Двойная жизнь | Глава 11. Теневые путы - House M.D. - Фанфики по сериалам

В Принстоне окончательно воцарилось лето, не благосклонное к дождю и северному ветру, вынуждающее людей и все живое дышать зноем и городской пылью. И только утро дарило поклонникам раннего пробуждения возможность прихватить несколько глотков свежего воздуха, не отягощенного раскаленными слоями давящей, удушливой атмосферы.

Частный детектив Лукас Даглас остановил свой относительно новый черный Форд Фокус неподалеку от высокого небоскреба, своей крышей служащего подстилкой облакам. Выбираясь из машины, Лукас набрал полные легкие бодрящего утреннего воздуха и загадочно улыбнулся, предвкушая свое грядущее торжество.

Небоскреб был жилым домом, и Лукасу предстояло подняться на 22-й этаж, где его ждала встреча с давним его приятелем Монтгомери Фростом. Последний был руководителем антибрачного агентства «Погибшие корабли», не любил публичности и скрывал свой офис за дверью самой обыкновенной квартиры.

Лукас приятельствовал с Фростом со времен окончания юридического университета, периодически снабжал его самой различной информацией. Одно время он мечтал стать если уж не совладельцем Фростовского агентства, то хотя бы правой либо левой рукой его хозяина. Фрост был очень сильной и незаурядной личностью, отличался широтой взглядов и на редкость нестереотипным мышлением.

Его любимой теорией была теория погибших кораблей, и он, словно воображая себя капитаном «Летучего Голландца», ежедневно утверждал свое могущество в океанском водовороте человеческих любовных взаимоотношений.

Когда кто-нибудь влюбляется, считал Фрост, то незамедлительно оказывается на берегу потока, не обязательно широкого, не всегда бурного, все зависит от силы чувств и их глубины. Кто-то так и не уходит дальше берега из-за отсутствия взаимности, а кто-то пускается в плавание на пару с любимым. Как долго продлится это плавание, зависит от величины потока. Можно уже и на следующий день пристать к противоположному берегу и распрощаться с недолговечной своей любовью, которую в этом случае правильнее назвать увлечением. Таков удел всех случайных связей – сегодня берег этот, завтра уже другой.

А кто-то, еще находясь на берегу, видит перед собой океан, заманчивый и бескрайний. Возможно, противоположный берег и существует, но добраться до него удастся лишь у того предела, где жизнь оборачивается смертью.

Прочные и долговечные чувства в данном случае подобны комфортабельному кораблю, способном пронести двоих любящих через все волнения и ураганы хронически неспокойного океана. Множество опасностей, до мелочей знакомых каждому искателю морских приключений, будут верными спутниками этого плавания. И преодолеть все коварные напасти морской стихии под силу далеко не каждому рулевому такого метафорического корабля.

Профессией и всепоглощающим увлечением Фроста было разрушение брачных уз, потопление любовно созданных суденышек различной степени прочности. Особенно сложные и уникальные случаи составляли личную коллекцию этого мизантропа.

В противоположность брачным агентствам, агентство «Погибшие корабли» специализировалось на создании таких условий, в которых люди, еще вчера не представлявшие жизни отдельно друг от друга, стали бы общаться только через адвокатов по бракоразводным процессам. И, туго стянутые по рукам и ногам тонкими и гибкими теневыми прутьями, глубоко в себе терялись бы в догадках, отчего они, любящие и любимые, больше не могут быть вместе.

Подобные услуги не пользовались сколько-нибудь широким спросом, да и стоили весьма недешево, но антибрачное агентство не бедствовало, а Монтгомери Фрост почти ежедневно был занят просчитыванием очередной стратегии наиболее блистательного разрушения тех или иных отношений.

Когда Лукас, миновав охранника в прихожей и секретаршу в приемной, вошел в кабинет Фроста, Монтгомери перед зеркалом завязывал нарядный сине-бордовый галстук, отлично подходивший к его строгому черному костюму. Это был человек высокого роста, склонный к полноте, самой обыкновенной внешности, с умным взглядом бледно-серых глаз. В его каштановых волосах начинала проглядывать седина, слабеющее зрение заставляло чаще прищуриваться.

- Ты мне задолжал, Монти, - заявил Лукас, едва переступив порог кабинета и не утруждая себя церемонией приветствия.

- Зверский сатана, - ухмыльнулся Фрост. – Я уж надеялся, что ты забыл об этом долге.

- Забуду, как только ты поможешь мне.

- Да я разве отказываюсь? Садись и рассказывай.

Монтгомери кивнул в сторону мягкого кожаного кресла, связался по селектору с секретаршей и велел принести кофе. Лукас плюхнулся в кресло, утопая в его крайне податливой обивке. Он осмотрел кабинет, в котором не был около года, отметил многочисленные изменения в обстановке. Детектив прекрасно помнил, что Фрост никогда не начинает разговор прежде, чем ему и гостю подадут кофе. И в этом таилась не только причуда хозяина антибрачного агентства, но и тонкий психологический расчет, призванный расположить к себе любого посетителя, предоставив ему время освоиться в незнакомом помещении.

При осмотре кабинета взгляд Лукаса задержался на небольшой модели Летучего Голландца, стоящей на самом видном месте в нише книжного шкафа. Именно эта вещь, сделанная искусными руками неизвестного мастера в Англии XVIII века, поместила Монтгомери Фроста в список должников Лукаса Дагласа.

Несколько лет назад офис антибрачного агентства подвергся нападению вооруженных грабителей. Осталось невыясненным, было ли это тривиальным плановым налетом любителей легкой наживы или актом мести со стороны кого-то, кто по милости Фроста и его подчиненных лишился самого ценного в своей жизни – простого человеческого счастья. Так или иначе, офис был разграблен совершенно хищнически, но более всего хозяина агентства удручала кража антикварной модели Летучего Голландца. Этот знаменитый корабль-призрак, сулящий гибель всякому встреченному кораблю, был избран Фростом символом его агентства. Вдобавок к этому, Монтгомери не без оснований считал эту вещь своим талисманом удачи.

В расследовании ограбления полиция вскоре зашла в тупик, и Фрост отчаялся когда-нибудь вновь увидеть своего Летучего Голландца. Он поделился этим горем со многими своими знакомыми, но лишь Лукасу улыбнулось везение, когда он обнаружил украденную ценность в одной из антикварных лавок Нью-Йорка. Он, не торгуясь, заплатил за нее названную продавцом сумму. В деньгах они с Монти рассчитались тотчас же по возвращении Лукаса в Принстон, моральный же долг остался за Фростом.

И сейчас, сидя напротив приятеля и вдыхая умопомрачительный аромат невероятно дорогого кофе, Лукас выложил перед Монти фотографию, с которой смотрели Хаус и Кадди, сияющие самыми лучшими улыбками, празднующие незабываемо счастливый день своей жизни.

Это была копия их свадебного фото, сделанная Лукасом с оригинала из фотоальбома Лизы. Кадди четвертый день находилась в больнице, с трудом восстанавливаясь после жесточайшего нервного потрясения. И в полном распоряжении Лукаса находился не то что фотоальбом, но и весь ее дом.

- Мне нужна эта женщина, - сказал Лукас Фросту.

- Она не для тебя, - поделился Монтгомери неожиданным умозаключением.

- Ты что, головой спросонок ударился? – возмущенно спросил Лукас. – Ты же живешь тем, что разрушаешь самые нерушимые связи!

- Одно дело проворачивать такое для незнакомого человека, другое – для своего друга. Будь ты моим клиентом с вкусным банковским счетом, я немедленно принял бы этих двоих в разработку. Но ты свой человек, и как своему я говорю тебе: найди себе другую женщину.

- Если она останется с ним, рано или поздно они вместе погибнут.

- О, ну да, ты не в силах этого допустить, - циничным тоном заметил Монтгомери.

- Можешь не верить, но у меня на самом деле наилучшие намерения по отношению к ней.

- И тебе неважно то, что она тебя не любит? А она, конечно же, не любит тебя, и у тебя нет ни малейшей на это надежды, иначе тебя не было бы здесь.

- Она сходит с ума по своему мужу. У них обоюдное помешательство друг на друге. Но если бы вышло так, что он разбил бы ей сердце, для меня всё стало бы возможным.

- И осколки ее сердца станут так больно впиваться в твое, что ты и сам будешь не рад, что затеял все это.

- Довольно, Монти! – раздраженно воскликнул Лукас. – Будем считать, что инструктаж по технике безопасности завершен и начнем действовать.

- Ну как знаешь, - обреченно махнул рукой Фрост, мгновенно прокручивая в голове несколько изящных стратегий и присваивая делу уровень «золотого стандарта». Но дело приняло несколько иной, более интересный и сложный оборот, когда Монтгомери узнал, что Хаус находится в психбольнице и желательно оказать на него воздействие именно там.

- Я могу выбрать ту, с кем Хаус изменит Лизе? – спросил детектив.

- Нет, я выберу сам, - ответил Монти. – Я тебе задолжал не настолько, чтобы позволить изучить каталог слабой половины моей агентуры. Я уже знаю, кто это будет.

- Но ты не знаешь личных пристрастий Хауса, ты не представляешь себе, до чего он сложный человек и какой у него скверный характер! - яростно возразил Лукас.

- Что касается его пристрастий, то главное из них передо мной на фотографии. Но я полагаю, что нам не нужна в точности такая же женщина.

- Еще как нужна! – категорически не согласился с мнением приятеля Лукас. – Такую, что будет даже не похожа, он и не заметит!

- Наоборот, женщина похожей внешности будет постоянно напоминать ему о жене и тех клятвах верности, которыми он наверняка осыпал ее. И измена станет невозможной. А впрочем, - на лице Фроста появилось озорное выражение, - нет ли у твоего соперника каких-нибудь особых наклонностей? Не заводят ли его мальчики в точности так же, как девочки?

- Не знаю, - пожал плечами Лукас. – По-моему, он стопроцентный натурал.

- Можно провести расследование и досконально все выяснить, - предложил Монти.

- Нет, - отрицательно мотнул головой Лукас, - нужно действовать быстро, пока он не выписался из этой чертовой больницы и не встретился с Лизой.

- Тогда ладно, не будем рисковать. Но представь, какой был бы эпатаж для твоей Лизы, если бы она узнала, что муж не только изменяет ей, но еще и врал про сексуальную ориентацию.

- Хватит с нее и другой бабы, - поморщился Лукас.

- О`кей, - кивнул Фрост, - я все понял. Моя куртизанка свяжется с тобой, как только мы проведем разведку на месте. Она объяснит тебе общую стратегию, дальнейшими ее действиями будешь руководить сам, внесешь поправки при необходимости.

На этом Монтгомери и Лукас простились, оставшись донельзя довольными друг другом. Один получил новую возможность заниматься любимым делом, второй уже видел себя счастливым обладателем заветного приза.

Десять дней спустя детектив Даглас встретился в маленькой итальянской пиццерии с невзрачной светловолосой женщиной лет сорока. Он едва удержался от первого порыва, который продиктовал требование немедленно воспользоваться сотовым телефоном и наорать на Фроста так, чтобы весь ближайший квартал оказался извещенным тем, насколько Лукас разочарован выбором вершителя своей судьбы. Чтобы Хауса привлекла такая, в ярости подумал детектив, ему нужно не с ума сойти, а вовсе мозг из головы вынуть. И личность перекроить на невиданный доселе лад.

Но женщина, протягивая руку для знакомства, обаятельно улыбнулась, и его гнев слегка рассеялся, нахмуренное лицо немного прояснилось.

- Лидия Сантьяго, - представилась куртизанка.

- Лукас Даглас, - ответил Лукас, вяло и неохотно пожимая ее руку. – У вас мексиканская фамилия, но вы совсем не похожи на мексиканку.

- Мой бывший муж мексиканец, - пояснила Лидия, усаживаясь на стул с кожаным сиденьем и высокой металлической спинкой.

- Вы уже видели Хауса? – спросил детектив, устраиваясь напротив нее на таком же стуле.

- Нет, пока только фотографию, - начала рассказывать Лидия. - Он пока еще в наркологическом отделении, ему запрещены свидания. Фрост подключил все свои связи, и послезавтра Хауса переведут из наркологии в психиатрию. У него есть возможность уйти после детоксикации, поскольку он лег в наркологию добровольно. Но руководитель психиатрического отделения с подачи Фроста сильно заинтересовался им. Еще бы, настолько одиозная и неординарная личность. Шанс покопаться в психике гения выпадает далеко не каждый день даже такому отнюдь не последнему психиатру, как доктор Нолан.

- А если он все-таки уйдет? – вздрагивая от одного лишь предположения, спросил Лукас.

- Если ему уже не нужна врачебная лицензия, тогда конечно, - усмехнулась Лидия, и Лукас расцвел снаружи от внутреннего злорадства.

- И каков дальнейший план, намеченный Монти? – поинтересовался Даглас.

- Я уже пару раз навещала в психиатрическом отделении одну одинокую молодую женщину. Я всем сказала, что я жена ее брата и лучшая ее подруга. Собираюсь и дальше навещать ее и обязательно во время очередного посещения встречусь и познакомлюсь с Хаусом. Уверена, мне удастся найти к нему подход. Монти сказал, что он любит бряцанье на пианино. Я тоже играю немного. Тем более Нолан либо сам запретит его друзьям приходить к нему, либо Фрост подскажет поступить именно так. И Хаус окажется в полной изоляции от своего ближайшего окружения.

- У него давно не было секса, - сообщил Лукас. – Думаю, лучше всего ловить именно на эту наживку.

- Снимать будем на фотоаппарат или на камеру? – живо осведомилась Лидия.

- Зависит от того, где ты собираешься сделать с ним это. Смотря какую технику проще будет спрятать в том помещении. Он дико умен и наблюдателен, и любой непродуманный нами нюанс он может взять на заметку с абсолютно непредсказуемыми последствиями.

- Я присмотрюсь к обстановке. Но, скорее всего, будет нужно не менее четырех камер, чтобы он был свободен в действиях и полагал, что каждое его движение исходит от его основного инстинкта. И, кстати, пока я не забыла, мне нужна виолончель.

- Виолончель? – ошеломленно взглянув на нее, переспросил Лукас.

- Да, громадная такая музыкальная деревяшка, - кивнула Лидия. – Моя лучшая подружка из психушки профессиональная виолончелистка, и если бы я привезла ей ее любимый инструмент, это выглядело бы трогательной заботой о ней. В особенности с учетом того печального факта, что Энни никого не узнает, ничего не понимает и не в курсе того, где находится.

- Можно купить, - тяжело выдохнул Лукас, - чертовы непредвиденные расходы.

- Будет выглядеть слишком новой, а в психбольнице все знают, что Энни всего каких-то десять лет назад не расставалась со своей мутировавшей скрипкой.

Через некоторое время Лукас взял виолончель на прокат, и через неделю после первой встречи с Хаусом Лидия повезла музыкальный инструмент своей недавно обретенной подруге[11-1].

За плечами у Лидии Сантьяго был законченный с отличием психологический факультет одного из ведущих американских университетов. Она могла бы, не зная горя, практиковать в какой-нибудь клинике, исправляя незначительные дефекты в сознании рядовых американцев. Но, по ее собственной терминологии, подобная деятельность является статической психологией, тогда как ей еще до поступления в университет была намного интересней психология динамическая, то есть активная, увлекательная.

В первом случае, сидя в тишине собственного врачебного кабинета, Лидия ежедневно сталкивалась бы с одними и теми же скучными бытовыми психологическими проблемами, похожими друг на друга как зерна в кукурузном початке и вызванными либо чрезмерной родительской опекой, либо проблемами в семье и на работе, либо чем-нибудь еще столь же банальным.

Во втором случае благодаря Монтгомери Фросту ей постоянно предоставлялась возможность вращаться в самой гуще не рутинных и нестандартных ситуаций, которые требовали вдумчивого, а зачастую и творческого подхода. И жизнь ее была бесконечным авантюрно-приключенческим сериалом, в котором она исполняла главную роль.

Замуж за Диего Сантьяго Лидия вышла после длительного скрупулезного расчета. В период недолгой помолвки она сообщила ему, что занимается чтением лекций по психологии в различных учебных заведениях США, в связи с чем продолжительные командировки занимают огромную часть ее времени и жизни. Диего, весьма обеспеченный и нежадный человек, был влюблен в нее, и со всем возможным пылом южного мужчины уговаривал ее стать домохозяйкой. Разумеется, подобная перспектива не могла устроить Лидию.

Она ни за что не вышла бы замуж, если бы ее возраст не начал подкатывать к сорока годам и она не начала бы понимать, что еще год-другой-пятый, и она станет не нужна Фросту, поскольку его бизнес требует молодых и упругих тел. И она решила обеспечить себе надежный тыл, как только на ее горизонте появился вполне привлекательный, еще нестарый вдовец Диего.

Но однажды, через восемь месяцев после свадьбы, сеньор Сантьяго нанял частного детектива, который во всех подробностях доложил ему о том, чем занимается его жена, когда отбывает в очередную командировку, якобы направленную на повышение психологической грамотности школьников и студентов.

Диего мгновенно рассвирепел. Для него, воспитанного в старых добрых консервативных традициях, сфера деятельности Лидии ничем не отличалась от древнейшей уличной проституции. И он выгнал жену из дома, а вслед за тем без промедления подал на развод.

Лидия злилась на него какое-то время, даже пыталась вернуть его и внушить более широкие современные взгляды на супружескую верность. Но к настоящему моменту она упивалась своей независимостью и полным отсутствием необходимости отчитываться перед кем-либо, кроме своего начальника и порученного ее заботам клиента.

Лукас и Лидия увиделись еще раз по прошествии двух недель, в придорожной забегаловке у городской черты Принстона. Лидия выглядела слегка удрученной, Лукас уставился на нее нетерпеливым вопросительным взглядом.

- Он сказал «нет», - сообщила Лидия.

- Да какое мое дело, что он сказал! – возмутился Лукас так громко, что на них стали поглядывать немногочисленные посетители обжорного заведения. – Ты хвасталась, что уломаешь его в два счета, Монти расхваливал тебя как лучшего своего агента и вдруг такие заявы! Куртуазные навыки ты, видно, теряешь, на пенсию тебе пора!

- Я попыталась объяснить ему, что нужно жить настоящим, но настоящее, несомненно, не занимает его. Похоже, он думает только о том, как вернется к своей жене.

- Упрямый баран! – рычащим тоном выругался Лукас. – Но и ты хороша! Ты сейчас так говоришь, как будто в первый раз видишь перед собой столь тяжелый случай помешательства на верности любимой. Хотя нет, какая верность, он же целовался уже с тобой!

- Это я его поцеловала. А он ответил, но это было очень холодно и отстраненно, как будто из вежливости или нежелания обидеть. И я на самом деле не привлекаю его как женщина. По-человечески он очень мил со мной, насколько он вообще может быть милым, но как сексуальный объект я ему неинтересна.

- Мерзавец Монти, говорил же я ему! – Лукас схватился за голову, с силой потянул себя за светлую шевелюру. – Но нет, мне теперь все равно! Делай что хочешь, можешь даже изнасиловать, но чтобы компромат на него при следующей встрече выложила на стол!

- Изнасиловать? – ядовито усмехнулась Лидия. – Наш с Фростом расчет был таков, чтобы окрутить Хауса как следует, чтобы он ради меня смог забыть свою Лизу. Да и вообще, это традиционная цель любой куртизанки нашего агентства. Ради нас должны забывать своих любимых, а не глядеть мечтательно мимо нас, думая о чем-то своем, самом близком и самозабвенно дорогом.

- К дьяволу ваши с Монти расчеты! – снова завопил Лукас на всю забегаловку. – Он – кретин, а ты – идиотка!

- Виолончель, - неожиданно произнесла Лидия после двухминутного молчания.

- Еноты окосевшие! - яростно хлопнул ладонью по небольшому беловато-серому столику Лукас. - Какого ж дьявола тебя так переклинило на этой скрипке-переростке?

- Как я и думала, - начала объяснять Лидия, и ее глаза заблестели, - виолончель не оказала ни малейшего влияния на психическое состояние Энни. И если я сделаю вид, что до слез расстроена этим обстоятельством, если расплáчусь в присутствии Хауса, всё может получиться.

- Более безжалостной и равнодушной скотины, чем Хаус, - возразил Лукас, - я не встречал никого за всю свою жизнь.

- Если ты всерьез так думаешь, ты ничего в нем не понял. Хотя, казалось бы, ты знаешь о нем самое главное – он способен на глубокое чувство к одной-единственной женщине, а это уже ясный признак того, что он не безжалостный, не равнодушный и уж, конечно, не скотина. Но неважно. Камеры у тебя с собой?

- Они в машине, - кивнул Лукас. – Решила уже, где спрячешь?

- Не переживай, я знаю свое дело, тем более теперь все упирается только в техническую подготовку.

*****

Доктор Грегори Хаус с самого первого момента водворения в психиатрическое отделение Мейфилда относился к этому петляющему виражу своей жизни как к непростой задаче, требующей от него полной мобилизации хитрости и интеллекта. Он полагал себя психически здоровым, а те отклонения от нормы, которые не мог отрицать даже он, составляли его выдающуюся индивидуальность и не требовали авторитетного вмешательства доктора Нолана.

У него не было намерения открываться перед кем бы то ни было и давать кому-нибудь из психиатров повод похвастаться в будущем на очередной профессиональной конференции тем, что довелось лечить и вылечить самого доктора Хауса – неугомонного, неукротимого и, по первому впечатлению, неизлечимого.

А если Нолан будет слишком уж настырным и въедливым, размышлял Хаус, то нет особого труда в создании новой внешней личностной оболочки – сломленной, покорной, производящей впечатление полной открытости и доверия. Но более всего его страшили антидепрессанты, ему приходилось в прошлом пару раз по нелепой случайности глотнуть сей шедевр фармацевтической промышленности. Он, конечно, повеселеет от них, станет более покладистым и удобным в обращении, но при этом окажется заторможенным, будет намного хуже соображать. И паршивее этого Грег ничего не мог себе представить.

Его уверенность в правильности избранной стратегии ненадолго пошатнулась, когда он, желая совершенно обратного эффекта, едва не погубил Капитана Свободы. Сразу после этого Хаус попросил Нолана о помощи, словно заплутавший в дремучей чаще путник. Но, как только схлынули первые острые эмоции, Хаус понял, что вовлек сам себя в крайне опасную западню.

Он осознавал, что должен открыться хотя бы частично, предоставить Нолану настолько многогранную долю своей личности, которая могла бы быть принятой за целое. Сердце Хауса расширилось от ликования, когда он убедился, что Нолан на сей раз воспринимает его всерьез, не нащупывает подвоха, наконец-то видит в нем доверчивого и бесхитростного простачка.

Нолан не заглядывал в его паспорт, так как не видел в этом необходимости и полагал все важные сведения запечатленными в Хаусовской страховке. Этот нюанс избавлял Хауса от самых травмирующих и бесполезных разговоров об его сложных отношениях с женой, составлявших одну из наиболее знáчимых причин, забросивших его в столь унылое место, как психиатрическая клиника.

Хаус решил про себя, что позволит Нолану проанализировать его взаимоотношения с покойным отцом от альфы до омеги, но странным образом Нолан не поднимал этой темы. Психиатр словно бы провел параллель между собой и своим незаурядным пациентом и сделал вывод, что Хаус любил своего отца столь же беззаветно, как Нолан любит своего, стоящего у ворот смерти. Любил и скорбит о нем. И то, насколько данная версия неверна, навсегда осталось тайной для этого поистине совсем не последнего врачевателя душ.

Нолан полагал, что наилучшим лекарством для Хауса будут новые взаимоотношения, поэтому он потребовал от Уилсона не приезжать самому и попросить остальных друзей и знакомых не навещать Грега, не вмешиваться в процесс исцеления. Хаус должен побыть как можно дальше от привычного окружения с тем, чтобы избежать нарушения едва-едва достигнутого душевного равновесия.

Хаус бесстрастно выслушал совет о вступлении в новые межличностные отношения. Умом он понимал, что ему это не принесет ничего, кроме весьма вероятной очередной порции разочарования. Но предписания Нолана Хаус начал воспринимать как блестящую направляющую нить, выводящую его из запутанных тоннелей психиатрической западни.

И как только Лидия сама полезла к нему с поцелуем, Хаус тотчас же счел ни к чему не обязывающий флирт с нею наиболее простым способом доказать Нолану свое умение завязывать и поддерживать отношения. Его разум, уже придавленный антидепрессантами, продолжал просчитывать ситуации если не на множество ходов вперед, как прежде, то на два-три обязательно. И Хаус автоматически предположил, что флиртом дело может не ограничиться.

Больше того, наиболее желательно, чтобы флиртом его отношения с Лидией не ограничились. Тогда Нолан поверит Хаусу как самому себе и сочтет его если не выздоровевшим, то хотя бы уверенно шагающим по пути выздоровления. Но Лидия казалась ему жутко непривлекательной, и он опасался, что ему не достанет артистизма убедить ее в искренности своего внезапно пробудившегося к ней интереса.

«А если дойдет до постели, - думал Хаус, - у меня на нее не встанет. Что ж за дьявольщина такая, - и он прибавил к этому ругательству еще несколько крепких непечатных выражений, - оказаться черт знает где черт знает с кем, чтобы опозориться перед чужой бабой!»

Тогда и прозвучало его категорическое «нет».

Ему и в голову не приходило, что флирт с Лидией и уж тем более интимные отношения означают его измену Кадди. Его Лиза была для него немеркнущей путеводной звездой, от которой можно отвернуться на какое-то время, словно бы отойти на обочину ярко освещенной дороги, но предать и забыть невозможно. Он любил ее, ни в чем не винил и продолжал тосковать о ней в точности так же, как и в те дни, когда Эмбер подменила собою его тень. Лиза не хочет, чтобы он целовал ее и не будет на нем вины, если он поцелует другую.

«Какая промороженная льдинка, - подумал Хаус, увлекая плачущую Лидию в полутемное помещение и устраиваясь с нею вместе на стуле. – С мраморной статуей было бы приятнее целоваться. Странно, она же хотела этого. Вот распутница, свое женское дело знает порядочно, - в течение следующих трех с половиной десятков секунд у него не было никаких мыслей, он полностью сосредоточился на погружении в единственную теплую полусферу в глыбе льда. Но быстрое завершение привело его в ужас: - Облажался! Столь моментально спустить я не мог даже в 15 лет! Но разве это повод для слез? Бесовщина! Меня тут в законченного бесхребетного слюнтяя превратят! Линять надо отсюда поскорее! Не знаю как, надо что-то еще придумать для этого тупицы Нолана! Она улыбается? Интересно, чему? Я же ее не удовлетворил! Это издевка или у нее настолько давно не было других мужиков, что даже такое в радость? Или она теперь поняла, что ее муж еще не худший экземпляр самца и довольна именно этим?»

Лидию чуть кондрашка не хватила, когда Хаус в минуту озарения вылечил Энни откидыванием крышки музыкальной шкатулки. Она до смерти перепугалась, что Энни мигом спалит ее стройную легенду, объявив всем, что знать ее не знает, да и никакого брата у нее никогда не было. Но Энни, хотя и была удивлена пребыванием рядом с нею незнакомой подруги, против присутствия этого не возражала и даже, казалось, была рада Лидии.

Энни воспитывалась в детском приюте, ничего не знала даже о своих родителях, не то что о братьях или сестрах. Была талантливой виолончелисткой, жила музыкой и гастролями в составе симфонического оркестра. Нарушения в психике в ней были от рождения, но до определенного момента проявляли себя крайне редко. Потом, когда ее личная жизнь пошла наперекосяк из-за страстного желания ее любовника жениться на другой, ее психическое здоровье оказалось окончательно подорванным, что и привело ее в Мейфилд.

В больницу Энни доставил ее любовник, передал врачам ее документы, и, назвавшись ее сводным братом, испарился как мираж в послеполуденной пустыне. Начав стремительно поправляться, Энни не могла не понять, что у Лидии есть некий таинственный и хищный интерес, не имеющий ничего общего с заботой о ней и искренним увлечением Грегом. Но она предпочла не вмешиваться и просто быть благодарной за то, что сделано лично для нее. Если бы не Лидия и Грег, влачить бы ей растительную жизнь до полного исчерпания отпущенных ей лет.

После выписки Энни Лидия зашла попрощаться к доктору Нолану, рассчитывая, что тот передаст Грегу сообщение об ее отъезде в Аризону и ее очередное задание будет завершено этим изящным росчерком. Монтгомери Фрост и в самом деле гнал ее дальше, окручивать следующего примерного семьянина и позволил задержаться на задании Лукаса не более чем на один день.

У Лидии была договоренность о встрече с младшей сестрой, и на этот день она осталась в своем временном съемном доме неподалеку от Мейфилда.

Она была на кухне, когда позвонили в дверь, и сестринский старший непоседа Бен побежал открывать. Лидия тотчас же последовала за ним и едва заметно вздрогнула, увидев у порога дома Хауса. Он, конечно, подумал, что Бен ее сын, и она не собиралась рассеивать его заблуждение. Так даже лучше, подумалось ей.

- Иди в дом, Бен, - сказала она мальчику, и тот убежал без возражений.

Хаусу в эту минуту хотелось волей какого-нибудь доброго волшебника оказаться как можно дальше от этого дома и Лидии, глядящей на него, словно на недоумка. Да он и есть недоумок, какого черта он делает здесь. В романтического героя решил поиграть, притащился попрощаться с той, кому до него нет ни малейшего интереса. Проговаривая все заготовленные идеальные фразы о желательности продолжения и длительных отношений, Хаус одновременно обдумывал короткую хамскую реплику, которую скажет в случае, если Лидия, паче чаяния, согласится сбежать с ним от мужа и детей. Но она не согласилась, честь ей и хвала.

«Этот олух царя небесного, - думал Хаус о своем психиатре, присаживаясь на низкую металлическую оградку вблизи внешних стен Мейфилда, - наверняка торжествующе скажет, что он предупреждал меня не связываться с замужней женщиной. Интересно, чего он вообще хотел? Какие еще отношения могло предложить мне это забытое и небом, и адом убогое место? А вот и он, надо его послушать. О как! Вот это охренительные новости! Хорошо, что я буду скучать по Лидии? Ну и ни черта себе! Как будто не ему я сказал в первую же нашу встречу, что хочу поскорее начать скучать о них всех, включая тех, с кем еще даже не знаком! Если бы я лечил своих больных так, как этот не самый худший психиатр, патологоанатомы ПП, по верному замечанию Кадди, давно не успевали бы вскрывать весь тот конвейер трупов, что я стал бы поставлять им. И кем бы я был, если бы на самом деле увлекся Лидией и весь этот фарс принял бы за чистую монету, тогда как фальшь видна в каждой черточке ее орла, ребра и решки. Этот проходимец готов меня отпустить? Написать рекомендательное письмо, чтобы мне вернули лицензию? Похоже, он покорен моим актерским дарованием. Я победил, и неважно, какой ценой! И уже скоро я смогу дышать одним воздухом с Лиззи, - он мечтательно улыбнулся, глядя вслед удаляющемуся Нолану. - Снова отдамся в жаркие руки».

Хаус нечеловеческим усилием воли сдержал яростный скрежет зубов, когда Нолан дал ему наставление не окунаться с головой в его прежнюю жизнь и, в частности, какое-то время, а лучше всегда держаться подальше от ПП. Врач опасался за неокрепшую психику своего пациента, и Хаус, поразмыслив, решил, что эта рекомендация не лишена здравого смысла. Хотя и по другим причинам.

«Наши с Лиззи игры нужно продолжить, - размышлял Грег. – Я пока не готов жить с ней и Рейчел. Да и в божеский вид себя надо бы привести. А то мной сейчас только девчонку пугать, видок у меня такой, что в белый саван одевают тех, кто намного краше. Нет, однозначно, таким страшилищем к Лизе в постель никак нельзя. И где бы найти опытного шамана, знающего толк в очищении от скверны? Может, в Африку ненадолго смотаться, поискать такого, заодно навести там справки об Эванс? К тому ж и от ПП черный континент далек настолько, что дальше некуда. Впрочем, недель шесть воздержания вполне сойдут за очистительную процедуру»[11-2].

Предыдущая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8143

Следующая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8149