фанфики,фанфикшн
Главная :: Поиск :: Регистрация
Меню сайта
Поиск фанфиков
Новые фанфики
  Солнце над Чертополохом
  Мечты о лете | Глава 1. О встрече
  Shaman King. Перезагрузка | Ukfdf Знакомство с Йо Асакурой
  Только ты | You must
  Тише, любовь, помедленнее | Часть I. Вслед за мечтой
  Безумные будни в Египтусе | Глава 1
  I hate you
  Последнее письмо | I
  Сады дурмана | Новые приключения Джирайи:Прибытие
  Endless Winter. Прогноз погоды - столетняя метель | Глава 1. Начало конца
  Лепестки на волнах | Часть первая. Путь домой
  Лепестки на волнах | Часть первая. Путь домой. Пролог
  Between Angels And Demons | What Have You Done
  История о девочке | Глава 0. Об Аэлункоре
  Роза | Глава 1. Вступление
Чат
Текущее время на сайте: 13:19

Статистика

Антикафе Жучки-Паучки на Соколе
fifi.ru - агрегатор парфюмерии №1
Интернет магазин парфюмерии
Главная » Фанфики » Фанфики по аниме и манге » Hakuouki

  Фанфик «Танцующий снег»


Шапка фанфика:


Название: Танцующий снег
Автор: Lumino
Рейтинг: R
Фандом: Hakuouki
Пейринг: Кадзама/Тидзуру
Жанр: angst, drama
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймеры: не претендую
Размещение: Только с разрешения.


Текст фанфика:

1. Вдох

Мне очень нужно перевести дух.
О, почему я никогда не извлекаю урока?
Я утратила всю веру,
Хотя я пыталась изменить все к лучшему.


Умирающие лепестки сакуры – хрупким теплым снегом под ногами. Тихие шаги – взметающимися вверх розовато-белыми снежинками, облачной тенью. Я присаживаюсь в корнях дерева, луна – серебряная тарелка на небе. Всегда любила ее больше, чем солнце, обжигающе-раскаленным шаром висящее над головой.
Луна – таинством и загадочностью, солнце – напролом через лес. Луна – призрачным неверным светом, готовым раствориться в ночной тьме, солнце – пламенным жаром в лицо, даже если идет снег.
Розовато-белый – сакурой, умирающими лепестками, что танцуют в последний раз. Я улыбаюсь: луна – отблеском чистого белого сияния ласкает лицо и волосы. Спокойствие – тихой водной гладью, густым белым туманом над полями.
Тишина – негромким звуком шагов, и сердце – остановкой, дрожью по телу. Густое сияние лунного света – снегом розовой сакуры, и оно нарушено чужим дыханием – будто фальшивая нота в мелодии. Шаги – напряженными вздохами, рукой на клинке.
Они появляются постепенно, сужая свой круг вокруг цветущей вишни – моей могилы. Я – пушинкой против урагана, травинкой в буйной поросли сорняков. Мне не выстоять в этом бою, простите все, простите, что я не смогла.
Глаза – раскаленным отблеском горячих углей, вечно голодных и жаждущих крови. Волосы – чистым белым туманом, ослепительно-ярким горным снегом. Они обнажают оружие, и я тянусь к своему мечу. Клинок – неохотно вылезающим из теплой норы псом, ленивой служанкой, беспечным другом. Ближайшие ко мне расэцу медленно подходят, замыкая круг.
Неумелый взмах мечом – диким смехом демонов и быстрыми движениями противников. Отшатнуться, уперевшись в ствол сакуры, взметнуть тучу лепестков – бледными снежинками. Острие катаны – нежным укусом в горло, ласковой кровавой линией по шее. С ненавистью смотрю на глумящихся расэцу, и один из них заносит меч, целясь мне в сердце.
Взмах – осевшим телом врага и кровавыми брызгами на бледно-розовый снег. Злобный лязг клинков демонов – издевательским звоном длинной катаны, скрежетом возмущенного металла. Прыжки и шаги поднимают в воздух все больше лепестков, и тот, кто защищает меня – тенью среди призрачного теплого снега сакуры. Я не вижу его лица, волосы – светлой волной по плечам, просторное одеяние – вихрем темного облака.
Кровь – багровой агонией заката, заливая умирающий снег, сердце – двумя толчками в такт, тревогой по венам. Он опускается на колени и медленно садится к дереву.
— Не бойся. Я же защитил тебя. Иди сюда, Тидзуру.
Я подхожу к нему, на лице – усталая улыбка, волосы – встрепанными прядями по щекам. И губы – теплом, горячее пламени костра.
— Тидзуру…
Я сажусь на кровати, глядя широко раскрытыми глазами в ночную тьму комнаты. Сердце – трепетом тихого цветка под шальным ветром, дыхание – испуганной птицей в клетке из ребер.
Кто он был, неведомый? Я не могу вспомнить его лица.

2. Тревога

Ты всё ещё видишь, что я чувствую?
Мне становится легче,
Когда ты заключаешь меня в объятия.


Странный сон не идет у меня из головы. Я помню толпы расэцу и человека, который меня защитил. Вот только имени вспомнить не могу. Но уверена, один его взгляд – холодком по коже, теплой нежностью в груди, знакомым голосом.
— Хиджиката-сан?
— Мне нужно уехать, — суровый голос – дрожью по телу, хотя на улице лето – пламенными искрами по коже.
— Позвольте мне ехать с вами.
Молчание – тихими нотами тоски и грусти, пониманием и отчаянием.
— Нет. Оставайся здесь. Найди свое место в жизни.
Он поворачивается и уходит, волосы – темным туманом на плечи, спина прямая, будто палку проглотил. Гордый, слишком гордый, чтобы позволить глупой девчонке следовать за ним.
А я ведь хочу. Вот так хочу – рядом, безмолвной поддержкой и опорой, он ведь не справится один, верно? Зачем ты делаешь это, зачем оставляешь – ненужной вещью, обузой в дальней дороге и предстоящих сражениях?
Обида вскипает в груди темной волной, а следом приходит понимание – защитить. Он не хочет, чтобы я пострадала, правда? Я должна позволить ему уйти одному – честью и долгом шинсенгуми.
В комнате пусто и холодно – морозом одиночества и туманом тоски. Завтра я вернусь в Эдо, потому что все покинули меня. Харада, наверное, погиб, Симпати ушел воевать. Окита, зеленые глаза и каштановые волосы – первой травой и корой сакуры, звонким смехом и хрипящем кашлем – обратился пеплом, исчерпав силу расэцу. Зазубринами катаны и изорванной лентой – остался там, на полянке рядом с городом. Я буду помнить его – теплой улыбкой, дружескими объятиями и бесконечными обещаниями убить.
Сайто – холодом северных ветров и ледяных снежинок сакуры покинувший нас навсегда, фиолетовым отливом волос и темным небом синих глаз. Саннан-сан и Хейске – морской волной радужки и вечными очками, длинной волной коричневых волос и короткими неровными прядями, белым осыпающимся пеплом и последней улыбкой.
Хиджиката-сан – суровым голосом и стеклянным звоном катаны, защищавшей меня от врагов, глазами-аметистами и черным водопадом волос. Все они уходили, а я осталась здесь, совсем одна. Что делать, когда тоска – шальной пулей в руку, а одиночество – добивающим ударом клинка?
Так много воспоминаний – призрачно-лунных, неверных, будто колеблющееся пламя свечи. И только они и останутся – бледно-розовым туманом снега лепестков сакуры.

3. Шаг

Не отвергай меня,
Ведь всё, что мне нужно,
Это чтобы ты спас моё сердце,
Дал мне то, во что я поверю.
Не отвергай меня,
Сейчас ты открыл дверь,
Не дай ей захлопнуться.


Крутая горная тропка – предательской дрожью в ногах, тяжелым дыханием в груди. Простая могила – вечным сном для того, кто был моим отцом. Маленький букетик белоснежно-солнечных ромашек – дань памяти и уважения, потому что кем бы он ни был – жестоким убийцей или любящим родителем, я буду его помнить.
Ветер заплетается тугим вихрем – опавшими листьями старых узловатых деревьев и тонкими снежинками. Высокая юношеская фигура – стройной статуэткой древнего бога, светлой волной встрепанных волос на плечи.
— Кадзама-сан?
Он стоит, спокойствие – тишиной перед разъяренной бурей, задумчивым взглядом поверх моей головы куда-то вдаль. Ветер, взметнувшийся перед его появлением – покорным слугой оседает у его ног.
— Вижу, Кодо умер… Это ждет каждого демона, что сбился с пути.
— Я же говорил тебе, что когда-нибудь люди предадут тебя. Ты не верила мне, но где они теперь? Кто-то пал, защищая тебя от толпы самураев, — сердце – предательским комочком сжавшееся в груди, болезненным спазмом – Окита…
— Кто-то обратился прахом.
Хейске. Тоска – накатывающим прибоем боли и чувством вины: из-за меня, не сумела, не уберегла.
— А кто-то просто покинул тебя навсегда. Кстати, он же говорил, что защитит тебя. А в конце концов предал и бросил.
Хиджиката. Одиночество – ядовитой змеей, лежащей на нагретом солнцем камне, волчьим воем на луну, тоскливыми ночами и отравленным воздухом.
— Ты осталась одна, Тидзуру.
Взгляд – раскаленными искрами по коже, отчаянным стуком глупого сердца.
— Кадзама-сан… Хиджиката-сан хотел защитить меня и уберечь, потому и оставил здесь! – неверяще – жаром понимания и догорающим костром правды, тлеющими углями обиды.
— Конечно, — улыбка – иглой насмешки. Глаза – красной кровью, багровым закатным отблеском солнца.
Я опускаю голову. Что тут сказать, если одиночество – отравленным ножом в ночи, обидой и тоской?
— Эй, я же говорил тебе не доверять людям. Несчастная женщина.
Голос – глубоким сочувствием, искрящейся волной сострадания. Я смотрю на него: неужели он и вправду понимает меня?
Молчание не вызывает тревоги или неловкости, оно – теплым пламенем уюта домашнего очага, спокойным легким ветерком. Снежинки кружатся вокруг демона, а я думаю, что сакура ему к лицу.
— Ты разбита и обижена. Идем со мной, и я покажу тебе жизнь.
Слова – неверным болотным огоньком, манящим прямиком в гибельные топи. Он же предаст меня, да? А если он говорит серьезно, если он правда сможет заставить меня жить, когда все покинули меня?
— Слово демона, что не причиню тебе зла.
Глаза в глаза – холодком, призрачным туманом по коже, дрожью. Светлые пряди угодливо шевелит ветерок, снежинки оседают на моих ресницах, будто клочки колючего инея.
— Подумай до завтра, Тидзуру. Если решишься – я приду.
Он поворачивается и идет мимо меня, но на половине пути черты его – акварелью, на которую попали водой, и Кадзама исчезает.

4. Полынь

Он был вынужден уйти.
Если бы я могла отнестись к этому проще!
Я знаю, что нахожусь в шаге от того,
Чтобы все изменить.


Ночь – прохладой и свежестью, напоенным ароматами воздухом. Сакура опадает призрачно-бледным снегом, а я уже стою с клинком в руке – ведь я знаю, кто придет сюда.
Кровавые глаза расэцу – неестественно ярким светом в серебристом тумане луны. Страх – удушливым облаком отравы, решимость – дрожащим мечом, прогибающимся под натиском. Тихие шаги – как отсчитывающий мгновения жизни метроном.
Захлебывающийся смех – мурашками по коже, холодом, заползающим в самую душу. Тяжелые клинки в ладонях медленно покачиваются, готовясь к удару, а я стою, сжимаю замерзшими пальцами меч и жду.
Взвизгнувший смех – и удар сверху вниз, с громким протестующим лязгом катаны, наткнувшейся на мой клинок. Кое-как прокрутить меч и вывернуться, прижимаясь спиной к стволу дерева. Почувствовать поцелуй острия в плече и закрыть глаза, понимая – не выстоять.
И услышать шорох – неясной тенью надежды. Распахнуть глаза, глядя на человека, что своим клинком ловит удары вражеских катан. Неведомый – светлыми встрепанными волосами, чьи пряди выцветают под лунным сиянием, стройной фигурой и темной одеждой, которую треплет ветер.
Они бьются, схлестываясь и расходясь, и кровь – осколками рубинов, они разлетаются вокруг, пятная бледный снег сакуры. Я скорее чувствую, чем вижу, когда длинный меч расэцу задевает его плечо, и человек валится на землю, хватая ртом воздух. Шатается, поднимаясь, но катаной встречает добивающий удар врага и обманным движением пронзает сердце.
Расэцу падает на землю, поднимая вверх невесомое облако цветочных лепестков. Я иду к человеку, который защитил меня и опускаюсь на колени.
Жестокая усмешка растягивает губы:
— Решил выслужиться, чтобы я осталась с тобой?
Он качает головой, судорожно, и отчаянье на его лице – раскаленной кровью по венам, призрачным лунным светом по светлым волосам:
— Нет, нет…
Я поднимаюсь, и губы кривятся в улыбке – отражение собственной жестокости и безразличия. Он с трудом перекатывается на живот, из уголка губ стекает кровь, и он царапает пальцами землю, пытаясь подползти ближе, удержать.
Я смотрю за его тщетными усилиями и ухмыляюсь:
— Прости, не быть нам с тобой вместе. Слишком много всего стоит между нами, и две какие-то схватки против расэцу ничего не меняют.
Я поворачиваюсь и иду прочь, слыша неясные стоны и крики – он зовет меня, раненый и умирающий. Лепестки сакуры – жалящим ледяным снегом, и я словно прихожу в себя после дурмана и бросаюсь обратно, но каждый шаг – хлесткими плетями ветра и россыпью застывшей воды в лицо. Пробираться, несмотря на то, что сакура уже отцвела, и воздух – горше полыни, а луна – насмешливым серебряным диском в темном небе.
И услышать обреченное:
— Прощай, Тидзуру.

5. Прикосновение

Ты всё ещё видишь, что я чувствую?
Мне становится легче,
Когда ты заключаешь меня в объятия.


Утро – неясным серым туманом вместо рассвета, призрачной дымкой страшного сна и рваным дыханием. Вдох – порезом меча по груди, и я силюсь вспомнить того, кто молил меня остаться рядом и не покидать.
— Ты решила?
Голос – низкий и звучный, приятный. Ночной дурман уходит, растворяясь в светлеющем небе, и я провожу рукой по лицу.
— Да.
Он смотрит на меня, глаза в глаза – дрожью по телу и слабостью под колдовским взглядом. Я отворачиваюсь и слышу:
— И что же?
Молчание – слабым запахом сакуры и теплым солнечным лучом, несмело скользнувшим по щеке демона. Я присматриваюсь к нему – красивый. Волосы – ярче солнечного света, который пускает блики по неровным прядям. Черты лица – словно искусно вырезаны древним скульптором, глаза – багряный оттенок проклятой отимидзу.
— Я согласна, — тихо, неуверенно, будто боясь спугнуть мгновение спокойного взгляда и неожиданного теплого света глаз.
— Тогда идем, — решительно, ощутить горячие пальцы на своей руке, вздрогнуть, поднимая взгляд и чуть отстраниться – алые глаза близко, странно близко от моих.
Странное чувство – растворением в пространстве и воздухе, неведением и запахом лунного ветерка, танцующего среди лепестков умирающей сакуры.
— Прошу, — жест рукой, шутливо-приглашающий, и я прохожу вперед, к невысокому дому.
Здесь просторно и светло, будто и не обитель демона вовсе.
— Твоя комната, — прикосновение к плечу – теплыми иголочками по руке и странной дрожью где-то в животе.
Светлая, со стулом и столом кроме кровати.
— Вечером я позову тебя есть, — шепотом, почти на ухо, так, что сердце – трепетом, глупое. Кадзама отстраняется и покидает комнату, а я без сил опускаюсь на футон.
Ночью я лежу, не в силах заснуть. Демон странно спокоен и вежлив, и за ужином мы обмолвились всего лишь парой фраз. Он сказал только, что завтра хотел бы сводить меня прогуляться к одному месту.
Луна просвечивает через тонкую деревянную створку светлого дерева, и я смотрю в очертания ее бледного лика. Сон – кусачей собакой, не желающей идти в руки хозяина.
В дреме мне чудится, будто я слышу голос, зовущий меня по имени. Я приподнимаюсь, пошатываясь, встаю, каждый шаг – громадным усилием воли. Я знаю, я чувствую, что тот, кто был в моем сне, сейчас за тонкой створкой двери, и я тянусь к нему, падая, зацепившись за что-то ногой, цепляю пальцами пол, двигаясь к двери. Ну где ты, что же ты, не уходи, не надо, еще немного, и я узнаю, кто же ты…
Очертания человека снаружи слишком неясные, чтобы я смогла что-то там увидеть. Деревянная створка – теплом чьих-то чужих пальцев, и я тянусь ладонями вверх, поймать ускользающее прикосновение, подожди, останься, ну же, пожалуйста, покажись.
Дверь поддается с трудом, скрипнув, но снаружи уже никого нет.

6. Павший воин

Не отвергай меня,
Ведь всё, что мне нужно,
Это чтобы ты спас моё сердце,
Дал мне то, во что я поверю.
Не отвергай то,
Что от меня осталось,
Спаси моё сердце.


— Идем, Тидзуру.
Глаза – равнодушным блеском драгоценных камней, волосы – солнечными лучами по плечами, закрывая уши. Демон обнимает меня, и ощущение потери ориентации накрывает с головой, грозя утопить, и я стискиваю пальцы Кадзамы – надеждой, что смогу снова встать на ноги, а он неожиданно нежно держит мою ладонь, чуть поглаживая, — не бойся, я же рядом.
Что-то знакомое – ускользающими лепестками сакуры, уносимыми ветром. Я бегу за ними в тщетной попытке понять, узнать, ну кто же ты, покажись, пожалуйста, не уходи, я ведь должна знать…
Яркое солнце – пламенеющим светилом по глазам, и я зажмуриваюсь. Открываю глаза и вижу какую-то полянку и небольшую речонку с мостом. Кадзама стоит в паре метров от меня, разглядывая большой камень, явно поставленный сюда человеком.
— Что там, Кадзама-сан?
— Посмотри сама, — отступает в сторону, не желая мешать.
Каждый шаг – словно к близкой погибели, и я чувствую страх – могильным холодом по венам.
Знакомое коричневое древко копья больно бьет по глазам, и я бессильно падаю на колени, разглядывая небольшой камень с выбитыми на нем иероглифами. Тянусь к оружию и еле заметно поглаживаю пальцами теплое дерево:
— Харада…
Рядом с копьем лежит небольшой револьвер, и я вглядываюсь в него, смутно ощущая что-то знакомое.
— Я хоронил их.
Голос – холодный, бесстрастный, как у безжалостных богов, которым плевать на судьбы людей. Слезы – каплями по щекам и на кимоно, жжением в глазах и комком в горле.
— Харада и Ширануи не смогли выжить, но защитили жителей Эдо от расэцу. Ширануи был мне… другом.
Дрогнувший голос – фальшивой нотой в безошибочно выверенной мелодии, нечаянным мазком кисти по законченной картине. И я ощущаю фальшь его голоса так же, как тепло копья, которое держал мой друг.
— Тебе ведь не все равно, тогда почему ты прикидываешься?
Недоуменный и сердитый взгляд – кнутом по обнаженной спине, и я морщусь, будто и впрямь ощущаю удар.
— Мне никогда не было все равно. Просто мало кто знает об этом.
Он поворачивается и отходит к речке, глядя в воду. А я смотрю ему в спину и думаю, что же кроется у него в душе.

7. Не отвергай

Я пыталась так много раз, но всё не по-настоящему.
Заставь это исчезнуть,
Не уничтожай меня.
Я хочу поверить в то, что это всерьез,
Спаси меня от моего страха,
Не отвергай меня.


Вечером того же дня я бесцельно брожу по полянке неподалеку от дома. Падает тихий снег, и маленькие снежинки напоминают мне лепестки сакуры, будто она распустилась не в свое время. Заколдованная красота леса – загадкой и тайной, сном зимы пленяет меня, и я углубляюсь еще дальше, завороженно рассматривая иголочки льда на ветках.
Тихий хруст – возросшим в десятки раз чувством опасности, и я замираю, будто раненая лань, боясь движением выдать себя.
Красные глаза и пепельные волосы выдают пять расэцу, которые крадутся по лесу, высматривая добычу. Неосторожный шаг – негромким предательским скрипом снега под ногами, и сердце – отчаянно колотящимся страхом.
Демоны поворачиваются, и один из них радостно улыбается, что-то говоря остальным. Они медленно идут ко мне, а я отступаю назад, чувства – обостренные близкой опасностью, будто я снова попала в свой кошмар, только вот теперь меня никто не спасет.
Я тянусь рукой к мечу и вспоминаю, что оставила его дома. Бежать бесполезно – безжалостным вихрем они настигнут меня. Я замираю у ствола дерева, чувствуя холодный снег на волосах и одежде. Они глумятся, хохоча, и подбираются все ближе, а я – маленькая птичка, которая замерзла в холодном лесу.
Один из них подходит вплотную, и я не выдерживаю, пригибаясь и ныряя в сторону. Ледяная рука демона ловит меня за волосы, притаскивая ближе, и с губ срывается крик, когда кто-то из них с силой бьет меня мечом по плечу.
Странно, но мне совсем не больно, только почему-то очень холодно. Я приподнимаюсь, думая, что Кадзама будет недоволен, что я поранилась, и тут боль – гудящей стрелой вверх по руке, заполняя собой все тело и подчиняя разум. Я падаю на землю и закусываю губу, сдерживая крик, потому что кровь – плотным горячим ручейком струится из раненной руки, и расэцу собирают ее со снега, хихикая и поигрывая катанами.
Он – тенью зимнего ветра и шелестом потревоженных снежинок, алыми каплями крови расэцу и солнечно-желтыми глазами, когда склоняется надо мной, спрашивая:
— Как ты?
Надо же, глаза – тревогой и беспокойством, а еще страхом. Все сражение заняло у Кадзамы несколько взмахов мечом.
— Зачем ты вообще пошла в лес?
Он не ждет, что я отвечу. Он просто подхватывает меня на руки и растворяется в холодном зимнем воздухе, а через мгновение бережно кладет меня на свою кровать.
— Кто они были? – говорить трудно – зубы стучат от холода и пережитого страха.
Он не отвечает, только медленно сбрасывает свою одежду, а я торопливо отворачиваюсь, чувствую жар щек – смущением и непониманием.
— Недобитые расэцу Кодо.
Кадзама откидывает одеяло и забирается туда.
— Можешь поворачиваться. Кстати, лучше разденься. Твое тело пережило шок, и в холодной одежде ему не согреться.
Щеки – раскаленными углями, пока я выползаю из кровати и кое-как стаскиваю одежду, благо, демон отвернулся. Наконец, я забираюсь внутрь и отползаю, подальше от тела того, чье тепло – обжигающе-горячим жаром, который так меня манит.
— И долго ты так будешь лежать?
Теплая рука хватает меня за плечо и притягивает ближе, так, что я чувствую дыхание на своей шее.
— Спи. Я согрею тебя.
Я и вправду засыпаю, но только для того, чтобы через некоторое время дрожать от страха в очередном кошмаре, где смешались демоны и тот, неведомый, что истекает кровью на чистом призрачном снегу.
Теплые пальцы гладят тело, и слезы – горячее любого очага, когда я поворачиваюсь к единственному живому человеку, что есть рядом. Паника – ледяным снегопадом, и я тону в ней, и умирающие лепестки сакуры – дрожью по телу. Кадзама без слов обнимает меня, и я утыкаюсь лицом в его грудь.
Поцелуи я замечаю позже, когда тепло – призрачным светом луны, а руки – горячее солнечных лучей и нежнее легкого снега. Прижаться, ближе, потому что ледяная волна страха еще рядом, обнять, поймать губами поцелуй и ответить, еще, не оставляй меня, не прогоняй, пожалуйста, мне так одиноко.
Он рядом, и я чувствую, что я в безопасности, потому что сердце – не отчаянной паникой, а спокойным течением медленной воды, захлестывающей меня. Волосы – мягким пухом, глаза – красным отблеском зари, и я тянусь к нему, ближе, подожди, не отвергай, прошу. Пальцы на коже – раскаленными углями, и я таю в его объятиях, а он нежен, будто я – хрупким цветком сакуры, неясной дымкой утра, готовой исчезнуть в зимнем воздухе.
Я касаюсь его плеч, спины, груди, прижимаюсь ближе, как могу, потому что кровь – горячим пламенем страсти, а сердце – щемящей пронзительной нежностью. Склонившись надо мной, он целует меня, и губы – жарче солнца и холоднее равнодушной луны, теплее южного ветра и морознее жестокой зимней бури.
Боль – ледяными иголками по низу живота, и крик – стоном, просьбой, а он со странной нежностью целует меня, замерев, пережидая, пока снег перестанет жечь меня. Он живой, он теплый, он – искренностью и холодом, и поэтому я сама тянусь к нему, поглаживая руками теплую кожу. Кадзама закрывает глаза и вскользь касается губами лба, щек, целует в уголок губ, и дыхание – судорожным бегом, загнанное. Не оставляй меня, прошу, хоть ты останься рядом, пожалуйста, я ведь не могу больше быть одна, защити меня, мой демон, я прошу тебя, еще, ближе, нежно, да, вот так, пожалуйста…

8. Танцующий снег

Не отвергай меня,
Ведь всё, что мне нужно,
Это чтобы ты спас моё сердце...


Та ночь была единственной, и больше мы о ней не разговаривали. Прошло уже два месяца, как я живу в доме Кадзамы. Странно, но он безукоризненно-вежлив, не пристает и почти не разговаривает, подолгу пропадая из дома по своим делам.
Он понял, что тогда мне нужно было чувствовать себя живой. Когда я проснулась, то его уже не было в комнате, и только запах на подушке напоминал о том, что мне это не снилось.
Одиночество – собакой в конуре, которая только и ждет кого-нибудь, чтобы облаять. Кадзама вроде и здесь, а вроде – зимним ветром и слепящим ярким солнце, далеко-далеко, и иногда я не вижу его целыми днями.
Сегодня он опять пропал, а я уже не могу больше сидеть в доме, не выходя наружу.
Разговор у нас состоялся на следующее утро после той памятной ночи.
— Ты понимаешь, что не должна ходить в лес? Ты могла погибнуть, Тидзуру.
— Но, Кадзама-сан…
— Не ходи туда одна.
Слова – как резкий удар хлыстом, и я невольно поднимаю руку, будто он и правда меня ударил. Он невольно хмурится и кусает губу, а глаза – будто солнечные лучи.
Я не могу больше сидеть здесь. Выхожу из дома, каждый шаг – хрустом пласта и шорохом тихих снежинок, серебро луны – под ногами. Негромкие голоса привлекают меня, и я следую на звуки.
Шаг – замершим сердцем, два стука и пауза – в такт неведомой тревожной мелодии.
— Что ты здесь делаешь, Тидзуру? Я защищу тебя, уходи!
Знакомый голос – тоской, от которой задыхаешься, и болью – застарелой, старой болью, которая уже давным-давно умерла.
— Зачем вы пришли, Хиджиката-сан? – тихо, обреченно.
— Тидзуру, что ты делаешь?
Что я делаю? Каждый шаг – все тяжелее, будто разом окрепший снегопад жестокой поземкой заметает мои следы. Каждый его взгляд – пощечиной, но я упрямо иду вперед, туда, где глаза – красный отблеск рождающейся зари, а волосы – светлым льняным полотном.
— Вы предали меня, Хиджиката-сан. Вы оставили меня здесь, и я сделала свой выбор.
В глазах – непонимание и обида. А мне тоже было больно. Знаете ли вы, что это такое, одиночество, когда каждый вдох – как последний, когда нет никого, чтобы согреть, помочь, поддержать? Не знаете.
А я знаю. И мне было больнее, поверьте.
— Ты слишком торопился воевать, Хиджиката Тосидзо. Ты не думал о том, что Тидзуру готова была на многое ради тебя, и ты обещал защитить ее. Но не сумел, — спокойно, потому что уверен в своей правоте.
— Я поклялся, что убью тебя, Кадзама, и я это сделаю.
Момент превращения, и волосы – седым облаком, глаза – красным оттенком крови. Он обнажает клинок и несется навстречу демону, а Кадзама плавно отодвигает меня в сторону, и волосы – обесцвеченным серебром призрачного света луны, а радужка – солнечным светом, пламенеющим огнем.
Они сходятся, и мечи звенят, торжествующе, с предвкушением близкой крови. Я вздрагиваю, когда клинок Хиджикаты чертит багровую полосу по предплечью Кадзамы, и тот шипит сквозь зубы, с ненавистью глядя в лицо воина, не оставаясь в долгу – вонзая меч в бок и толкая противника ногой на землю.
Они сражаются посреди танцующего снега, что напоминает сейчас лепестки умирающей сакуры. Кровь – алыми брызгами рубина, шаги – тише падающих лепестков и нежнее прикосновения пуха. Оба ранены, и у Кадзамы не останавливается кровь: катана в руках Хиджикаты сверкает причудливым синим огнем.
Каждый их удар, каждый шаг – перекрытым дыханием, и я боюсь увидеть, как кто-то из них упадет на холодную землю, пятная ее своей кровью.
Они замерли друг напротив друга. Один шаг – качнувшимися весами судьбы. Один прыжок – взметнувшимся облаком бледного снега.
Кадзама улыбается, глядя, как клинок вошел Хиджикате прямо в сердце. И плевать, что меч человека пронзил грудь демона чуть ниже, и кровь темным ручейком сбегает вниз по одеянию.
Хиджиката-сан медленно падает на землю, а Кадзама успевает сделать еще несколько шагов перед тем, как ноги его подкашиваются, и он оседает вниз. Я бросаюсь к нему, словно очнувшись ото сна, завороженно глядя, как кровь растапливает снег под ним.
— Кадзама-сан, как вы?
— Бывало… и получше. Этот ублюдок раздобыл «Убийцу демонов». И где только достал.
Я касаюсь его руки, и она – ледяным воздухом вокруг, стылой землей и холодным падающим снегом. Глаза его прикрыты, а лицо кажется бледным. Волосы возвращают свой изначальный цвет – золотисто-желтым солнечным светом, таким неуместным в этот момент.
— Зачем ты пришла? Я же запретил тебе… выходить.
Он говорит с трудом, будто воздух – слишком плотный, и все сложнее дышать.
— Подождите, я смогу вас донести, все будет хорошо…
Вздох – странным узнаванием в груди, неуловимой нежностью и чем-то знакомым.
— Глупая…
Он открывает глаза, а я замираю, кляня себя за глупость и слепоту. Они – те самые, что снились мне по ночам и сводили с ума, те самые волосы – светлая непокорная волна, и голос, мягкий, родной голос, глаза – рассвет и закат солнца, жизнь и смерть.
Почему я узнала его только сейчас?
Потому что сакура уже умерла – кружащимся в воздухе, танцующим снегом, тихим шепотом ветра среди обледенелых веток, и рваным дыханием демона передо мной.
— Вспомнила? – слова – тихим шепотом, потому что не они сейчас важны. – Я видел это каждую ночь, и всегда ты уходила от меня. Останься…
А я вспоминаю тот сон, где я бросила его на холодном снегу, раненого, умирающего. И понимаю, что не уйду во второй раз.
— Ваши раны ведь затянутся, правда?
— Через какое-то время.
Он внезапно как-то обмякает и прикрывает глаза, и сердце – пропуская удар, замирая от невыносимой мысли.
— Кадзама-сан?
Я наклоняюсь и целую его, и слезы на щеках – обжигающий холод. Он не двигается, и я не шевелюсь, глядя в спокойное лицо демона.
— Ну, чего ревешь-то? – недовольно, будто от одной слезинки ему что-то будет. А одиночество – медленно треснувшим льдом, предвещающим новую весну.
Я касаюсь ладонью его щеки, стирая кровь, и целую холодные губы, чувствуя, как к горлу снова подступают слезы.
— Не плачь, Тидзуру. Я ведь защитил тебя.
Он улыбается, и улыбка – та самая, из первого сна, когда он убил расэцу.
— Дай мне немного полежать, а потом пойдем обратно.
Я ложусь рядом с ним на ледяную землю и крепко сжимаю ладонь. Сверху на лицо падают маленькие танцующие снежинки, и я ловлю их губами, поглаживая пальцы того, кто защитил меня.
Спасибо, что не дал мне упасть.








Раздел: Фанфики по аниме и манге | Фэндом: Hakuouki | Добавил (а): Lumino (18.10.2011)
Просмотров: 3083

7 случайных фанфиков:





Всего комментариев: 1
0  
1 Frend_cat   (20.10.2012 19:01) [Материал]
Тест написан очень складно и буквально замораживает читателя) cool biggrin

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
С каждого по лайку!
   
Нравится
Личный кабинет

Логин:
Пароль:
Новые конкурсы
  Итоги блицконкурса «Братья наши меньшие!»
  Братья наши меньшие!
  Итоги путешествия в Волшебный лес
  Итоги сезонной акции «Фанартист сезона»
  Яблоневый Сад. Итоги бала
  Итоги апрельского конкурса «Сказки о Синей планете»
  Итоги игры: «верю/не верю»
Топ фраз на FF
Новое на форуме
  Поиск соавтора
  Помощь начинающим авторам
  Все о котЭ
  Рекомендации книг
  Предложения по улучшению сайта
  Поиск альфы/беты/гаммы
  Книжный алфавит

Total users (no banned):
4932
Объявления
  С 8 марта!
  Добро пожаловать!
  С Новым Годом!
  С праздником "День матери"
  Зимние ролевые игры в Царском шкафу: новый диаложек в Лаборатории Иллюзий
  Новый урок в Художественной Мастерской: "Шепни на ушко"
  День русского языка (Пушкинский день России)

фанфики,фанфикшн