Глава 10.
С любимыми не расставайтесь.
…Пусть порой мне шепчет синий вечер,
Что была ты песня и мечта,
Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи
К светлой тайне приложил уста…
С.А. Есенин
Хаус стоял возле дома Кадди и наблюдал за нею через окно гостиной. Она выглядела весьма привлекательной в своей оранжевой кофточке, а каждый ее жест, направляющий кружку с чаем к губам, Хаус находил необычайно сексуальным. Гостиная ее дома в это мгновение представляла собой уютную и безмятежную гавань, тогда как внутри Грега разворачивалась ожесточенная борьба противоположных решений.
Одно из этих решений требовало немедленного разворота на 180 градусов и короткой прогулки к мотоциклу. Потом возвращение домой, викодин с бурбоном и полное замыкание в своем одиночестве. Он побыл влюбленным и женатым человеком, но, рано или поздно, все должно было воротиться на круги своя. Он уступит и уйдет, и сейчас она даже не заметит этого.
Второе, дерзкое и своенравное решение требовало позвонить в дверь, снова взглянуть Лизе в лицо, уговорить не разрушать их отношений. Их любовь и непреодолимое влечение друг к другу заслуживали яростного сражения как с целым светом, так и с нею самой.
Пораженческое настроение, усиливаемое чувством безысходности, повело Хауса назад к мотоциклу. Ноющая боль в ноге вторила сделанному выбору, и с каждым трудным шагом Грег находил всё новые доводы в пользу своего поступка. Он будет один, у Кадди появится ребенок.
Хаус уже перекинул больную ногу через сиденье мотоцикла, когда услышал звонкий голос, окликающий его по фамилии. Кадди увидела через окно его удаляющуюся спину и выбежала за ним на дорожку перед домом.
Грег снова оказался зажатым в жернова двух противоположных стремлений. С одной стороны, ему следовало повернуть ключ зажигания и стартануть с места на пределе лошадиных Хондовских сил. И в то же время желание подойти к Кадди и переброситься с нею хотя бы парой слов обладало совершенно равной силой. И последнее перевесило.
Кадди удивленно смотрела на Хауса, идущего без трости и хромающего сильнее обычного. Перед кем он вздумал покрасоваться, недоумевала она. Еще через минуту в ней мелькнуло ощущение, словно у них с Грегом первое свидание, и он желает скрыть от нее сам факт своей инвалидности, и воображает, что без трости ему это удастся.
- Ты все же решил, что нам нужно поговорить? – спросила Лиза, проходя в дом следом за ним.
- Не могу заснуть, пока не нарежу нескольких кругов вблизи твоего жилища, - с едким сарказмом в голосе отозвался Грег.
С трудом доковыляв до дивана, Хаус буквально рухнул на него. Правая рука тотчас же стала привычно растирать одолевающее свирепыми жалобами бедро. Кадди подошла к нему, опустилась рядом с ним на колени и, аккуратно убрав его руку с больной ноги, принялась уверенно массировать этот болевой очаг.
Было бы намного удобнее, да и массаж был бы эффективнее, если бы он снял джинсы. Но Лиза не смела попросить об этом из опасения, что массаж бедра постепенно, помимо ее воли сместится вправо и положит начало новому витку их дурманящих отношений. Грегу же, по-видимому, было все равно, поскольку он закрыл глаза и совершенно безучастно принимал заботу о себе. Боль медленно и неохотно ослабляла хватку, и нахмуренное лицо Хауса стало понемногу проясняться.
- Лиззи, - приглушенно хрипящим голосом проговорил Хаус, когда боль окончательно отступила с передовых позиций, - давай расстанемся тогда, когда кто-нибудь выиграет конкурс на умение ублажить мою боль лучше тебя.
- Ты же будешь придираться к каждому прыщику даже идеальной конкурсантки.
- Конечно, буду, - ухмыльнулся Хаус.
- Поскольку ребенок для тебя – промежуточное звено между зверенышем и ночным кошмаром, а викодин дороже самой жизни, нам уже не быть вместе, - ответила Кадди и сделала попытку встать с пола. Полностью подняться и вытянуться во весь рост ей не удалось, так как Хаус обхватил ее за талию и резко усадил на свою здоровую ногу.
В следующее мгновение они целовались без малейшей оглядки на суровую реальность, разводящей их по разные стороны пропасти. Губы ласково обхватили друг друга, и, углубляя поцелуй, Грег провел языком по небу Лизы. Ее ответным откликом было страстное поглаживание его языка, неба, внутренней стороны зубов. Затем отзываться на поцелуй стали оба тела, ускоряя кровообращение и сердцебиение, усиливая приток жара к самым интимным органам.
- Пора прекращать это, Грег, - сжав в стальной внутренний кулак все свое самообладание, заявила Кадди, обрывая поцелуй и вставая с его колена. Их чувства так и останутся не пройденными до твердой точки, пока они льнут друг к другу, оставаясь наедине.
Лицо Хауса в момент обрыва поцелуя приобрело слегка удивленный и ошеломленный вид, вызванный отнюдь не отдалением Лизы, а внезапно посетившим озарением и новой идеей.
- Не хочешь жить любовью, давай в любовь играть, - предложил Грег.
- Любовь – не мячик, Грег, чтобы можно было постучать ею об стену в твоем кабинете, - заметила Кадди.
- Можем сделать вид, словно между нами ничего нет и никогда не было, - продолжал развивать свою мысль Хаус. – И, готов поспорить, через пару недель ты будешь просить меня снова стать серьезным.
- Я не попрошу, Грег.
- Спорим? – азартно настаивал Хаус. – Это будет жестокая игра без правил, и ты либо будешь играть в нее, либо можешь прямо сейчас навсегда отказаться от замысла пригреть под крылом беспризорный биологический мусор.
- Я не буду играть и не откажусь от идеи взять себе ребенка.
- И тебе не интересно, что можешь получить ты, если я первым пойду на попятную и, не справившись с игрой, применю пароль на выход из нее?
- Играя с тобой, выиграть невозможно.
- Но всё бывает когда-нибудь впервые.
- И что же за приз может стать моим?
- Если я первым скажу «я наигрался», мы будем жить вместе, и я буду отцом твоего приемного ребенка.
- Вот только у меня его нет, Хаус!
- Так будет, - спокойно пожал плечами Грег. – Это вопрос времени. Если у тебя не будет ребенка, когда ты придешь просить о завершении игры, ты откажешься от идеи усыновления. Если к этой минуте птенцом уже обзаведешься, откажешься от опеки.
В ушах Кадди каждое слово Хауса звучало совершеннейшей дичью, но заманчивая сторона этого соглашения могла оказаться единственным шансом обрести сразу два несовместимых желания, преобразовав их в единое целое. И она согласилась, вызвав у него на губах пленительную в своем беспримерном коварстве улыбку.
Хаус встал с дивана и, продолжая торжествующе улыбаться, пошел к выходу из дома. Он заранее праздновал триумф. Недавнее основательное решение вернуться в свою квартиру, не поговорив с Кадди, теперь представлялось величайшей глупостью. Не пройдет и нескольких дней, как она навек окажется окончательно закрепленной за ним в образе единой и неделимой собственности.
На пороге прихожей он обернулся, два настороженных внимательных взгляда встретились, и Грег сказал:
- То, чего между нами никогда не было, это лучшее в моей жизни.
- Как и в моей, - ответила Лиза.
Они долго смотрели друг на друга в чарующем безмолвии, позволяющем в полной мере ощутить всё недосказанное между ними.
- До завтра, Лиззи, - отводя от нее мечтательный взгляд, попрощался Хаус. – Будь в хорошей игровой форме. Я не хочу легкой победы.
- Если ты уже заказал себе памятную медаль, отмени заказ, Хаус, - не осталась в долгу Кадди.
- В случае чего подарю ее Уилсону для Гектора.
- До завтра, Грег, - сказала Лиза и закрыла за ним входную дверь.
Профессиональный игроман Хаус, сделав точный расчет заведомо выигрышной стратегии, вскоре на самом деле стал одерживать верх. Кадди поначалу не понимала его замысла. Развороченный ящик письменного стола, хватание за левую грудь. Глупости какие-то.
Но всё вокруг преобразилось, когда она увидела в своем кабинете мичиганский стол, пробудивший в ней бурную полноводную реку ярких немеркнущих воспоминаний. Уходя в этот поток с головой и полностью покоряясь своей самой солнечной улыбке, Лиза некоторое время простояла возле неодушевленного старого доброго знакомого. Потом ноги сами понесли ее в сторону лифта.
И пока она шла мимо сестринского поста, пока лифт неторопливо вез ее на второй этаж, мыслями она была очень далеко не только от ПП, но и от сегодняшнего дня.
В тот день она довольно поздно вернулась из университета. После занятий она засиделась в библиотеке, но увлечена была не книгами, а мыслями о Грегори Хаусе, с которым познакомилась две недели назад и дважды встретилась на студенческих вечеринках. Кроме этого, были уроки эндокринологии, во время которых он поразил ее воображение неординарным умом, нестандартностью мышления, непоколебимой уверенностью в своей вечной правоте.
Он передвигался с ленивой грацией благородного хищника, осознающего свою исключительность и неповторимость. Голубые глаза словно видели ее насквозь, вплоть до самых тайных и темных уголков ее души, неведомых даже ей. И при этом он совершенно бесстыдно поминутно оценивал ее раздевающим взглядом, с невозмутимым видом поддерживая любые беседы о медицине, машинах, спорте и собственной одиозной личности.
Перешагивая порог крохотной однокомнатной квартирки, снимаемой вдвоем с подругой, Кадди обнаружила соседку занятой поспешным одеванием на вечерне-ночное дежурство в больнице. Кэтрин была постарше Лизы, у нее уже было сестринское образование, и она совмещала работу и учебу. От двери Кадди быстро прошла через небольшую, затемненную в любое время суток, комнату.
Темно-коричневый письменный стол с семью ящиками стоял вплотную к окну. Мичиган поддавался чарам первых рассеянных намёков темноты. Пройдет еще не более получаса, и улица станет трудно различимой из окна. Но в эту минуту, когда Лиза едва ли не бегом подошла к столу и села на него спиной к окну, у нее еще оставалась возможность увидеть Хауса, стоящего посреди улицы и задумчиво смотрящего куда-то вверх.
Слежку за собой она заметила почти сразу после выхода из университета. Хаус шел по противоположной стороне улицы на почтительном расстоянии от объекта наблюдения. Кадди, ежесекундно одергивая себя от поворота головы в его сторону, продолжала спокойно идти, словно и не было у нее за спиной непрошеного сопровождающего.
И даже сейчас, когда, по ее мнению, он не мог видеть ее пристального внимания, она находила недопустимым забраться на стол с ногами и откровенно прилипнуть к оконному стеклу. Ей приходилось слегка отклоняться назад и поворачивать голову немного вбок, чтобы посмотреть на Грега. Наблюдение за ним она чередовала с осмотром бессчетно виденной простенькой обстановки комнаты. И, в очередной раз глянув в окно, Хауса она не увидела.
Сердце стремительно рухнуло вниз. Он ушел, она теперь не скоро его увидит, а когда увидит, будет тщательно прятать свое неравнодушие к нему. И не только от него, но и от себя. Не слезая со стола, Кадди закинула ногу на ногу и попыталась подумать о чем-нибудь другом. Мысли не слушались.
Кэтрин к этому моменту полностью привела себя в порядок, взяла свою сумку и, коротко попрощавшись с Лизой, пошла к входной двери квартиры. На выходе подруга с кем-то столкнулась, и Кадди с трудом поборола дрожь в своем теле, услышав голос Хауса, спрашивающего о ней.
Потом входная дверь захлопнулась, а еще через минуту Хаус прошел в комнату и, обольстительно улыбаясь, подошел вплотную к Лизе.
- Зачем ты залезла на стол? – прокомментировал он увиденное, лишь бы начать разговор.
- А зачем ты шел за мной от самого колледжа?
- Хотел проверить, заметишь ли ты, что вместо одной тени у тебя стало две.
- А я собиралась танцевать стриптиз на столе, если ты придешь сюда, - в шутку заявила Лиза и лишь после завершения фразы поняла, чтó она сказала. Своей смелостью она была потрясена до глубины души, но еще сильнее ее ошеломляли собственные желания, готовые в любую минуту расшвырять все сдерживающие заслоны, словно ничего не значащую труху от прошлогодних яблоневых листьев.
К ее удивлению, Хаус не ответил какой-нибудь сальной шуткой из своего неподражаемого репертуара, не приказал немедленно приступать к действию. Сверкающие голубые глаза смотрели серьезно, он положил правую руку ей на бедро, и впервые в своей жизни она испытала сильное головокружение от близости желанного мужчины.
Хаус наклонился к ней, и она почувствовала горячий шелк его губ на своих губах. Ее ноги самопроизвольно разомкнулись и раздвинулись, Грег властным движением придвинул ее поближе к краю стола и к себе. Она положила одну руку ему на грудь, вторую на затылок и углубила поцелуй, полностью отдавая себя стремлению коснуться языком каждой частицы его рта.
Грег уже тогда целовался божественно, и ей было не угнаться за ним в этом умении. Они завершили свой первый поцелуй легким касанием губ. Нужно было перевести дыхание и набрать в легкие воздуха. Не давая отдыха рукам, увлеченным беспорядочными ласками, они сияющими глазами смотрели друг на друга. Кадди обхватила ногами стройную фигуру Хауса, и они возобновили поцелуй.
Воспоминания резко оборвались, едва Кадди подошла к кабинету Хауса и увидела рядом с ним постороннюю женщину, самая вероятная профессия которой – проституция. Мичиган исчез, не осталось с Лизой и Хауса, обнимающего ее, целующего, переполненного страстным желанием провести с нею ночь. Возвращение в ПП и в настоящее было слишком жестоким и болезненным, и Кадди не нашла в себе сил войти в кабинет и провести дознание, кто такая та женщина и по какому праву теребит воротник кожаной куртки чужого мужа.
Лиза развернулась и пошла обратно к лифту. Хаус нашел себе утешение, в то время как она снова позволила себе по-девчоночьи размечтаться. Ее воспоминания о первом поцелуе с Грегом сопровождались размышлениями о том смысле, который он, без сомнения, вложил в этот оригинальный подарок – мичиганский стол.
Они никогда не обсуждали свою самую первую ночь, состоявшуюся в Мичигане, разве что упоминали о ней вскользь. Кадди всегда считала, что Хаус помнит об этом лишь в общих туманных чертах. Стол был доказательством детальных воспоминаний Грега о том вечере, плавно перетекающем в ночь. Этот предмет мебели являлся также свидетельством того, что Хаусу не безразлично то далекое событие его прошлого.
Но если проститутка – тоже часть игры, вещественное послание приобретает обратное значение. Утром Кадди проснулась одна, Хаус не звонил и более не появлялся на ее горизонте. И если сейчас он хотел сказать ей именно об этом, то его подарок – попытка причинить боль, напомнить ей, насколько легко, без сожалений и колебаний, он способен бросить ее и забыть[10-1].
*****
Едва Кадди заполучила Рейчел, Хаус почувствовал себя беспомощным заложником боли, которой все чаще становилось мало навсегда захваченного бедра, и она то и дело принималась, словно паутиной, оплетать все его тело целиком. Ему стало казаться, что вся его жизнь летит под откос, будто лишенный управления скорый поезд, и когда крушение произойдет в буквальном смысле – вопрос ближайшего будущего.
Он не понимал, почему не последовало никакой реакции Кадди на его эффектный многозначительный подарок. Иногда он принимался вычислять, где он ошибся, и в чем их с Лизой мнения о мичиганском столе категорически не совпадают. По его предварительным расчетам выходило, что этот дарственный жест – кратчайший путь к тому, чтобы заново покорить и присвоить ее. Вернуть ее свободной от абсурдной идеи об усыновлении чужого ребенка.
Для Хауса поставить в кабинете Кадди этот стол было все равно что сказать «тем вечером в Мичигане я влюбился в тебя». Но она истолковала по-своему, и некоторое время он терялся в догадках, с чем это могло быть связано. Затем он и вовсе забросил все попытки понять эту женщину, сотканную из хитросплетения противоречий.
С каждым днем становилось все более очевидным, что момент для повторного сближения с Кадди безнадежно упущен. Игра в любовь между ним и Лизой стала принимать все более немилосердный, по-детски жестокий характер по отношению к Хаусу, и Грег начал осознавать безграничное коварство той ловушки, в которую он заманил себя сам.
Выход виделся один: потребовать от Кадди сложить психотропное оружие индивидуального поражения. Но в этом случае Хаус вынужден будет либо смириться с ребенком в ее доме, либо развестись с нею и установить непреодолимую дистанцию между ними. Хаус стискивал зубы при одной мысли о подобном выборе, и, словно забыв о своих навыках рулевого собственной судьбы, допускал движение по течению. Они с Лизой в порядке строгой очередности продолжали причинять друг другу боль.
Никогда прежде Хаусу не было так паршиво, как в эти несколько недель. Викодин помогал все хуже, требовались все более ударные дозы, которые в любом случае не избавляли от душевной боли. Недолгое облегчение принес метадон, но пациент, едва не погубленный на абсолютно пустом и ровном месте, расставил всё на прежние места.
Грег тосковал о Лизе холодными весенними ночами, ему не хватало ее согревающей улыбки, сияющего взгляда, ласковых касаний и горячего тела. Иногда он перебирал их пустячные разговоры сразу после секса, но от этого становилось лишь больнее, да приумножалась безысходность. Его давний кошмар о Кадди, выходящей из церкви под руку с другим мужчиной, вернулся окрепшим, расцвеченным новыми душераздирающими подробностями.
Таким образом, Хаус стал хуже высыпаться, да и самая необходимость в ночном отдыхе воспринималась теперь как крайне неприятное удовольствие. Но не поспать нескольких ночей подряд и получить Эмбер в назойливые собеседницы оказалось значительно хуже.
В один из следующих дней, выходя из своего кабинета, по ошеломленным лицам сотрудников Кадди поняла, что пропустила что-то невероятно интересное. С Хаусом в последние дни творилось нечто неладное, не вмещающееся в его обыденное сумасбродство. Она посмотрела на Грега укоризненным взглядом, услышав от медсестры только что брошенное им с балкона «Я спал с Лизой Кадди!». Хорошо еще, что не уточнил, как давно и сколь часто это происходило.
Чего он пытается этим добиться, недоумевала она, устремляясь на второй этаж выяснить с ним отношения. Давай съедемся? Кадди почувствовала, что она не только уже ничего не понимает, но и не хочет понимать. Он не сказал «я наигрался», следовательно, игра продолжается и, стало быть, он издевается над ней, хохочет глубоко внутри смехом безответственного мальчишки.
Получасом позже, поручив Хауса заботам Уилсона, Кадди в состоянии полной прострации присела на диван в своем кабинете. Она велела секретарю перенести две важные встречи на завтра, заниматься сейчас повседневными больничными проблемами ей представлялось невозможным. Хаус сошел с ума, и никто больше нее не виноват в этом.
Как она могла, спрашивала она себя без начала и конца. Как она могла допустить, чтобы дошло до такого. Он доверил ей свою душу, свое сердце, свой разум и сознание, всего себя без остатка. Она согласилась все это принять, она взяла на себя ответственность. Написанные не выцветающими чернилами слова «мы в ответе за тех, кого приручили» невольно вспомнились ей.
Так как же она допустила, чтобы он остался один на один с болью, наркотиками, алкоголем и одиночеством? Как же могло получиться, что он переспал с нею, а она с ним – нет? Она внезапно встала с дивана, словно подброшенная внутренней пружиной. Гнетущая тишина кабинета обвиняла ее громче и яростнее, чем суд присяжных, будь у нее возможность предстать перед таким судом.
Кадди бесцельно брела по коридорам больницы, никого не замечая и не видя растерянные, а то и напуганные взгляды сотрудников, впервые наблюдающих своего руководителя в шоковом состоянии. Для нее все вокруг опустело и притихло, словно в ночной пустыне. Хотелось вопить, звать Грега до потери голоса, но остаток здравомыслия шептал, что это уже ничему не поможет.
На следующий день она почувствовала, что заболевает. На идеально настроенном автопилоте Кадди проводила встречи, отдавала распоряжения подчиненным, занималась повседневной проблемной текучкой. Просматривая бухгалтерские документы, она обнаружила в них некоторые неточности, явно допущенные не по ошибке, а по злому, иначе говоря, воровскому умыслу.
С этим следовало разобраться, и Кадди принялась искать визитную карточку частного детектива, с которым Хаус приятельствовал некоторое время назад. Она не могла вспомнить даже его имени, пока не прочитала на визитке «Лукас Даглас», и в затуманенной памяти не всплыл дешевый комплимент о красоте ее туфель. Хаус тогда хотел знать, на что годится этот парнишка. Теперь, когда для него есть стоящее дело, ей об этом станет известно наверняка.
С Лукасом, не таящем радости и восторга от новой встречи с ней, Кадди увиделась через пару часов. Передала ему материалы, необходимые для начала расследования возможного воровства в бухгалтерии. Они обсудили все подробности предстоящего дела, включая размер вознаграждения, но и тогда Лукас не торопился уходить и не сводил с Лизы своего наивно-щенячьего взгляда. Он раздражал ее невыносимо, но разобраться с бухгалтерией требовалось срочно, искать же другого детектива в эту минуту не было ни сил, ни желания.
Вечером Кадди отвезла Рейчел к своей маме. Она чувствовала себя хуже, чем утром и опасалась, что подхватила какой-нибудь вирус. Удастся ли ей перенести болезнь дома или придется лечь в больницу, дочери в любом случае лучше быть от нее подальше.
Невпопад отвечая на вопросы встревоженной матери, Кадди торопливо простилась с Рейчел и поехала домой. Мысли путались, сознание постепенно утопало во всё более густом тумане и готовилось полностью отключиться. С трудом добравшись до постели, Лиза, не раздеваясь, легла поверх покрывала и тотчас провалилась в беспросветную клейкую тьму.
Следующим вечером Лукас позвонил в ПП спросить Кадди, может ли он заехать к ней отчитаться о деталях расследования. В госпитале ему ответили, что главврач взяла два дня отгула. К домашнему телефону никто не подходил, мобильный был недоступен, и Лукас решил нанести визит без предупреждения.
Он простоял возле закрытой на замок входной двери около четверти часа, названивая и не выдвигая вполне логичного предположения, что Кадди может не быть дома. Не особенно задумываясь над тем, как будет объяснять Лизе свое насильственное вторжение в ее дом, он открыл замок отмычкой и прошел в прихожую.
Кадди он нашел в спальне одетой точно так же, как накануне, в полубессознательном состоянии. У нее был сильный жар, и Лукасу на короткое мгновение почудилось, что он обжегся, когда дотронулся до нее. «Нужно вызвать скорую, я же не врач», - подумал он, но эта разумная мысль вскоре оказалась потерянной среди множества новых интереснейших открытий.
От его прикосновения Лиза словно очнулась.
- Грег, - сказала она неуверенно, глядя в противоположную от Лукаса сторону. Затем повернула голову к детективу и, глядя на него лихорадочно блестящими глазами, проговорила уже громче и увереннее:
- Грег, родной мой, жизнь моя…
Лукас ошалело посмотрел на нее, с трудом осмеливаясь довериться никогда не подводившему слуху. Грег? Это кто, Хаус? Родной? Ее жизнь? Да может ли такая женщина быть безответно влюбленной в этого вечно небритого мужлана, напрочь лишенного светского лоска?
Кадди в эти минуты видела перед собой Хауса столь же отчетливо, как если бы он и в самом деле сидел рядом с ней на постели. Ее изнуренное высокой температурой сознание не могло опознать Лукаса, было неспособным различить чужой запах, почувствовать незнакомую прежде шершавость ладони. Она восхищенно смотрела в ясные голубые глаза своей желанной иллюзии, брала его за руку, пыталась высказать всё то, что осталось между ними несказанным.
- Грег, прости меня, - взволнованно говорила Кадди. – Мой Грег, моя медовая горчинка, если бы только я заслуживала твоего прощения. Но нет, пообещай никогда не прощать меня. Если ты простишь, я уже не смогу тебя уважать. Прости, - фразы обрывались, ненадолго становились неразборчивыми, потом вновь обретали ясность, твердость и неумолимую жестокость, - прости меня за всё. Я не имела права выходить за тебя, не имела права бросать. Мне должно было хватить чуткости не играть с тобой в любовь, ведь я так тебя люблю, что ни в одном земном языке не существует слов, чтобы передать это. А я довела тебя до безумия, я обошлась с тобой так, как нельзя обойтись и с бездомным животным. Я должна была быть с тобой, обязана была помочь тебе, - в ее глазах показались слезы, и воображаемый Хаус приподнял ее в полусидящее положение, обнял, провел рукой по растрепанным темным волосам. – А меня не было, и твои глюки о близости со мной стали для тебя куда более настоящими, чем я, живая и любящая. Как же исступленно ты должен был желать меня, насколько же я должна была быть черствой, чтоб довести тебя до такого! И что же тебе пришлось пережить в том скорбном доме, где ты оказался? Нет, Грег, нет, ты не можешь простить мне всё это. Я навсегда отказалась и от тебя, и от твоей любви, и от прощения. Но как, как же я могла так обойтись с тобой?
- Лиза, послушай, - попытался вмешаться в сбивчивый и страстный монолог Кадди Лукас.
Она порывисто накрыла его губы ладонью, и он не удержался от того, чтобы поцеловать ее.
- Мой Грег, чудотворец мой, - продолжала Лиза, - прежде чем мы разведемся, как я и заслужила, давай займемся любовью. Сделаем твои фантазии настоящими.
И, не откладывая действий на неопределенный срок, она начала расстегивать светло-зеленую с продольными белыми полосками рубашку Лукаса. Он, продолжая ошеломленно смотреть на нее, принялся помогать их одновременному раздеванию. Множество мыслей и воспоминаний с космической скоростью пронеслись в его мозгу за эти две минуты.
Всё, что он только что услышал от Кадди, было для него невероятным и сногсшибательным потрясением. Подумать только, вообразить невообразимое! И Хаусу еще достало наглости жаловаться ему, будто он, Грегори, полжизни пытается уломать капризницу Лизу и не знает уже, чем ее напугать, чтобы она сказала «да».
В ту же пору Хаус смерил его ледяным взглядом, когда Лукас предложил поспорить, кто из них первым добьется благосклонности Кадди. Позже он даже просил Лукаса не волочиться за Лизой, и Лукас отступил. Не столько из уважения к просьбе приятеля, сколько из-за очевидной неприступности желаемого объекта.
Лукас восторгался Хаусом. С самой первой встречи выдающийся врач, лишь по нелепой случайности не ставший выдающимся частным детективом, произвел на него неизгладимое впечатление. Он сам не заметил, как стал кем-то вроде фаната этой незаурядной личности, приобрел себе несколько пар точно таких же кроссовок, начал думать об обзаведении похожим мотоциклом. Тем более это даже не будет обезьянничаньем, поскольку, если верить больничным слухам, свою Хонду Хаус недавно разбил в лепешку.
И вот перед Лукасом лежит обнаженная женщина Хауса, обмирающая по нему и сходящая с ума из-за него. По мнению Лукаса, воспользоваться этим моментом все равно что взять из квартиры Хауса его гитару на время его отсутствия. Единственно ради того, чтобы струны музыкального инструмента не покрылись многослойной пылью и не утратили своего великолепного звучания. Сделав такой вывод, Лукас положил руки на грудь Кадди и навалился сверху.
Своими серыми глазами, подернутыми дымкой вожделения, Кадди по-прежнему видела перед собой Хауса, его спутанные светлые волосы, многодневную колючую щетину, даже правая нога мерещилась покалеченной. Лиза с жадностью приникла к его губам, чувствуя, как сильно она соскучилась и сколько любви и нежности ей необходимо вложить в каждый свой поцелуй.
Он был до крайности перевозбужденным и, уделив малую толику внимания груди и животу Лизы, резко вошел внутрь. Она была тесной, очень горячей и обильно увлажненной. На каждое его движение в ней она отзывалась лаской, поцелуем, встречным поддразниванием. Она такое с ним творила, что он залез бы на потолок от бесподобного кайфа, если бы это не противоречило силам неизбежного земного тяготения.
- Грег, еще! – требовала она от него в ту минуту, когда им обоим раскрывалось в несомненной ясности, что уже ничего больше не нужно, все закончилось к обоюдному удовольствию и радости.
Лежа рядом с ней и не помышляя о дополнительных благодарственных ласках, Лукас мечтал о том, как сделает ее своей, выдавив из ее сердца того, кем она сейчас так пламенно бредит. Было бы преступлением, думал он, оставить всё так, как есть. Позволить ей дождаться возвращения Хауса из психбольницы и вымолить у него прощение.
Хауса и Кадди необходимо развести как можно дальше друг от друга во имя их же наиболее предпочтительного блага. Они не влюбленные, они одержимые, ибо, чем еще можно объяснить их скрытность касательно их брака, их игры в любовь и, вероятно, многое другое, о чем ему, Лукасу, попросту неизвестно. Он не понимал, какие могут быть игры, когда все настолько серьезно. Спички детям не игрушка, и, как подлинно благородный человек, он обязан отнять у Грега и Лизы их любовь, превращенную ими в опаснейшую забаву.
Допустить их дальнейшее взаимоистязание то же самое, что отправить пожарных на вертолете тушить горящий лес напалмом. Огонь тогда взметнется до небес, и погибнет всё как на земле, так и высоко над нею.
Лукас может их спасти, и он спасет, попутно заполучив в объятия женщину из своей дерзкой и несбыточной мечты. Он посмотрел на Лизу, снова впавшую в бессознательное состояние и, неторопливо одевшись, вызвал скорую. Подошел к платяному шкафу, поискал ночную рубашку Лизы, натянул ее на чрезмерно жаркое тело, полностью обессиленное его желанием и страстью.
В ожидании прибытия парамедиков, Лукас обыскал портфель Кадди, обнаружил в нем ее паспорт. Детектив не сомневался в правдивости ее горячечной исповеди, но тем сильнее хотелось взглянуть собственными глазами на подобное диво – штамп в паспорте, закрепляющий Лизу за Хаусом и однозначно указывающий на существование своего двойника в паспорте Грега.
Полминуты спустя Лукас во все глаза смотрел на отчетливый оттиск со словами «29 марта 2008 года зарегистрирован брак с Грегори Хаусом» [10-2].
Предыдущая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8142
Следующая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8148
