Глава 14. Часть 4
Закрыв за собою дверь спальни и дважды повернув ключ в замке, Кадди вступила во владения темноты, вольготно раскинувшиеся в неосвещенном помещении. Но у нее перед глазами было значительно темнее, чем в комнате, поскольку уличный фонарь слегка осветлял вечернюю тьму, в то время как в ее сознании уже не было ни одного пятнышка света. А она не понимала ни того, что в комнате темно, ни того, что горе ее ослепило, и все пыталась что-нибудь разглядеть и найти для себя подходящую плоскость опоры.
Беспомощно и растерянно она сделала несколько безвольных шагов по спальне, наткнулась на платяной шкаф и, прислонившись к нему спиной, медленно сползла на пол вдоль его гладкой и ровной поверхности. Слез теперь не было, потому что вымерзло все внутри и покрылось прочными ледяными доспехами. Будущее обернулось коварным миражом антарктической пустыни, да и настоящее с неуловимым проворством сворачивалось в мелкие кольца сизого дыма.
Разбилась ее жизнь, словно хрупкий, изумлявший уникальной высокохудожественной росписью витраж. Хаотично разлетелись в необозримом земном пространстве мельчайшие цветные осколки, слегка помутневшие от пыли и переменчивого преломления света. И каждый из них теперь представлял собою отдельный фрагмент не просиявших улыбок, не сложившихся объятий, не блеснувшего острословия, не решенных проблем, не испытанных радостей. Чаша непрожитой жизни способна была выплеснуться на того, кто смог бы зачерпнуть подобные осколки горстью и подержать какое-то время на ладони.
Лизе больше нечего отдать одичавшему от вседозволенности миру, и от этого не покидало чувство, что и сама она прекратила свое полнокровное, упрямое и не лишенное дерзости существование.
«Я отправила его на смерть, - обводя невидящими глазами стены своей спальни и задыхаясь от безнадежности своих помыслов, подумала Кадди. – И сколько бы я ни убеждала себя, что иначе было нельзя, это меня не оправдывает и не умаляет моей сопричастности к его гибели. Мой Грег и моя Рейчел, мои единственные, кем я жила, кем дорожила, кого превозносила в мыслях выше звезд! Они остывают теперь в нескольких кварталах отсюда, и чья-то равнодушная рука закроет им глаза – буднично, привычно, впопыхах. Голубые и серо-зеленые глаза неповторимого, согревающего оттенка. Голубые глаза, которыми я так и не успела наглядеться, навек закроются без моего участия. И мне уже не жить без них, а только продолжаться вплоть до полного угасания во мне всех физиологических процессов. Но нет, мне нельзя сейчас думать, как я буду без них, без него… Я обязана сначала их похоронить. И должна держать себя достойно, не впадать в истерику и беспомощное отчаяние. Пусть лучше подумают, что я стальная, чем скажут, что я не умею вести себя – так, чтобы не опозорить моего Грега, павшего смертью храбрых. Вдове героя полагается быть героиней, во что бы то ни стало. Это последнее, что я могу сделать для них – проводить их к безмятежным берегам безмолвного и вечного покоя. Отпустить их туда, где Грега уже никто и никогда не пошлет на смерть, где ему уже не будет больно, а над моей доченькой некому станет измываться. Но за что? – и от этой мысли заболело сердце. – Почему они?»
И тут словно сдвинулись стены и потолок, и стало еще темнее оттого, что Кадди ощутила себя в тесном гробу, давящем на нее со всех шести сторон, оставляющем ей полглотка затхлого воздуха, уничтожающем ее заживо.
В это мгновение Хаус, потихоньку напевая популярный веселый мотив и по-прежнему удерживая Рейчел на одной руке, подошел к двери дома Кадди. Он с улыбкой передал Рейчел свою трость и освободившейся правой рукой вытащил из кармана ключ, которым немедленно и несколько нетерпеливо открыл замок входной двери.
Ступив на порог, Грег забрал у дочери трость и, опираясь на нее, проследовал в гостиную. Увидев Уилсона и Лукаса, ополовинивших его давнюю заначку, Хаус удивленно посмотрел вокруг и сказал с нескрываемым сарказмом:
- Либо я перепутал этот дом с баром, либо вы, ребята, забыли вызвать такси, чтобы поехать на соседнюю улицу, где разливают богатейший ассортимент спиртного, не ограничиваясь бурбоном.
Уилсон ошеломленно поглядел на Хауса и Рейчел. Лицо Лукаса исказила злобная раздосадованная гримаса, уже не находящая тайников во мраке его души.
- Ты же погиб, - пробормотал Уилсон, переводя взгляд на Лукаса и начиная постигать всю разверзнутую пропасть замыслов отвергнутого влюбленного.
- Где Лиза? – отрывисто спросил Хаус, меняясь в лице от вновь нахлынувших дурных предчувствий.
- Она заперлась в спальне, - ответил Уилсон.
- Этот выродок сказал ей, что меня больше нет? – задал уточняющий вопрос Хаус.
- Вас с Рейчел, - с трудом выдавил из себя Джеймс.
- Лиза! – во весь голос крикнул Хаус, еще крепче прижимая к себе Рейчел и устремляясь к лестнице настолько быстро, насколько позволяло отсутствие мышцы в правой ноге.
Этот крик вытянул из него последние силы, в бедре резко пробудилась дикая боль и за несколько секунд распространилась по всему телу, с особой суровостью сжав в дробящий кулак его сердце. Он тяжело рухнул уже на второй ступеньке лестницы, устроился на ней в сидящем положении, согнув в колене здоровую ногу, вытянув больную и прижавшись к стене спиной и затылком. И, аккуратно поставив Рейчел на ноги тремя ступенями выше – насколько удалось дотянуться, мягко сказал ей:
- Лети к маме, птенчик. Позови ее, скажи ей, что ты дома. Сможешь?
- Да, папа, - улыбаясь, ответила Рейчел, не понимающая странной и внезапной перемены в отличном настроении своего отца.
И она бойко застучала маленькими короткими ножками по ступеням лестницы. Уже через минуту она подбежала к двери спальни и забарабанила в нее крохотными кулачками. Ребра ладоней очень быстро устали и заболели, и Рейчел что есть сил позвала Лизу:
- Мама! Мама! Я дома! Я хочу к тебе на ручки! Мама!
- Только бы она не успела, - прошептал Хаус, потухшим взором глядя на возвышающуюся над ним лестницу, которая в эту минуту представлялась ему бесконечной, скрывающейся в белых, густых и плотных облаках. Эти воображаемые облака постепенно стали приобретать сизый оттенок, одновременно снижаясь и окутывая всю лестницу целиком, а не только ее невидимую вершину. И Хаус почувствовал себя навек плененным полосой ненастья, которая топила его в дожде, забрасывала молниями, не позволяла вовремя увернуться от бьющих и колющих градин.
«Если она уже покончила с собой, - путаясь в своих разрушительных мыслях, подумал Хаус, - мне должно хватить тех четырех зарядов, что еще остались в моем Вальтере. Ведь я без нее все равно что раритетный перстень, сгинувший в пучине Марианской впадины. И оценивайся он ювелирами даже в сотни миллионов, среди рыб и водорослей не найдется опытных ценителей. Если она уже умерла из-за меня, из-за того, что я был так недальновиден и беспечен, мне нужно успеть домой раньше Уилсона, чтобы он не догадался и не спрятал от меня Вальтер. Я должен был позвонить ей, как только Рей протянула ко мне руки, но я так хотел увидеть ее счастливые глаза в момент моего возвращения. За прожитые годы я так и не научился учитывать иные нужды, не только свои. И потому, велика вероятность, что ее уже нет, а я не хочу видеть ее мертвой».
Никогда прежде он не считал свою жизнь настолько бессмысленной и напрасной, не заслуживающей ни единого доброго слова. Он не находил в себе сил подняться с лестничной ступени и отправиться домой. Разум дрогнул и капитулировал под напором неукротимой многоглавой гидры боли, сознание стало смешивать явь и выдумку. И в несуществующей реальности он уже добрался до своей спальни, вытащил из ящика тумбочки пистолет, взвел и отпустил курок у своего виска. Иллюзорной обманкой на миг показались ему серые глаза Лизы, сияющие необъятным счастьем и отражающие его голубые глаза подобно тому, как зеркальная поверхность мичиганского озера отражает в себе высокое безоблачное небо.
Звонкий голос Рейчел, называющий ее мамой и просящий взять ее на руки, для Кадди прозвучал вначале еле слышно, словно с расстояния в несколько многолюдных улиц. Секундой позже разум объявил этот детский зов слуховой галлюцинацией, а полное погружение в черный водоворот горя лишь заставило сильнее и больнее сжаться и без того едва трепещущее сердце. А еще через минуту Кадди встала с пола, подошла к двери, открыла ее и на мгновение зажмурилась от неожиданно яркого света.
Перед Лизой во весь свой невеликий рост стояла Рейчел и слегка хмурилась оттого, что мама не спешила выйти к ней. Кадди улыбнулась широкой покоряющей улыбкой и, безуспешно пытаясь унять выпрыгивающее из груди сердце, присела на корточки и удивленно спросила:
- Ты умеешь говорить?
- Мама! – просияв ответной улыбкой, сказала Рейчел. Кадди подхватила ее на руки, и девочка обняла ее и руками, и ногами так цепко, как способны только дети. Вне себя от радости и счастья Лиза прижала к себе маленькое хрупкое тельце, еще не угомонившее дыхание после торопливой беготни и взволнованного крика.
- Слишком рано ты стала думать, что у нас нет общих тем для разговоров, - ласково упрекнула Лиза свою дочь за долгое молчание.
И теперь, когда Рейчел в ее объятиях находилась в полной безопасности, Кадди позволила себе взглянуть на Хауса, с отсутствующим и отрешенным видом сидящего возле стены. Первого же полувзгляда ей хватило для того, чтобы понять, что Хаус переживает тот же кошмар, который всего несколькими минутами ранее рвал ее на части. Она быстро сбежала по лестнице вниз, присела рядом с Грегом ступенькою выше, устроила Рейчел у себя на коленях и заглянула в пленительно-голубые глаза своего супруга. Взгляд был таким пустым и застывшим, что Лиза встревоженно положила руку ему на шею, отыскивая сонную артерию. Замедленный пульс прощупывался, и Кадди, не сводя с Хауса влюбленных глаз, провела ладонью по заросшей щетиной правой щеке.
- Любимый, будь со мной, - попросила Лиза. – Я никто и ничто без тебя.
Хаус пошевельнулся от ее ласки, на мгновение соприкоснулся с нею лбом и с привычной уверенностью взял ее руку в свою, пропуская ее пальцы между собственных.
- Это я без тебя пустое место, Лиз, - отозвался Грег, волевым усилием отряхиваясь внутренне от скользких прилипчивых страхов.
- Спасибо тебе за Рейчел, любимый, - ободряюще улыбнулась Кадди. И, несколько недоверчиво покачав головой, спросила: - Но, скажи мне, как же тебе удалось ее разговорить?
- Ей надоела игра в партизанку, попавшую в окружение вражеской армии, - с трудом удерживая напускной суровый вид, ответил Хаус. – Надо ж было с кем-то душу отвести.
Рейчел в этот момент завертелась у Лизы на коленях, увидев свою няню, стоящую на пороге детской и со слезами на глазах наблюдающую трогательную сцену торжествующего воссоединения. Марина еще не знала правды о взаимоотношениях Хауса и Кадди, но, глядя на них, искренне пожелала, чтобы всё между ними сложилось.
- Деточка моя, - обнимая подбежавшую к ней Рейчел, радостно проворковала няня.
- Сегодня ее можно больше не кормить, - заявил Хаус, обращаясь к Марине. – И не укладывать спать. Она уже выспалась, а потом просила поесть, и мы заехали в кафе.
- И в меню, конечно, было только мороженое, - предположила Кадди.
- Нет, я никогда не накормил бы свою дочь только льдом, - весело ответил Хаус.
Няня понимающе улыбнулась ему и увела Рейчел в детскую комнату.
Всё это время Уилсон, едва удерживаясь на ногах от усталости и от выпитого, чувствовал себя зрителем аншлагового спектакля, достигшего столь огромной популярности, что не всем и не всегда хватает в зале сидячих мест. Лукас же нахально и невозмутимо продолжал сидеть на диване и пить бурбон небольшими порциями, растягивая удовольствие от дорогого и хорошо выдержанного напитка. И к настоящему моменту он достиг абсолютного безразличия к происходящему вокруг и ласковые слова Лизы, обращенные к Хаусу, уже не выворачивали его наизнанку.
Кадди весьма неохотно отпустила от себя Рейчел и лишь потому позволила ей побежать к няне, что слишком чутко понимала недопустимость слишком взрослого разбора полетов на глазах годовалого ребенка. Понимал это и Хаус, сдерживая себя ровно до того момента, как за Рейчел и Мариной закрылась дверь детской.
Опираясь на трость, он с трудом встал на ноги, мягко отвергнув попытку Лизы помочь ему. Боль, подобная гигантскому валу цунами, отступила от его тела, оставив после себя несколько мелких и раздражающих волн. Каждый шаг в сторону Лукаса был для Хауса упорной борьбой с застарелым хроническим врагом, но все же он подошел к нему почти вплотную и, схватив его за ворот замененной, еще крепкой рубашки, одним рывком поставил его во весь рост перед собою.
- Какая же ты отменная падаль, - сказал Грег своему раскисшему сопернику, - не умеющая смириться с крахом своих протухших планов. Вызывай полицию по своему мобильнику и готовь им полное чистосердечное о похищении Рейчел, пока я не успел решить, обвинить ли тебя вдобавок к тому в покушении на убийство!
- Ты никогда ничего не докажешь, - усмехнулся Лукас. – Так что не будем дергать полицию по пустякам.
- Ты? – изумленно выговорила Кадди, глядя на детектива Дагласа переполненными гневом и шоковой растерянностью глазами. – Это ты забрал Рейчел? – она отрицательно повертела головой, словно отказываясь верить обвинительным словам Хауса. – Что же с тобой стало из-за меня, Лу! Ты же не был таким никогда! Но тонкий червяк ревности и зависти вырос в тебе в беспощадного дракона, который изувечил и тебя, и твою жизнь.
- Жалеешь меня, святая душа? – издевательски спросил Лукас. – Ну-ну. Ты ни черта не знаешь обо мне, и мне жаль только того, что ты не вскрыла себе вены еще раз! Повод был такой шикарный! Твой Хаус, твой любимый ручной волк погиб! И пусть я наврал тебе о нем, лежащем в луже дымящейся крови, его гибель была бы вопросом нескольких часов, если бы ты доказала ему свою любовь бездумным самоубийством!
- Так это ты ему глаз разукрасил? – спросил друга Уилсон.
- Я, - коротко кивнул Хаус и прибавил: - А для вас с Лизой мне нужно было написать под его фингалом «здесь был Хаус», чтобы вы не поверили его брехне о моей гибели.
В эту минуту позвонили в дверь, и Уилсон пошел открывать, а Лиза, с жалостью глядя на Лукаса, спросила:
- Откуда ты знаешь о том, что я способна резать себе вены из-за Грега?
- Пусть это останется моей маленькой загадкой, - высказал пожелание Лукас.
Открыв входную дверь, Уилсон оказался резко отстраненным стремительно входящими тремя незнакомыми людьми, одним из которых был Леонардо Берсенен, а двое остальных – полицейскими. Весь последний час Леонардо провел в их обществе, подробно объяснил свое соучастие в похищении Рейчел и съездил с ними на квартиру Лукаса, обнаруженную беспорядочно запущенной и наспех брошенной.
Торопливо пройдя в гостиную, Леонардо потеснил Хауса, схватил Лукаса за грудки и встряхнул, будто набитую ватой безвольную куклу.
- Это во что же ты меня вляпал? – попытался выяснить у родственника учитель начальных классов. – В тюрьму хотел со мной на пару? Хоть бы о сестре своей подумал да о моих с ней детях, которых я должен кормить! – Леонардо встряхнул частного детектива еще раз, вгляделся в его лицо и, не обнаружив в нем ни малейшего к себе интереса и сочувствия, раздраженно выпустил его из крепких богатырских рук. – Э, да ты пьян как отставной матрос, с тебя уже и спрос короткий. А то, что я теперь никому верить не смогу, раз ты, мой друг и брат, так со мной обошелся, это, разумеется, только моя беда.
- Я не сделал ничего дурного, Лео, - внезапно сбросив с себя безучастность, пылко возразил Лукас. – А то, как ты истолковал события и как рассказал о них в полиции – это всего лишь глупый треп и пустой наговор!
- Следствие разберется, - уверил Лукаса один из полицейских, снимая с пояса наручники.
- Постойте-ка, - попросил Хаус копов, озаренный мгновенно мелькнувшей догадкой. – Он так и не ответил на вопрос моей жены. Кривляется как прогнивший шакалий потрох! Выклянчивает добавочных тумаков!
И Хаус, собрав весь гнев, негодование и злость в один удар, сокрушительным движением врезал Лукасу в челюсть. Враг покачнулся, едва удержался на ногах и растянулся бы на полу, если бы его не сгреб в охапку Леонардо. К Хаусу подбежали Уилсон и второй, угрюмо молчащий полицейский, и вдвоем они удержали сопротивляющегося и вырывающегося драчуна от нанесения еще более тяжких повреждений, нежели разбитые нижняя губа и челюсть детектива Дагласа.
- Грег, прошу тебя, перестань! – становясь между Хаусом и Лукасом, воскликнула Кадди. – Ты же видишь, он просто жалок.
Ей далеко не сразу удалось взглянуть в его глаза. Он не хотел, чтобы она видела гиблый омут боли и ярости, кипящий в нем. Но, как только их взоры встретились, незаметно для себя он начал успокаиваться.
- Он же подслушивал! – возмущенно объяснил Хаус своей жене. – Вчера вечером мы не были одни в моей комнате! Этот подонок все слышал! Жучки – вот его маленькая блохастая загадка!
Любая мысль о Лукасе, впитывающем каждое сокровенное слово, сказанное между ним и Кадди, прожигала Хауса словно раскаленным железом, но глаза его жены, ясные и любящие, молчаливо уговаривали его и приводили в движение лучшие порывы и чувства.
- Но он ничего не понял из услышанного, Грег, - дотрагиваясь левой рукой до его колючей щеки, примиряюще сказала Кадди. – А ведь понимание – самая важная составляющая подслушивания. И он, как и прежде, крайне мало знает о нас с тобой.
- Он узнал достаточно, чтобы провести тебя через средневековые камеры пыток, и ты его еще жалеешь, и еще будешь защищать на суде! Адвоката заменишь ему!
- Хаус, - пленительно улыбнулась Кадди, - именно такого адвоката, как я, всякий пожелал бы своему врагу.
- Это еще почему? – не понял Хаус.
- Потому что у меня нет юридического образования, и любой прокурор сотрет меня в известковую пыль и развеет по ветру. А моего подзащитного посадит.
- Ты себя недооцениваешь, Лиз, - сделал вывод Хаус и, обращаясь к Уилсону и полицейскому, добавил: - Я передумал его убивать! Посадить его лет на пятнадцать-двадцать будет круче самых крутых горнолыжных склонов.
И Уилсон с копом выпустили Грега из усмиряющей хватки, а Лукас насмешливо сказал:
- Если меня осудят хотя бы на год, я два года подряд буду облизывать твои кроссовки утром и вечером.
- Тебя посадят надолго, - уверенно ответил Хаус, - но свои кроссовки для чистки я могу передавать тебе каждый день с посыльным.
По знаку полицейского Лукас завел обе руки за спину и тотчас услышал, как защелкнулись на его запястьях наручники. Пока второй коп зачитывал ему его арестантские права, он внимательным, безнадежным и тоскливым взглядом смотрел на Кадди, мысленно прощаясь с нею навсегда.
- Зря ты стелешься так перед ним, - вразрез с пораженческими своими мыслями и чувствами, желчно сказал Лукас Лизе. – Размазываешься для него по блюдечку с каемочкой из чистого золота, а ведь он не из тех, кто станет подбирать остатки былого пиршества, ему постоянно свежатинку подавай.
- Все верно, - бесстрастно подтвердил Хаус, - но ты перепутал ее и себя. Это ты размазывался для нее по тарелке и еще удивлялся, отчего ей не по вкусу тухлятина.
- Не добивай лежачего, Грег, - снова заступилась за Лукаса Кадди.
И после этого частный детектив послушно пошел впереди полицейских, и уже через пару минут Лукас и двое его сопровождающих ступили в потемки позднего вечера.
- М-да, - задумчиво сказал возле машины один полицейский другому, усаживая Лукаса на заднее сидение, - таких женщин нужно законодательно обязывать заводить себе мужской гарем.
- Ну ты и фантазер, - подавился недолгим смешком напарник. – И каким же по счету ты согласился бы в таком гареме быть?
- Да хоть сто пятым, лишь бы иногда попадать в круг ее внимания и не бросать свою жизнь и свободу в зубастую пасть закона с тем, чтобы остаться для нее единственным. Ведь этого ты хотел? – сочувственно спросил коп у Лукаса.
- Этого, - кивнул тяжелой гудящей головой Лукас. - Быть единственным. Но она, как и встарь, как ни в чем ни бывало, до полного сноса крыши помешана на своем муже.
Один из полицейских сел за руль, второй рядом с частным детективом, и свободная жизнь Лукаса Дагласа на долгие годы стала для него лишь источником воспоминаний.
Рассыпаясь в извинениях за себя и Лукаса, стал прощаться и Леонардо Берсенен. Хаус, Кадди и Уилсон расстались с ним друзьями, и он торопливо ушел к своему сыну, ждущему его на улице в машине.
- Поедем домой? – спросил Уилсон Хауса, чувствуя, что обстановка гостиной затевает медленный хоровод перед его глазами.
- Я загостился у тебя, Уилсон, - ответил Хаус, обаятельно улыбаясь. – А мой дом всегда был здесь.
- Я вызову тебе такси, Джеймс, - сказала Кадди, уходя на кухню к телефону.
Четверть часа спустя Хаус и Кадди остались в гостиной одни, и Грег устало вытянулся на черном кожаном диване. Нога все еще болела, но теперь это было лишь остаточное ворчание укрощенного и умиротворенного зверя. Кадди стояла на полу возле дивана и увлеченно любовалась теплой лазурью в глазах своего супруга.
- Этот диван слишком тесен для двоих, - недовольно отметил Хаус. – Зачем ты купила такой?
- Когда я переезжала в этот дом, мы с тобой поссорились, - напомнила Кадди. – И я выбирала мебель без расчета на совместную жизнь с тобой.
- Да и весь этот дом явно задуман для тебя одной, - согласился Хаус. – И нам придется все переменить. И купить такую мебель, чтобы мы могли свободно засыпать там, куда уложат нас наши желания.
- Обсудим это завтра, Грег, - предложила Лиза. – Сейчас тебе нужно отдохнуть.
Она неохотно отвела от него взгляд и ушла в спальню за подушкой и одеялом для него.
- Я не смогу заснуть, если ты не будешь держать меня за руку, - сказал Хаус чуть позже, когда она укрывала его одеялом.
Кадди улыбнулась и присела на самый краешек дивана, вплотную к его больному бедру. Хаус тотчас же переплел пальцы их правых рук и, приподнявшись на левом локте, потянул Лизу к себе и с жадною настойчивостью крепко поцеловал в губы. Ее губы с мягкой готовностью раскрылись ему навстречу, их языки соприкоснулись, увлекая друг друга к самым потаенным и ошеломляющим глубинам. И тогда, словно при смешении дождя и света, внутренний мир каждого из них расцвечивался всеми цветами радуги, одновременно дополняясь множеством других, ярких и устойчивых оттенков.
Усталость все же брала свое, и, с медлительною нежностью разъединяя губы, Грег и Лиза внимательно посмотрели друг другу в глаза. Затем Хаус окинул ее всеохватным изучающим взглядом и сделал грустное открытие:
- У тебя прядь волос полностью поседела, - он пропустил эту довольно широкую прядку между двух пальцев и показал Лизе самый кончик ее ранней седины. – Днем ничего такого не было.
- Я дешево отделалась, Грег, - мельком взглянув на удерживаемые им волосы и вновь вовлекая его в радостное переглядывание, сказала Кадди. – От мысли, что ты умер, я могла сойти с ума и на этот раз неизлечимо. Но обезумела всего одна прядка, да и то тихим и безвредным помешательством.
- В твоих волосах она словно Млечный путь на черном ночном небосклоне, - отыскал подходящее сравнение Хаус и снова страстно поцеловал Кадди. А чуть позже, отделяясь от нее напряженным усилием воли, добавил: - Я хочу целовать тебя до конца моей жизни.
- А я хочу ответить на каждый из твоих поцелуев, - пленительно улыбнулась Кадди, проводя тыльной стороной левой руки по его сонному лицу. Его глаза в эту минуту сами собой закрылись, и он заснул глубоким и спокойным сном, ослабляя сцепление их пальцев.
Продолжая влюбленно любоваться им, она просидела еще немного возле него, не решаясь нарушить их безмолвную и уютную близость. Но ее тоже клонило в сон и, освободив правую руку из желанного плена, Кадди встала с дивана, пошла в детскую и погасила в гостиной свет.
*****
Самый тяжелый день в жизни Хауса и Кадди был пятницей, а в ближайший понедельник они появились на работе откровенно не выспавшимися, неузнаваемо улыбчивыми, распространяющими сияние беззаботного счастья. Под глазами каждого из них наметились порочные тени, сияющие лица заметно осунулись, губы выделялись легкой припухлостью.
Они остановились на пороге приемного покоя, тесно соприкасаясь предплечьями, и Кадди предложила:
- Говорить речь пойдем на балкон.
- Они скажут, что я повторяюсь, - возразил Хаус.
Кадди ослепительно улыбнулась, взяла его за руку, и вместе – Лиза на шаг впереди – они подошли к центральному сестринскому посту. Множество любопытных взглядов устремились к ним, но они поставили цель привлечь еще больше внимания. А потому повели себя так, словно находились наедине в своей спальне и, подхваченные обоюдным порывом, пылко и глубоко поцеловались. И, словно не было вокруг изумленных, недоверчивых и придирчивых глаз, Хаус и Кадди целовали друг друга обольстительно-нежным, не показушным, очень личным поцелуем.
А когда этот долгий поцелуй, схожий с ярко-огненным лепестком пламени, прошел все этапы от возникновения до полного сгорания, и завершился ласковым поверхностным касанием губ, Хаус сказал притихшей толпе коллег и пациентов:
- Ваши глаза вам не лгут. Всем вам только что удалось подглядеть за вашим шефом в замочную скважину. Надеюсь, вам понравилось увиденное. Было бы жаль разочаровать вас, ведь в ваших сплетнях мы спим вместе так давно и так активно, что подобной нагрузки мы не выдержали бы еще жизней десять тому назад. А правда в том, что через неделю исполнится ровно два года с того дня, как мы поженились. И ваш шеф стала моей подшефной, - при этих словах он с некоторым сомнением, искусно перемешанным с любовью, посмотрел на свою сияющую жену. – Или это она закабалила меня окончательно и накрепко взяла в оборот, но, так или иначе, мы вместе.
– И мы не собираемся разводиться, - воспользовавшись паузой в его монологе, взяла себе эстафету беседы Кадди, - ради того, чтобы угодить вам и позже пожениться еще раз у всех на виду. Но двухлетнюю годовщину нашей свадьбы мы хотели бы отметить в самом широком кругу наших знакомых. Так что все вы не позднее следующей недели получите официальные приглашения.
- Так и будет, - с самым серьезным видом подтвердил Хаус, обводя смеющимся голубоглазым взором всех прирожденных болтунов, внезапно утративших дар речи. – Но в обмен на приглашение каждый должен будет по особой выделенной линии прислать мне какой-нибудь скверный секрет нашего шефа, о котором она и сама не подозревает. Чтобы я знал, на ком собираюсь повторно жениться, да еще у всех на виду.
- Копию каждого подарочного секрета обязательно направлять мне, - подытожила утреннюю пятиминутку откровений Кадди, и они с Хаусом еще раз пламенно поцеловались[14-7].
Предыдущая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8157
Следующая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8159
