Заголовок: «Аксиома» Автор: jane_connor Фандом: «Звездные врата Атлантиды» (Stargate Atlantis) Персонажи/Пейринг: Джон/Родни Жанр: виньетка, ангст, флафф, слэш Рейтинг: PG Размер: мини Содержание: пост-3.17 Sunday. Есть слова, которые очень тяжело сказать. Даже если это самые простые слова на свете. Статус: закончен Дисклеймер: отказываюсь Размещение: с разрешения автора
Текст фанфика:
Он лежит на кровати, поверх одеял, лицом к окну. Там, за тяжелыми шторами – город, чужой, неприступный. Когда он закрывает глаза, то почти видит перед собой улицы, серебрящиеся дождевыми каплями, серо-стальное небо, нависшее над миром, людей по разноцветными зонтами – они спешат, торопятся, быстрее, быстрее, прочь от дождя, под крышу, в убежище, в тепло.
На похоронах в кино почти всегда идет дождь, думает Родни. Серая мрачность, тяжелые комья земли, чернота и яркие венки на могиле. Ему больше нравится снег – вот как на похоронах отца: белым-бело, пороша бьет в лицо, заметает следы, и слезы на щеках вовсе и не слезы – снежинки. Он держал Джинни за руку – девичья ручка в его большой ладони. Вокруг тишина и один только снег, застилающий горечь сиротства.
Но вчера было не так. Зелень и солнце и где-то в отдалении, в церкви, неземное пение – голоса чистые, свободные, и мир в этот момент кажется цельным. Только это кладбищенский мир, и Родни опять становится горько и страшно.
Он съеживается на покрывалах, ощущая промозглый холод и сосущую пустоту. Он подчиняется логике – ведь знает, что в комнате тепло, что там, за дверями, живые люди – ходят, разговаривают. Сейчас эти слова для него не значат ничего. Хотя разумная часть его сознания – главная его часть – заставляет Родни рвать и метать, злиться на себя.
Скрип двери. Родни даже не пытается повернуться лицом к двери – шаги осторожные, но уверенные.
Джон.
– Привет, – еле слышно говорит Родни хриплым голосом. Он понимает, что слезы все еще там, внутри, но он не может заставить себя заплакать.
– И тебе привет, – шаги и голос все ближе. Самый родной голос на свете. – Не хочешь спуститься вниз, чего-нибудь поесть?
Они в доме родителей Карсона, большом и основательном. Сейчас он полон народу – у Карсона куча родственников – но приглушенный свет и тихие голоса делают его похожим на склеп. Столовая, ярко освещенная, полная уютных мелочей, произведений рук миссис Беккет – теперь серая от дождя за окном и горя. Он не мог смотреть на миссис Беккет – крохотную, сломленную, сидящую в уголке столовой и печально смотрящую в огонь камина. Сбежал наверх, подальше от всех, эгоист несчастный, чтоб только не думать, не говорить, не знать…
Но Джон понимает. И он здесь.
Родни, не глядя, протягивает руку – жест для них странный, но и странно знакомый, словно так и надо было делать всегда. Он смотрит перед собой, по-прежнему в сторону окна, туда, где стекло похоже на полупрозрачный полог, но чувствует, как Джон медлит, переминается с ноги на ногу. И принимает широкую ладонь Родни, сжимая ее крепко-крепко, будто тот исчезнет, если он вдруг отпустит.
– Не хочу. Настроения нет.
В любой другой день такой ответ – повод к насмешкам, к поддразниванию, к смеху. Но сейчас в темной комнате, наполненной запахом старых ковров и соснового леса, царит одно лишь молчание, и только еле слышный вздох нарушает его.
Родни все-таки поднимает глаза – Джон, усталый и разбитый, как они все, стоит перед ним и держит за руку. Боль, чувство вины, какая-то обреченность – сегодня для них день скорби. Но их сцепленные руки – как жизненная сила друг для друга. Родни чуть тянет Джона к себе. Джон не любитель обниматься, но с Родни он всегда делает это с легкостью, отдает и принимает близость, словно так и должно быть. Порой Родни пугает это, пугает, что они в объятиях становятся как бы продолжением один другого. Порой, но обычно он просто благодарен, что эта близость у него есть.
Джон перебирается через него на кровать, и Родни вдруг хочется улыбнуться – впервые за несколько дней, потому что Джон, грациозный и мускулистый, всегда забирается на постель как тринадцатилетний пацан – шумно, размахивая руками и ногами. И у Родни почти всегда – что Джону прекрасно известно – это вызывает смех, но его и свою осведомленность они чаще всего держат при себе.
– Ты нарочно через меня вот так лезешь, как золотистый ретривер? Чтоб насмешить? – без всякого жара обвиняет Родни. Джон уже угнездился позади него – прижался от носа до пяток, обхватив рукой за пояс.
Из-за спины раздается невеселое хмыканье.
– Живу, чтобы служить, – его ладонь теплая, держит крепко, она как тонкая ниточка реальности. И Родни закрывает глаза, хватается за руку, прижимает к груди и сплетает их пальцы вместе. Он ощущает слабую улыбку Джона на своей шее – легкое колебание воздуха.
Когда Джон рядом, пустота и холод внутри чуть отступают, хотя пальцы у Джона чуть дрожат, выдавая правду, идущую изнутри.
Они лежат молча какое-то время – в темноте кажется, что прошли часы, но Родни уверен, что мрак поглощает лишь краткие минуты. Он в безопасности, его защитник с ним, и он ощущает странный покой. Постепенно спокойствие заражается горечью – тот день постоянно перед глазами, как сон шизофреника – нелепое разноцветье, нелепые поступки – и смерть. Ничего не вернуть, почему он, величайший гений, не может повернуть время вспять, переделать, переиграть, пережить заново…
– Ты дрожишь, – еле слышно говорит Джон. Родни прижимается к нему еще крепче.
– У меня такое чувство, что я рыдал два дня, – просто сообщает Родни. В горле ком, которого он не ждал сейчас, когда Джон рядом. Слезы – для личного пользования, когда никто не видит, никто не сможет осудить.
Джон на это простое сообщение также просто прижимается губами к его затылку.
– Это нормально, – голос у него хриплый. – У меня тоже так.
– Надеюсь, слез и групповых объятий не предвидится? – мрачно шутит Родни, на что Джон фыркает.
– Ага, а то, чем мы занимаемся – это как называется?
– Чтобы были настоящие групповые объятия, мы должны сидеть. А мы лежим, – Родни подпускает в голос недовольство, но не делает и попытки, чтобы от Джона отодвинуться. Это его самое любимое место на свете.
– Тогда другое дело, – саркастически хмыкает Джон и снова утыкается лицом ему в затылок.
Дождь перестал, и Родни представляет, что улица снова наполняется людьми, шумом и гамом, все возвращается на круги своя – до следующего ливня.
– Я боялся, что это был ты, – как же тяжело сказать правду! Но в это мгновение что-то ломается у него внутри, прорывается на свет, и правда во тьме чужой комнаты, чужого дома, вдали от небесных башен и темного океана – словно якорь спасения.
– Что? – Он знает, что Джон понял, понял все, но переспрашивает, чтобы удостовериться.
– После первого взрыва, когда оказалось, что есть жертвы, я не мог тебя нигде найти. Целых три минуты я думал… Думал… Ведь ты печально известен тем, что любишь лезть на рожон.
– Родни, – усталый утешающий тон, и в нем все то, что Джон не произносит вслух. Все прошло. Со мной ничего плохого не случилось. Я с тобой.
– А потом оказалось, что Тейла ранена. И я все думал, каким же я могу быть эгоистом, и одновременно пытался решить эту дурацкую проблему с устройством, и у меня чуть голова не взорвалась – фигурально выражаясь, конечно, потому что если бы голова в тот день взорвалась у меня, то… Если бы…
– Перестань, – Джон суров и непреклонен, а в голосе все равно слышатся боль и нежность. – Думаешь, если бы погиб ты, если бы в тебе самом выросла эта опухоль, кому стало бы лучше? Карсону, который остался бы жив? Мне? Ребятам? Ты что, вдруг стал видеть будущее, прошлое и настоящее во всем его многообразии вариантов? Не помню, чтобы тебя называли Повелитель Времени.
Родни пораженно замолкает: тирада от Джона – уже повод для полнейшего внимания, а тут еще и такая.
– Я не то хотел сказать, – чуть приглушенно говорит Родни, впитывая тепло Джона, и ему хочется лежать вот так бесконечно – рядом с Джоном ведь так спокойно! – Мне прекрасно известно, что игра в «если бы да кабы» до добра не доводит. Но чувство вины все равно здесь – мне от него никак не избавиться. Что с Карсоном на рыбалку не поехал, что сначала подумал про тебя, а потом про всех остальных.
– Я тоже сначала подумал про тебя, – произносит Джон. Я боялся, что тебя нет. Что больше никогда тебя не увижу.
Внутри у Родни словно что-то щелкает – вот он, тот самый момент, пока не передумал, не нашел отговорку. Пара месяцев – и вся жизнь в этих словах.
– Знаешь… Я хотел тебе сказать… Может, другого шанса и не будет, понимаешь? – Родни чувствует, как Джон, едва дыша, замер у него за спиной. У Родни сжимается сердце. – Потому что мало ли, видишь, какая жизнь… Карсон и так далее… Просто хочу, чтобы ты знал – ты для меня самый важный человек на свете.
Он не знает, как сказать, чтобы не казалось чересчур сопливо, и при этом донести свою мысль. Впервые в жизни просто не знает.
– Я люблю тебя, – Вот так, ясное, стройное, истинное уравнение, аксиома, смысл всего на свете. И тоска, которая снедала его последние два дня, чуть отступает.
Он ощущает, как Джон отстраняется, закрывается, уходит в себя. Это Джон и он хорошо его знает, поэтому просто говорит:
– Хотел, чтобы ты знал это, если со мной вдруг что-то случится. А с тобой ничего не должно случиться, понял? Я не жду ничего взамен, просто настал такой момент, когда мне это показалось уместным. Прости.
Слова его звучат формально, но они лежат вдвоем на кровати, тесно прижавшись к друг другу, и Родни знает совершенно точно – Джон понимает, что скрывается за словами. Он – великий шифровальщик подтекстов. И все-таки что-то ломается у Родни внутри, когда он не слышит ответа. Никакого ответа. Но его чувства не изменишь. Он пытался, и не раз, но их не подавить, не обмануть. Он снова закрывает глаза, утыкаясь лицом в покрывало, и крепко-крепко сжимает пальцы Джона.
– Если с тобой что-то случится, лучше тебе со мной не связываться, Маккей, – говорит Джон почти раздраженно. – Потому что в последний момент за свое признание я извиняться не собираюсь. Потому что…
Родни от этого голоса сначала цепенеет, а потом вновь ощущает дыхание на своей шее, поцелуй, и еле слышное «Я тоже», словно дуновение ветерка весенним вечером
Понравилось. Очень и очень. Красивая тёплая зарисовка, безупречно выполненная. Причём безупречная как с точки зрения стиля, так и с точки зрения грамматики. Отличный словарный запас, ладные предложения, запинаться нигде не приходится. Написано образно, текст течёт плавно, переживания героев как на ладони.
Пара тапок и вопросов. Такая вот попытка довести текст до идеала.
«Зелень и солнце и где-то в отдалении, в церкви, неземное пение…» Запятых не хватает. «Зелень, и солнце, и где-то в отдалении…»
«Скрип двери. Родни даже не пытается повернуться лицом к двери…» Повтор «двери» - «двери».
«Он понимает, что слезы все еще там, внутри, но он не может заставить себя заплакать». Второе «он» лишнее.
«Столовая, ярко освещенная, полная уютных мелочей, произведений рук миссис Беккет – теперь…» После «мелочей» нужно тире вместо запятой.
«Когда Джон рядом, пустота и холод внутри чуть отступают, хотя пальцы у Джона чуть дрожат, выдавая правду, идущую изнутри». «Чуть» уже есть, поэтому, может, «немного дрожат»?
«Джон на это простое сообщение также просто…» Здесь «так же» раздельно, потому что есть «просто».
«– Надеюсь, слез и групповых объятий не предвидится?» Почему групповых-то?
«– Я тоже сначала подумал про тебя, – произносит Джон. Я боялся, что тебя нет». Тире сбежало.
«Родни чувствует, как Джон, едва дыша, замер у него за спиной». «замирает»
И ещё точки не хватает в самом конце.
Необычайно приятно вот так случайно наткнуться на незнакомый текст и обнаружить прекрасную во всех смыслах работу. В душе после чтения остаётся очень светлое, уютное ощущение.
Спасибо Вам огромное, автор!
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
