 Фанфик «Путь от ненависти до верности»
Шапка фанфика:
Название: Путь от ненависти до верности
Автор: Diray
Фандом: Rurouni Kenshin
Персонажи/Пейринг: Саноске/Кеншин
Жанр: Романтика, Ангст
Предупреждение: ООС, Нецензурная лексика
Тип/Вид: Слеш (яой)
Рейтинг: PG-13
Размер: Мини
Содержание:
С тех пор и повелось. Саноске Сагара - нахлебник, драчун и задира, весельчак и преданный друг неведомым образом влился в странную семейку в Камия-додзе. Там он пил, ел, получал по голове от Каору, бегал от Яхико, играл с девчушками и сходился с Химурой. Раз - разговор за стиркой, два – перекинулись парой фраз у калитки, три – выбил Шикиджо зубы и прикрывал Кеншину спину.
Статус: Закончен
Дисклеймеры: Алл хайль создателю.
Размещение: Спросите и пришлите ссылку.
От автора: Пересматривал Бродягу Кеншина в оригинале и накатило. Мог чуть-чуть переврать канон.
Текст фанфика:
Когда Саноске в первый раз сошелся с ним в поединке, его снедала жгучая ненависть ко всему, что он видел вокруг себя: к прошлому, настоящему и будущему. Каждое лицо в толпе, счастливое или грустное, заставляло зверя внутри него вгрызаться во все его существо, рвать и метать, рычать, будто раненное животное в клетке. Он хотел свободы. Хотел справедливости. И сочувствия.
Крепкие удары от маленького мечника били больней, чем все те кулаки, которые лупили его раньше в дворовых драках. Саноске наполняла желчь, выжигала злоба, ярость, несоизмеримая ни с чем, когда он встречался взглядом с полными сожаления глазами Кеншина. В них он читал то же, что было во взоре капитана Сагары. То, что он не понял. То, что он попросту не хотел понимать.
Ему было все трудней подниматься с земли, тяжелей заносить огромный меч. Ноги не слушались. «Неправильно все это, - шептало что-то. - Неправильно, прекрати!». Но Саноске не мог. Он кидался на рыжего ронина снова и снова и с каждой секундой молил: «Останови меня».
И он остановил.
Почувствовал, уловил, узнал. Неважно как, главное – понял. И уложил на лопатки, дал весомую оплеуху – не делом, но словом. Саноске был готов разрыдаться от облегчения: зверь унялся, успокоился, отпустил. «Не вини никого, живи дальше. Просто живи…».
Падая в темную пропасть, он заметил – Химура улыбался уголками губ. Возможно, это была самая ласковая улыбка, которую он получал за последние десять лет. Теплая и приятная.
С тех пор и повелось. Саноске Сагара - нахлебник, драчун и задира, весельчак и преданный друг, неведомым образом влился в странную семейку в Камия-додзе. Там он пил, ел, получал по голове от Каору, бегал от Яхико, играл с девчушками и сходился с Химурой. Раз - разговор за стиркой, два – перекинулись парой фраз у калитки, три – выбил Шикиджо зубы и прикрывал Кеншину спину.
Баттосай не Баттосай - какая разница?
Однако, разница была, и довольно существенная. Саноске ощутил сам, узрел собственными глазами, когда пришел этот желтоглазый ублюдок Сайто.
Еле держась на ногах, он опирался на Мегуми и смотрел. Не мог оторваться от того, что происходило в полумраке комнаты. Слушал скрежет клинков, слушал дыхание, шаги, крики. Видел глаза обоих – подернутые дымкой прошлого, сладкого и запретного, багрового. Баттосай наносил удары безжалостно, молниеносно, невзирая на кровоточащие раны на теле, и будь у него не сакабато с заточкой на обратной стороне, Сано не сомневался, он бы прикончил Сайто на месте.
Волка Мибу хотелось придушить голыми руками, чтобы ощутить пальцами, как с хрустом ломаются шейные позвонки. Ревность плескалась в нем. Неудержимая и болезненная. Такая, от которой сводило скулы.
Зачем? Почему? Отчего?
Ответ прост: прошлые чувства Кеншина были настолько сильны, что одной схватки с Хаджиме хватило, чтобы вытащить демона Хиттокири из глубины души, где он так долго сидел за семью печатями. Это значило, что Сайто для «вашего покорного слуги» был весомей, чем все, что Химура приобрел в Токио.
Давать советы отринуть прошлое для рыжего ронина было легче, чем следовать им самому. И сейчас, до последнего взмаха сакабато, до каждого вздоха, до следующего движения, прекрасного, отточенного годами, яростного, он был в плену эпохи Бакумацу, в Киото.
От запаха крови Саноске было тошно. Наблюдать за битвой – больно. Но все равно отвести взгляда он не мог. Вся грязная подноготная Кеншина… нет, Хиттокири Баттосая вывалилась на дощатый пол додзе противным комом, липким до омерзения. Все то, что ронин пытался скрыть и спрятать, предстало перед Сагарой. Он не боялся правды, не боялся ничего, кроме, пожалуй, того, что от прежнего Химуры не останется ни следа, когда закончится эта битва.
Но грубое «я» вновь сменилось на «ваш покорный слуга», и Сано выдохнул с облегчением. Однако ревность не ушла, хотя и улеглась в душе, ожидая следующего раза.
И случай представился настолько скоро, что ударил как гром посреди ясного неба.
Как это - ушел без него?! Как это - собрался и даже не попрощался? – это играла обида. Сайто плеснул масла в огонь и расшевелил ревность. «Вы все для него только обуза. Самая популярная тактика ведения боя – бить по слабым местам. Вы – его слабые места, и он это знает, поэтому и ушел один».
Так значит, Саноске для него – обуза? Лишний груз на плечах? Тот, кто будет путаться под ногами?
Он не слабак, но и не великий воин, коими были Химура и Хаджиме. Он не дотягивал, не соответствовал, но опускать руки не желал. Почему Кеншин не дал ему шанс стать сильней и пойти с ним? Он сумел бы помочь. Ведь Кеншин же обещал, что не пустится снова в странствия без него.
Может, забыл? Нет, не забыл. Значит, действительно, обуза…
***
Кажется, он выполнил дневную работу дровосеков, сбивая кулаки обо все деревья на своем пути. Он заблудился, был чертовски голоден и зол. Лесоповал – не тренировка, а пустая трата сил и времени. Так Сагара сильнее не станет. Так он не врежет упрямому рыжему коротышке со всей дури за то, что не оценил его и не дал возможности. Гр-р-р, чертов Химура!
Следом он семь дней лупил по камням до дрожи в окровавленной правой руке и не сдавался. Труды были вознаграждены, и он добился, чего хотел. Довел себя до полного изнеможения, но добился и был горд. Его обуяло детское желание придти к Кеншину и сказать: «Смотри, чему я научился!» и стереть в порошок близлежайшую каменную стену. А затем с трепетом услышать от него теплое: «Твой покорный слуга не сомневался, Сано».
***
«Твой покорный слуга и не сомневался, Сано».
Сагара лишь довольно фыркнул и хлопнул Кеншина по плечу. Сайто напротив них усмехался, затягиваясь сигаретой. Он видел Саноске насквозь и смеялся над ним, над его чувствами, которые тот с трудом мог удержать при себе. «Мальчишка», - говорили желтые глаза с прищуром.
***
- Как твой покорный слуга говорил, это бой лишь между ним и Шишио. Прошу тебя, не вмешивайся.
«Ну уж нет, Кеншин, - стиснув зубы, думал Сагара. – Это не только твоя битва».
Нет, он не имел права взваливать все на свои плечи. Это чистой воды эгоизм.
Нельзя, так нельзя, Кеншин. Пусть ты до жути серьезный, пусть в глазах у тебя сталь, пусть ты полон решимости покончить со всем этим, ты не должен идти один.
«Это не значит, что я дам тебе тут костьми лечь!».
Если нужно будет, я сам костьми лягу, вот увидишь.
«Ты действительно нужен Яхико и Малышке».
Они без тебя – никуда. Не разбивай девице сердце, не нарушай еще одно обещание.
«Нет. Не только им».
Это правда. Ты нужен всем.
«Масса народу в Японии, чьих имен мы даже не знаем, нуждаются в таком человеке».
Ты нужен мне. Нужен! Плевать, что будут говорить, плевать, будешь ли ты сердиться на меня. Не смей, не смей умирать здесь, в этом вонючем подземелье. Я все сделаю, только не уходи…
***
Каждая рана на бледном и истощенном теле рыжего ронина отдается глухой болью в сердце Саноске. Каждый тяжелый вздох, каждая капля крови – будто бы его. Давит на грудь. Каждый крик эхом звенит в голове и режет слух. Огонь, который лижет и обжигает открытые следы от катаны, словно охватывает его самого и медленно пожирает.
Сагара готов сорваться с места, броситься к Кеншину, подхватить его на руки и унести отдыхать, подальше от кровавых битв, от Шишио, от всего. Оградить, защитить, и самому закончить начатое. Хотелось разделить его боль или даже перенять ее всю, забрать раны, ожоги. Забрать все, отдать свои силы, лишь бы тот побыстрей вернулся домой, целым и невредимым.
- Кеншин! Кеншин! КЕНШИН! – надрываясь, орет Сано, но ронин не слышит. Он лежит на полу в луже крови, в лохмотьях разодранного кимоно. Лежит и не дышит.
От страха сводит живот и в глазах темнеет. От ненависти, которую дает проснувшийся зверь, кипит нутро. Ярость, безудержная и горькая, рвется наружу, и он не хочет ее останавливать. Так даже лучше.
Шишио, гадко усмехаясь, смотрит на мальчишку таким же взглядом, что и Сайто. Читает его душу. Плевать, пусть читает. Главное - достать ублюдка здесь и сейчас, забрать Химуру и уйти, убежать, пронестись ураганом по этому чудовищному месту, уничтожить и камня на камне не оставить.
Но Футаэ-но-Кивами не помогает. Не помогают ни гнев, ни жгучие слезы. Его, словно пушинку, отбрасывают к стене, да так, что ломаются кости и кровь застилает глаза. Саноске хочет подняться, шевелиться, но раздробленная правая рука не слушается, голова не работает, и сознание упорно уплывает в темноту. Он не смог. Он слишком слаб.
Прости, Кеншин…
***
Что-то знакомое выдергивает его из холодной тьмы. Что-то родное невесомо касается плеча. Что-то… Кто-то. Кто-то с копной рыжих волос, улыбающимися глазами и шрамом на левой щеке, как пережиток прошлого. Кто-то пришел с ветром в глухую черноту, кто-то вдохнул силы, кто-то вырвал из горла неистовый вопль.
Кто-то…
Кеншин. И никто другой.
Остатки силы, воли, желания он разделил на четверых. Вытащил и Сано, и Сайто, и Аоши. Вытащил себя. Но они бы и так очнулись, а Химуре все понадобится, все до капли.
Я не хочу умирать.
Они все знали это.
У меня есть, к кому возвращаться. Меня ждут. Нас ждут.
«Ты не один, Кеншин».
***
Все то время, пока рыжий ронин спал, Саноске не находил себе места, как, в прочем, и все в доме Окины. Постоянные перевязки, мази, лекарства, кровавые бинты, от которых розовела вода. Увещевания Мегуми уже давно превратились в мантру, читаемую абсолютно каждым в надежде, что кто-нибудь услышит молитвы и придет на помощь.
Сагара знал, что Кеншин выкарабкается. Он не для того сражался, чтобы вернуться и умереть на пороге чужого дома, нет. Он сражался, чтобы быть с ними. Чтобы быть с Яхико, Мегуми, с девчушками и Милашкой. Он сражался, чтобы узнать, чтобы Сано сказал ему в глаза, а не в полубреду, когда тот опирался на его плечо и плавал где-то на грани реальности и забытья. Не так, не на ухо тихим, полным отчаяния шепотом, нет.
Сано не мог просиживать дни и ночи напролет у постели Химуры. Это было больно, физически больно. Он заходил утром, оглядывал мечника и шумно выдыхал, задвигая створки в комнату. Приходил вечером, иногда чуть выпивший, плюхался рядом и разговаривал с ним, просто так, рассказывая, как прошел день, смеялся, жестикулировал, был энергичен, хотя усталый взгляд карих глаз говорил: «Я измотан, Кеншин. Просыпайся скорей».
***
«Кеншин очнулся!».
Этой фразой начался, пожалуй, самый интересный и насыщенный день в жизни друзей Камия-додзе и их самих.
Все, толпой, словно обезумевшие, ринулись в комнату рыжего ронина. Радостно галдящие, вытирая слезы рукавом, они жаждали встречи, хотя и видели его каждый день.
Опешивший от такого внимания Кеншин сидел на татами, глупо, но счастливо улыбался, раздавая всем «спасибо» направо и налево. Яхико вдохновенно рассказывал Химуре о своих подвигах, Каору заливала горючими слезами пол вокруг себя, Мисао сдерживалась, чтобы не дать мечнику по голове и не задушить его в своих объятиях в благодарность за возвращение Аоши в родной дом.
Сагара не смел входить в комнату. Не мог, не решался. Поэтому и стоял у входа, прислушиваясь к веселым голосам. Проходивший мимо старик Окина бросил на него какой-то лукавый, но понимающий взгляд и гордо прошествовал до лестницы, с которой чуть не навернулся.
Лишь когда всех выгнала Мегуми, властно сверкая глазами и вышвыривая за порог мальчонку Миодзина, Сано вынырнул из раздумий и прислушался. Уловив тихий плач врача и мерный, успокаивающий тон Кеншина, то вздрогнул и хотел было уйти, но ноги как будто вросли в пол. Пришлось остаться.
***
- Мы все ждали тебя, Кеншин, - с ухмылкой сказал Сагара. – И закатим знатную пирушку в честь твоего выздоровления!
Химура тепло улыбнулся и кивнул. Саноске чувствовал себя так, словно вышел из холодной тени под лучи ласкового солнца. Оно пригревало, вызывая сладкую сонливость и желание проваляться под ним всю жизнь.
- Сано, это… - в голосе ронина ощущалась тревога, и Сано сразу понял, о чем тот хотел спросить.
- А, - отмахнулся он, - ерунда, - и пошевелил перебинтованной правой рукой, которую уже больше по привычке нежели по надобности держал за пазухой. Кеншин беспокоился – приятно.
Саноске прикрыл глаза и выдохнул, понимая, что если промедлит еще немного, то уже не решится никогда. Сердце его бешено стучало и трепетало, самого его била мелкая дрожь, надоедливая, словно муха. Собрав остатки самообладания, он взглянул Кеншину в лицо.
- Знаешь, я… - и задохнулся словами. Он столько хотел сказать, что не мог запомнить всего. Столько, что дыхание перехватило, а в горле застрял противный ком.
«Возьми себя в руки!».
- Все хорошо, Сано, - прохладная ладонь легла на сжатую в кулак до ломоты в костях руку, и Сагара вздрогнул. – Твой покорный слуга знает, что ты хочешь ему сказать.
Химура смотрел прямо на него, ловя взглядом его глаза, распахнутые от удивления.
- Кто… кто тебе… - почти одними губами спросил Саноске и замер, в ожидании ответа. Он боялся.
- Ты сам, - улыбка не сходила с лица ронина, не изменился взгляд, не исчезла ладонь с его руки.
- Ты помнишь?
- Помню все, - кивнул он, и Саноске робко раскрыл ладонь и пальцами сжал маленькую руку Кеншина. – И твой покорный слуга говорит тебе за это «спасибо».
Сагара ушам своим не верил. Он рассеянно осматривал рыжего ронина напротив, кусал губу и не верил. Он зря опасался? Наверно так. Сил на размышления и сопротивления у него попросту не было – сейчас он чувствовал, будто все его тело охватила вселенская усталость, будто бы он только-только вернулся из самого жестокого боя и валился с ног, был измотан, хотя и не ощущал на своих плечах того груза, что сопровождал его на протяжении всей битвы с Шишио и до сего момента.
Сано рассмеялся, отпустив ладонь Химуры:
- Это тебе спасибо, что сдержал обещание. С возвращением, Кеншин.
|
