головой выдавало желание. Чуть приоткрытые, припухшие влажные губы сомкнулись, когда Гермиона сглотнула, сжав в кулаке воротник его и без того мятой рубашки.
Драко нежно провел рукой по девичьей щеке, яркий румянец на которой был виден даже при скудном лунном свете, льющемся сквозь маленькое окошко под самым потолком. Невесомо дотронувшись большим пальцем до ее нижней губы и почувствовав, как Гермиона снова затрепетала, Малфой придвинулся к ней ближе и едва ощутимо коснулся её лица своим носом, будто успокаивая.
Мягко прильнув властными губами к её устам, он осторожно провел по нежнейшей коже кончиком языка, как всегда делал, настойчиво раздвигая их, углубляясь дальше. Гермиона снова подалась ему навстречу и, стараясь не думать о его последних словах, просто наслаждалась этими прикосновениями, манящими и затягивающими в пропасть. Её губы бесконечно медленно приоткрывались под его натиском, и вот она вновь ощутила, как кончик языка Драко играет с ней, дразнит, раззадоривает сверх всякой меры, лишая сил и воли.
— Прошу тебя, прикоснись! — шепнул он, нехотя отрываясь от манящих губ, чтобы перевести дыхание и накрыть их снова, ощущая её тепло, её ласки и её трепет, передающийся ему. Всё сильнее хотелось трогать её язык своим, обводить его круговым движением и углублять поцелуй еще больше. Кровь бешено застучала в висках, лоб покрылся испариной, но уже не от жара, вызванного высокой температурой, не от волнения, заставлявшего руки подрагивать, а кожу — покрываться едва заметными нервными красными пятнами, а от возбуждения. Болезненного, давящего, мучительного… Драко сжал холодные пальцы Гермионы в своей ладони, не размыкая губ. Теперь они целовались медленно, словно пробуя друг друга на вкус, неторопливо прикасаясь губами, лаская языки друг друга.
— Почувствуй меня, — по-прежнему удерживая её ладонь в своей, он заставил Гермиону положить руку на ремень, настойчиво подталкивая ниже, жаждая этого откровенного прикосновения.
Гермиона лишь вздрогнула, широко распахнув глаза, когда рука коснулась возбужденного члена. Малфой хотел её, она знала. Хотел так же сильно, как и она хотела его. До черных точек перед глазами, до нехватки кислорода в легких, до тяжелого обморока. Проведя по нему рукой еще немного, Гермиона услышала низкий, негромкий стон парня, который порывисто прижался к ней еще сильнее, зажимая маленькую ладошку между своей плотью и её телом, ощутила, как он двинул языком у неё во рту, углубляя поцелуй настолько, насколько это было возможно. Глаза Драко были закрыты, лоб, с налипшими на него спутанными, чуть влажноватыми прядками длинной челки, казался напряженным. Одним грубым движением сбросив мантию с плеч с Гермионы, он ухватился рукой за воротничок её форменной рубашки и, потянув вниз, обнажил грудь. В последний раз проведя языком по подрагивающим губам, он судорожно втянул в себя воздух и, зажмурив глаза от острого наслаждения, коснулся невесомым поцелуем кожи груди. Толкнувшись бедрами, он сильнее уперся членом в её ладошку, что-то глухо пробормотав, борясь с очередным унизительным для него стоном, скользнул дрожащей, словно от холода, рукой по бедру девушки, и, коснувшись пальцами впадинки под коленкой, приподнял её ногу, крепко прижав к своему телу.
— Я хочу тебя. Ты слышишь, Грейнджер? Хочу тебя, — Драко все еще упирался в её ладонь, а в его голосе явственно слышались всхлипы. Внизу у него уже все скрутило так, что становилось больно. Узкие брюки и жесткий ремень давили настолько сильно, что хлещущее через край возбуждение казалось невыносимой мукой.
— Малфой… — только и смогла произнести Гермиона, когда до неё в полной мере дошла суть всего происходящего. Она снова почувствовала, как он стиснул её руку в своей, в то время как другой ощутила очередной толчок узких юношеских бедер.
— Хочу, — он выдохнул ей в ухо, и Гермиона вдруг почувствовала, как от этого хрипловатого, нетерпеливого шепота очередная стайка мурашек заторопилась вниз, по спине, обдавая всё тело странным возбуждающим теплом.
Крепкие пальцы больно стиснули ногу, да так, что Гермиона была уверена — под коленкой останутся синяки. Рука занемела под давящей плотью, дыхание рвалось в клочья, и когда Малфой провел дрожащими пальцами по её бедру, а потом чуть сместился, метнувшись к ремню, у неё уже не осталось никаких сомнений в его намерениях.
— Нет! — к онемевшим пальцам немедленно прилила кровь, в кончиках сразу же почувствовалось болезненное покалывание. Гермиона сжалась, стыдливо прижав обе руки к груди, с ужасом наблюдая за Малфоем.
Упершись одной рукой в стену, Малфой, не сводя с неё обезумевшего взгляда, принялся расстегивать ремень, слишком долго возясь с пряжкой.
— Что ты…
— То, что ты хотела, — руки парня, дрожащие от возбуждения, не слушались. Малфой раздраженно сплюнул и начал действовать двумя руками, не разрывая с Гермионой зрительного контакта.
Она стояла, не смея пошевелиться, смотря то на его руки, нервно пытающиеся справится с ремнем и молнией на брюках, то — в его глаза, и с каждой секундой все больше корила себя за то, что поддалась его ласкам, вместо того чтобы убежать, ударить его или проклясть.
— Ты не посмеешь, — Гермиону словно с головой окунули в Черное озеро. Малфой собирался сделать с ней что-то ужасное, прямо в этом темном, холодном коридоре. Дыхание остановилось, разгоряченная кожа вмиг стала холодной, и липкий пот выступил на лбу и на шее, мерзкими едкими капельками стекая по коже.
— Ты же сама меня хотела? — он придвинулся к ней и, в попытке успокоить, прикоснулся губами к её шее. — Все хорошо. Не надо меня бояться.
Малфой снова прижался к ней всем телом, почувствовав, как Гермиона задрожала, увидев её огромные глаза — даже в пелене тусклого лунного света они выглядели испуганными.
— Ты теперь моя, Грейнджер, — он нежно коснулся её губ и прислонился своим лбом к её. — А я должен буду потом спрыгнуть с Астрономической башни, иначе…
— Если я так противна тебе, зачем все это?
Малфой прикрыл веки и сморщил нос, когда снова вжался болезненно пульсирующей плотью в её тело. Одежда, по-прежнему, вызывала не слишком приятные ощущения, хотя он и успел слегка ослабить давление, избавившись от ремня.
Блейз был прав, когда в полупьяном бреду чиркал ему ту самую записку. Кривые строчки, наспех написанные нетвердой рукой, тогда вызвали лишь злость, отрицание и отчаянную борьбу с собой и с собственными ощущениями. Мучительное, накрывающее с головой желание оправдаться перед самим собой и этой запретной тягой, безнадежно подступало все ближе. Это уже был не просто интерес, желание продемонстрировать свое превосходство и увидеть страх на дне её глубоких глаз. То, что происходило между ними сейчас, не поддавалось совершенно никакому объяснению и походило, скорее, на какую-то сумасшедшую неконтролируемую потребность. До боли в сердце хотелось ощущать её кожу под своими пальцами, слышать её неровное дыхание, наслаждаться запахом волос, тонуть в её чуть слышных, но таких желанных стонах, видеть, как она отвечает на ласки, как податливо прижимается к его возбужденному телу и исступленно ищет его губы, дрожа от новых, слишком откровенных прикосновений. Мысли о предательстве свой чистой, словно родниковая вода, крови, моментально отходили на второй план, стоило лишь почувствовать её губы и представить, как густая, красная, слишком грязная для волшебницы жидкость течет в её нежной ручке. Осознание того, что сейчас в его объятиях Грейнджер — гриффиндорка до мозга костей, что она стонет, уткнувшись носом в его шею, вызывало бурю эмоций, зарождающихся где-то в районе солнечного сплетения.
Нежная, гордая, желанная, совершенно невозможная Грейнджер! Захотелось сжать её еще сильнее, лишь бы она заткнулась и не испортила всего, лишив его этого сладкого, запретного удовольствия, запаха своей грязной крови и горячего дыхания. Слова были сейчас не нужны, все его существо жаждало только этих перекрывающих кислород ощущений, грозящих вот-вот привести к обмороку. Снова.
— Молчи, — Малфой стиснул её в своих объятиях и потянулся к ней губами.
— Это не правильно.
— Это правильно! Черт бы тебя побрал! — Малфой дернулся, словно через его тело прошел ток. Он медленно провел кончиками пальцев по её шее. — Ты сама этого хотела, разве не так? — разозлившись вконец, он только тряхнул волосами, изо всех сил придавив Гермиону к стене так, что она снова застонала, на этот раз уже от боли.
Голова закружилась от нахлынувшей злости и болезненного возбуждения. Малфой медленно тронул её губы своими, легким поцелуем коснулся щеки и спустился к шее, чувствуя, как Грейнджер начинает потряхивать. Она молчала, прикрыв глаза, мысленно проклиная весь этот вечер, и, в особенности, Кормака, из-за которого ей пришлось остаться в кабине у профессора. Чувства, в которых девушка до сих пор не могла разобраться, теперь предали её, выплеснувшись наружу так стремительно… так бурно, точно огненный поток.
—Уходи, — вдруг тихо промолвил он, в последний раз скользнув взглядом по её лицу.
Нервно отстранившись от неё, Драко повернулся к ней спиной, заломив руки и сплюнув на пол.
— Малфой? — Гермиона зажмурилась и машинально дотронулась рукой до щеки, к которой секунду назад прикасались его горячие губы.
— Уходи! — он повернулся к ней в пол-оборота, обвел диким голодным взглядом её фигуру. — Ты что, совсем ни хрена не понимаешь?
Его руки дрогнули, когда он смахнул со лба челку и, снова отвернувшись от неё, стыдливо пряча возбуждение, принялся возиться с ремнем, застегивая пряжку.
— Я сказал, убирайся к черту, Грейнджер!
— Я не хотела, я… Малфой, послушай, все это ошибка, я не знаю, как так произошло, ты ведь сам… Ты ведь…
— Ты сказала, что хочешь меня. Ты нормальная, Грейнджер? — прислонившись спиной к стене, он присел, сложив локти на коленях. — Хочешь, чтобы я отымел тебя прямо здесь, в этом грязном, занюханном коридоре, когда где-то по близости бродят Филч или Снейп? А, может, и сам Святой Поттер? Ты этого добивалась? — Малфой сидел подле неё, кидаясь ругательствами, его руки подрагивали, хотя он пытался скрыть это, комкая край своей рубашки. — Ты даже не соображаешь, что делаешь со мной... А знаешь, каково это? — он поднял к ней лицо, и в тусклом свете луны его глаза казались почти черными, полными ярости и злобы. — Ты ведь мне даже не нравишься. Я презираю в тебе все, понимаешь? Я знаю, что ты целовала Маклаггена. Ты так же к нему прижималась? Говорила те же слова? — Малфой усмехнулся. — А что тебя связывает с Забини? Вы ведь не просто так сменили пароль. Боялись, что я помешаю вашим любовным играм?
— Малфой, ты жалок, — шепнула Гермиона, зажмуривая веки до белых кругов перед глазами. — Да я лучше сама спрыгну с Астрономической башни или наложу на себя Обливиэйт, чем мне будут сниться в кошмарах твои слюнявые губы! Ты можешь сколько угодно оскорблять меня, но это ничего не изменит. Я прекрасно знаю, какой ты гнилой внутри. Ты никогда не перестанешь быть для меня мерзким, отвратительным слизеринцем!
— Но это не мешает тебе хотеть меня, — медленно приподнявшись, он одернул рубашку, поморщившись от неприятных ощущений в паху.
На этот раз он попал в точку. Правдивые слова больно кольнули где-то в груди, вызывая странный неприятный трепет. Гермиона поспешно накинула на плечи сдернутую Малфоем мантию и заправила за ухо волосы, окончательно растрепавшиеся под его нетерпеливой рукой, стараясь выкинуть из головы все мысли.
— Ты никогда не изменишься, — бросила она напоследок и, чуть задев Малфоя плечом, прошла мимо него.
— Даже ты уже изменилась, не говоря обо мне, — пробормотал он и отвернулся, уже не видя, как Гермиона поспешно поднимает палочку, книги, после чего быстрым шагом направляется к лестницам.
***
— Я даже не буду спрашивать, что произошло, — произнес Блейз, когда на пороге их гостиной показалась Гермиона, бледная, растрепанная, с книгами под мышкой и крепко зажатой в руке палочкой. Скинув учебники на диван, она стянула с себя мантию и кинула её рядом.
— От тебя за милю несет его запахом, — Блейз покачал головой и продолжил раскладывать на столе какие-то карточки.
— Помочь? — одними губами пробормотала Гермиона, устраиваясь рядом с Забини и невидящим взглядом смотря на стол.
Забини внимательно поглядел на неё и присел к ней поближе.
— Что он с тобой сделал?
— Кто? — Гермиона сжалась в комочек, на глазах выступили слезинки, маленькими хрусталиками прячась в густых ресницах.
— Он обидел тебя? Снова?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Маклагген ведь ушел вместе с тобой, а я осталась у профессора.
— Да причем тут этот верзила? Я говорю о Малфое! Когда я выходил, то видел его в соседнем коридоре. Ну зачем ты осталась? Не могла уйти с Лонгботтомом или с рыжей? Они бы и близко не подпустили к тебе этого горе-вратаря.
— Я не знаю. Я хотела выиграть время, убедиться, что Кормак не будет меня поджидать. Но я и предположить не могла, что натолкнусь на… на него.
— Плохо дело, — протянул Блейз, скользнув взглядом по груди Гермионы. Рубашка, по-прежнему, была распахнута слишком широко, и на нежной коже отчетливо виднелись красноватые пятна, оставленные страстными поцелуями.
— Он ревнует. Он думает, что у нас с тобой что-то есть. Блейз, что мне делать? Мне больше не у кого попросить совета. Я даже не могу рассказать обо всем Гарри, не говоря уже о Роне, — залепетала она, обхватив себя руками. — Не могу представить, что будет, если они узнают.
— Знаю, что он ревнует, — проговорил Блейз и почему-то отодвинулся от неё, отвернувшись в другую сторону. — Хорошо хоть он не догадался, что это я кинул в него Оглушающим, иначе ему бы конкретно сорвало крышу. Гермиона? — её имя так необычно и заботливо слетело в его губ, что она вздрогнула. Забини и раньше звал её по имени, хоть и редко; в последнее время стал держаться с ней, более-менее, приемлемо, хотя и не показывал этого на публике. — Неужели ты и вправду что-то чувствуешь к нему? Это же Малфой, он тебе совсем не пара, он просто воспользуется тобой, если уже не воспользовался.
Гермиона вздрогнула от его слов и посмотрела на своего однокурсника таким взглядом, что тот изумленно свел брови, тут же захлопнув рот.
— Тебе какое дело? — взорвалась она. — Я просто хочу, чтобы все это закончилось, чтобы твой Малфой поскорее отправился в ад, хочу, чтобы его не было! Понимаешь? Мне осточертели эти бесконечные разговоры о нем. Я его ненавижу, он враг моих друзей, а, значит, и мой враг! Я для него всего лишь грязнокровка, пустое место, ничтожество! Мне противно одно только упоминание о нем. Его отец — Пожиратель Смерти. Даже профессор Слизнорт побрезговал этим чистокровным до мозга костей аристократом, зная о подвигах Люциуса Малфоя.
— После того как Люциуса посадили в Азкабан, Драко очень изменился, и отношение к нему в школе — соответствующее. Очень многие боятся его, но есть и такие, которые презирают. Я не говорю о твоем Гарри и Уизли. Кое-кто теперь пользуется положением семьи Драко напропалую. Ему и так тяжело, а тут еще ты. Честно, до сих пор не могу понять его, но что бы он там не говорил, его ревность видна невооруженным глазом, особенно, когда он начинает нести сущий бред касательно тебя и меня. Ты, вообще, в курсе, что Флинт ищет ему замену? Малфой выбил Флинту зуб, когда тот что-то ляпнул про его семью. Времена меняются.
— Ищет нового ловца? Они подрались из-за этого? Не может быть! — Гермиона нахмурилась, сосредоточенно прокручивая в голове все, что узнала от Блейза.
Положение Малфоев резко ухудшилось, когда главу семьи посадили в Азкабан. Люциус был в числе тех, кто этим летом напал на Отдел Тайн во главе с Волдемортом. Кое-кому удалось сбежать, но большинство Пожирателей теперь сидели в клетках, проклиная своего ненормального хозяина и черную уродливую Метку на руке — знак принадлежности к тёмной стороне. Нарцисса Малфой потеряла кормильца и защитника семьи, Драко — отца, а Хогвартс — довольно щедрого попечителя.
Гарри, совершенно уверенный в том, что Драко также носил Метку на левом предплечье, не забывал упомянуть об этом при каждом удобном случае. Постоянно косился на него, следил за действиями Малфоя-младшего и скептически приподнимал бровь, когда Рон и Гермиона просили друга расслабиться и перестать подозревать слизеринца во всех смертных грехах.
— Хорёк слишком трусоват для этой роли, старик! Да этот придурок обделается еще до того, как Сам-Знаешь-Кто подойдет к нему на достаточно близкое расстояние, чтобы пометить его, словно барашка в своем паршивом стаде! — смеялся Рон, когда Гарри в очередной раз высказывал свои предположения.
— Гарри, он еще совсем ребенок, а Лорд далеко не глуп и не станет доверять ему, — вторила Гермиона, после чего Гарри тяжело вздыхал, украдкой запихивал за пазуху мантию-невидимку и отправлялся либо побродить по коридорам школы, либо навестить Плаксу Миртл в её тихом маленьком туалете.
Забини часто говорил о каких-то проблемах Драко, связывающих его друга по рукам и ногам. Гермиона даже предположить не могла, что за этим кроется, пока не сложила все факты в голове, словно по цепочке. Она совершенно не знала, из-за чего произошла та самая драка в слизеринской раздевалке для квиддича, что послужило тому причиной, и каковы были её последствия. Неужели Маркус Флинт из-за каких-то убеждений и гордости лишится своего ловца? Даже Гарри не раз говорил о том, что Малфой превосходно играет, держится на метле с такой легкостью и грацией, что любой бы позавидовал, но единственное чего ему недостает для победы — чуть-чуть веры в себя. Слишком много злости и одержимости тут идут лишь во вред.
— Нельзя недооценить своих соперников, а Малфой — сильнейший из них, по сравнению с ловцами Равенкло и Хаффлпаффа, — на полном серьезе говорил Гарри, проводя тренировки со своей командой.
Гермиона снова задумалась. Потеря престижнейшего места в команде — места ловца — для любого стало бы ударом. Гарри всегда уделял намного больше времени квиддичу, нежели заданиям по Трансфигурации, Защите и прочим важным наукам. Его глаза всегда загорались ярким живым огоньком, когда Золотой мальчик, закинув на плечо свою неизменную «Молнию», спешил на поле, норовя обогнать Рона, подшучивая над Кэти Белл или Демельзой Робинс, весело смеясь вместе с загонщиками и охотниками, лишь чуть смущенно поглядывая на свою несбыточную мечту — Джиневру Уизли.
Малфой же вел себя совершенно иначе, как, впрочем, вся слизеринская команда, когда они выходили на поле. Впереди всех, не спеша, вышагивал их капитан — Маркус Флинт, по обе стороны от него — охотники. Чуть поодаль шел вратарь, холодно приветствуя взмахом руки свой факультет, и, наконец — загонщики и Малфой, небрежно держащий в руках метлу. У всех у них были угрюмые лица, нахмуренные брови и слишком напыщенные движения. Все это, как им казалось, придавало команде больше уверенности и было способно запугать гриффиндорцев, стоящих напротив с широкими улыбками на приветливых лицам.
— Это правда, — ответил Блейз и продолжил раскладывать карточки с рецептами. — Флинта всегда бесило то, что Поттер каждый раз обыгрывает наш факультет. Удачное стечение обстоятельств. Люциус уже ничего не сможет сделать, потому Флинт и не побоялся вышвырнуть Драко. Да тот сам виноват. Ударить своего капитана? Нет, это уже переходит все границы.
— Он рассказал тебе, зачем это сделал? — с болью в голосе спросила Гермиона, беспомощно обхватив себя руками и легонько покачиваясь из стороны в сторону.
— Кребб рассказал мне. Флинт что-то ляпнул про отца Драко, а тот не сдержался и хорошенько приложился кулаком к его морде, после чего грохнулся в обморок. Эта простуда совсем его доконала, да и нервы, наверняка, сдают потихоньку.
— Да что же это такое с ним происходит?
— Вчера я снова пытался с ним поговорить, но он просто посоветовал мне катиться ко всем соплохвостам. Кажется, нашей, так называемой, дружбе пришел конец.
Гермиона откинулась на спинку дивана и потерла ладонью лоб. Она вспомнила, что Колин Криви говорил о том, что планирует написать небольшую статью для школьной газеты об инциденте в слизеринской раздевалке, приложив к ней несколько фотографий. На минуту ей даже стало жаль Малфоя, и она представила, как обрадуются гриффиндорцы, прочитав об этом в маленькой газетенке, как возмутятся слизеринцы, и как отреагирует сам Драко. Рон с Гарри, наверняка, даже захотят устроить по этому поводу небольшой сабантуй, радуясь тому, что больше не увидят на поле своего давнего врага.
— Не забивай себе голову ненужной информацией. Я вижу, как ты мучаешься, но это надо прекратить, пока еще не поздно. Сама понимаешь, чем это… мм, может обернуться, и все такое.
Блейз сложил рецепты, рассортированные по порядку, известному только ему одному, в коробку и отлевитировал её в шкаф.
— Я спать. Завтра первым уроком Зелья. Ты тоже иди. Не забыла? Сегодня дежурят семикурсники, так что мы можем лечь пораньше, и завтра у нас будет гораздо больше времени на все остальные дела.
Гермиона ничего не ответила и тоже пошла к себе. Живоглот спал на её кровати, удобно пристроив большую рыжую голову на подушке. Камин не горел, и было немного прохладно, даже холодно, но Гермиона, совсем не обращая на это внимания, стянула с себя мантию, юбку, рубашку и прошла в ванную. Осторожно заглянув в огромное зеркало, она содрогнулась. На шее и кое-где на груди были видны засосы, оставленные его губами. Волосы растрепаны, а глаза были чуть влажноваты, отчего казались еще более глубокими. Она провела кончиками пальцев по коже, прикидывая, каким заклинанием лучше убрать следы. Одинокая слезинка снова скатилась по бледной щеке, и горький ком подступил к горлу. Воспоминания снова атаковали с новой силой. Она вспомнила, как он прижимал её к себе, как остро чувствовалось в сыром воздухе желание — его желание и её, их обоих. Эта жажда быть ближе к человеку, которого по правилам, вообще, надо было обходить стороной и не испытывать к нему ничего, кроме ненависти и омерзения, убивала её. Она же сама целовала его, желала опять почувствовать вкус его губ на своих губах, вдохнуть его запах, обнимать до головокружения и хотеть еще большего, не боясь, что правда выплывет наружу. Ей уже не было страшно, не теперь, когда Гермиона поняла, что Малфой чувствует к ней то же самое, до безумия хочет обладать ею, наступив на горло своей чистокровности, которой всегда кичился. Их тянуло друг к другу настолько сильно, что все остальное уже отходило на второй план, сметая все убеждения, все принципы и понятия.
Гермиона тронула маленькое розовое пятно на шее, и в голове пронеслись слова Малфоя: «Ты моя»… После того, как он обронил эту неосторожную фразу про Башню, словно оправдываясь перед самим собой, прося прощения у своей, будь она проклята, чистой крови, внутри все как будто оборвалось, выплескиваясь знакомой злобой к нему. Такому желанному и опасному… её врагу. Она корила себя за те неосторожные слова, оброненные в порыве страсти, когда желание окончательно затопило разум, а тело пронзила сладкая дрожь от новых, далеко не невинных прикосновений. Она касалась его там. Гермиона видела, как он хотел, горел желанием, изнывал, умолял прикоснуться к нему, почувствовать, как его мучает вожделение. И снова видела, как он борется с собой, но постепенно начинает терять контроль. Теперь почему-то было даже страшно представить себе, что могло произойти там, в темном коридоре, если бы не тот самый, мельком проскользнувший намек о том, что они слишком разные. Эти слова, слава Мерлину, мгновенно отрезвили её, и она уже не слушала всего того, что Малфой говорил позже, старалась не замечать, как он бесился, когда она сказала «нет», после чего снова начал искать причину во всем обвинить её, а самому выйти чистым из этого грязного омута.
Гермиона снова вытерла со щеки слезу и встала под ледяной душ, старясь забыть Малфоя, его губы и свой неуемный порыв.
***
— Давай, убирайся! Поганая маггла! Я сам наложу на себя Обливиэйт, лишь бы забыть твою рожу!
Драко спускался по меняющим направление лестницам, совершенно не соображая, куда идет. Он уже ушел на значительное от Больничного крыла, расстояние и, остановившись возле одной из стен, присел на корточки, проклиная этот вечер. Злоба, прямо-таки, душила, беря за горло, выплескиваясь ругательствами и бессвязными бормотаниями.
— Гадина! Какая же ты гадина, Грейнджер! — он закрыл руками лицо, запрокинув голову, мучаясь от подступавших смешанных чувств. В паху все сдавило, словно свинцом, от неудовлетворенного желания, а в голове то и дело всплывал её образ, и эхом отдавались тихие стоны. Он почти потерял контроль над собой и над своим телом, когда она так сильно прижималась к нему, доверчиво целовала в губы и пугливо касалась всего того, чего, Малфой был уверен, никогда прежде не трогала. Таким невинным был этот жест, когда Гермиона, положив свою руку на его ремень, спускалась пальчиками вниз, по ткани, уверенно и легко подталкиваемая его ладонью. Она боялась, ей было страшно. Он точно знал, видел, как распахнулись её глаза, и губы чуть дрогнули, когда к ней пришло осознание происходящего. И как она насторожилась, увидев, что он судорожно освобождается от ремня. Но ведь она сама этого хотела, пусть безотчетно, но хотела. Слова сами собой слетели с языка, и Малфой окончательно потерял разум, практически обнажая перед этой маленькой грязнокровкой все свои чувства и желания. Он выдал себя с головой еще тогда, когда сам подскочил к ней, прижавшись губами, бормоча что-то невразумительное, отчего и сама Грейнджер не посчитала нужным сдерживаться и кинулась в его объятия. Он уже был готов, хотел просто почувствовать её по-настоящему, и чтобы она ощущала его в себе, доверчиво прижимаясь к нему и чуть всхлипывая, совсем по-детски, уткнувшись в его шею, обхватив ногами за талию и сжимая в кулачке воротник его рубашки. Слишком хотел…
— Что ты со мной сделала, Грейнджер? — мысли снова побежали кругом, а воображение живо нарисовало в голове картину, от которой кровь горячо прилила к низу живота.
Сдавив двумя пальцами переносицу, Малфой попытался отогнать от себя это видение, подумать о чем-нибудь ужасном, лишь бы оно отступило. Он на секунду представил, как дерется с Маклаггеном. Сам, не пользуясь услугами своих верных «шестерок» — Кребба и Гойла. Из-за неё. Как из разбитой губы гриффиндорца начинает течь кровь, и он пошатывается. И тут подбегает она, бросается к чертову вратарю и обнимает его за слишком широкие плечи, плачет, заглядывая в его водянистые глаза, сцеловывает с его разбитых губ горячую кровь, а потом оборачивается, смотрит на него, Драко, направляет палочку ему прямо в грудь и тихо шепчет: «Ступефай».
— Эй, ты! Чего расселся? — раздался позади Малфоя чей-то сильный голос.
Парень обернулся и тотчас же вскочил на ноги. Голос принадлежал какому-то неизвестному высокому мужчине, нарисованному на огромном портрете, на который Драко только что облокачивался спиной. Незнакомец стоял, уверенно приподняв острый подбородок, и Драко в мутном свете факела разглядел рыжие волнистые волосы мужчины, свободно спадающие на плечи сзади, а спереди, по бокам от висков — две тонкие пряди, заплетенные в косы. Незнакомец обладал типично нордической внешностью: слегка розоватое, как будто с мороза, лицо, серые глаза и достаточно широкие мощные плечи. Мужчина был одет в богатую одежду, украшенную россыпью драгоценных камней, а плечи его укрывала короткая теплая мантия из какого-то серого меха.
Драко неловко оттянул рубашку и стал к человеку боком, боясь опозориться.
— С кем имею честь? — лениво спросил он, радуясь, что этот рыжий отвлек его от ненужных мыслей.
— Тебя отвергла женщина? Она унизила тебя? Пустяки, друг мой! — высокий мужчина подмигнул Драко и пальцами пригладил густую бороду.
— Тебе какое дело? Ты даже не назвал своего имени! — Малфой отвернулся.
— Помягче, я не желаю тебе зла, напротив, хочу помочь. Да, зови меня просто — Ярл Северный. Волшебник с северных земель. Известен тем, что всю свою жизнь посвятил изучению драконов и их языку.
— У драконов есть свой язык? — Драко скептически приподнял бровь и сделал вид, что ему это совершенно неинтересно.
— Дракон — животное магическое, загадочное и, конечно же, у всех драконов есть свой собственный язык, который, к твоему сведению, не так-то просто выучить. — Ярл Северный снова подмигнул Малфою и поправил свою роскошную мантию.
— Значит, загадочное? Что ж, Ярл Северный, мне пора. Счастливо оставаться, — бросил Малфой и поспешил в восточное крыло, пытаясь как можно скорее избавиться от надоедливого собеседника.
— Дракон не любит играть ни по чьим правилам. Он слишком горд для этого, но, в то же время, очень раним, — задумчиво продолжал рыжий Ярл, мимоходом наблюдая за тем, как Малфой оборачивается.
— И что же? — уже с интересом спросил он, наперед зная ответ.
— Раним, но хитер, и его не так-то просто приручить. Подумай над этим, возможно, иногда стоит присмотреться к магическим существам и сделать для себя определенные выводы. Чуть-чуть изворотливости, мой друг, и ты почувствуешь себя королем в сложившейся ситуации. Хм… Куда я подевал свою палочку?
Ярл Северный оглянулся, в поисках своей волшебной палочки, приподнимая полы длинных одежд. Малфой, скривив губы, сделал шаг назад и, развернувшись, пошел прочь.
— Тоже мне, нашелся учитель! Я сам разберусь, как мне поступать!
***
— Не думал, что так скоро увижу его поганую рожу! — выплюнул Рон, толкнув Гарри плечом.
Гарри оставил свой учебник и посмотрел в сторону слизеринского стола. Малфой сидел за столом своего факультета, как ни в чем не бывало, вяло ковыряя в тарелке вилкой.
— Когда его выписали, ты не знаешь, Гермиона? Ты же живешь с его другом, — обратился Гарри к подруге и тоже с неприязнью посмотрел на Малфоя.
— Что? — она приподняла голову, но тот час же поспешила отвернуться, опасаясь встретиться с Малфоем взглядами. Как только Гермиона спустилась в Большой зал и увидела там его, её саму словно хорошенько тряхнуло. Что ж, кажется, он окончательно выздоровел, и мадам Помфри разрешила ему снова посещать уроки. — Я не знаю. Мне все равно.
— Эй, ты видела Маклаггена? Нам надо поговорить с ним. Да что с тобой сегодня такое, Гермиона? Ты снова сама не своя! Ничего нам не рассказываешь, избегаешь нас. Мы ведь твои друзья, в конце концов! Так нельзя. Гарри? — Рон обратился к своему другу, ища у того поддержки.
— Рон, успокойся, — произнес Гарри, и Рональд отчетливо прочитал на лице своего друга твердую уверенность в том, что не стоит на неё давить.
— Почта! — крикнул кто-то из первокурсников, и все ученики, как по команде, задрали головы, когда совы всевозможных пород и окрасов принялись залетать в маленькие окошки, находящиеся под самым потолком.
— Эх, Хедвиг нет. Сейчас я был бы рад даже маленькому мерзкому письмецу от Дурслей, — загрустил Гарри, смотря, как Рон отвязывает от лапки своего совенка письмо, вероятно от родителей.
— Мама, наверняка, и тебе привет передает, — Рон разорвал бечевку, раскручивая желтый потертый пергамент.
Гермиона недоуменно захлопала глазами, когда прямо перед ней приземлилась серая сова, громко ухая и выпрашивая кусочек тоста. К её маленькой лапке был привязан небольшой конверт, который девушка поспешила отвязать и затем прогнала чересчур наглую птицу, начавшую кормиться кашей прямо из её тарелки.
— Это от твоих родителей? — спросил Гарри, отвлекаясь от письма Рона, которое они читали вместе. — Не думаю. Эм… сейчас посмотрю, — ответила она и достала из конверта гладкий и явно довольно дорогой лист пергамента. — Неужели от Виктора? Мы уже сто лет как не переписывались с ним, — она улыбнулась и развернула послание.
— Письмо от Вики? Ха! Да он уже давно про тебя забыл, — хохотнул Рон, но сразу же поспешил заткнуться, увидев грозный взгляд Гарри. — Молчу, молчу! Эй, бизнес Фреда и Джорджа набирает обороты, — Рон ткнул пальцем в свое письмо. — Надо бы тоже черкнуть этим оболтусам.
Гермиона с нежностью посмотрела на Гарри, и, получив в ответ не менее заботливую улыбку, принялась читать.
«Здравствуй, Гермиона! Не хочешь ли встретиться со мной еще раз? Не могу забыть твои губы, твои стоны, твое тело под моими руками и твои слова, произнесенные в порыве страсти. Я знаю, что ты хочешь меня, вижу, как ты тонешь в моих глазах и мечтаешь только о том, чтобы я снова прикоснулся к тебе. Можешь не отвечать, знаю, ты сама придешь ко мне, наплевав на своих друзей, на свою гордость и на свою правильность»
М.
Гермиона побледнела и сжала послание в кулаке. Осторожно переведя взгляд на друзей, она увидела, как звонко они хохочут, как светятся их глаза, и на лицах сверкают широкие улыбки. Во всем зале как будто выключили звук. Не было слышно ни голосов, ни уханья сов, ничего. Она подняла голову и посмотрела прямо на Драко, уже не пряча взгляда за волосами. Малфой на секунду встретился с ней глазами, и она увидела в них откровенную ненависть. Его брови, чуть нахмуренные, выдавали какую-то затаенную обиду и тоску. Глаза заволокло пеленой, и Гермиона не почувствовала, как на её запястье мягко сжалась чья-то рука, вытаскивая из холодных пальцев пергамент. Она лишь увидела, как Малфой медленно поднимается из-за стола, отряхивает мантию и, кивнув почему-то на сидящего рядом с ней Гарри, направляется к выходу, даже не оглянувшись.
— Рон! Маклагген совсем слетел с катушек. Надо бы преподать ему хороший урок.
|
