 Фанфик «Дело о промокательной бумаге»
Шапка фанфика:
Название*: Дело о промокательной бумаге
Автор*: Дракон_Бейше
Фандом*: Произведения А.К.Дойла
Бета: Momiji
Персонажи/ Пейринг*: Д.Уотсон/Ш.Холмс
Жанр*: ангст, слэш, драма
Рейтинг*: R
Размер*: мини
Статус*: закончен
Дисклеймеры: отказ от всех прав
Размещение*: запрещено
От автора: Написано на "Большую Игру по ШХ" на Слэш Ворлде.
Текст фанфика:
"Дорогой друг!
Видит Бог, я давно мечтал назвать Вас по имени, но боюсь, что теперь уже никогда не буду иметь на это права, так же, как и вообще иметь какие-либо права в отношении Вас. Когда вы распечатаете это письмо, я буду уже далеко, так далеко, что даже Вы не сумеете меня разыскать, если, конечно, пожелаете это сделать после всего, что я намерен Вам рассказать.
Уверен, Вас раздражает подобное затянутое и витиеватое вступление. Так и вижу, как Вы, в азарте и нетерпении, торопите: «Ну же, Уотсон, что дальше! Быстрее! Мне нужна самая суть!» - и набиваете чубук табаком пополам с опиумом; а пока я излагаю суть, небрежно бросаете: «Это дело всего на пару трубок...».
Я бережно храню эти воспоминания, как и свои записки: в них Ваш образ, неповторимый и нервный. Как жаль, искренне жаль, что наши вечера никогда более не повторятся.
Мне придется начать издалека, чтобы Вам было понятнее. Вы всегда испытывали сложность с выражением чувств, хотя и принимали их в расчет при расследовании самых сложных и запутанных дел. Ваша великодушная натура не понимала предательства, подлога, лжи, - Вы прощали это миру и людям, но я не надеюсь на прощение, потому что сам не могу простить себя.
Если бы я мог так же красочно, как в своих записках, говорить о своих переживаниях!.. я солдат, мой дорогой друг; прежде всего - был и остаюсь солдатом, несмотря на то, что давно живу мирной жизнью. Военная служба приучила меня к распорядку и аскетизму. Это здорово упрощает жизнь в целом, но, к сожалению, не спасает от мыслей. Только теперь я начинаю понимать, как тяжело Вам бывало во времена вынужденных простоев. Умение убивать всегда ценилось гораздо выше, чем умение врачевать. Я был неплохим стрелком, в чем Вы неоднократно имели возможность убедиться; и не менее достойным врачом. Знали бы Вы, как трудно совмещать в себе демона и ангела!.. вероятнее всего, Вы не поймете, Ваше отношение к религии мне известно. Но я добропорядочный прихожанин, и, боюсь, как ни странно, гореть мне в геенне огненной. А именно это меня и ожидает.
Итак, когда я вернулся, мои нервы были порядком расшатаны. Я не обращался к коллегам-врачам, почитая это недопустимой слабостью, полагая, что я - боец, и все еще на войне. О, как же я заблуждался!.. но мне невыносимо было смотреть на людей. Их мелочные заботы казались мне такими нелепыми, мотивы — глупыми, поведение - напыщенным и наигранным. Весь мир был пропитан фальшью, а правда... правда умирала под пулями в пустыне.
Все, что мне могли посоветовать даже самые маститые профессора, я отлично знал сам. Прогулки перед сном, успокоительные препараты, прохладные ванны, работа. Все это настолько претило моей натуре, что я предпочел на некоторое время скрыться от мира, чтобы как-то пережить это непростое возвращение. Я сознательно не поддерживал никаких связей. Единственным доверенным лицом оставался лишь Себастиан Моран. Да-да, не удивляйтесь, дорогой друг... мы с полковником отлично знали друг друга еще по Индийским кампаниям, и лишь благодаря ему, а не кому-либо другому, я смог более-менее привыкнуть к новой жизни. Себастиан выволок меня наружу из убогой маленькой квартирки на окраине Лондона, где я постепенно спивался, закрывшись от общества, как устрица в раковине. Себастиан заставил меня найти место врача в «Мерси оф Куин» ,небольшой лечебнице для бедных. Пусть там платили немного, но регулярно, а контингент меня не смущал. Себастиан всегда был готов выслушать меня, и, когда я пришел к нему с рассказом о Вас, он сказал мне примерно следующее: «Джон, я искренне сочувствую и завидую Вам. Сочувствую — Вы и сами догадываетесь, почему. Завидую - потому, что Вы еще способны испытывать великие чувства».
Себастиан без толики сомнения стрелял в Вас по моему приказу в Рейхенбахе... но обо всем по порядку.
Работая в лечебнице, я случайно столкнулся со своим коллегой еще по медицинскому Университету, который и привел меня к Вам. Если бы я знал, к каким последствиям приведет это знакомство, - я немедленно бежал бы от Вас как от чумы египетской, со всей быстротой, на какую только способен!
Однако, всемогущий Господь наш не подал мне ни единого знака. Сейчас я склонен расценивать сие как испытание. Да, Вы, мой демон-искуситель, мое проклятие, были даны в испытание моей вере и силе духа. Испытание, которое я с блеском провалил. Будь Вы рядом, то, вероятно, уже слушали бы напряженно и молча мой рассказ, понимая, что мы вступаем на опасную территорию. Настолько опасную, что даже пески Майванда не сравнимы с ней.
Едва познакомившись с Вами и приняв весьма выгодное предложение соседства, я убедился, что Вы - личность крайне неординарная. События тех дней до сих пор стоят у меня перед внутренним взором. Наша дружба, сотрудничество, Ваше доверие, интерес к моим запискам - все привело к тому, что я привязался к Вам, как не привязывался никогда и ни к кому. Эта привязанность грозила перерасти в нечто большее, запретное. Мы оба знаем, что подобные отношения, хотя и довольно распространены, никогда не афишируются и крайне порицаются. О, наше великосветское лицемерное общество!.. работая с Вами, я в который раз поражался, насколько оно заражено бациллами тщеславия и духовной грязи...
Я не мог, не имел права испачкать в этой грязи и Ваше доброе имя, поэтому почел за благо молчать, хотя в душе моей бурлили нешуточные страсти.
Я любил Вас. Я желал Вас. Любил самой чистой, возвышенной любовью, и нескромно желал, предаваясь самым смелым мечтам... впрочем, почему я пишу об этом в прошедшем времени?.. Эти чувства до сих пор живы. Мне уже не стыдно признаваться в них.
Теперь я даже с улыбкой вспоминаю, как мучался тогда. Ничем не выдавая своей тайны, я сгорал на костре собственного безумия ежеминутно, находясь рядом с Вами. Вы лезли на рожон с револьвером наперевес - я прикрывал Вашу спину, мечтая умереть за Вас. Вы бродили по кокаиновым рощам в часы скуки - я мечтал лежать верным псом у Вашей постели... Стоило лишь мне увидеть Вас, услышать Ваш голос, и я впадал в совершенную кататонию, сродни неврастеничной леди после хорошей дозы опиума. Вы сердились на меня, полагая это состояние медлительностью и недостатком ума, что ж, я предпочел, конечно, чтобы Вы думали именно так.
Любовь во мне соперничала с войной. Мне нечего было предложить Вам взамен того, что приносила Вам работа. Ваше Дело, служба, которую Вы сами себе выдумали, и которая была еще большим наркотиком, чем любой из известных медицине. Единственное, чем я мог бы заинтересовать Вас, - это преступление. Хорошо подготовленное, тщательно спланированное преступление, которым руководил бы равный Вам по разуму.
За помощью я мог обратиться только к полковнику Морану. Он занимал довольно странное положение в обществе: был членом нескольких карточных клубов, поговаривали, что он вел нечестную игру; но за руку его так никто и не поймал. Я знал, что у него, как и у Вас, есть связи в преступном мире. Себастиан взялся помогать мне с таким воодушевлением, что я тогда впервые задумался, на верном ли мы пути. Поначалу все представлялось лишь игрой, особенно в сравнении с тем, что мы пережили в Индии. И лондонские преступники волновали меня значительно меньше, чем тигры, ворующие наши съестные припасы. Вы называли это «умением держать себя в руках», а на деле это было равнодушие...
Вдвоем с Мораном мы разработали целую сеть и провернули несколько удачных дел. Вам не удалось найти ни одной нити, ведущей ко мне или к Себастиану. Все пути шли к Джеймсу Мориарти, человеку, которого Вы почитали великим преступным умом. На самом деле, Мориарти был и остается действительным профессором математики, а наш протеже - лишь мелким жуликом из Богом забытого шотландского городишки. Моран вытащил его из какой-то карточной передряги, совершенно случайно; и заставил работать на нас. Это было несложно, учитывая его гонорар и то, что Вы никогда не встречались с «профессором» лично, а лишь видели его записки - написанные, к тому же, даже не им самим. Расчет был рискованным, но я был уверен, что Вы не станете афишировать имя добропорядочного джентельмена до тех пор, пока не будете твердо уверены в его вине. А к тому моменту я рассчитывал столь затейливо завязать все концы в один узел, чтобы никто, даже Ваш высокопоставленный брат, не отыскал правды.
Развлекая Вас таким хитроумным способом, я все равно не ощущал удовлетворения. С одной стороны, мое тщеславие было вознаграждено: Вы не смогли разгадать и половины моих загадок. С другой, я испытывал приступы отчаяния, понимая, что Ваше отношение ко мне неизменно. Пробить дружескую броню не представлялось возможным. Вы были по-прежнему достаточно холодны, хотя и переживали за меня, если моя жизнь подвергалась опасности. Выдуманный «профессор Мориарти» занимал Вас куда больше. Я попал в собственную ловушку.
Могу даже сказать точно, с какого момента помешательство стало овладевать мною. Это случилось после того, как Вы блестяще раскрыли мой остроумный ребус, позже известный среди моих рассказов как «Союз Рыжих». Впереди была напряженная ночь ожидания преступников, но Вы, в своей излюбленной невозмутимой манере, уговорили меня пойти в Сент-Джеймс Холл слушать Сарасате.
Мы сидели в ложе на двоих, любезно предоставленной дирекцией театра. Я не особенный ценитель скрипки, но Вы, мой друг, получали от этого такое удовольствие, что я готов был слушать хоть нестройный хор павианов, лишь бы иметь возможность любоваться Вами. Едва великий скрипач начал свое выступление, Вы отрешились от всего. Закрыв глаза, откинувшись в глубоком бархатном кресле, Вы не слушали музыку - Вы впитывали ее в себя, каждой клеткой тела; а Ваши чуткие пальцы, слегка подрагивающие в такт, служили проводниками. Вы не могли не знать, что я смотрю на Вас, и, тем не менее, это Вас не смутило. Это был один из самых волнующих моментов в жизни, что мне пришлось пережить...
«Мой Бог, - сказал я себе, - этот человек слишком прекрасен для мира. Либо я умру сам, либо погублю его.»
В этот вечер, когда моя любовь превратилась во Всадника на Коне Бледном, я с отстраненной холодностью продумывал детали. Словно внутри все выжгло, оставив только эту ужасную одержимость. Потерять Вас навсегда было легче, чем постоянно присутствовать рядом, боясь выдать себя в любой момент.
Я начал действовать на следующий же день. Встретился с Мораном, который как раз крайне неудачно повздорил с юным Адером. Это осложняло наши дела, но в целом даже было удобно: полковника считали лишь карточным шулером, не способным на более серьезное, масштабное преступление. Я провел несколько длительных консультаций с нашим жуликом «Мориарти», дав ему подробные инструкции, так как предполагалось, что Вы встретитесь с ним еще в Лондоне.
Наконец, паутина интриг была готова - пауку-кукловоду оставалось лишь дергать за ниточки, заставляя своих жертв вовремя выступать на сцену.
Рейхенбах... о, Рейхенбах. Не могу вспоминать об этом без слез...
После визита «Мориарти», я приложил все усилия к тому, чтобы навести Вас на мысль спрятаться в Европе. Вы пытались скрыть свой страх, говоря о том, что нам необходимо просто соблюдать конспирацию некоторое время, - но я видел, как вы были напуганы, и тайно торжествовал.
Франция, Германия пролетели за окнами поездов, и вот мы обосновались в глухой швейцарской деревушке, неподалеку от местной достопримечательности - величественного водопада. Эта местность, со строгим, скупым на краски пейзажем, с дикой мощью летящей по уступам скал безупречно-прозрачной воды, как нельзя лучше подходила для антуража к моему замыслу. Я желал Вам красивой смерти.
Что толку описывать детали того дня?..могу лишь сказать, что, когда я отправился обратно в деревню, вызванный ложной запиской, то сожалел об одном - о том, что не успел и не смог сказать Вам о своей любви. Я уходил по тропинке, не оглядываясь, зная, что никогда больше Вас не увижу. Клянусь Богом, я хотел сбежать оттуда, как невеста из-под венца. Вернуться к Вам и во всем сознаться. Но... было уже слишком поздно; да и как Вы бы посмотрели на меня? Что подумали?..
Меня подвел Себастиан. Вот уж от кого, а от него я совершенно не ожидал подобного демарша!.. когда вы скинули «профессора» в пропасть, он действовал по заранее намеченному плану и должен был застрелить Вас. Не знаю, что случилось с нашим бравым полковником, но он промахнулся. Промахнулся!.. этот выстрел рикошетом выбивал и нас из игры, вернее, поворачивал ее под неконтролируемым углом. Я импровизировал, изображая скорбь и слезы, в то время как меня душила злоба на этого идиота Морана. К своему счастью, полковник понимал, что лучшим выходом будет его молчание. В этом случае полиция могла лишь попытаться предъявить ему скандал с молодым Адером, а учитывая «высочайший» интеллект наших служителей закона, дело развалилось бы еще до суда.
Итак, мы вернулись в Лондон, каждый своим путем. Я по-прежнему делал вид, что верю в вашу гибель. Якобы из ностальгических чувств я остался жить здесь, на Бейкер-стрит, чем покорил сердце нашей дорогой миссис Хадсон...
Я знаю, что рано или поздно Вы вернетесь. Опасайтесь полковника — он явно затаил на Вас и на меня злобу.
Простите и прощайте.
Все так же любящий Вас, Джон Уотсон.»
Я промокнул несколько исписанных листков тонкой бумагой и оставил письмо подсохнуть. Все мои дела были приведены в порядок, необходимые документы составлены и подписаны, доверенные лица знали, что им надлежит делать. Закурив сигару, я достал из ящика стола револьвер и неспеша, обстоятельно принялся его чистить.
ЭПИЛОГ
- О, это было просто. Вы, как и многие, уничтожили главную улику, но оставили кучу второстепенных, основной из которых оказалась ваша промокашка. Я уж не говорю о красноречивых пятнах чернил на ваших манжетах и прочих мелочах... пока вы находились в эйфории по поводу моего успешного воскрешения из мертвых, я прочитал несколько слов, отпечатавшихся на промокашке. - Холмс приподнялся на постели и потянулся к трубке, небрежно брошенной на ковре. Я перехватил его руку, чем вызвал на его тонком лице лукавую улыбку. - Вы должны мне пол-чубука, Джон. Те самые, которые я не докурил, расследуя вашу нелепую тайну.
- Вы по-прежнему почитаете любовь нелепостью, - усмехнулся я. - Я еще не убедил вас в обратном?..
Он улыбнулся мне как-то очень грустно и отрешенно.
- Почему вы молчали, Джон? Почему вы молчали столько времени?.. - лицо Шерлока даже в темноте источало странное сияние, но в глазах таилась чернота ночного неба.
- Пусть это останется моей большой тайной, Шерлок, раз уж вы раскрыли маленькую... - я целовал его снова и снова, не в силах более сдерживать своей страсти, и зная, что этот секрет ему не разгадать никогда.
|
