 Фанфик «Замершая жизнь | Глава 4-7»
Шапка фанфика:
Название: Замершая жизнь
Автор: Дмитрий Крамер
Фандом: Ориджинал
Персонажи/ Пейринг: омега и альфа
Жанр: Мелодрама.
Предупреждение: Мужская беременность, Омегаверс
Рейтинг: NC-17
Размер: Миди
Содержание: Омега Давид попадает в аварию, которая уродует ему лицо. Теперь когда-то красивый парень не вызывает у окружающих ничего, кроме страха и отвращения. Мальчишка замыкается в себе, и лишь считает месяц за месяцем, сам не зная, чего ему ждать. Потому что кажется, что ждать больше нечего...
Статус: в процессе, а вообще закончен.
Размещение: только с разрешения автора.
Текст фанфика:
Глава 4. Принятие себя
Ночь плюет на стекло черным.
Лето прошло. Черт с ним.
Сны из сукна.
Под суровой шинелью спит Северная страна.
Но где ты, весна?
Чем ты сейчас больна?
(Александр Башлачев)
Я сделал, что хотел. Напился до беспамятства и так и вырубился, на полу. Очнулся я глубокой ночью, за окном по-прежнему шел дождь. Нужно было бы подняться и включить свет, но я не знал, где выключатель. Зато точно знал, где бутылка. Оказывается, чтобы допиться до состояния животного, мне нужно было совсем немного. Голова раскалывалась, но я вылил в себя еще несколько глотков этого пойла и снова вырубился.
Всё утро меня тошнило, просто выворачивало наизнанку, а я и радовался, что думаю о том, как не промахнуться мимо унитаза, а не о своем уродстве. Потом я пил снова, и снова лежал почти сутки, как животное. Так продолжалось три дня, пока я однажды просто не упал. Я выходил из туалета, шатаясь, и, не успев ухватиться за косяк, рухнул на пол. Ответом была дикая боль в спине. Ведь я и забыл о своем поврежденном позвоночнике! А зря. От боли я не мог пошевелиться, а еще мне стало страшно, что теперь я буду прикован к инвалидному креслу. Я лежал на полу, в темноте, и плакал, чувствуя, как пары алкоголя покидают меня. Нужно было вызвать скорую. Я пролежал часа три, прежде чем решился доползти до телефона. А еще нужно было им открыть дверь. Я решил это сделать заранее. Превозмогая боль, я сперва дополз до сотового, позвонил, а потом добрался до входной двери.
Я поднимался, цепляясь за стену, заливаясь слезами, не в силах терпеть эту адскую боль. Я злился на себя, что пил, и боялся, что этими лишними движениями наврежу себе.
Скорая приехала где-то минут через сорок. Я лежал возле порога, на спине. Меня забрали в больницу, где я провел около недели. Снова корсет, на этот раз надолго. И никакого алкоголя. Да я уже и сам понимал это.
Папа приехал ко мне в больницу, и мне стало от этого еще хуже. В миллион раз.
- Давид, Божечка ты мой. Что же с твоим лицом?
Он заливался слезами так, будто я умер, а я орал на него, как не смел орать на него никогда. Я требовал, чтобы он ушел. Я понимал, что, может быть, это и жестоко, но я не мог слушать эти вопли и стенания. Мне и так было плохо от осознания того, каким я стал. А видеть страдания близких людей было еще большей пыткой. Мы жутко поссорились, хотя я понимал, что он навряд ли будет обижаться на меня долго. И действительно, когда я выписывался из больницы, мне передали сверток с теплой одеждой.
А на дворе уже был октябрь.
Уже готовый ко всему, я надел платок и вызвал такси. Мне было тяжело стоять, а сидеть мне пока не разрешали. Было забавно лежать на заднем сидении автомобиля и сквозь стекло видеть мутное серое небо, по которому на юг летят косяки птиц. Деревья почти разделись, в салоне играл блюз, а водитель совсем не обращал на меня внимания. Мне почему-то было даже немного хорошо. Захотелось в это небо. Я почти был уверен, что если умру, то попаду именно в такое небо: хмурое, серое, ситцевое... Я почти улыбался, думая о смерти. Но, взяв себя в руки, я решил, что буду бороться так долго, как только хватит сил. Я еще не знал зачем, но почему-то хотелось верить, что впереди меня еще хоть что-то ждет, хотя разум мне твердил, что со мной больше не случится ничего хорошего.
Я с трудом вылез из машины и поднялся к себе. И снова лег. Мне предстояло провести в горизонтальном положении около двух месяцев, поднимаясь только чтобы сходить в туалет или поесть. Я положил себе на живот ноутбук и набрал в поисковике: "Сто лучших книг". Теперь я знал, что делать. И пускай я остаюсь одиноким на всю жизнь, пускай мне страшно выходить на улицу, но мой разум не имел границ и я надеялся, что у себя в голове я смогу проживать тысячу жизней, пока не кончится моя настоящая. Больше способов коротать время в ожидании смерти я не видел.
Так шли неделя за неделей. Я читал взахлеб, всё подряд, заметив про себя, что раньше я не брал в руки книгу. Да и что я делал раньше? Я отодвинул ноутбук и закрыл глаза. Странное дело, мне казалось, что до аварии это был вовсе не я, а кто-то другой, кто умер. А я вот родился, такой вот, уродливый. Сам того не понимая, я медленно, но верно отсекал свое безвозвратное прошлое и уже к началу зимы не мог вспомнить, какого цвета были глаза у Рональда. Я неумолимо принимал себя и создавал по новой, заранее определив для себя, что я могу сделать, а на что и надеяться не стоит. Я знал, что никогда не найду себе пару, знал, что у меня не будет детей. Я не хотел их, да я и не потяну. Знал, что у меня не будет друзей, потому что люди никогда не будут чувствовать меня равным себе. И с этим я смирился заранее. Я избавлял себя от всех возможных разочарований и снова читал и читал, радуясь, что могу мысленно говорить с героями книг, и они становились моими единственными друзьями.
Единственное материальное, о чем я думал, было - надо отпустить волосы, чтобы люди не пугались шрама на лбу. Вот, в общем и всё.
Однажды утром я поднялся с кровати и заметил, что в комнате стало гораздо светлее. Я дошел до окна и посмотрел вниз. Весь город был укрыт белой пеленой снега.
Глава 5. Новый виток депрессии
Как уютна петля абсолютного пустого нуля,
Ни копья, ни рубля, не надеюсь, не люблю, не спешу.
Под рукою - снега. Протокольные листы февраля.
Эй, бессонная ночь, наливай чернила - все подпишу!
(Александр Башлачев)
Я читал взахлеб несколько недель, успев совершенно забыть, что я - омега. Я больше не видел себя таким и не воспринимал им. И, может, из-за сильного стресса или из-за таблеток, которые мне приходилось пить пачками, у меня течки не было больше, чем полгода. Я и не думал об этом, решив, что в моем организме что-то сломалось по этой части. К врачам я решил не обращаться.
Так получилось, что к моменту аварии я сохранил непорочность, которая теперь, конечно же, никому не была нужна. Иногда вспоминая об этом, я задавался вопросом: для кого я вообще берег себя, если никому так и не понадобились мои дары?
Новый год я встретил в обществе папы. Я не хотел ничего праздновать, но он всё-таки приехал. Купил одежду, хотя я почти не выходил из дома, накрыл стол и даже поставил на него букет из сосновых веток.
- Может, тебе телевизор купить? - на взгляд папы моя жизнь без ящика была уныла, хотя я так не считал.
- Лучше купи книг, а то у меня глаза устали читать с экрана.
- Ты у меня молодец, - папа сел ко мне на постель и поцеловал в лоб. Это был, наверное, первый поцелуй за последние полгода. Но я старался об этом не думать и не жалеть себя.
- У меня нет выбора просто. Мне либо вешаться, либо жить хоть как-то.
Папа отвел глаза. Он боялся больше всего того, что я однажды не выдержу всех свалившихся на меня жизненных испытаний. Но я понимал, что я у него единственная радость, хоть теперь и в покалеченном варианте. Но каким бы я ни был, больше у папы детей не было. Я вообще родился в экстремальных условиях. Отец, который не отличался особенными душевными и моральными качествами, периодически напивался и избивал папу, даже несмотря на его беременность. В итоге я родился несколько досрочно и месяц провел в боксе для недоношенных, между жизнью и смертью. Но родители, несмотря ни на что, продолжали жить вместе, пока отец не замерз пьяным в какой-то канаве. Мне тогда было десять, но я радовался этому так, как не радовался ни одной новой игрушке. Папа, правда, плакал. Отца он всё-таки любил. После смерти отца любить стало некого, и папа стал любить меня. Это мне очень нравилось и, не скрою, нравится до сих пор, особенно учитывая тот факт, что больше ни на чью любовь мне рассчитывать не приходится и не придется.
От Нового года я не ждал ничего особенного. Папа уехал, а я продолжал читать. Только теперь я уже мог выходить из дома и совершать небольшие прогулки по заснеженному парку. Я раньше не любил зиму, но теперь она мне нравилась. Во-первых, можно было обматываться шарфом так, что никто не обращал внимания на то, что у тебя видны только глаза, и можно ходить по улицам, беспрепятственно разглядывая всех. А во-вторых, зима не была похожа на лето и осень, она казалась мне теперь идеально чистой и совсем не ассоциировалась с моим уродством. Конечно же, я постоянно волей-неволей об этом думал, но сейчас на меня никто не обращал внимания, и мне начинало казаться, что я добился идеального положения невидимки. Я смотрел на мир, как смотрят кино, не вмешиваясь, и почти не жалел об этом. Даже когда видел целующиеся парочки, я уже научился не думать и не жалеть о том, что со мной такое никогда не случится. Я каждый день, по капле, уничтожал в себе зависть к тем, у кого красивое лицо, кто успешен и счастлив, потому что они у меня ничего не отнимали, и мое положение не станет лучше, если у них будут неприятности. Поэтому часто, сидя на лавочке, я рассматривал с любопытством гуляющие молодые семьи, с детьми, которых везли на санках, на играющих в снежки мальчишек. Я вдыхал этот мир и шел домой, читать.
Я понимал, что то равновесие, которого достиг, было очень хрупким, но я надеялся, что смогу его упрочить до того, как кто-то грубо вмешается в мою жизнь. Хотя, кому я нужен? Но нет, мне предстояло еще не раз опуститься на самое дно отчаяния.
Однажды днем, лежа на кровати, я почувствовал сильные рези в животе. Что это, вопроса не возникало. Течка, самая банальная. О которой я благополучно забыл, понадеявшись, что ее больше никогда не будет. Но мой организм по этой части был до противного здоров. Нужно было сходить в аптеку и купить таблеток, убивающих запах и желание. Мое настроение было испорчено уже тогда, этим невольным напоминанием, что я всё-таки омега, способный родить ребенка, а не безликая тень, невидимая миром.
Но прямо сейчас пойти в аптеку я не мог. Я только вернулся с прогулки и спина очень сильно болела, поэтому нужно было подождать хотя бы час. А зимой рано темнеет. Но я понадеялся на авось.
Лежать пришлось почти два часа, но желание разгоралось внутри меня всё сильнее, поэтому, плюнув на болезненные ощущения, я оделся и спустился вниз. Аптека располагалась в квартале от моего дома. Я с трудом доковылял до нее, силясь не поскользнуться и не упасть. Купил таблетки, но на обратном пути, который я преодолевал, борясь с желанием лечь прямо на землю, потому что позвоночник был не готов к таким нагрузкам, ко мне подбежал какой-то мужик, по запаху - альфа, и потащил за рукав в подъезд. Я заорал от боли, потому что он дернул за руку слишком сильно, но тут же получил пощечину. Спасибо, что подъезд был мой, не надо было потом далеко идти. Мои крики альфа воспринял как попытки к сопротивлению, поэтому ядовито сказал:
- Не ори, мы просто развлечемся, и всё.
Мы поднялись на лестничную клетку, где никто не ходил. Я готов был сделать всё, что он просит. Больше всего я боялся, что он меня искалечит так, что я окажусь в инвалидном кресле.
- Не бей меня, у меня поврежден позвоночник.
Между тем, я раздумывал о том, что будет с насильником, если я покажу ему свое лицо. Смешно подумать, но даже в тот момент в душе я хотел быть скорее изнасилованным, чем отвергнутым во время течки. Но здравый смысл победил. Пока альфа расстегивал ремень на моих брюках, предвкушая соитие, я сделал вид, что сам захотел этого.
- Поцелуй меня.
Альфа отвлекся, грязно ухмыльнулся и, держа одной рукой себя за промежность, поглаживая ее, второй он опустил платок на моем лице. Думаю, если он в тот момент и кончил, то исключительно от страха. А вот сможет ли он после такого продолжить нормальную сексуальную жизнь, в этом я уверен не был. Давно я не видел такого ужаса на лице человека. Альфа пятился назад, бессвязно шепча что-то, похожее на извинения.
- Поцелуй меня! - я повторил это настойчивее, сделав шаг вперед. Тогда альфа рванул вниз по лестнице. С силой хлопнула входная дверь. Я оперся руками о перила, впервые радуясь своему искалеченному лицу.
Дома я лег на диван прямо в одежде. Я не мог нагнуться, чтобы снять ботинки. Я глотал таблетки и постепенно в моей голове рождалось осознание произошедшего. И становилось больно, внутри. Огонь желания постепенно потухал, заглушаемый лекарствами, зато появлялись слезы. Меня даже насильник испугался! Не смог трахнуть меня, течного омегу! В голове рождались воспоминания меня прежнего, где я был красивым. Как за мной ухаживали, как я находил цветы под дверью квартиры и как гордо всем отказывал, как чувствовал себя едва ли не богом Аполлоном. А теперь что? Я урод, которого можно снимать в фильмах ужасов без грима.
Не хотелось есть, не хотелось шевелиться. Я мечтал сигануть с балкона, но это самое явное и честное желание мешала осуществить моя любовь к папе. Я просто не мог разбить ему сердце. И я решил для себя, что пока будет он жив, я никаких глупостей совершать не буду, хотя мне хотелось этого до безумия. В чем мой смысл? Людей пугать? Зачем я вообще нужен в мире?
Я отбросил книги, перестал выходить на улицу и лежал, практически отказавшись от пищи. Я ел мало, через силу, чтобы не ослабеть окончательно. И не шевелился, глядя в потолок. Иногда, редко-редко, я подходил к окну, когда по воздуху носились огромные белые хлопья. Мне нравилась метель, и, глядя на нее, я думал, что настанет весна, и расцветут деревья, хотя я уже и не ждал, что в моей жизни хоть что-то поменяется.
Глава 6. Развитие
Но завтра - утро. Все сначала.
Заплетать на тонких пяльцах недотрогу нить
Чтоб кому-то полегчало
Да разреши, пожалуй, я сумел бы все на пальцах объяснить
(Александр Башлачев)
Я по-прежнему был в глубокой депрессии, когда сосульки на подоконнике начали таять, а снег посерел, образуя проталины. Признаюсь, я сразу и не заметил, как это случилось. Просто однажды вышел на улицу за продуктами и почувствовал, что запахло весной. Не знаю, что случилось с моими мыслями, но я снова пошел в парк и сел на скамейку, разглядывая аллею и идущих по ней людей. Мне становилось легче, я чувствовал, что природа воскресает после долгого сна. Воскресало всё, в том числе и я сам. И в эту секунду я понял, что мне очень хочется двигаться, чем-то заниматься, работать, делать хоть что-нибудь. Но не сидеть дома и не плакать. Я понимал, что на работу я ходить не смогу, но ведь можно что-то делать, и не выходя из дома? В конце концов, у меня был компьютер с интернетом.
Пока что я не знал, чем заняться, но был уверен, что что-то придумаю. В тот день я вернулся домой очень быстро и оставшийся вечер провел возле компьютера: облазил все сайты с предложениями о работе, новости - всё, что только попадало под руку.
Четыре часа поисков увенчались успехом. У меня были навыки разработчика сайтов и web-дизайна. Теперь оставалось из любителя стать профессионалом, а в объявлении как раз человеку нужен был сайт за минимальную цену. Мы с ним созвонились, и я в итоге взялся за работу. Так у меня появился новый вид деятельности. Я распланировал день. Несколько часов читал, потом делал сайт, потом отправлялся на прогулку. Благодаря этому несложному расписанию, места праздным мыслям практически не оставалось, к тому же, я не всегда всё успевал. Ведь, несмотря на мои боли в спине, никто не снимал с меня обязанностей держать в порядке мое жилище и хоть что-нибудь себе готовить.
Но я чувствовал, что мне чего-то не хватает, что я делаю много, но недостаточно. Отсутствовала какая-то маленькая, но очень важная деталь. Я ломал голову, что же это могло быть, и снова искал в интернете хоть что-то. Я не знал, чего ищу и даже в какой области, пока мне не попалась цитата древнеримского философа Сенеки: "Нужно жить для другого, если хочешь жить для себя". Я думал над этой фразой несколько дней, понимая, что у меня нет никого, ради кого стоило бы жить. Да, есть папа. Но мне казалось, что в этой фразе кроется несколько иной смысл, что этот "кто-то" не имеет отношения к родственникам, что это сродни Служению кому-то, а, может, Идее?
В тот же день, когда я уже почти понял, чего хочу, мне на глаза попалась новость о том, что есть такой вид волонтерской деятельности - писать письма людям из домов престарелых. Обычные бумажные письма, тем, кто их уже и не ждет, кто никому не нужен. Мне понравилась эта идея. Во-первых, она полностью соответствовала той самой цитате Сенеки, как я ее понимал. Во-вторых, я сам знал, на своей шкуре, что значит быть немощным и одиноким, и в-третьих, я был готов, что если и доживу до старости, то тоже окажусь в интернате. Потому что детей у меня не будет, да и мужа конечно же. А кому я еще нужен, кроме папы? Его я точно переживу. Но было еще кое-что: особенное очарование - воодушевлять тех, кто уже не принесет пользы, кто отжил свое, кто никому никогда уже не будет нужен.
Я связался с сайтом волонтеров, предоставил им очень сухую информацию о себе, а они в ответ - адрес старенького дедушки, у которого совсем никого не было и который жил в отдаленном регионе страны. Так я начал писать письма. Мне это нравилось. Конечно, я не рассказывал свою настоящую биографию, но это было и не обязательно. Те волонтеры, которые приезжали в дома престарелых, потом мне отписывали, что видели того дедушку, и он был очень рад, что я у него есть. От него я получил ответных только два письма, и то, он их не писал сам, а надиктовывал, потому что почти полностью парализован.
Весна прошла незаметно. Я нашел особенное удовольствие в том, чтобы хоть чуть-чуть, но помогать другим. Немного, насколько мне позволяли силы. И постепенно я снова обретал утерянное душевное равновесие, вот только теперь меня не пугала мысль, что я вызову отвращение у незнакомых людей. Я был готов к этому, насколько может быть готов к подобному омега, который когда-то был красивым. Я выжег, вытеснил все мысли о своем лице. Я выучил наизусть, что ничего уже нельзя поменять, что я никогда не буду красивым. Поэтому я старался развить свою душу.
Была еще одна причина, по которой я хотел это сделать. В какой-то момент мне стало казаться, что я должен скоро умереть. Я понимал, что это какая-то глупая фобия, но ничего не мог с собой поделать. Каждое утро я поднимался и думал о том, что вот-вот упаду и сломаю позвоночник и умру от болевого шока. Или, увидев мое лицо, меня забьют до смерти какие-нибудь хулиганы. В голове рождалась тысяча причин, что могло со мной произойти. Они были во многом странными и глупыми с точки зрения нормального человека, но... Я почему-то стал бояться. Бояться боли и смерти. И готовиться к ней. Мне пришла в голову странная идея, что, если я умру, то мне не о чем будет поговорить с Богом. Поэтому я старательно читал, работал над собой, думая, что у меня мало времени.
Уже потом я понял, что у меня времени было действительно мало. Но разговаривать мне грозило не с Богом. Незаметно наступило лето. Я научился делать сайты и в месяц по заказу у меня было, так что папе уже не приходилось снабжать меня деньгами. Я стабильно писал письма в дом престарелых, читал, гулял по часу в день, и даже боли в позвоночнике стали меньше. Конечно же, я не снимал платка. Но я примелькался соседям и никто не обращал на меня внимания. Я вписался в общую картину моего маленького города. И пускай за это время я так и не вышел дальше аллеи, но мне и не надо было. Я перестал думать о поездках на море да и вообще куда-либо, я не мечтал о том, что невозможно сделать в моем нынешнем состоянии, я не распылялся, не желал, не просил, не травил себе душу. Я нашел себе сотни мыслей и дел, которые меня отвлекали, я уже не думал о своем увечье.
Так я встретил осень. И его.
Глава 7. Эрвин
Облетают последние маки,
Журавли улетают, трубя,
И природа в болезненном мраке
Не похожа сама на себя.
По пустынной и голой аллее,
Шелестя облетевшей листвой,
Отчего ты, себя не жалея,
С непокрытой бредешь головой?
(Николай Заболоцкий)
Я был и готов, и не готов к судьбоносным встречам. Конечно, за этот год я сделал больший шаг в своем внутреннем развитии, чем за последние лет пять. Но, как я ни старался, я не смог убить в себе надеющегося, ветреного мальчика, который волей-неволей поглядывал по сторонам на других альф и бет. Одним глазком, на секунду... И снова окунался в книгу.
Как-то в конце сентября, в прекрасный, солнечный вечер я сидел на своей любимой скамейке и читал книгу, понимая, что сегодня мне почему-то особенно тяжело сосредоточиться. Я постоянно поднимал глаза и щурился на желтые листья, которые бесконечно падали на городскую аллею и думал о том, что мне исполнилось двадцать, буквально неделю назад. Но, как и в прошлом году, отмечать свой день рождения я не стал.
Вдруг я почувствовал, что кто-то сел на мою лавочку, хотя свободных вокруг было много. Меня это разозлило. Я хотел уже подняться, но тут услышал приятный голос, от которого мурашки побежали по телу.
- Привет, я не помешаю?
Я повернул голову. Рядом со мной сидел красивый шатен, модно одетый, широкоплечий. Полосатый тонкий шарф был обмотан вокруг шеи. Широкая улыбка и голубые глаза. Еще и кожа чуть смуглая. И запах, безумно приятный, чудесный запах. Мое сердце просто взбесилось, но я усилием воли подавил волнение. Я ни на секунду не забывал, кто я и по какой причине не выхожу из дома без платка на лице. А парень, наверно, просто любопытный, поэтому и прицепился. В мире много охотников поглазеть на чужое уродство.
- Иди куда шел, - я понимал, что отвечаю грубо. Но делал это специально - я очень хотел, чтобы этот парень сейчас же исчез, а еще лучше, теперь и из памяти. Я уставился в книгу, но не мог читать. Он всё еще сидел рядом.
- Мне и тут хорошо...
В ответ я захлопнул книгу и поднялся, спокойно отправившись в сторону дома. Парень пошел за мной, и мне в какой-то момент стало страшно. Что ему от меня нужно? Почему прицепился?
- Извини, пожалуйста, - он обежал меня спереди, не переставая улыбаться, хотя я и видел, что он нервничает. - Ну давай познакомимся. Я же не страшный.
"Зато я страшный", - пришло мне в голову. Но я всё-таки приостановился, слишком высок был соблазн хоть немного пообщаться с красивым альфой. Ведь уже больше года я и словом не обмолвился со сверстниками, если не считать того незадачливого насильника.
- Тебе не с кем общаться?
- Я ищу новых друзей, - парень покусывал губы и стоял точно у меня на пути.
- А старые тебе чем не угодили?
- Всем угодили... Кстати, я Эрвин, - альфа протянул мне руку. На секунду замявшись, я пожал ее.
- Давид.
- Какое красивое имя.
- Мне тоже нравится, - я обошел парня и продолжил идти вперед, но он снова не отставал от меня.
- Почему ты такой необщительный?
- Эрвин, - я снова остановился и уставился на парня, - я тебе не навязываюсь. Я не расположен к новым знакомствам, я не хочу, чтобы мне задавали сотню ненужных вопросов. В мире есть омеги и попроще, так что оставь меня в покое, пожалуйста...
С этими словами я зашагал быстрее к своему дому. Альфа отстал.
Я думал, что Эрвин, поняв, что с таким, как я, будет слишком сложно, оставил мысль продолжать знакомство, но я ошибся. На следующий вечер, когда я снова пришел и сел на лавочку, он материализовался рядом со мной буквально через каких-то минут пять. Мое сердце снова колотилось. А еще во мне начала просыпаться какая-то глупая, никчемная надежда, что я могу понравиться. И хотя разум гнал прочь эти мысли, но общество Эрвина всё путало.
- Привет...
- Ты опять тут? - я покосился на альфу, затем открыл книгу и стал ее читать, не обращая на него внимания. Хотя на самом деле я почти не понимал, что написано.
- Покажи обложку? - Эрвин протянул руку, разворачивая книгу и, будто случайно, касаясь моих пальцев.
- Не надо до меня дотрагиваться, - прошипел я, хотя на самом деле я всей душой желал противоположного.
- Извини...
- Эрвин! Что тебе от меня надо? - я уставился в лицо альфе.
- Ну просто... Ты интересный, - парень пожал плечами, а я чувствовал, что начинаю беситься.
- Ты не знаешь, какой я. Мы не знакомы практически.
- Но я ни разу не видел, чтобы кто-то изо дня в день сидел в парке и читал, постоянно, - Эрвин немного улыбнулся. - А еще твой запах...
- Второе уже ближе к истине, - я усмехнулся и начал рассматривать лежащую на коленях книгу. - Эрвин, чтобы у тебя не было разочарований, давай я тебя сразу кое о чем предупрежу.
- О чем?
- Хочешь общаться, пожалуйста. Но я, несмотря на, возможно, привлекательный запах, фактически не омега. У меня обезображено лицо. После аварии, - я не смотрел на Эрвина, мне почему-то было стыдно. - И платок я ношу, чтобы люди, которые мимо ходят, не пугались. Для этого же я отрастил челку, лоб у меня тоже в шрамах. Поэтому свои романтические сопли оставь для других. Потому что если ты увидишь мое лицо, то станешь импотентом на всю оставшуюся жизнь.
Воцарилось молчание. Тогда я поднялся.
- А теперь забудь про меня. Я на тебя обижаться не буду.
Эрвин так и остался сидеть на лавочке, обдумывая, что я сказал, а я пошел домой. Настроение было поганым, но утешало то, что альфа, скорее всего, больше не нарушит мое душевное равновесие. Не мазохист же он? А я делал всё возможное, чтобы выбросить его из головы. Чтобы не влюбиться.
Когда я отправился на прогулку на следующий день, я уже не ожидал встретить Эрвина. А он сидел на моей любимой лавочке. Тогда я попытался пройти мимо, но он вскочил и пошел рядом со мной.
- Давид, привет.
- Что ты хочешь?
- Я подумал над тем, что ты сказал, - Эрвин коснулся рукой моего плеча. - Я подумал, что мы всё равно можем дружить. Просто...
Я опустил глаза. Нужно было послать его на все буквы алфавита, резко, грубо. Но я допустил преступную слабость, мне так хотелось иметь друзей. Да и Эрвин был вызывающе красив.
- Можем. Только, пожалуйста, не проси никогда, чтобы я снял платок. Ты испугаешься, а мне будет неприятно.
- Хорошо, - альфа с готовностью закивал, а я и не понял, что он просто дышит моим запахом.
Так началась наша дружба. По большому счету, мы подходили друг другу, мы понимали друг друга, уже на третий день мы обменялись телефонами. Эрвин оказался очень веселым и жизнерадостным человеком. Он рассказывал обо всем подряд: анекдоты, случаи из жизни, про работу, учебу, друзей, знакомых, бывших любовников. Он мне несколько раз говорил, что одинок, но, хотя я в глубине души и радовался этому, разумом я понимал, что мне теплое место его мужа точно не грозит. Однажды, это было где-то через неделю после нашей первой встречи, он начал расспрашивать об аварии, моих бывших. Я всё рассказал без утайки. Про Рональда, про то, как собрался в другой город и что из этого получилось.
- А ты Рональда до сих пор любишь? - Эрвин поглядывал на меня, хотя что он мог увидеть? Только глаза. Но, кажется, он умудрился даже по ним ориентироваться.
- Нет... После всего, что произошло, я понял, насколько было глупо вообще его любить, - я усмехнулся, думая о том, насколько плоским и неинтересным стал для меня Рональд. И даже мысль о том, что его омега, скорее всего, уже родил, не вызывала у меня никаких эмоций.
- Я понимаю... - Эрвин покачал головой. - А вот у тебя теперь такое лицо... И как ты вообще живешь с ним? Ты же омега.
- Так и живу. У меня куча занятий.
- А как же отношения с альфами? Тебе не жаль, что всё так?
- Конечно, жаль, но я ничего не могу поделать, - я сел на лавочку и Эрвин следом за мной. - Но ведь не всё на отношениях строится. На плотской любви.
- А чем ты обычно занят, кроме чтения? - альфа спрашивал об этом с таким живым интересом, что мне даже становилось смешно.
- Работаю, сайты делаю, еще пишу письма в дома престарелых.
- Письма? А зачем?
- Ну... Это что-то типа волонтерской деятельности. Ты пишешь письма какому-нибудь дедушке, он их получает и рад, - я пожал плечами.
- А тебе что с этого?
- Ну и я рад.
- Потому что он рад?
- Потому что он рад, - я вздохнул. - Эрвин, давай сменим тему, потому что я вижу, что тебе совсем непонятно, что я делаю и зачем.
- Нет, понятно...
- Всё, забыли. Расскажи, чем ты занимаешься на работе? А то ты всё про коллег да про коллег.
- Я организатор концертов, договариваюсь с директорами звезд, с театрами, клубами, - Эрвин усмехнулся. - Это очень интересно.
- Да, наверно. А платят как?
- Хорошо, я недавно себе накопил на Ауди, - лицо Эрвина стало гордым, и я невольно улыбнулся.
- Покажешь?
- Могу и прокатить.
- Нет, не надо, спасибо. Куда мне ездить, - немного отдохнув, мы снова отправились прогуливаться по парку.
Так было изо дня в день, в любую погоду. Только когда шел дождь, Эрвин тащил меня в кафе, где я заказывал чашечку эспрессо, но за весь разговор ни разу до нее не дотрагивался, потому что, чтобы сделать глоток, мне бы пришлось обнажить часть лица. Эрвин как джентльмен тоже заказывал кофе и тоже его не пил, видимо, чтобы поддержать меня.
Так прошло около месяца. Я всё чаще чувствовал на себе взгляд Эрвина-поклонника, а не Эрвина-друга. Я видел, что он в меня влюблялся, влюблялся в неизвестность, не понимая, что там, под платком, настоящий ад. Что же касается меня, то я давно уже влюбился. Я попал и понимал, что происходит. Ведь я ждал наши прогулки каждый день, с самого утра, я целыми днями только и думал об Эрвине.
- Может, ты сделаешь пластику?
- Может, если врачи возьмутся это делать. Но у меня, во-первых, слабые клапаны сердца и общий наркоз для меня опасен. Во-вторых, у меня нет столько денег, - я развел руками. - Так что пластики не будет.
- Покажи лицо.
Я ждал этой просьбы, но не был всё-таки готов к ней.
- Эрвин...
- Пожалуйста, Давид, - альфа кусал губы. - Я обещаю, что не уйду.
- Не уйдешь сейчас, уйдешь потом, - я перестал верить в чудеса, но я еще не насытился обществом Эрвина. Еще бы хоть неделю с ним погулять. Но, как говорится, сколько веревочке не виться...
- Ты мне нравишься, я хочу увидеть твое лицо.
- Оно уродливо, - я старался оттянуть момент, как мог, но Эрвин был настойчив.
- Покажи, пожалуйста. Я хочу знать, какой ты.
- Хорошо...
Я опустил платок, глядя прямо в глаза альфе. Чуда не произошло. Эрвин с ужасом и отвращением рассматривал мое лицо, явно не зная, что сказать. Я молчал тоже. Просто ждал его комментариев. В этот момент я как будто железными скобами сковал себе сердце. Я почти ничего не чувствовал, только смотрел на Эрвина.
- Мне... мне на встречу надо, - альфа поднялся, не отрывая от меня взгляда, всматриваясь в многочисленные шрамы.
- Удачи, - я кивнул, глядя как он отворачивается и идет по аллее, не оглядываясь. Я смотрел ему вслед, мир становился мутным от моих слез. Не выдержав, я опустил голову и тихо заплакал, закрывая лицо тем же платком. Я просидел в парке минут сорок. Я надеялся, в глубине души, что Эрвин вернется. Но нет. Тогда я поднялся и поковылял к дому, даже не удосужившись надеть платок. Во-первых, уже стемнело. Во-вторых, накрапывал дождь, и прохожих было мало. А в-третьих, я очень хотел, чтобы кто-нибудь злой, увидев меня, прицепился и избил бы до смерти. И пускай бы это выглядело как несчастный случай. Но я никому не был нужен. Я поднялся в квартиру, сбросил с себя одежду и завалился на диван. Пискнул мобильник. Опять в надежде, я открыл его, мечтая увидеть смс от Эрвина, но это была какая-то рекламная акция. В бешенстве я ударил телефон о стену, отчего он раскололся на несколько частей. Хотелось снова плакать, и я плакал.
|
