Глава 7. Часть 2
Если будет так уж невтерпеж похвалиться своим положением замужней дамы и необыкновенной красотой обручального кольца, можно будет сделать это позже, когда Хаус перестанет опасаться превращения их любви в застывшую восковую маску, а оба они привыкнут к своему новому статусу настолько, что, скорее всего, захотят устроить еще одну свадьбу. И устроят, в Лас-Вегасе можно и повторно жениться на своей же уже обретенной половинке.
На губах Кадди заиграла новая ослепительная улыбка, которая, отразившись в голубых глазах Хауса, словно в зеркале, вызвала его ответную улыбку.
- Я на всё согласна, мой желанный, только бы мы и дальше оставались вместе.
- Мы будем вместе и будем близки, как никогда прежде.
Выходя из ресторана после ужина, они ощутили, что мороз значительно окреп. И норовил залезть под одежду с проверкой, так ли горяча любовь этих двоих, как высвечивается на их лицах.
Они поехали домой к Хаусу, в квартиру ввалились в обнимку, ни на миг не прерывая глубокого ненасытного поцелуя.
- Лиззи, жизнь моя, - усилием воли отстраняясь от нее после длительного обмена любовной нежностью, сказал Хаус, - давай не будем сегодня подавать в постель самое горячее блюдо.
- Вот это да! – удивилась Кадди, обводя кончиком указательного пальца контур его носа. – Ты настолько пресыщен сексом?
- Нет, Лиззи, - улыбнулся Хаус, подхватывая ее руку, ласкающую его лицо, и прижимая к губам, - сексом с тобой я ничуть не пресыщен. Но сегодня особая ночь, она неповторима. Романтическая обручальная ночь требует к себе деликатного подхода.
- Будем целоваться всю ночь напролет? – спросила Лиза.
- И говорить о любви, - дополнил ее предложение Грег. – Мы столько времени провели вместе, но никогда не говорили о том, что испытываем друг к другу.
В квартире было прохладно, и Хаус разжег камин. Принес с кухни бутылку элитного испанского вина, и Кадди, сидя на диване, около минуты любовалась точными, уверенными движениями аристократически красивой руки Грега, вворачивающей штопор в пробку и вынимающей ее из бутылки. Затем Хаус разлил вино по бокалам, сел рядом с Кадди, обнял ее и ласково поцеловал.
- Как ты считаешь, Грег, были ли мы искренними друг с другом, когда начали встречаться и рассчитывали, что у нас будет просто секс, лавина безудержного секса?
- По крайней мере, в тот момент я искренне хотел от тебя только этого.
- Но у нас ни одной минуты не было просто секса, Грег. Едва мы оказывались рядом, наши тела пренебрегали нашими сознательными желаниями и решали за нас, чем все это будет. Нам словно подарили репродукцию Джоконды к годовщине нашей первой встречи, а мы попытались поместить ее в самую мелкую и неподходящую рамку.
- И внутри рамки оказалась только легендарная улыбка загадочного шедевра, - улыбаясь, согласился Хаус. – Но, в любом случае, на тот момент мы остались в выигрыше.
- Мы много времени потратили впустую, моя радость. А ведь наша любовь с самого начала была настолько же очевидной, как солнце в небе, как трава на земле, как птица в воздухе.
- И как твоя яркая красота, воцарившаяся в моем сердце, сразу и навсегда.
Лишь на бумаге выглядят плавными эти разговоры о взаимных чувствах. А там, в квартире Хауса, под музыкальное сопровождение уютно потрескивающего камина, почти каждое слово обрывается поцелуем, завершение фразы – обоюдной пленительной улыбкой. Бесконечно исследуют друг друга пальцы соединенных рук.
- Грег, ты все время зовешь меня солнышком, а как ты хотел бы, чтобы я тебя называла?
- Ты и есть солнышко мое согревающее. А кто я для тебя, решать тебе. Главное, чтобы от этого имени я замирал как от самой интимной ласки.
- Чудотворец мой, - осторожно, словно пробуя на вкус незнакомую пищу, сказала Кадди.
- Ты имеешь в виду мои способности любовника? – спросил Хаус.
- И да, и нет. В этом весь ты, Грег. Это всеобъемлющее слово, говорящее о тебе больше, чем могла бы рассказать стопка посвященных тебе книг вышиною до туч.
- Ты бесстыдно льстишь мне, избранница моя, - очаровательно улыбнулся Хаус. – Я еще могу допустить, что я очень хорош в постели, но, если, называя меня чудотворцем, ты вспоминаешь сегодняшнее поджигание снега, то это был очень простой трюк.
- Не нужно разоблачать эту магию, - ласково зажимая ему рот ладонью, заявила Кадди.
- А если ты считаешь, что я творю чудеса, спасая жизни, - поцеловав ее ладонь и вновь переплетая пальцы их рук, продолжал говорить Хаус, - то тут и вовсе все строго научно, и ты не хуже меня об этом знаешь.
- Твои озарения не вписываются в нормы строгой научности, - возразила Лиза.
- Ладно, - уступил Грег, - буду считать, что я настолько необыкновенный любовник. Чудотворец, ни больше, ни меньше.
- Ты поистине потрясающий, мой желанный. Чуткий, страстный, покоряюще сильный.
- Мне тут одна баллада вспомнилась, - сказал Хаус, внезапно вставая с дивана и подходя к пианино, на котором лежала гитара. – О чрезмерно сильной любви, которая, с одной стороны, благословение, а с другой, проклятие богов.
- Грег, - восхищенно проговорила Кадди, - ты еще и поешь? Под гитару? Черт возьми, я ничегошеньки о тебе не знаю!
- Да будет тебе, - снова садясь рядом с ней с гитарой в руках, отмахнулся Хаус. – Ты знаешь обо мне намного больше, чем нужно, чтобы выйти замуж. Мы знакомы так давно, что дух захватывает, а многие женятся после двух дней, проведенных в постели, а постель, как известно, не повод для знакомства.
- Да, это повод скоротать бессонную ночь, - рассмеялась Кадди. – Но все-таки мне хотелось бы знать о тебе больше, чем то, что я беззаветно тебя люблю.
Хаус, загадочно улыбаясь, начал перебирать струны гитары, пробуждая к существованию первые неуверенные аккорды романтической мелодии. Но звуки складывались не те, и, нахмурившись, он несколько минут сосредоточенно искал в памяти необходимые образы.
- Я всего раз слышал эту балладу, - объяснил Хаус Кадди. – Много лет назад в Акапулько. Это древняя баллада, исполнявшаяся на многих языках, в том числе французском, немецком, итальянском. Говорят, что корни этой баллады теряются в Древней Греции, но сам я слышал ее на испанском. Сейчас попытаюсь достойно перевести и вспомнить музыку.
Его вдохновляла поощрительная улыбка Лизы и восхищенный взгляд ее серых глаз. В такие минуты, если не удается чего-нибудь вспомнить, с легкостью можно самому придумать все то, о чем поют еще с древности.
- Наши дýши объяты огнем
В те минуты, когда мы вдвоем
В небесах, на земле и в аду
Я тебя непременно найду.
У богов для тебя украду
Неподвластную им красоту,
Чтоб ты вечно была молодой,
Как и в день первой встречи со мной.
По пылающим ýглям идём
И беспечно о счастье поём,
Потому нам нельзя быть вдвоем,
Слишком рано тогда мы умрем.
Но и быть друг от друга вдали
Мы с тобой лишь недолго смогли,
Черно-белым казался нам мир
И безвкусным прекраснейший пир.
И, сгорая в пожаре любви,
Прославляю я губы твои
И кольцо твоих ласковых рук,
Поцелуев чарующий звук.
И бездонность твоих светлых глаз
И все песни, живущие в нас!
Очарованная мажорностью мелодии, красотой стихов и, главным образом, бархатистым голосом Грега, Лиза переживала упоительную бурю эмоций. Хаус поет для нее о любви, и это значительно прекраснее всего, что она когда-либо осмеливалась фантазировать о нем.
Они не спали до рассвета, увлеченно перебирая мгновения, когда им обоим приоткрывались многочисленные лики их любви. И разговор этот был словно трели соловьиные в березово-черемуховой роще, возвещающие о первом солнечном луче, о новых, многообещающих началах настоящего и будущего.
Круговерть руководящих будней позволила им вырваться в Лас-Вегас только в конце марта, да и это еще было уступкой влюбленной невесты нетерпеливому жениху. Самый ранний период, когда Кадди могла взять отпуск – начало мая, и Лиза неоднократно пыталась убедить Грега, что лучше всего пожениться в то время, когда у них будет возможность вслед за бракосочетанием поехать в свадебное путешествие. Но Хаус настаивал на том, что с формальностями нужно расправиться поскорее, и вопреки традиции, получить в свое распоряжение два медовых месяца – апрель, проведенный дома и май, посвященный романтической поездке.
И они поженились мартовским субботним днем в белой часовне самого знаменитого города штата Невада. Принесли необходимые клятвы, ответили на совершенно лишние вопросы, согласны ли они стать мужем и женой. Согласие ясно читалось во всем их облике и было накрепко вшито в ткань их свадебных нарядов. Белое платье невесты, черный костюм жениха – вечное единство противоположностей.
Погода праздновала весну, и, отпуская в высокое небо ослепительно белых голубей, Грег и Лиза словно создавали маленькие крылатые облака на безукоризненно голубом фоне. И вместе с природой торжествовали весеннее цветение своей взаимной любви.
Вечером, после длительного катания по городу, Хаус не смог удержаться от посещения казино. Проиграл все деньги, отпущенные им самому себе для броска в пасть азарта. Но, глядя при этом на свою счастливую жену, Грег чувствовал себя так, словно озолотился.
После казино засиделись в ресторане сильно заполночь, уходили оттуда, с трудом удерживаясь на ногах. И в эти минуты, когда все вокруг перемешалось и поплыло перед глазами, Кадди впервые по-настоящему оценила исключительную важность крепкого и надежного мужского плеча под рукой. И это истинно женское волнующее чувство было последним, что ей запомнилось об их первой брачной ночи.
Хаус, уложив Лизу в постель, чувствовал, что тоже прилично перебрал, и первой брачной ночью им станет ближайшее послебрачное утро. Он испытывал сожаление из-за отложенного часа обладания и одновременно с этим переживал всепоглощающую эйфорию при мысли о том, что Кадди – его жена. Только его, безраздельная абсолютная собственность. И лишь тогда, когда ему окончательно надоедят игры в сверхсекретных шпионов, он во всеуслышание объявит ее миссис Грегори Хаус.
И, только представить такое, в первый же после свадьбы день на работе, его молодая жена сделала вид, что вовсе с ним не знакома! Конечно, доктор Кадди не выходила замуж за похитителя популярного сериального актера, она полагала, что выходит за повелителя своего сердца. Но, невзирая на этот очевидный факт, доктор Хаус решил посвятить наступивший и последующие рабочие дни урокам утонченного мужепочитания.
*****
- Ты помнишь, какой сегодня день, моя радость? – спросил Хаус, перехватывая Лизу в дверях спальни. Было утро, оба супруга полностью оделись и привели себя в женственно-идеальный и мужественно-безразличный внешний вид. Кадди удивленно посмотрела на Хауса и сказала:
- Сегодня понедельник для всех, кто не бездельник.
- Нет, Лиззи, - Грег коснулся ее губ легким, словно щекотка, поцелуем. – Сегодня десятидневный юбилей нашей свадьбы.
- Надо же, как долго мы женаты, - широко улыбнулась Лиза.
- Постарайся вернуться с работы пораньше, - попросил Хаус, выпуская ее из объятий и предоставляя возможность пройти к лестнице. – Иначе я без тебя спалю этот дом праздничным фейерверком.
- Позвоню пожарным, попрошу выставить возле дома дежурство, - шуткой ответила Кадди.
На нижней ступени лестницы она обернулась еще раз посмотреть на Хауса перед очередным утомительным днем и, встретившись глазами с его озорным и сверкающим взглядом, она ринулась к нему вверх по лестнице. Он преодолел несколько ступенек ей навстречу. Этот единовременный порыв уничтожил расстояние между ними, и они сомкнули объятия, стали увлеченно целоваться, словно собирались идти не на работу, а в пекло смертоносной битвы.
- До вечера, Лиззи, - неторопливо оборвав поцелуй, сказал Хаус. – И доброе утро, шеф.
- До вечера, Грег, - дотронувшись полуоткрытыми губами до щетины на левой щеке, ответила Кадди. – И славное утро, доктор Хаус.
Вечером, едва войдя в гостиную с пакетом продуктов, Кадди услышала сердитый голос Хауса, беззаботно вытянувшегося на диване:
- В доме опять нечем проспиртовать мою печень, солнышко!
- Я купила белого вина, - ответила Лиза, проходя мимо дивана на кухню.
- Так не пойдет! – провожая ее жадным раздевающим взглядом, упрямо воскликнул Хаус. – Безалкогольный юбилей не стоит и затевать.
- Тринадцать градусов крепости теперь приравнивается к безалкогольным напиткам?
- Для юбилея, да.
Тяжело вздохнув, Кадди вернулась в гостиную и села рядом с Хаусом. Около минуты супруги глядели друг другу в глаза, повернув головы вбок.
- Грег, у меня абсолютно нет желания напиться, - сказала Кадди. – Я выпила свою трехлетнюю норму в Вегасе.
- Теперь понимаешь, ненаглядная моя, почему мужчины почти всю жизнь посвящают усиленным тренировкам по употреблению алкоголя?
- Поясни, пожалуйста.
- Да чтобы достойно отметить самое счастливое событие в своей жизни. И заодно выпить всё то, что не сможет выпить избранница в силу убежденной трезвости.
- Грег, - мягко и мечтательно проговорила Кадди, - давай лучше устроим что-нибудь особое в постели. Что-то очень нежное или беспредельно жесткое, на твой выбор.
- Нет, - ответил Хаус, поднимаясь с дивана, - я поеду пить в бар. Сколько порций бурбона одолею, столько лет мы проживем вместе.
- То есть, ты проведешь всю ночь неизвестно где!
- Я же сказал, буду в баре! Потом позвоню Уилсону, он меня заберет, доставит в мою квартиру. Так что да, можешь к праздничному десерту меня не ждать.
- Я заберу тебя, Грег, - стараясь не утратить самообладания и не устроить скандал на весь дом, слышимый всей улицей, предложила Кадди. – Легко вообразить, в котором часу ты закончишь отсчитывать последний год нашей совместной жизни. И раз я твоя жена, значит, теперь я обязана по ночам вытаскивать тебя из баров.
- Солнышко, - обаятельно улыбнулся Хаус и снова сел рядом с ней на диван. – Это мужские проблемы, доверь их опытным пацанам. И потом, где это видано, чтобы полуденное солнце странствовало по ночным злачным заведениям, разыскивая своего подвыпившего мужа? – Грег взял ее левую руку в свою, прижал к щеке. – Это будет мое последнее зависание в баре, Лиззи. Я очень хочу быть с тобой, и твои нежные пальчики – единственная сила в этом мире, которая может удержать меня от злоупотребления спиртным.
- Мне очень хотелось бы верить тебе, мой чудотворец.
- Можешь не верить тому, что я говорю, родная, но верь в меня. Слова можно извратить, но меня настоящего, любящего тебя, обмирающего по тебе, ничто не изменит.
Едва заметное мгновение спустя Лиза уже сидела на бедрах Грега, целовала его в губы, ласкала волосы на груди, расстегнув несколько пуговиц голубой рубашки. Их стремительное любовное обладание друг другом в эти минуты представлялось им похожим на солнечное затмение, когда черный диск неторопливо, но неуклонно скрывает дневное светило от земных жителей. Так всепоглощающая страсть ненадолго затмила для них окружающий мир. Реальными и живыми сейчас были только они, звук их поцелуев да едва различимые слова, сливающиеся в общий неразделимый шепот: «Греглиззижизньмоярадостьмоявозьмименябудьмоей».
Несколько позже Хаус пошел к выходу из дома, Кадди шла за ним проводить его. Дать свое благословение на это прощальное посещение бара. Они долго целовались на крыльце, и лишь вкрадчивая весенняя прохлада вынудила Лизу оборвать поцелуй, выпустить Грега из круга своих рук и уйти в дом. Позже, вспоминая эти неповторимые мгновения полного счастья, Кадди со свинцовой тяжестью в сердце будет думать: «если бы я только знала!» [7-3]
Весь следующий день Хаус рисковал жизнью, подстегивал разбитый мозг наркотиками, не помышляя при этом о дышащей в затылок смерти. Все его мысли были о чужой человеческой жизни, которую он может спасти. И ему не придется для этого умереть, это исключено, ибо никто не умирает в самый счастливый период своего бытия.
Иллюзия временного бессмертия отступила лишь в тот момент, когда Уилсон потребовал от него пропускания электрического тока через мозг. Хаус почувствовал себя приговоренным к смерти своим лучшим другом. Жизнь Эмбер Уилсон оценил выше жизни Грега. И Хаус согласился с этим после минутного колебания. Его защитят его любовь и счастье, удержат в этом несовершенном мире. Но Эмбер ничто не удержит, если не поможет он.
Осознанным взглядом Хаус посмотрел на Кадди через пять дней после бессмысленной, ничего не изменившей процедуры. У Лизы навернулись слезы на глаза, когда она увидела во взгляде Грега то, что уже не надеялась вновь увидеть – теплую синеву и оживленный блеск, усложненные любящими оттенками в глубине.
- Все время была рядом, - слабо улыбнулся Хаус. – Выглядишь очень уставшей.
- Видел бы ты себя, Грег! – ответила Кадди. – Свои впавшие глаза, чрезмерную щетину, безжизненно вытянутые тонкие руки.
- Только не надо устраивать плач о несчастном тигренке с подрубленными лапами! – потребовал Хаус обычным волевым тоном.
- Ты оживаешь, родной, - улыбнулась Кадди, перед внутренним взором которой в очередной раз промелькнула страшная картина лежащего у ее ног бездыханного Хауса, - это самое лучшее из всего, что происходило за последнюю неделю.
- Я чертовски голоден и хочу викодин!
- Тебе больно? – слегка нахмурившись, спросила Кадди. – Не должно, ты же на морфии!
- Морфий не вкусный, Лиззи.
- Доктор Кадди, Хаус, - поправила Лиза. – Мы в больнице, и я твой лечащий врач. Я отменю морфий и возьму в аптеке викодин.
- А можно мне оба наркотика, доктор? – мечтательно спросил Хаус. – Мне необходим тот двойной кайф, к которому я уже привык.
- Двойной кайф? – переспросила Кадди, вздрогнув от предположения, что он давно уже смешивает викодин с какой-нибудь еще отравой. – О чем ты говоришь, Хаус?
- Доктор, вы не прочитали мою историю болезни? – озорные бесенята в его глазах были лишь тенью привычных, но и они ярко подтверждали, что Хаус выбрался из той ямы, где он провёл целых пять дней. – Я постоянно принимаю викодин, а в дополнение к нему я ловлю кайф от секса с моей женой. Но поскольку в данный момент мы с ней не можем заниматься любовью, мне необходим второй наркотик!
- Хаус, - широко улыбнулась его шутке Кадди и поддержала игру: - В вашей карте нет записи о том, что вы женаты. И вы не должны были скрывать от вашего врача данные, важные для лечения!
- Но, доктор, - в притворном испуге пробормотал Хаус, - ведь не поздно же все исправить? Мой обман не сильно задержит меня в больнице?
- Полагаю, вам придется провести здесь не меньше месяца.
- Я не протяну столько без моей жены, доктор.
- Я всегда с тобой, - с внезапной серьезностью сказала Кадди. - Так какой еды тебе принести?
Он не успел ответить, так как дверь палаты отъехала вбок и вошла Кэмерон. Она просияла, увидев его широко раскрытые голубые глаза. Хаус перевел взгляд к оконному стеклу, стал смотреть на плавно сползающие ручейки дождя. Кадди вышла из палаты за викодином и обедом. Кэмерон подошла к больничной койке поближе.
- Вы живы, Хаус! – торжествующе сказала она. – Как вы себя чувствуете?
- А как ты поняла, что я жив? Думаешь, Кадди малость понимает в этом и не ушла бы отсюда, если бы я умер?
- Раз вы шутите, вы живы, Хаус. Хотя выглядите вы…
- Да, я выгляжу жалким, - оборвал ее фразу Хаус. – Неотразимо жалким, не так ли?
- Вы ошибаетесь, я не испытываю к вам жалости.
- Ты всегда ее испытываешь, она твое единственное «я». А что же до моего внешнего вида, то, разумеется, у смерти нет навыков пластического хирурга, и она не могла меня преобразить в твоего сладкого Чейза.
- Вам же это совсем не нужно, Хаус.
- Конечно, нет, - усмехнулся Грег, - но и смерть никогда не спрашивает, кому и что нужно. И прямо в эту минуту она засасывает в воронку очередную партию пациентов скорой, оставшихся без внимания доктора Кэмерон.
- Прямо сейчас в скорой никто не умирает, - возразила Кэмерон, - но вам необходим отдых, так что я пойду.
И, продолжая улыбаться самой лучшей улыбкой, Кэмерон направилась к двери палаты.
- Если увидишь Кадди, - крикнул ей вдогонку Хаус, - скажи ей, что я уже накатал жалобу в вышестоящие инстанции, рассказал, как в этой больнице пациентов морят голодом!
- Вы поправляетесь на глазах, Хаус, - покачала головой Кэмерон. – Желание досадить Кадди – это верный симптом значительного улучшения.
Кадди в эту минуту ждала, когда на кухне надлежащим образом прожарят бифштекс с учетом всех гастрономических предпочтений доктора Грегори Хауса.
Два дня спустя, когда Кадди уже не проводила целые дни в палате Хауса, она зашла навестить его. Все эти дни она одевалась предельно строго, чтобы не дразнить и не провоцировать Хауса, но все равно на него всякий раз веяло непреодолимым соблазном при ее появлении.
- Я хочу домой! – увидев ее на пороге палаты, начал новый этап уговоров Хаус. Он потребовал выписки еще накануне и вынужден был отступить из-за ее непреклонного «нет» и собственного тела, очень неуверенно державшего вертикальное положение. Сейчас, через 18 часов ему стало лучше, и он заново начал требовать освобождения от больничного режима.
- Хаус, мы уже говорили об этом, - подходя к его постели и устраиваясь рядом с ним на табурете, ответила Кадди. – Ты нездоров, и меня нужно будет лишить лицензии, если я тебя выпишу в таком состоянии.
- Мне скучно, мамочка! – захныкал Грег.
- Ты два месяца утомлял Кэмерон и меня кабельным телевидением и огромной плазмой. И вот они у тебя есть! Все каналы! Шикарный телевизор! И тебе скучно?!
- У меня нет моего самого любимого развлечения, - жаловался Хаус. – Твои роскошные сестрички не прижаты ко мне по ночам.
- Давай сначала убедимся, что у тебя достаточно жизненной силы для подобных подвигов, - улыбаясь, предложила Кадди.
- Мы можем убедиться в этом и дома, мы оба врачи.
- Ты сейчас ведешь себя не как врач, а как самый малолетний пациент больницы, Хаус! А разбудить в себе врача действительно было бы полезно. Сразу стал бы образцовым пациентом.
- А можно я буду образцовым пациентом дома? – не унимался Грег. – И даже сверхобразцовым. Ты сможешь приковать меня наручниками к кровати и надеть ошейник с шипами.
- Хочешь быть моим личным заключенным, Хаус?
- Дома, в обстановке строгой секретности.
- Мне нужен сильный и здоровый узник, - возразила Кадди. – Чтобы мне не удавалось лаской заманить его к могильному надгробию.
Плотоядный взгляд Хауса в этот раз был уже не раздевающим, а сжигающим одежду. Кадди слегка покраснела от его бесстыдства, а Хаус спросил:
- Какого цвета нижнее белье?
- Похоже, у тебя что-то не диагностированное неврологическое, Хаус, - стала подтрунивать Кадди. – Не смог рассмотреть от слабости зрения или внезапно перестал различать цвета?
- Снимай трусики и положи их мне под подушку.
- С ума сошел! А если кто-нибудь войдет?
- Скажу, что ты со мной консультировалась по поводу венерического заболевания.
- Какой щедрый подарок сплетникам! А уж Чейз обогатится! Уже к вечеру напринимает ставок на то, чем конкретно я больна!
- Да, я умею порадовать людей, - с гордостью проговорил Грег.
- Белье темно-синее, - направляясь к двери, сказала Кадди. – В твои руки ни разу не соскальзывало.
Она ушла, Хаус едва уловимо улыбнулся ей вслед. Сумей она увидеть эту улыбку и пробраться к ее истокам, она немедленно распорядилась бы об особых мерах по охране столь ненадежного заключенного.
Кадди с наслаждением закрыла глаза, подставляя макушку нисходящему потоку горячей душевой воды. Очередной рабочий день скрылся за горизонтом, и можно было расслабиться, вспомнить что-нибудь приятное. Но только не связанное с Хаусом, иначе тоска проведет детальный анализ каждой мельчайшей ее косточки.
Откуда-то повеяло прохладой, Кадди отмахнулась от этого ощущения будто от надувательской обманки. Но уже в следующее мгновение крепкие ладони, знакомые каждым выступом и линией уверенно схватили ее за грудь. Она открыла глаза и встретилась с блестящим взглядом Хауса.
- Грег, ты… - все, что она успела сказать прежде, чем Хаус приник губами к ее губам. Она ответила, обняла его, обеими ладонями провела по его напряженной спине. Нижней частью живота она чувствовала его сильную эрекцию. Грег забросил ее согнутую правую ногу к себе на здоровое бедро, вошел в нее, не прекращая хаотичной ласки ее тела. Оба были охвачены волной восторга, уносящей их к бескрайней стремнине водопада.
Позже, полностью обессиленный, Хаус лежал на спине посередине кровати. Кадди покрывала его поцелуями, и белая простыня казалась ему зеленым покровом майской травы, а сам он словно подставляет тело жарким солнечным лучам после купания в реке.
- Я жив как ни в чём ни бывало, - тихо, словно бы от недоверия к переходящей вовне мысли, так правдиво звучавшей внутри него, сказал он, закрывая глаза от удовольствия.
- Неужели ты не понимаешь, что сейчас рискуешь всем живым в себе? – поднимая голову от сгиба между его животом и правым бедром, спросила Кадди.
- Не останавливайся! – выразил протест Хаус. – Ты еще не поцеловала моего дружка!
Кадди прижала руку к его сонной артерии, стала считать пульс.
- Да, у меня всё повышенное! – подтвердил Хаус, убирая ее руку с шеи и нежно целуя ребро ладони. – Пульс, давление, влечение! Но ради возможности быть частью тебя, я могу рискнуть еще сколько угодно раз. И это хотя бы будет не напрасный риск.
- Если только узнаю, кто вернул тебе одежду, - высказала мечтательную угрозу Кадди, вытягиваясь сбоку от него, - то…
- Я не выдаю сообщников, солнышко мое.
- И кто дал тебе деньги на такси…
- У меня в кабинете есть заначка на всякий аварийный случай, - Хаус загадочно улыбнулся. – Нет, она не в книге про волчанку, не обольщайся.
- Грег, - перехватывая его руку, уже коснувшуюся ее груди, сказала Кадди, - тебе нужно вернуться в больницу.
Его вторая рука потянулась по следу первой, тоже оказалась перехваченной и поднесенной к губам. На несколько секунд Лиза уткнулась лицом в обе его ладони, вдыхая их ласковое тепло.
- Утром, - согласился Хаус, - когда мой врач станет нужен больше, чем моя жена.
- Твоя жена, - с трудом выговорила два простых слова Кадди. – О боже, Грег! Будь я тебе настоящей женой, я проявила бы больше терпения в тот вечер и никуда не отпустила бы тебя.
- Не плачь, Лиззи, - мягко сказал Хаус, стирая слезу с ее правой щеки. – Все уже позади. А если бы ты посильнее надавила на меня тогда, мы крупно поссорились бы. И я все равно бы ушел. А потом тебе было бы тяжелее сидеть возле меня, гадая, как бы все обернулось, если бы мы не поссорились. Никто не виноват, Лиз. Так уж цепь случайностей спаялась. Уилсон, конечно, винит меня и никогда не простит, но это до крайности примитивная точка зрения.
- Джеймсу понадобится время, но он простит.
- Пустые надежды, солнышко. А хуже всего то, что я никогда уже не смогу рассказать ему о нас с тобой, о свадьбе и о том, насколько мы близки. Совсем как внешняя и изнаночная стороны моей рубашки. Я в тот вечер позвонил ему не только затем, чтобы он приехал забрать меня. Я хотел с ним поделиться всем, что меня переполняло. Если бы его не вызвали в ту ночь в больницу, мы с ним до утра отмечали бы мою женитьбу. А теперь я и заикнуться об этом не смогу. Он думает, я пил от безысходности, от невероятной глубины своего несчастья. И если он будет так думать, еще есть очень призрачный шанс, что он когда-нибудь простит. Но если он узнает, что я был до беспамятства счастлив, праздновал это и в ночь моего торжества погибла его Эмбер, он навсегда забудет о способности прощать.
- Не обязательно говорить ему, почему ты тогда напился.
- Да он же возведет пять в квадрат и все станет ясно! Он спросит, когда мы поженились, как долго были вместе до этого. Он же поймет, что не за один день мы решились на такой шаг. И я не смогу его обмануть, если уж отважусь сказать. Так что теперь нашу тайну нужно перепоясать несколькими лентами замкóв.
- Вообще не нужно было делать из этого тайну, - вздохнула Кадди. – Мы слишком далеко зашли в этой многоуровневой игре в шпионов.
- И все равно я не могу сказать, что жалею, Лиззи, - признался Хаус. – Служебный роман с подчиненным мог скомпрометировать тебя, законный брак непременно бросил бы тень на мое одиозное имя. И разве тебе не понравилось наше бегство в Лас-Вегас?
- Было очень романтично, - ослепительно улыбнулась Кадди. – Как будто весь мир против нашего брака, а мы ухитрились обойти все его козни.
Хаус потянул ее к себе, обхватил руками и ногами, в бессчетный раз восхитился упругостью ее груди, уткнувшейся в его грудную клетку. Нежное начало поцелуя быстро переросло в кульминационное исступление и завершить его ласковым касанием верхней губы Лизы Грег решился только ради трех волнующих слов:
- Давай займемся любовью.
Утром Хаус проснулся оттого, что солнечный луч, проникший в щель между стеной и шторой, нагло рассмеялся ему в глаза. Зажмурившись покрепче, Грег провел рукой рядом с собою. Постель была наполовину пуста.
- Лиззи, - пробормотал он, окончательно стряхивая сонные оковы. Кадди не было в спальне, и утро мгновенно изменило нейтральную окраску на темно-серую. Нога заныла сильнее, и Хаус сел на кровати, заранее стискивая зубы от той боли, которую он испытает от двух шагов к стулу, на котором висит его куртка с викодином в кармане.
Темно-серый туман в сознании после приема викодина немного рассеялся, и Хаус, присев на кровать, огляделся. Возле тумбочки он увидел черную трость с рисунком в нижней части. Голубые глаза выдающегося мальчишки полыхнули ярким огнем. Неужели Кадди неизвестным невероятным образом нашла его потерянную трость? Но, взяв предмет в руки, он увидел, что трость другая, и еще более эффектная, чем та, которою он владел совсем недавно.
Сияющим взором он рассматривал маленькую коричневато-золотистую птицу, детально прорисованную в нижней четверти трости. Грудкой птаха словно лежала на черной блестящей поверхности, повернув голову вбок. Расправленными крыльями она будто обнимала трость. Концы крыльев на противоположной спинке пичуги стороне не сходились не более чем на два миллиметра.
- Троекратное вау, - сказал Хаус входящей в спальню Кадди.
Она обворожительно улыбнулась, полностью преобразившись от внутреннего радостного света. Присела рядом с ним на кровать, дотронулась рукой до его щетины.
- Я польщена тем, что она тебе нравится.
- Птица феникс, Лиззи? – спросил Хаус. – Это намек на то, что мне удается проходить через пламя смерти и возрождаться лучшим, чем прежде?
- Птица феникс, Грег, но без намека. Она же из сказки, медовая ты моя горчинка! Ее удивительное свойство каждый раз подниматься из пепла не дано никому из живущих. И смерть, если ты так и будешь постоянно ломиться в ее дверь, обязательно однажды сведет с тобой счеты.
- Да ладно тебе, Лиззи, я жив и накрепко связан с тобою, - обнимая ее, сказал Грег. – Соберусь помереть, лично выберу тебе вдовий наряд.
Черный юмор преодолел границу терпимого, и Кадди закрыла ему рот поцелуем. И утро для Хауса стало по-настоящему солнечным [7-4].
Предыдущая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8138
Следующая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8140
