 Фанфик «Смертельная Клятва | Глава 2»
Шапка фанфика:
Название: Смертельная Клятва
Автор: Еретик
Фандом: Warhammer 40.000
Персонажи/ Пейринг: свои персонажи
Жанр: AU/экшен/романтика/драма
Рейтинг: N-17
Дисклеймеры: Games Workshop
Размер: макси
Содержание: "Меня зовут Кэссель Лекс, я — бывший дознаватель, почти состоявшийся инквизитор Ордо Ксенос, псайкер, еретик. Меня ищут, чтобы захватить и уничтожить представители всех трех Ордосов Священной Имперской Инквизиции, вольные охотники на ведьм и неумолимые Серые Рыцари. Мне 334 стандартных года, я хорошо выгляжу и отлично себя чувствую. Я привыкла к роскоши и хорошей пище. У меня нет постоянного пристанища, я странница среди миллиардов звезд."
Статус: в процессе написания
Размещение: с разрешения автора
Текст фанфика:
Мнемоперо замерло вместе с мыслью. Кэссель прислушивалась к себе, ловя отголоски видения своего детства в глубине памяти.
«Мне исполнилось шесть лет. В то утро на Аякс прибыли инквизиторы Ордо Ксенос, но я тогда даже не подозревала, что эти красиво одетые люди с гордыми лицами — ужасные палачи, убийцы... Я восхищалась ими, искренне, как умеют это делать лишь дети. Думаю, они прибыли не просто так: за последние полгода видения стали у меня делом привычным и это явно не устраивало местных прихожан. Вот так и получилось, что меня снова выбросили, отвергли и передали по цепочке следующим воспитателям, лишив возможности выбирать свою судьбу. Больше всего я сожалела, конечно, о своих полуденных посещениях старого храма. Все, что я видела несколько следующих месяцев своего путешествия — это серые стены крошечной каюты, тюфяк и миску питательной смеси ближе к полудню.
Нас было больше дюжины, собранных на разных планетах, маленьких, слабых, обритых наголо, переступающих с ноги на ногу, ежащихся в потоках холодного воздуха. Мы прибыли на Эскастел Санктус, в Схоластиа Псайкана, где нам надлежало обучаться использовать свой дар во благо граждан Империума и жить по законам Императора.
Там закончилось даже жалкое подобие иллюзорно-счастливого, хотя бы отчасти, детства. Новый мир был холоден, сер и безразличен, он ограничивался промерзающими зимой каменными стенами келий и засушливыми днями, наполненными неподвижным липким воздухом, летом. Обучение заменяло мне все, хотя ребенку и трудно было подчиниться бездушному распорядку, унылой рутине, но наставники из схолы умели привить любому приличествующую неофиту покорность и послушание.
Меня били редко, исключительно за медлительность и задумчивость не к месту. Нередко меня подлавливали на том, что я просто-напросто засыпала во время сеанса медитации, измученная недосыпанием в своей убогой келье, но вышибить из меня этот порок так и не смогли, как и невероятное, не заглушаемое ничем чувство голода — я отчаянно жаждала знаний. Иссохшие, напыщенные, кажущиеся неуклюжими марионетками, наставники, вызывали во мне брезгливую ненависть, тлеющую годами, ставшую такой же привычной, как неистребимая мозоль, о которой вспоминаешь при долгой ходьбе. Иногда я думала, что пролетающие годы похоронят меня в этих безрадостных казематах, а ведь мне тогда едва исполнилось четырнадцать. Новых послушников привозили, старших, прошедших все ритуалы, забирали, и я неоднократно выслушивала самые невероятные истории о том, куда исчезали прошедшие обучение юноши и девушки. По мнению моих наставников, я была довольно посредственным псайкером, нестабильной и безынициативной — таковые неутешительные рекомендации крепились к моему личному делу. Рассчитывать на хорошее место под каким-либо солнцем мне не приходилось, но я исправно отвлекала Императора от дел куда более насущных, вознося ему свои докучливые молитвы.
Те, с кем я когда-то прибыла на Эскастел, обрели своих хозяев, исчезнув из келий по соседству с моей. На некоторое, весьма непродолжительное время я пребывала в блаженном одиночестве. Жалела ли я тогда о том, что не обрела друзей? Сомневаюсь. Я не знала, что значат такие узы, нас не учили обращаться за помощью и не учили ее оказывать. Наивысшей близостью между адептами становились совместные ритуалы и сеансы транса. Но уже тогда во мне родилось это самое чувство, которому я до сих пор не могу дать названия. Мне чего-то не хватало, я чувствовала себя неполноценной.
К сожалению, мое уединение длилось недолго, вскоре кельи наполнились новыми обитателями, а я осталась, как позабытая вещь, лежащая на складе пропаж, вещь, за которой никто не вернулся. Вероятно, с моим послужным списком и усердием в обучении, сбыть меня с заботливых рук Схоластиа Псайкана никак не получалось и я провела там еще два года, пока не достигла превышающего все рамки возраста.
И вот, весной, наконец, мне улыбнулся Император, а возбужденный и подозрительно радостный наставник Пабло Серидор, нарушивший мою вечернюю медитацию, сообщил, что я покидаю ставшие родными стены школы и отправляюсь...»
Стук в дверь расколол сложившуюся картину воспоминаний на миллиарды осколков. Кэссель вышвырнуло из видения с такой силой, словно ее ударили кулаком в живот, сбив дыхание. Женщина пришла в себя спустя несколько бесконечных секунд, но стук в дверь повторился, став несколько раздраженным и более настойчивым.
— Войдите, — сухо и обозленно крикнула она, откладывая съехавший на колени планшет.
Пригнувшись, в каюту вошел сержант Хоук, и Кэссель с усмешкой пронаблюдала похожий на неотъемлемый ритуал осмотр помещения на предмет ловушек и укрытий.
Хоук был молод, если можно было судить по его внешности, но Кэссель знала, что как раз таки внешность космодесантников была обманчива, и точный возраст угадать было практически невозможно. Пятидесятилетнему воину с тем же успехом могло давно перевалить за две сотни лет, а седина не тронула бы даже висков. Но Хоук действительно был молод, эмоционален и податлив для более детального рассмотрения. Воин сел в предложенное кресло напротив, но в некотором отдалении от женщины. Его заметно смущало богатое убранство и антикварные вещицы, позолота и дорогие ткани — это позабавило псайкера.
— Капитан рассказал мне о неудаче, постигшей вас при попытке связаться с силами Империума, — официально начала беседу она, поигрывая серебристой змейкой цепочки, обвивающей тонкую шею.
— К несчастью. Но вы упоминали об услугах астропата, который, несомненно, есть на вашем судне, — манера подобной беседы была тяжела для космодесантника, внутренне женщина хохотала, глядя на его сосредоточенное лицо.
— Он перед вами, сержант. Я единственный астропат на этом судне, оставшийся в живых после стычки с пиратами пару недель назад, — подобрав волосы, Кэссель продемонстрировала космодесантнику несколько разъемов для астропатической связи, вмонтированных в ее череп на затылке.
Хоук недоверчиво посмотрел на женщину. Что-то в ней вызывало у него непреодолимое отвращение, отторжение, словно преследующий его кошмарный сон, от которого невозможно было избавиться даже наяву. Ртутно-серебристые глаза притягивали все внимание, стоило ведьме оторваться от созерцания рисунка на мягком ковре, устилающем пол ее каюты.
Прибегать к ее услугам Ультрамарину не хотелось. Псайкер, ведьма, заигрывающая с варпом, внушала ему подозрения, будоражащие его на уровне инстинктов. Мог ли Хоук положиться на ее слово и ждать, что корабль действительно прибудет на Кадию? Кодекс предписывал доложить о ситуации в Орден еще на принадлежащем Империуму судне, но все системы были повреждены и экипаж лишился всякой возможности связаться с союзниками, исключая небольшой радиус и сигнал маяка бедствия.
Кэссель читала эмоции сидящего напротив человека, как раскрытую книгу. Она разглядывала его из-под полуопущенных ресниц, скользя взглядом по суровому напряженному лицу, застывшему холодной маской. Ярко-голубые глаза сержанта смотрели отстраненно, хотя в их глубине женщина видела огоньки ненависти.
О, как знакомо было ей выражение глаз собеседника... Даже спустя годы, десятилетия, она не могла избавиться от ощущения горечи, отравляющей ее душу, чувства вины и сводящего с ума отчаяния, собственного бессилия хоть что-то изменить, вернув назад сказанные некогда слова, казавшиеся ей тогда такими сильными и верными. Но сейчас это было всего лишь наваждением, перед Кэссель сидел совершенно иной человек и ненавидел он ее по совершенно иному поводу.
— Я вижу твои сомнения, сержант... — Тихо заговорила она, опуская взгляд и потирая кончиками тонких пальцев лоб и переносицу, — Я знаю их причины... Но, что бы ты там себе не надумал, я прошу, поверь мне.
Хоук удивленно вскинул бровь. Голос его собеседницы звучал совершенно иначе, нежели когда она вела беседу с капитаном Севадо на покинутом теперь судне. В нем была печаль, печаль и боль, столь сильные, что космодесантник тревожно всмотрелся в побледневшее лицо Кэссель. Глаза женщины наполнились слезами, их равнодушно-неподвижная поверхность пошла рябью, словно в спокойную гладь озера бросили камень.
— Ты принадлежишь к Ордену Ультрамаринов, сержант... Я рада видеть лазурные доспехи, чувствовать крепкую волю и преданность, принимать тебя на своем корабле, — Кэссель медленно встала с кресла и направилась к алькову, где стоял большой вещевой сундук из потемневшей стали. Откинув крышку, она взяла оттуда небольшой плоский предмет и вернулась к своему гостю, — Я не враг ни тебе, ни людям, с тобой пришедшим, — Раскрытая узкая ладошка потянулась в сторону насторожившегося космодесантника, сжавшего рукоять болтера, но, стоило ему взглянуть на вещь, которую ведьма извлекла из сундука, пальцы сержанта разжались.
В мягком свете витых ламп поблескивала грубовато выполненная пластинка величиной с ладонь. На ее неровной щербатой поверхности четко выступал священный символ Императора — двуглавый орел, распростерший крылья, а вокруг, переплетаясь с опереньем величественной птицы, был выгравирован и другой символ, не менее священный, породивший волну трепета в душе космодесантника — знак Ордена Ультрамаринов.
— Откуда эта вещь у тебя? — Хоук с подозрением взял пластинку в руки, разглядывая ее.
— Когда-то, очень давно, мне подарил ее мой... — Кэссель замолчала, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Она из последних сил сдерживала свое сознание, балансировавшее над бездонной бездной тех воспоминаний, заглядывать в которые она страшилась и не решалась уже много лет.
— Друг? — сержант осторожно положил вещицу обратно на раскрытую ладонь женщины, перебирая в голове десятки вариантов, но все они казались воину один невероятнее другого. Что могло быть общего у исчадия варпа и человека, смастерившего подобный талисман?
— Да, пожалуй, что так... — отозвалась она, переводя дыхание. На лбу выступили капельки пота, тени под глазами усилились, женщина словно бы в одно мгновение постарела на несколько десятилетий, — Мой лучший, самый близкий друг. Он верно служил... служит Императору уже долгие годы. Мы не виделись с ним уже более двух столетий.
— Что значит — служит Императору?! — Хоук привстал в кресле, переполняемый возмущением и самыми страшными подозрениями.
— Он — воин Императора, думаю, даже один из лучших. Умерь свой праведный гнев, сержант. Он не еретик и не слуга демонических сил. А на твой следующий вопрос ответ лежит на поверхности: не всегда и я была скиталицей меж звезд этой вселенной, не всегда я внушала одно лишь отвращение и подозрения у тебе подобных, — казалось, после этой тирады силы покинули Кэссель, плечи ее поникли, а руки бессильно опустились на колени. Пальцы с нескрываемой нежностью гладили потемневшую золотистую пластинку, — Сержант, я прошу оставить меня сейчас...
Хоук нехотя поднялся. Он пришел в каюту к ведьме, чтобы найти ответы на насущные вопросы, а обнаружил, что не только не получил их, но и вопросов явно поприбавилось. Слова Кэссель глубоко задели его, вещица, что теперь так бережно она прижимала к груди, пробудила настороженное любопытство.
Уходя из каюты, в дверях, космодесантник столкнулся со спешащим к своей госпоже Ваэлем. Лицо эльдара было открыто, и Хоук снова почувствовал поднимающуюся из самой глубины души волну удушающей ненависти. Ксенос сощурил огромные, странные лиловые глаза и скользнул в сторону размытой тенью, скрываясь за дверью. Он сейчас был не настроен выяснять отношения с этим заносчивым примитивом, обуреваемым отвратительно скрываемыми чувствами.
Ваэль застал Кэссель в весьма странном состоянии, и на памяти воина женщина еще никогда не выглядела столь... жалкой. Высвобожденные из серебряного зажима волосы золотой волной омыли поникшие плечи, кольцами скатываясь на спину. На бледном заострившемся лице были видны сероватые потеки слез. Взгляд эльдара успел скользнуть по поверхности изящного стеклянного столика. Там, перед ведьмой, лежал планшет и какой-то грубый кусочек металла, который, впрочем, она поспешила спрятать в ладони, заметив мелькнувшую в приоткрытой двери фигуру.
Эльдар с непревзойденной грацией скользнул в каюту и прикрыл дверь, остановившись на почтительном расстоянии от кресла своей госпожи. Если его склоненная голова и выражала покорность, все впечатление портила загадочная улыбка, приподнимающая уголки тонких губ.
— Неужели этот грубый кусок модифицированной плоти сумел и посмел огорчить вас? — Воин изучал лицо госпожи, стараясь уловить ее нынешнее настроение. Оно было отрешенно-спокойным, даже слишком.
— Ничто так не печалит, как невысказанные слова, не сделанные дела и не исполненные обещания, Ваэль, — с некоторым укором в голосе ответила ведьма, — И не вина сержанта, что его вид напомнил мне о том многом несовершенном, невысказанном и не исполненном.
— Что ж, полагаю, мои услуги тогда не будут востребованы... — Разочарование эльдар даже не пытался скрыть.
— Можешь остаться, — Кэссель вернулась к открытому сундуку и то, что она сжимала в тонких пальцах, вновь кануло в его недрах.
Общество Ваэля не было самым приятным, но и оно было сейчас необходимым. Четыре стены довольно просторной каюты давили на женщину, ей казалось, что пространство вокруг уменьшается, а голова кружится не от слабости, внезапно накатившей на нее после разговора с Хоуком, а от того, что мир вращается вокруг нее с необыкновенной, ужасающей скоростью. Эльдар, очевидно, заметил состояние своей госпожи, и впервые Кэссель разглядела в темной палитре его эмоций некоторое смятение и непонимание. Она поспешила вернуться в кресло, замерев в его недрах, а воин превратился в созерцающую статую напротив нее. Непонятная тяжесть опустилась на плечи Кэссель. Она вновь и вновь вспоминала до мелочей беседу с космодесантником, его голос, мимику, говорящие жесты... И видение, с таким трудом загнанное в глубины сознание, заворочалось там, источая яд горечи и сожаления.
Ожило мнемоперо. Псайкер опустила взгляд на планшет, на стопку исписанных листов, и ужаснулась. Терпимая ко всему бумага была окутана темной дымкой чувств, переполняющих автора.
«Меня отдали во владение Ордо Ксенос. Воистину, Император был не лишен чувства юмора, отправляя меня туда, где я более всего была не к месту. Мне выдали мешок из грубой серой ткани, наполненный не менее грубой одеждой, и жесткие, как кожа карнифекса, ботинки на частой шнуровке. Мои новые хозяева обязались прислать челнок, который и заберет нужный материал за номером АП-380952944257 в указанное время. Позже, мне удалось узнать у одного из меланхоличных слуг нашей обители, что я буду, скорее всего, жить и служить Империуму на какой-нибудь планете, после обязательного обучения, и, возможно, меня сочтут достойной получения чина младшего дознавателя Ордоса Священной Имперской Инквизиции. Я должна была быть счастлива и возблагодарить Святой Трон за подаренную возможность служения... Отчего же стало так мерзко и обидно? Унизительный ритуал очищения перед отправкой остался тошнотворным осадком в глубине сознания. В моей голове родилась невероятная, еретическая мысль — бежать! Святая Терра, помыслить о побеге... Куда? Тогда я просто не осознавала, что весь остальной мир живет свободно в городах на бесчисленных планетах, где не только я одна чувствую себя отбросом, мусором, на который, в лучшем случае, просто посмотрят неодобрительно, оттого, что он лежит в непотребном месте... Где не только я одна задаюсь вопросом — куда бежать...
Повергающие в ужас и трепет служители Императора, несущие Его гнев в любой уголок Вселенной. Обученные огнем и словом повергать врагов Империума, искоренять еретиков и отступников... И теперь я должна была стать частью, маленьким винтиком этой гигантской машины высшего правосудия. Но даже там, точнее, там — особенно пристально, за мной будут следить, ибо я — жалкий сосуд плоти, сосуд греха, столь привлекательный для коварных тварей Хаоса, соблазнявших и более твердых в своей вере и воле людей. Очередная иллюзия свободы и самостоятельности, искусные декорации, скрывающие цепь довольно короткого поводка.
Я верила лишь в то, что тренировки по укреплению воли и молитвы любящему всех своих чад Императору способны оградить меня от близкого и неблаговидного завершения моего жизненного пути. Да, тогда я еще в это верила. Ведь моя сила была дарована мудрым Повелителем Человечества на благо, и я обязательно буду сильной, чтобы оправдать Его доверие и любовь.
И вот келья осталась покинутой, хотя и с моим в ней присутствием, она вряд ли выглядела оживленней, и я, угловатый подросток, в сопровождении одного из наставников и человека в темно-синей униформе, шла длинными, похожими, как близнецы, коридорами к своей конечной цели, к ожидающему материал АП-380952944257, челноку, который доставит его в чрево гигантского корабля, а уж там начнется новый этап моей жизни. Я надеялась, что он станет иным и далеко не последним...»
Кэссель улыбнулась, почувствовав приятное прикосновение к своей щеке, все еще находясь на грани видения и реальности, где осознание происходящего сильно замедлялось, а испытанные эмоции смешивались с ощущениями настоящего, не позволяя распознать различие сразу. Окружающий мир набирал краски, приобретал очертания, наполнялся звуками. Сомкнув веки плотнее, Кэссель согнала радужную дымку, застилающую взор и стряхнула оцепенение, овладевшее ее телом. Тень упала ей на лицо, и женщина подняла голову. Рядом, чуть склонившись к креслу, стоял Ваэль, одна рука которого опиралась на высокую спинку, а вторая замерла в воздухе, так и не завершив запланированный жест. Ощущение прикосновения к коже никуда не исчезло, и ведьма нахмурилась. Эльдар тоже казался раздосадованным. Напряжение, возникшее между ними, звенело в воздухе лопнувшей струной.
Она раздраженным жестом отмахнулась от Ваэля и откинулась на спинку кресла. Воин бесшумно отступил, но покидать каюту не торопился. Он все еще ощущал слабую дрожь в руках, вспоминая захлестнувшее его чувство, желание прикоснуться к парящей где-то в недрах или пучинах воспоминаний женщине, — столь магнетически-притягательной была окружавшая ее аура, увидеть которую Ваэль не мог, но он ее чувствовал и поддавался ее зовущей воле.
Неловкость ситуации вызывала у Кэссель бешенство, она испытывала желание хорошенько приложить забывшего свое место эльдара по жестокому красивому лицу, но она понимала, что подобный поступок, в лучшем случае, рассмешит его, позабавит, раскроет ее слабость и даст повод в дальнейшем прибегать к подобным уловкам. Она уже пожалела, что позволила Ваэлю остаться и костерила себя за легкомыслие. Кэссель сомневалась, что подобное проявление чувств имело хоть что-то общее с человеческим аналогом, скорее, это напоминало попытку смены контроля, ведь доступное становилось подвластным.
С этим она уже сталкивалась, едва четыре наемника ступили на борт ее корабля. Ведьма купила их, купила у их же сородичей, в одном из межгалактических притонов. Она не знала, за какие провинности собратья были готовы отдать этих воинов любому, предложившему за них назначенную сумму, да и не стремилась этого выяснять. Традиции и нравы темной половины высокой древней расы были достаточно известны в некоторых кругах Империума. Ваэль, обособившись на корабле, сразу попытался поменять положение в свою пользу, но получил довольно элегантную оплеуху, подкрепленную однозначным ударом воли своей новой хозяйки.
Кэссель, без сомнения, умела играть чужими эмоциями, но не собиралась причислять это умение к тем, коими по праву гордилась. Конечно, ей приходилось сталкиваться с тем, что люди изобретательно использовали слабости и желания себе подобных, потрафляя амбициям, усугубляя страх, разжигая ненависть во благо своим интересам. Более того, женщина видела все то, чем несложно было бы воспользоваться. И все же предпочитала идти согласно своим принципам и задавать свою мелодию во всеобщей какофонии. Но это, безусловно, удалось ей много позже, потому как изначально ее место под солнцем диктовало лишь подчинение и покорность, какие бы соображения не витали в голове крошечной песчинки, не способной изменить ничего в окружающем мире, не говоря уже о собственной судьбе.
Ей казалось, что на какое-то время удалось поставить надменного эльдара на место, но, чуть позже, ловя мимолетные взгляды его непроницаемых лиловых глаз, Кэссель поняла, что ошибалась. Ваэль просто принял произошедшее, как временную неудачу. Странно было другое — ни он, ни его воины не собирались убивать или калечить ни саму Кэссель, ни членов немногочисленного экипажа, набранного исключительно из людей. Живущая пиратством и жестоким насилием, эта раса оставалась загадкой.
Ведьма многое узнала, спустя годы после того, как покинула Схоластиа Псайкана, она видела миры, подвергшиеся нападению не знающих жалости темных каперов, она достаточно насмотрелась на разграбленные корабли, чьи остовы беспомощно дрейфовали по просторам космоса или сбивались в груды бесформенных халков на орбитах далеких покинутых планет.
И все же, у Кэссель не возникло и тени сомнения, стоило ей увидеть предлагаемый «товар». Обрюзгший шепелявый представитель рабовладельческого картеля, на корабль которого мог сойти любой, желающий приобрести все, начиная от лоботомированного мяса для изготовления сервиторов до эксклюзивных телохранителей со всех уголков вселенной, долго и нудно расписывал новинки, поступившие в его изъеденные инфекцией и паршой руки, пресмыкаясь перед богато одетой и опасной госпожой.
В одном из вонючих узких закоулков судна она столкнулась с группой таинственных воинов, словно укутанных тенью. Высокие шлемы, скрывающие лица и прекрасные, удивительной работы доспехи привлекли внимание ведьмы. Работорговец это приметил и понял, что, поставив на этого покупателя, остался в огромном выигрыше. Кэссель ждала, пока ее омерзительный провожатый лебезил и ползал в ногах у загадочных гостей корабля. Она улавливала отголоски мыслей, витающих вокруг, тяжестью сдавливающих виски, холодком пробегающих по позвоночнику.
По всей видимости, условия сделки устроили обе стороны и работорговец, раскланявшись с высокомерной группой, потащил женщину в хитросплетения лабиринта клетушек и кают в недрах судна. Вонь и бесконечные образы, сливающиеся перед внутренним взором в единую пеструю полосу, едва не свели ее с ума, все органы чувств работали на пределе.
Первым, что псайкер увидела сквозь застилающую глаза предобморочную дымку, было тонкое хищное лицо, обращенное к ней, вошедшей в огражденную решеткой каюту. Лиловые глаза с насмешкой следили за ее приближением. Высокий, одетый в переливчатую, сине-лиловую броню воин с ленивой грацией отделился от стены, на которую опирался и замер перед прутьями решетки. Некоторое время они мерили друг друга изучающими взглядами, словно гадая, насколько выгодным может быть их альянс. Работорговец неустанно стенал где-то на заднем фоне, сокрушаясь о невероятно высокой цене содержания этих грациозных нелюдей, что, несомненно, повышало уже оговоренную цену. Но Кэссель было все равно. Она хотела этого воина, испытывая будоражащий душу трепет от предвкушения познания нового. Сделка состоялась и ведьма забрала на свой корабль не только эльдара с приятным для произношения музыкальным именем Ваэль, но и троих его неудачливых компаньонов, окончательно обворожив хозяина притона, пообещавшего, ежели госпоже понадобится, найти ей хоть дюжину подобных же головорезов.
Ваэль был загадкой, которую Кэссель не стремилась раскрывать, опасаясь, что когда-нибудь пересечет опасную грань и заиграется. Она позволяла себе общаться с ним на довольно короткой дистанции, она благодарила и поощряла его, если считала проведенную операцию соответствующей своему плану, а эльдар подчинялся беспрекословно, сдерживая излишнюю творческую самодеятельность; она научилась доверять его чутью и словам — Ваэль никогда ей не врал, но ведьма так и не разучилась его бояться.
Предавшись тенетам своего канувшего в вечность прошлого, женщина острее обычного ощутила холодное прикосновение одиночества — она снова стала той самой песчинкой, затерянной в необозримом и невероятном пространстве, она вновь была растерянной хозяйкой роскошного покоя, в котором даже свет не был живым.
Кэссель взглянула на замершего телохранителя. Эльдар лучше нее умел справляться со своими эмоциями, и теперь его лицо вновь замерло презрительно улыбающейся маской. Псайкер рассеянно погладила рассыпанные по столику листы, покрытые убористыми строками воспоминаний.
— Уходи, — коротко, но без холодка. С затаенным страхом.
|
