 Фанфик «На прощание. Эпизод 9 (завершающий) Гость»
Шапка фанфика:
Название: На прощание. Эпизод 9 (завершающий). Гость
Автор: Anzz
Фэндом: Сердца Пандоры
Персонажи/пейринг: Гилберт Найтрей/ Винсент Найтрей и др.,
Жанр: PWP, экшен, мистика
Предупреждение: ООС, инцест
Тип/ вид: слэш
Рейтинг: NC-17
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймеры: не претендую
Размещение: только с согласия автора
Текст фанфика:
Его жизнь превратилась в руины. Надежды что-то восстановить не было… И в произошедшем был виноват всего один человек! Будь он проклят! Посмеявшийся над всем и сбежавший!
Прошел уже месяц с того момента, как Зарксис пропал. Все думают, что это случилось во время инцидента в печально известном особняке номер двадцать пять, и только Гилберт знает, что это не так. Только он знает, что тогда Брейк остался жив. После произошедшего он пришел к Ворону… Зачем? Этого Гилберт не понимал до сих пор, и он никому не рассказывал об этой ночной встрече. Ему казалось, что если он только упомянет об этом, все сразу догадаются о том, что случилось между ними… Это было недопустимо! Ворон молчал.
Проклятый особняк обследовали множество раз, но никаких следов Шляпника найдено не было, ничего, что указывало бы на его дальнейшую судьбу. «Пандора» объявила его без вести пропавшим. Всего лишь выжидали официально установленный срок. Никто не верил, что Зарксис жив. Никто… Кроме Гилберта, Лунеттеса и мисс Шерон.
Ворон предпочел бы считать его мертвым. Так ему было бы спокойнее, но пока он сам не увидит холодное, лишенное малейших признаков жизни тело Шляпника, он не поверит в его гибель. От этого бесчестного фокусника можно было ожидать всего, что угодно. Даже имитации собственной смерти. Он достаточно безумен для этого!
Любое воспоминание о Брейке вызывало в Гилберте злость. Он разрушил всю его жизнь! Именно он! И зачем?! Ответа Ворон не находил, как не искал.
Гилберт не видел Оза с того самого дня, когда позволил своей недопустимой страсти проявиться. Он не смел показаться на глаза своему юному господину. Он теперь не мог даже близко подойти к дому Безариусов. Так же тщательно он избегал всех представителей герцогского рода, особенно Оскара Безариуса. Когда они сталкивались в «Пандоре», Гилберт сбегал всеми правдами и неправдами, ничего не пытаясь объяснять.
После того, что он сделал с Винсентом, в доме Найтреев он тоже не мог показаться. Все отношения и с этим герцогским родом он стремился прекратить.
Обрывать отношения с домом Рейнсвордов у него, казалось бы, не было никаких оснований, но единственным звеном, которое связывало с ними Гилберта, на самом деле был Зарксис. Шляпник пропал, связь исчезла.
У Ворона осталась только служба. Она не радовала, не отвлекала, не успокаивала. Он просто выполнял свой долг. Когда в бесконечных коридорах и суете он вдруг сталкивался с Лиамом, они обменивались вопросительными взглядами. Вопрос был немой, но все тот же, единственный. И оба в ответ качали головами. Шляпник просто исчез.
Иначе, чем подлостью все действия Брейка нельзя было и назвать! Он не только за несколько дней сумел разрушить жизнь Гилберта, он имел наглость доказать Ворону насколько много на самом деле он для него значит… Доказать и тут же исчезнуть! Жестокая издевка! Подлость! Подлость!
В самом дальнем углу бельевого шкафа пряталась изуродованная засохшей кровью перчатка Брейка… Почему-то у Ворона не поднялась рука ее выбросить. Он убрал ее так далеко, как только смог, и никогда не пытался ее оттуда вытащить, и все равно, одним своим присутствием в той темной глубине она жгла ему душу. Сожаления… боль потери… злость на ее циничного хозяина… ненависть к неизвестным, но так жестоко разлучившим их обстоятельствам… символом всего этого стал для Гилберта маленький неопрятный комочек… Странно. Глупо. Нелепо! Эта маленькая гадкая вещица была слишком ярким напоминанием о тех словах, которые произнес Зарксис перед тем, как случилось то, чего не должно было быть. В тот момент их мрачной силе Гилберт не придал никакого значения, он просто давно приучил себя не доверять ничему, что говорит или делает Брейк, если в этом так или иначе нельзя удостовериться лично. Вот теперь он имел прекрасную возможность убедиться в правдивости тех слов, в подлинной решимости Шляпника на этот поступок. Он действительно исчез из его жизни… По крайней мере, физически исчез…, но при этом, как назло, завладел едва ли не всеми его мыслями! Гилберт, в самом деле, страстно желал, что бы Зарксис навсегда пропал с его горизонта, но теперь, когда эта мечта так безжалостно исполнилась, он уже готов ее ненавидеть! Готов требовать у судьбы все вернуть!
Судя по словам Шляпника, он уходил тогда от Ворона прекрасно осознавая, что может не вернуться… Почему же Гилберт отпустил его, не смотря на это жуткое признание?! Почему хотя бы не пошел вместе с ним? Что вообще могло случиться с контрактором одной из сильнейших цепей Бездны? Найтрей терзал себя этими вопросами и запоздалыми сожалениями, и не находил ни одного утешительного ответа или оправдания, кроме собственной трусости. Он испугался того, что произошло между ним и Зарксисом. Испугался, что теперь вырвавшееся свяжет его с этим доводящим до исступления субъектом еще сильнее, еще неодолимее…! Он проявил непростительную слабость, и в результате действительно потерял его…
Лишившись всего, что стало привычным для него за последние годы, Ворон вдруг почувствовал, что ему отчаянно не хватает конфетного аромата и покалывающей искристости воздуха… Жизнь стала безвкусной и унылой. Эту острую приправу, всегда вносимую в его существование Шляпником, безумно хотелось найти! Вернуть! И тогда он, сам не зная почему, шел в проклятый особняк. Этот мрачный, ныне безжизненный, а когда-то блистательный дом, казалось, хранил какие-то последние частички сущности Брейка… Ворон сам не мог ни понять, ни объяснить этого странного ощущения, но именно в этих обветшалых развалинах, так походивших на его нынешнюю жизнь, ему было наиболее спокойно, чувство опустошения терзало его меньше, а утраченное казалось ближе… Его тянуло сюда снова и снова.
Очередное задание заставляет Ворона погружаться в объятые ночной тьмой улицы столицы. Дело представляется достаточно простым, и Гилберт предпочитает ловлю на приманку. Редкая цепь откажется от одиноко бредущего по закоулкам города беззащитного прохожего. При таких обстоятельствах главное - прогуливаться в правильном месте и всегда быть наготове. Место для ночного осмотра он выбрал с учетом всех известных ему особенностей выслеживаемой цепи: ремесленный квартал, улицы, на которых лавки перемешивались с жилыми домами, относительная близость порта. Особенно тщательно он осматривал швейные мастерские и магазины, торгующие одеждой. Объект его охоты имел к ним странную слабость, нападая на хозяев заведений и их домочадцев.
Проходя по очередной пустой улице, краем глаза Ворон замечает в темном окне весьма активное движение. Резко припадает к стене слева от проема. Напряженно прислушивается к происходящему внутри. Через закрытые окна доносится едва различимое шуршание и … тихий звон бубенчиков. Это уже интригует. Гилберт пытается осторожно заглянуть в окно. Успевает различить быстрое движение по направлению к стеклу. Рамы со скрипом расходятся. Ворон резко приседает, чтобы не быть обнаруженным раньше времени. Из открывшегося прохода на улицу начинают вылетать вещи: пальто, платье, пиджак… Переместившись к самому краю проема, Гилберт резко встает, направляя внутрь пистолет. Именно в эту секунду в окне появляется цепь. Они сталкиваются почти лицом к лицу. Порождение Бездны больше всего походит на … грубо выточенную деревянную куклу. Темное, плохо проработанное лицо в деревянных задирах, выпученные белые глаза и рот до ушей, все это негармонично теснилось на слишком маленькой голове, украшенной двурогим колпаком с бубенчиками.
«Арлекин», - сразу назвал его про себя Ворон.
Существо оскалилось и отпрянуло вглубь комнаты. Гилберт выстрелил, но, кажется, промахнулся. Пришлось следовать за убегающим. В доме абсолютно темно и охотнику в ходе преследования приходится ориентироваться по звукам, сопровождающим продвижения жертвы. Один за одним они взбегают на второй этаж. Пробегая по дому, Гилберт успевает заметить два неподвижно лежащих тела. Разбив окно в одной из комнат, арлекин выскочил на примыкающую к стене более низкую крышу. Ворон останавливается у окна, намереваясь открыть огонь, но появившаяся на небе луна освещает не только непропорционально длинные и тонкие руки и ноги цепи, но и наличие груза у нее за спиной – человеческого тела. Судя по длинным волосам и одежде – это девушка. Преследователь только мельком успел отметить, что ее лицо обезображено странным неестественным выражением. Жертва видимо была многократно привязана к своему похитителю и закрывала от возможных поражений выстрелами его затылок и спину. Стрелять в такой ситуации Гилберт не мог, вероятность попадания в человека была стопроцентной.
Погоня продолжилась по самому коньку двухскатного покрытия, но оно довольно быстро закончилось. Цепь без раздумий стремительно кинулась вниз. Ворон, разумеется, должен был это предвидеть, но его спуск не был таким же быстрым и легким. Ему пришлось прибегать к помощи опор: карниз, проем окна, лепные украшения… Эта задержка увеличила расстояние межу охотником и его добычей, но дало Гилберту возможность наиболее безопасно для заложника арлекина воспользоваться силой своего оружия. Грянуло два последовательных выстрела. Первый прошел мимо цели, зато второй перебил убегающему правую ногу. Цепь с размаху рухнула на мостовую, но пребывала в поверженном состоянии только несколько мгновений. Поврежденная конечность была доломана и отброшена. Примерно тоже самое арлекин проделал и со второй ногой. Уровняв длину конечностей, цепь продолжила убегать. Несколько оглушительных выстрелов, и смертоносная пуля снова настигла шута с бубенчиками. Опять пострадала именно правая нога. Цепь более не стала калечить собственного тела, просто встала на руки, развернулась к Гилберту спиной и, загнув вперед голову, помчался дальше.
Через несколько минут погони улица вывела их на довольно пустынный берег реки, используемый местными жителями для отправки не очень крупных грузом. Среди общего запустения почти у самой воды возвышалась четырехэтажная башня. Намереваясь заставить беглянку выбрать в качестве укрытия именно эту местами разрушенную громадину, Гилберт открыл огонь по тем домам, которые стояли по правой стороне улицы. Пули разбивали стекла, зло свистели и отскакивали от каменной кладки стен, пробивали и раскачивали вывески - в общем, создавали шумовой фон опасности, которая должна была отпугнуть арлекина к противоположной стороне улицы. Цепь попалась на уловку и действительно бросилась к башне, ища там укрытия. Охотник последовал за добычей, на ходу перезаряжая пистолет. Несмотря на напряженность ситуации, Гилберт был совершенно спокоен, а потому пальцы ловко выполняли знакомые манипуляции, не отвлекая на это сознание.
Стремительно взлетая по лестнице, Ворон прекрасно слышал опережающий его топот цепи, но достигнув последней площадки башни, никого здесь не обнаружил. Предположив, что порождение Бездны выбралось на полуразрушенную крышу, Гилберт устремился туда же. По осыпающейся кладке стены он добрался до пролома, в который подмигивая ему, заглядывали звезды. Подтянулся на руках, впился коленом в край разрушенного прохода и рывком влез на последнее перекрытие. Осмотревшись, странной ожившей куклы здесь он так и не обнаружил.
«Упустил!» - с досадой стукнуло в голове.
Ворон уже собрался покинуть свой наблюдательный пост, когда до него донеся слабый звон бубенчиков… Звук шел снизу. Гилберт обошел площадку крыши по периметру, внимательно вглядываясь в чернеющее у его ног пространство. Ничего видно не было. Никакого движения. Был только звук и этот звук перемещался именно по периметру. Тогда у охотника появилось предположение о наличии некой ниши, расположенной немного ниже последнего перекрытия, которую он не видит, будучи наверху, но которая сейчас позволяет цепи безнаказанной ускользнуть от своего преследователя. Была только одна возможность заглянуть туда, куда не доставал глаз не спускаясь с крыши. Примерно отследив по звону бубенчиков направление движения шута, Ворон зацепился носками за самый надежный в этом месте выступ ограждении крыши и более чем по пояс перегнулся вниз. Ниша действительно была и представляла собой весьма удобный спуск вниз по внешней стороне башни, шедший при этом за защитной стеной, скрывающей избравшего этот путь. Только предпринятый Гилбертом несколько рискованный акробатический трюк и позволял разглядеть спиральный сход с крыши. В этот момент арлекин весьма неспешно и развязно шествовал как раз под ним. Ворон свистнул. Кукла подняла голову. Такое положение чела предоставляло охотнику наибольшую площадь для поражения, а заложнику возможность оказаться невредимым. Грянул выстрел. Сухой звук попадания металла в дерево. Ни стонов, ни криков. Кукла рухнула ногами вперед, так что привязанная девушка осталась сверху, не получив никаких повреждений. Выражение ее лица было действительно отталкивающим. За все время погони она ни разу не пошевелилась и не издала ни звука, но Ворон почему-то был уверен, что она жива. Спустится к внешней галереи с крыши не представлялось возможным, а потому Гилберт вернулся на последнюю площадку башни, чтобы все же найти выход в нишу. Необходимо было спешить, заложник должен быть освобожден до того, как бездна начнет затягивать свое очередное безумное детище обратно.
Гилберт несколько раз прошел вдоль стен, но проход так и не обнаружил. Решив, что глаза могут его подвести, он совершил новый обход, теперь в качестве дополнения ведя по стенам рукой. В одном месте кисть провалилась в пустоту. Глаза уверенно утверждали, что там стена, лишь немного отклонившаяся с двух сторон, но пальцы безошибочно определяли отсутствие преград. Гилберт шагнул в странный изгиб пространства и очутился за заходящими друг за друга стенами угла. Видимо цепь была более осведомлена об особенностях этого места, чем он, а потому и не спешила скрыться. Ворон выскочил в открытую галерею. Девушка, все еще, будучи привязанной к неподвижной кукле, металась, пытаясь вырваться, и беззвучно кричала. Увидев появление Ворона, она замерла. Глаза расширились от ужаса.
Не тратя слов на расспросы и лживые утешения, Гилберт занялся снятием пут. Это немного успокоило жертву, но в отличие от нее Ворон понимал, что слишком рано. Светящийся круг Бездны как всегда появился на земле, точно под ее поверженным детищем, но сейчас между ним и деревянным телом оказалось несколько метров и весьма внушительное каменное сооружение. Мрачное зарево поползло вверх по стенам. Сила отрицания этого мира разрушала и без того уже хрупкую кладку, заставляя башню дрожать.
- Пожалуйста.. пожалуйста… пожалуйста, - забормотала девушка, обращая к своему спасителю полные мольбы глаза.
Гилберт и так делал, что мог. Наконец, перерезав все веревки, он рывком поднял освобожденную на себя. Снизу донесся звук разрушающейся стены. Строение начало крениться. В попытке остановить рвущуюся к ним Бездну, Гилберт перебросил через защитную стену арлекина. Алые всполохи подхватили и жадно поглотили его еще до того, как он успел достигнуть светящегося на земле круга, но разрушительный подъем продолжался. Охотнику и спасенной необходимо было покидать гибельную башню, не теряя ни минуты. Ворон обернулся, чтобы увлечь девушку за собой, но уперевшееся ему в лицо дуло этого не позволило. Пальцы скользнули по бедру в безумной попытке переубедить себя в очевидном, но… Это был именно его пистолет.
- И чего вы этим хотите добиться? – мрачно поинтересовался он. – Моя смерть вас не спасет. Лучше просто покинуть это место.
- А если она за мной? – исказилось в насмешливой гримасе лицо спасенной. - Если вместо меня она получит тебя? Как думаешь, ее это успокоит? Ей это понравится?
«Контрактор» - запоздало понял Гилберт.
Во всей этой стремительной погоне, он слишком мало времени оставлял себя для раздумий. Странное выражение лица, державшееся все время ее путешествия на спине цепи, говорило не о страданиях от плачевного положения жертвы, а о текущей через нее силе, которую и использовала цепь, чтобы полнее проявить себя в этом мире. И привязана она была не для того, чтобы не дать ей сбежать, а для того, чтобы не дать связи разомкнуться, так как собой в это время она почти не владела.
Бездна сделал сокрушительный рывок к своей жертве. Камни посыпались градом. Пол ниши накренился. Тела качнуло. Воспользовавшись этим, Гилберт сделал бросок вперед и схватил девушку за запястье. Сильнейшее болевое воздействие заставило пальцы разжаться. Ворон перехватил свое оружие, но направлять на контрактора не стал.
- Вас ждет незавидная доля узника, но это все же, лучше, чем смерть, - заявил он и потянул спасенную вниз по проходу.
Она не стала сопротивляться и поспешила за ним. Бездна настигала их своим безжалостным свечением, поглощая и разбивая в прах стоящие у нее на пути камни. Галерея обвивала башню спиралью, а поэтому, спускаясь, они неминуемо попали в самый эпицентр расшатывающий сооружение. Пол рассыпался у контрактора прямо под ногами. Закричав, она провалилась вниз. Ворон все еще держал ее за руку, а потому и его потянуло следом. Упершись ногами, несмотря на разрушающуюся вокруг него кладку стен, Гилберт попытался спасти обреченную, и что было сил, потянул ее на себя. Несколько секунд зависания над беснующейся бездной лишили несчастную всякой надежды и разумности. Дико сверкая глазами и уродливо искажая усмешкой рот, она вцепилась в руку Ворона и стала всем телом дергать его вниз. Мрачное свечение поползло по ногам девушки. Крик жертвы перешел в визг, она стала извиваться еще сильнее, стараясь забрать с собой своего неудавшегося спасителя. Попытка помочь теряла всякий смысл, к тому же перерастая в смертельно опасную ловушку. Гилберт разжал пальцы. Этого оказалось достаточно, для того, чтобы утягиваемое Бездной тело просто соскользнуло в его руки.
– Будь ты проклят! – жарко пожелала ему напоследок преступница и исчезла в бордовом зареве.
Еще несколько коротких вспышек и врата Бездны пропали. Но основы башни были уже настолько поколеблены, что исчезновение разрушительной силы не спасло ее от распада. Все, что успел Гилберт в последние секунды перед окончательным фатальным обрушением, это ухватится за канал своей цепи. Мрачная сила ворона уберегла его от погребения под обломками, но отшвырнув, отобрала последние силы.
С оглушительным грохотом башня осела на землю.
Несмотря на все произошедшее, разум быстро подвел вполне утешительный итог: цепь и контрактор ликвидированы, задание выполнено.
Он тяжело ввалился в квартиру и уже почти позволил телу расслабиться. От этого несколько преждевременного приказа все движения стали замедленными и тягучими. Сбросил в прихожей плащ, шляпу, сапоги, добрел до гостиной и только тут соизволил вспомнить, что стоит зажечь свет.
Неожиданный скрип дивана заставил его замереть. Первое же, что пришло в голову: «Брейк?! Опять?! Не может быть?! Все же жив!» Яркая вспышка надежды тут же погасла. Если бы ночной незваный гость был действительно Шляпником, Гилберт почувствовал бы его присутствие еще в подъезде, как и в прошлый раз. Это кто-то другой. Рука машинально выхватила пистолет.
- Гил, оружие ни к чему, это я, - успокаивающе прозвучал неприятный, но знакомый голос.
- Что ты здесь делаешь? – мрачно бросает Ворон, убирая смертоносного товарища.
- Ты ведь уже несколько недель полностью игнорируешь все мои попытки встретиться, - жалуется визитер. - Пришлось даже прийти без приглашения, иначе бы ты просто сбежал.
Ворон зажигает свечи.
- Так что тебе нужно? – несмотря на неприятнейшее чувство вины за содеянное, Гилберт даже не пытается срыть скользящую в интонации голоса неприязнь.
- Я… я соскучился.
Гилберт переводит на брата тяжелый взгляд. Соскучился…? И это после отчаянной, дикой, жестокой попытки старшего порвать все отношения?! Немыслимо! Что же за безумное чувство должен испытывать к нему Винсент, если готов простить брату даже такое? И Ворона снова накрывает волна неприязни.
- Извини, но я слишком устал, чтобы принимать сейчас гостей, - как можно более равнодушно пытается произнести Гилберт.
- Не беспокойся! – тут же спохватился младший. – Я ничего и не требую. Если тебе тяжело даже говорить, то не надо. Я не хочу доставлять тебе неудобств. Просто позволь мне немного побыть рядом с тобой, убедиться, что у тебя все в порядке…
«Невыносимо, - с отвращением думает Ворон. - Прилипчивый. Навязчивый. Слащавый. Когда же он достаточно насладится моими мучениями, чтобы оставить меня в покое?»
Ничего не ответив, Гилберт опустился на диван. Тело настойчиво требовало отдыха. Он откинулся на спинку и закрыл глаза.
У Винсента неистово забилось сердце.
«Как же ты прекрасен сейчас, Гил, - заныло в разуме. – Вот так, откинувшись, словно в приступе блаженства… как бы я хотел быть причиной этого приступа! Как бы хотел снова пережить его вместе с тобой…!»
И от нахлынувших жарких воспоминаний младшего пробрала сладкая дрожь. Но он должен быть предельно осторожен. Малейшее неверное движение, неловкое слово, и обожаемый брат просто прогонит его. Нужно держаться. Ничем не выдать своих алчущих страсти намерений раньше времени. Ворон почувствовал, что-то происходит и открыл глаза. Винсент сел на другой край дивана.
- Гил, за что ты меня так ненавидишь? – вдруг совсем беззащитно, по-детски произнес младший.
Ворон смутился. Странное доверчивое выражение лица, совершенно обезоруживающая интонация незаслуженно обиженного ребенка, вдруг заставили его вспомнить, что он все же старший брат, который должен его защищать и поддерживать, а не…
- Это не так, - попытался Гилберт солгать даже самому себе. – И то, что произошло… тогда… прости. Это не от ненависти… я сам не понимаю, что случилось… я сорвался…
«Простить? – мысленно умилялся младший. – За что? Ты сделал мне самый дорогой подарок на свете, Гил. Ты подарил мне себя. Ты видимо еще не понял этого до конца, не осознал. И возможно пока тебя будет удерживать около меня только чувство вины, но я сделаю все, чтобы ты, наконец, уяснил, что в действительности кроме меня тебе никто не нужен. Никто и никогда не будет любить тебя так преданно и самозабвенно, как я».
Но внешне младший умело продолжил играть беззащитного ребенка, как делал это всегда, с самого детства, когда ему казалось, что кто-то или что-то пытается встать между ним и братом.
- Я не понимаю, Гил, чем я это заслужил, - жалостливо продолжал Винсент. - Что я сделал не так? Я готов подчиниться любому твоему желанию, готов выполнить любую прихоть, любую просьбу. Прошу тебя, не отталкивай меня. Ведь мы единственный родные друг другу люди в этом мире. И мы должны беречь эту связь, но ты этим как будто недоволен. Ты холоден со мной. Ты словно хочешь уйти из моей жизни и закрываешь мне дверь в свою. Почему, Гил? Ведь когда мы были детьми, все было по-другому. Мы крепко держались друг за друга, мы были неразлучны. Нам было хорошо только вдвоем!
«Если бы ты знал, - мрачно думал в ответ на это Ворон, - чего мне в действительности все это стоило».
- Почему теперь все изменилось? – надрывно продолжал младший. – Ты стал постепенно отдаляться от меня, а когда вернулся Оз Безариус, ты и вовсе ушел из нашего дома. После того же вечера, когда… ты ни разу не позволил мне себя увидеть, не приходил, не откликался на приглашения, даже не отвечал на мои послания. Почему же, Гил? Только потому, что мы выросли? Только поэтому ты решил, что ты мне больше не нужен? Но это не так! – чувства все сильнее захватывали Винсента. – Ты мне нужен! Больше, чем кто-либо на свете! Ты мой брат! Ты единственный родной и самый дорогой для меня человек! Почему же в твоем сердце холод? В чем моя вина? Скажи? Я все сделаю, чтобы ее загладить?
Ворон отвел взгляд. Очень уж преданно младший пытался заглянуть ему в янтарные очи. Невольно Гилберт и сам задал сейчас себе этот вопрос и попытался найти ответ. Так почему же он не смог принять разноглазого в качестве брата, не смог вспомнить родственные чувства, которые должны были их связывать? Сердце молчит. Оно глухо ко всем справедливым упрекам младшего. До последних событий Гилберт полагал, что это из-за того, что его сердце, тело и душа полностью отданы его изумрудноглазой звезде, но оказалось, что это не так, и в его жизни почти нашлось место для еще одного чувства… Тогда почему? И Ворон вернул задумчивый взгляд к Винсенту.
«Тебе ни к чему искать объяснений, - вступил в игру холодный разум. – Чувства по своей природе необъяснимы. Либо они есть, либо их нет. Никакие рассуждения здесь не помогут и ничего не прояснят. Он – младший брат, и долг старшего - быть рядом и прийти на помощь, если это требуется. Он действительно не сделал ничего, что бы позволило тебе пренебречь исполнением этих кровных обязательств. Пусть он неприятен. Пусть навязчив. Странен. Но он остается младшим братом, и обязанности старшего, несмотря на любой возраст, никуда не исчезают. Да, это тяжело, неприятно, порой невыносимо, но права отказываться и пренебрегать, у тебя нет. Ты ведь принял его, добровольно взял на себя эту ношу, согласился на эту игру. Неважно почему. Ты получил все сполна, все, что должен был, так продолжай играть. Ты обязан это делать. Ты остаешься его братом.»
И Винсент виделся Гилберту сейчас именно таким: беззащитным, потерянным, робко ищущим его поддержки, сочувствия, хотя бы внимания, младшим братом. Из неизведанных глубин души разуму удалось извлечь слабые искорки нежности, и он раздул их чуть сильнее, чтобы дать сердцу немного обмануться, чтобы снять с тела печать неприязни… Неожиданно для самого себя Ворон придвинулся к младшему и обнял его. У разноглазого перехватило дыхание. За всю их жизнь Гилберт заключал его в объятья лишь пару раз, да и то в далеком сладком детстве… и вдруг сейчас…! Может быть, для Ворона это и была только попытка изобразить видимость братских чувств, но для Винсента это было исполнившейся заоблачной мечтой, потому что в этом действие виделся подлинный порыв души, а не надрыв страсти, как в их последнюю встречу. Разноглазый боялся пошевелиться, боялся вздохнуть, страшно боялся разрушить вдруг окутавшее его волшебство момента.
- Прости, - снова роняет Ворон.
Винсент поднимает к нему лицо. Сейчас они так близко, как никогда. Младший заворожено смотрит на своего обожаемого старшего брата во все глаза и не может наглядеться. Он кажется ему сейчас безумно прекрасным, притягательным, даже вожделенным. Стук сердца быстро усиливается. Все тело напрягается, словно готовясь к рывку в бесконечность. Эти янтарные глаза, нежные губы, полураспустившиеся смоляные кудри – все столь великолепно в своем соединении! И все это прямо над ним! Перед ним! Только для него! Осталось лишь сделать последний бросок вперед…!
Ворона приковало это выражение глаз младшего – просветленное, открытое, излучающее чистейшую, по-детски невинную радость. Такими, непередаваемо прекрасными, Гилберту запомнились изумрудные глаза Оза. Именно от этого ангельского лучистого света он потерял тогда над собой контроль, потому что к такому источнику не возможно не припасть. Только теперь прямо перед ним светился не изумруд, а … рубин… вино-красный рубин… доводящий до исступления глаз Зарксиса…! Какая дикая смесь! Какой обезоруживающий коктейль! Искренний невинный свет и алый рубин…! Трепетная чистота его юного господина и алчная, ненавистна, но вожделенная форма его мучителя! Оз и Брейк! Вместе и сейчас перед ним! В плотном сплетении и сводящем с ума выражении! Вместе! Перед ним! В его руках! В его власти! Разум сдается. Искушение слишком сильно. И Ворон одаривает доставивший ему столько терзаний рубиновый глаз нежным поцелуем. Потом еще одним. И еще одним. Младший заворожен, но удивлен. Почему так? Почему именно глаз? Почему только этот роковой глаз? И тут он вспоминает, что Брейк тоже носитель проклятого багрянца. Значит, сейчас Гилберт, одаривая его этим трепетными ласками, думает совсем не о Винсенте! Он видит сейчас перед собой совсем не младшего брата, а другого…! Острая боль пронзает все его существо и ему хочется оттолкнуть Ворона, излить ему все свое негодование…!
«И что потом? – холодно интересуется часть разума, всегда стоящая на страже его спокойствия. – К чему это приведет?»
Гилберт снова оттолкнет его и, возможно, теперь уже навсегда. Разве этого он добивается? Он нужен ему любой ценой. Это именно тот случай, когда цель оправдывает все средства! Пусть так! Пусть в эти секунды Гилберту чудится другой, но все поцелуи, все ласки получит только Винсент, и когда все закончится, Гилберт не сможет не признать, что все это было подарено именно младшему брату! Все! Ах, как невыносимо хочется этого всего! Пусть даже это будет получено за другого, но получено только им! Брейка больше нет! Ему уже не завладеть Гилбертом, ему уже ничего не отнять у Винсента, никогда не узнать всей правды! Теперь все достанется только ему!
Разноглазый расплывается в блаженной улыбке, подставляя лицо. Ворон останавливается и внимательно смотрит на него, но как будто не видит, или видит что-то другое. Винсент понимает, что не должен дать ему опомниться, прийти в себя, начать задавать совершенно ненужные сейчас вопросы. Младший попытался дотянуться до желанных губ своими устами, но Гилберт отвернулся. Глухой болью это отозвалось в сердце. Ворон не готов принять именно его, но разноглазый не намерен отступать, ведь он уже и так невероятно далеко продвинулся. Объятья все еще не разомкнуты и в янтарных глазах брата легкий дурман. Винсент начинает обжигать лобзаниями шею Гилберта. Не получив никакого сопротивления и немного осмелев, разноглазый расстегивает пуговицы рубашки и спускается поцелуями ниже. Проходит по груди, по страшному шраму, движется все дальше… Объятья размыкаются…
Ворон устремил взгляд в окно. Почему он не останавливает брата? Ведь так не должно быть? Почему позволяет ему совершать все это? Потому что, получается, что странно преданный Винсент - единственный, кто остался у него после того, как его жизнь превратилась в руины. Его душе, оказывается, было невыносимо холодно, а сердцу одиноко. Воспоминания о его безумном мучителе и злили, и согревали одновременно, но это все равно было слишком больно. А сейчас от этих нежных лобзаний боль немного утихала, душа теплела, и он не желал отказываться от этого, несмотря на все увещевания разума.
Скользя губами и языком по коже, разноглазый то и дел поглядывает на Ворона, пытаясь понять его мысли, угадать желания. Он очень боится, что Гилберт может прервать его в любой момент, от всего отказаться, отобрать у него свое сладостное тело! Поэтому младший должен успеть перехватить этот порыв, едва он начнет проявляться, чтобы задушить его немедленно, чтобы ничего не мешало ему дойди до конца в своем вожделении!
Губы доходят до пояса брюк и руки осмеливаются разомкнуть застежку. Ворон хватает его за запястья. Винсент холодеет. Только не сейчас, когда все уже так близко! Младший поднимает на Гилберта полные мольбы глаза.
- Ты действительного этого хочешь? – тихо спрашивает Ворон.
«Да! Безумно!» – кричат сердце, тело и душа.
- Если позволишь, - делано робко выдыхает младший, - только то, что позволишь, только так, как хочешь ты.
Гилберт разжимает пальцы. Склоняясь, Винсент прячет хищную улыбку. Теперь он получит все! Он освобождает из мрака брюк еще нежную в своей расслабленности плоть и аккуратно касается ее губами. Ворон отстраняет его голову. Разноглазый предпринимает новую попытку, но Гилберт снова не дает ему принять себя в объятья уст. Винсент поднимает на него вопросительный взгляд. На лице старшего даже легкое недовольство. В памяти Гилберта слишком ярко всплыла сцена, произошедшая на этом же диване… Он не желает никаких повторений.
Разноглазый смиряется. Уходит лобзаниями вверх, оставляя плоть умелым перстам. Ворон пытается ни о чем не думать, просто плывет в теплом потоке постепенно разрастающегося желания, ожидая момента, когда тело будет готово перейди к более решительным действиям. В отличие от него Винсент получает от всего происходящего истинное удовольствие. Он покрывает это так долго запретное для него тело жадными поцелуями, предчувствуя, что каждый из них может оказаться последним. Он спешит. Кидается из стороны в сторону. Выводит языком длинные влажные дорожки. Гилберт никак не отвечает на его старания, не считая медленно наливающегося натяжения упругости. Младшего это немного огорчает, но он безумно рад и тому, что есть. Даже все это для него уже непередаваемое счастье.
Выражение янтарных глаз постепенно меняется, вожделение затягивает их хмельным дурманом. Разум все более отступает, оставляя только страсть, но продолжает поддерживать ее разгорание. У его груди колышутся и трутся золотые волосы… Оза… Гилберт поднимает за подбородок эту ласкающую его голову и видит единственный жарко поблескивающий глаз Брейка… В нем тоже желание, страстное, мощное… как тогда… почти как тогда, но в этот раз в нем какая-то глубинная чистота… отблески восхищения им, Гилбертом… Шляпник никогда бы себе этого не позволил… Огненная волна, наконец, подбрасывает тело. Ворон снова сам освобождает брата от нижней части одежды, так и не прикоснувшись к верхней. В отличие от Винсента ему не нужны ни его обнаженность, ни открытые соприкосновения, ни ласки. Только удовлетворение страсти!
Ворон заставляет его отвернуться, опереться коленями о диван и лечь грудью на его спинку. Придерживая брата за бедра, он опять просто врывается внутрь, заставляя используемое тело стонать и сжиматься от боли. Он даже специально быстро наращивает темп движения, чтобы муки плоти проявлялись еще ярче. Только страсть, дикая и ни к чему не обязывающая!
Вцепившаяся в пшеничные волосы, рука тянет голову разноглазого на себя. Ворону вдруг захотелось увидеть его глаза. Сильный удар. Ответный стон. Судорога напряжения. Глаза стекленеют от боли. Ворон продолжает поддерживать быстрый темп, чтобы не дать терзаемому телу привыкнуть и расслабиться. Разноглазый пытается вцепиться в спинку дивана, но рука брата тянет его на себя. В этот раз Гилберту нужны эти очи, так он полнее чувствует свою власть, так низменная страсть разгорается жарче, так быстрее все закончится.
Но Винсент слишком пламенно желал все этого, тело быстро справляется с неприятными ощущениями, вплетая в них все новые струи удовольствия. Глаза мутнеют по иному, и совершенно перестают интересовать Ворона. Он отталкивает голову брата, сам опирается на спинку и сильнее наваливается, ударно пробивая себе дорогу к вершине. Разноглазый прижимается к дивану, потому что его телу мало одного сопряжения, ему хочется объятий, жарких соприкосновений всем сущим, но Ворон намеренно сократил точки слияния до минимума, позволив только то, что необходимо для завершения.
Губы горят от жажды поцелуев, но выбранная братом поза совершенно лишает Винсента возможности вернуться к лобзающим исследованиям манящего его тела. Все до чего он сейчас может дотянуться - это руки Гилберта, опирающиеся о спинку дивана по обе стороны от него. Изогнувшись, младший припадает устами хотя бы к ним. Теребит пальцы, проскальзывает языком между перстами. Ворон одергивает кисть, и тогда разноглазый переходит ко второй, даже рискуя навлечь недовольство Гилберта. Губы слишком алчут прикосновений, а вырваться из него Ворон все равно уже не сможет, завершение слишком близко. Остановиться здесь уже невозможно.
От очередного припадания губ к пальцам, Гилберт оттягивает его за волосы, но Винсент только улыбается. Теперь все, что происходит, каждая деталь, каждая судорога тела, болевая или блаженная, безудержно несет его только к одному – к вершине. Хмель плывет в его взгляде, и что бы сейчас не делал брат, он все примет с радостью.
Гильберт опять отталкивает его голову. Тело зовет его ввысь. Разноглазый в очередной раз завладевает его пальцами, трет языком, немного прикусывает, воспроизводит все то, что брат не позволил ему сделать со своей чувственной плотью. Это неминуемо должно усилить все ощущения и еще настойчивее подтолкнуть к концу. Гилберт уже не сопротивляется, тело дошло до той стадии, когда теряет значение все, кроме горячей пульсации в единственной точке. На последних мгновениях, Ворон хватает Винсента за плечи и до боли впивается в них пальцами. От столь неожиданного и сильного воздействия терзаемое тело исторгает надрывный стон, и именно этот сладостный в своем мучении звук сопровождает взрыв страсти Гилберта. Он вплетает в его мелодию и свой голос. Это льется как совместная песня!
Последние все более медленные колебания. По телу Ворона проходит несколько конвульсивных содроганий, и он останавливается. Голова склоняется, и его непослушные кудри колышутся у повернутого лица Винсента. Из слегка раскрытых губ льется тяжелое, горячее дыхание… Младший приподнимется, чтобы коснуться его щеки, прижаться, умолять продолжить, потому что он еще не успел переступить этого блаженного порога.
Гилберт открывает глаза, видит это томное движение в свою сторону, и резко отстраняется. Безжалостно выходит из жаждущего продолжения тела.
- Гил… - стонет ему вслед младший.
Горькая обида и разочарование молнией боли проходят через его тело. Ворон не удостоил его даже взглядом. Измятая и пропитавшаяся ароматом страсти рубашка снята и отброшена, тоже проделано и с остальной одеждой. Это выглядело как бессердечная издевка! Прекрасное, совершенное в своей мужественной гармоничности, абсолютно обнаженное тело, с еще до конца не ослабевшим боевым духом! Тело, доводящее до иступленного желания одним своим видом, едва показавшись, жестоко уходит от него, так и не отдавшись! Более не обременяя себя никакими моральными обязательствами, Гилберт отправился в ванную.
Винсент не смог подавить тяжелого стона сожаления, но и остановиться на этом, он тоже не может. Разноглазый поднимает сброшенную братом рубашку, опускается на сидение дивана, утыкается в белоснежную ткань лицом и начинает свой танец перстов. Горячий поток подхватывает его, и ему кажется, что они продолжают вместе нестись в вихре взаимного сопряжения. Свежий запах сорочки дает ему сладостную иллюзию присутствия его обожаемого, но жестокого Гилберта. Удовлетворение своего вожделения происходит быстро, даже слишком быстро. Ощущая все затаенные желания, собственные пальцы двигаются по самым алчущим этого точкам. У последней черты он сжался, подтянул колени и со стоном: «Ги-и-и-л!» вырвался в горячую пляску конвульсий. Он содрогался столь сильно, что порой даже соскальзывала рука. Его несло в буре страсти. Он жадно ловил воздух, только краем сознания понимая, что происходит. Ему было слишком хорошо. Иллюзия присутствия его желанного слишком ярка, почти реальна. Его губы даже начали покрывать рубашку Ворона поцелуями. Потом он просто провалился в небытие.
Сколько продлилось забвение, он не знал. Минуты? Часы? Шума воды не слышно. Во всей квартире царит тишина. Свечи еще не погасли. Значит, он пребывал в беспамятстве не так уж долго. Руки все еще судорожно сжимали тонкую белизну ткани. Винсент зарылся в нее лицом. Как же хорошо… Как же все таки хорошо… Но его где-то ждет гораздо большее. Разноглазый поднял голову. В гостиной Гилберта не было. Вероятнее всего он ушел в спальню. Натянув и застегнув брюки, Винсент отправился на поиски брата. Его предположения оправдались, Ворон лежал на кровати, на животе, отвернувшись к стене, дразня и лаская взгляд брата так и неприкрытой обнаженностью. Младший осторожно подошел и сел на край.
- Гил, - тихо позвал он. - Гил, разреши я останусь до утра?
Старший не отвечал. Винсент склонился над ним и прислушался к дыханию. Ровное, глубокое и спокойное. Ворон спит, значит, возражать не будет. Разноглазый не смог не поддаться искушению и провел пальцами по его спутанным влажным волосам. Ему тут же захотелось большего. Пока Гилберт спит, он может делать с этим вожделенным телом все, что ему вздумается, главное – не нарушать покрова сна. Сердце радостно забилось, а по телу покатились новые волны возбуждения. И ему опять нестерпимо хочется всего! Винсент закусывает губы, они покалывают от жажды поцелуев. Сейчас он может себе позволить касаться устами чего угодно, но совсем невесомо, чтобы, ни в коем случае, не разбудить брата, иначе он не даст ему продолжить.
Трепетные легкие касания волос, плеч, торса, рук, щеки. Страсть начинает бушевать все сильнее, она требует выхода, требует удовлетворения своего алчного вожделения. Он надрывно борется со своим желанием выплеснуть весь жар чувств в бесконечных лобзаниях…! Нельзя! Он проснется! Он прогонит его! Нужно остановиться! Нужно прекратить, пока он не перешел эту грань! Разум требует оборвать эту пытку самоистязанием, но Винсент никак не может найти на это сил. Он слишком давно желал этого, и эти мечты всегда казались ему до боли нереальными, теперь же когда все это великолепие здесь, перед ним, как он может сам от всего отказаться!?
- Его беззащитность сейчас так умиляет, - вдруг совершенно неожиданно и тихо звучит из самого темного угла комнаты.
Винсент вскакивает с кровати и пытается разглядеть непрошеного свидетеля его страстей. Ему показалось, что он узнал голос… но лишь показалось… это не мог быть он… не мог! Нечто темное движется к нему. Разноглазый начинает лихорадочно вспоминать, что пистолет остался в его плаще, брошенном на подоконнике в гостиной, остается сила цепи… Ночной гость достаточно выходит из мрака, чтобы Винсент смог разглядеть хотя бы силуэты подробностей… Он не верит себе. Не верит своим глазам. Он морщится и поддается вперед, чтобы удостовериться. Ошибка, которой не может быть!
- Вы?- тихо исторгает Найтрей из себя. – Что… что вам здесь нужно?
И тут же в его голове всплывает ответ на этот вопрос. Единственная ценность в этой квартире, одновременно представляющая интерес для обоих изначально незваных гостей – это ее восхитительный хозяин, спокойно придающийся сейчас сну. Винсент отступает к кровати и со всей решительностью произносит:
- Вы его не получите! – он уже даже готов бросить в бой цепь.
Ради своего обожаемого брата он пойдет на любые самые безумные и самые отчаянные поступки!
- Он, разумеется, очень мил, - улыбается темный гость, - но сейчас мне нужен не он. Мне нужны вы, господин Винсент Найтрей.
От этого признания младшему стало немного легче, но только немного.
- Зачем? – подозрительно и непримиримо бросает он.
- Мы с вами очень похожи, господин разноглазый, - продолжает визитер. – Теперь у меня тоже, - он поднимает руку к лицу и изображает вилку двумя пальцами, - два разных глаза.
- Два разных глаза? – с недоумением повторяет младший Найтрей и поддается вперед в безотчетной попытке убедиться в сказанном.
Из-за завесы волос, как всегда скрывающих половину лица, на месте глазницы действительно что-то поблескивает… но он не был уверен… Все очень странно… нереально… И от этого ночного гостя веет чем-то непередаваемо неприятным… тревожным, даже жутким… Винсент снова отступает. Тело сковывает напряжение. Одно вызывающее движение противника и завяжется схватка!
- Я пришел, чтобы сообщить вам, что ваш контракт расторгнут, - улыбнулся собеседник его смятению. – Теперь он – моя цепь.
- Этого не может быть! – зло откликнулся разноглазый. – Контракт нельзя просто разорвать!
- С обычной цепью – да, но он весьма необычен. У него собственная воля и эта воля выбрала меня. Я пришел, чтобы предупредить вас об этом. А так же напомнить, что даже принудительное расторжение не освобождает вас от печати незаконного контрактора. Вот только при отсутствии связи с цепью канал в Бездну остается просто открытым с одной стороны, а, значит, время все равно будет отсчитываться, только быстрее и неотвратимее, – ехидство играло в каждом слове. – Если вам все же дорога собственная жизнь, придется нас навестить. Мы будем ждать вас в любое время в известном вам особняке номер двадцать пять. И предупреждаю, не затягивайте с визитом, времени у вас осталось немного.
- Я не верю не единому вашему слову, – с отвращением прошипел Винсент.
Гость расплылся в издевательской усмешке и уже собрался бросить что-то в ответ, но тут Гилберт зашевелился на кровати и привлек этим к себе внимание обоих собеседников.
Найтрей перевел взгляд на брата лишь на секунду, чтобы убедиться, что тот не проснулся. Весь этот разговор не был предназначен для его ушей. Когда же Винсент повернулся к мрачному визитеру, то обнаружил, что тот стоит к нему уже почти вплотную. В порыве неприязни разноглазый хотел отпрянуть, но ночной гость обхватил его лицо руками и припал жарким поцелуем к устам. После секундной растерянности младший Найтрей попытался вырваться, оттолкнуть этого ненавистного субъекта, к тому же осмелившегося на такую гадость! И не смог! Руки, отстраняя, не уперлись в грудь, а провалились в густую липкую тьму. Винсент похолодел от ужаса. Значит это все же не он! Это какая-то страшная иллюзия! Но ведь поцелуй, который сейчас страстно льнет к его губам, он ясно чувствует. Тогда Найтрей сделал попытку оттолкнуть лицо незваного гостя. Едва ладони должны были коснуться щек, как его собеседник отпрянул сам, не позволив себя настичь.
- М-м-м, - протянул посетитель, довольно облизнувшись. - На твоих губах нет вкуса его поцелуев. Он так и не принял тебя, Винсент, несмотря на все произошедшее между вами.
Разноглазый побледнел. Мало того, что этот неизвестно кто или что, принял такую отвратительную личину, явился сюда, чтобы насмехаться и говорить какую-то чушь, так он еще и имел наглость признаваться, что подсматривал за ними! Ярость наполнила душу младшего Найтрея, и он уже нащупал канал своей цепи, чтобы покарать наглеца, кем бы он ни был…
- А я приму тебя, Винсент, - чувственно проворковал его собеседник. – Обязательно приходи.
Вспышка тьмы. Быстрое движение под покровом мрака, о его стремительности известило резкое колыхание воздуха. Непрошеный гость исчез.
Тело дрожало от перенапряжения. Разноглазый опустился на кровать. Сердце продолжало нервно стучать. Винсент судорожно пытался понять, что все это могло значить. Он кому-то нужен, как когда-то был нужен Брейк. Этот проклятый особняк раз пустив его в свои тайные недра, не желает теперь отпускать… Нет, все это не может быть реальностью! Бред! Безумие! Галлюцинации! Хотелось забыться. Сбежать от нарастающей тревоги. Младший перевел взгляд на кровать. Гилберт все так же спокойно спит, полностью отдав себя власти ночи. Безмятежно и умиротворенно. Именно этого сейчас так не хватало его младшему брату. Спокойной уверенности, что все будет хорошо…
Разноглазый аккуратно вытащил из под лежащего одеяло и накрыл его, а потом пристроился рядом, прижался к его спине, как в детстве… Сердце продолжало трепетать. Ему еще слишком беспокойно.
По устам мелькнула озорная улыбка. Он встал, снял с себя всю одежду, вернулся в постель к брату совершенно обнаженным, и теперь нежно прильнул к нему всем телом. Так ему стало гораздо теплее и спокойнее. Сейчас он чувствует себя с ним неразлучным, крепко связанным кровными и не только узами. Теперь проснувшись утром и обнаружив младшего с собой в одной постели, Гилберт не сможет просто закрыть глаза на произошедшее, ему снова придется извиняться и терпеть муки совести. Это свяжет их еще прочнее. Разноглазому до дрожи захотелось увидеть выражение лица Ворона, когда открыв глаза он обнаружит столь бесстыдную картину во всей своей неприкрытости. Винсент сладко улыбнулся. Придется ждать его пробуждения. Пока же у него есть несколько волшебных часов, когда обожаемый старший брат, сам того не зная, безраздельно будет принадлежать только ему.
|
