Название:Следы на песке Автор: Ми Фандом: Ориджинал Бета: Сашка-слива Персонажи: Эль, Марк, Мать, Старик. Жанр: Философия, Зановесочная история. Рейтинг: PG-13 Размер: драббл Содержание: Письмо старика Статус: Завершен Размещение: Спросите
Текст фанфика:
«Умей уйти, умей не остаться». Это были мои слова, размытые временем, белые, как известь, каменные и холодные. Я в это верил. А сейчас моя кошачья старость диктует свои законы, и я пишу тебе письма, расписными кусочками души - в белые конверты, там песок и горькая соль моей не мудрости. Мой дом пуст, а по ночам прилив смывает птичьи следы с белого побережья. Море принимает мою светлую гордость.
Не отвечай. Так ли трудно.
Когда коралловые небеса отражаются на влажном песке Средиземья, я вспоминаю день, далекий от соленой песни ветра и горячих замков из песка. Время уносит меня назад, я вижу старый городок в объятиях солнца, белые улочки и провисший навес из черного тростника над моей головой. В тенистом парке молодые пересмешницы поют чужие песни. Вино из старого бокала горчит от тишины полуденного воздуха.
Море научило меня не ждать чужих возвращений. И я не обернулся, услышав знакомые шаги по теплу стертого камня. Когда она говорит, в прохладе молодых остролистов замолкают птицы. Я не верил в совпадения. Сегодня ее зовут Эль. Это ложь, как и все, что проходит мимо ее губ, холодных пальцев и тонкого шрама под левой ключицей. Она спрашивает меня о тебе, о том, хорошо ли прошла выставка, о последнем аукционе и дождливой осени в Сан Лоренцо. Я, смеясь, отвечаю невпопад, меня забавляет ее искусный интерес, и новый, нарочито стеснительный взгляд. Тоже ложь.
За холодным зеркалом насквозь выдуманного ее образа, я вижу тоже, что и десять лет назад, мне становится грустно: кошачья натура не изменила себе. Сердце ее, лишенное полярных солнц, скучает, а за сонной томностью выгоревших ресниц смеется вечное и единственно настоящее одиночество. Она знает это и благодарна мне за то, что я принимаю ее игру, новые имена и новую ложь тоже. Это старый закон и причина, по которой она вновь и вновь ко мне возвращается. Возвращается, чтобы уйти. Так было задумано.
Мне неизвестны ее тайные ходы. Когда кончаются слова, она незаметно уходит, минуя старые тропы. След ее маленькой ножки вдоль по песку моей истории. Не правило – долг. Море научило меня, я не смотрю ей вслед.
Когда чувствуешь неслышное дуновение старости на своих губах, то со временем перестаешь бояться воспоминаний. Белый горизонт целует горячий краешек солнца, и горы на севере медленно темнеют. Я думаю о том, как впервые встретил ее. Был ли то подаренный судьбой горький случай или карающая Божья длань, не знаю. Но мне хочется верить первому, ибо Бог в моих глазах не так бесчестен.
Сентябрь кончался на холодных руках бледной осени. Вчерашние краски гасли в черных лужах, голые ветви дрожали под спящим ветром. Утренняя Прага взирала на меня укоризненной тенью старых стен, и ноги сами привели меня к набережной. Грязная городская вода разбивалась о стылую пристань. Облака тонули в ней, замирая белым краем на мелких волнах. Я почти бежал, встревоженный свинцовой серостью немого небосклона.
Она пыталась курить кислые сигареты из старого ларька за углом и сидела на три ряда выше моей любимой скамейки. Тогда ее звали Мари - глупое имя. Она прятала в едком дыму обиженное детское личико, ветер трепал ее волосы, выкрашенные в черный молодой неумелой рукой. Я поверил ей. А она, увы, слишком сразу пошла за мной, без смущения взяв из моих рук пальто и дорогие сигареты. Я забрал ее с собой, гонимый не похотью - надеждой, а через полгода она ушла, прихватив с собой пару кредитных карт и содержимое пустого сейфа из моего кабинета. В платяном шкафу мирно спали фамильные украшения: она не тронула их. Я был доволен.
По ночам ветер спит, чтобы не потревожить огонек одинокой свечи на моем столе. Она не затмевает света звезд в алюминиевой обертке, не отражается дрожащей тенью на гладкой ткани моря. Небо благосклонно ко мне, кивая переливами млечного пути. Я переворачиваю исписанный лист – вспоминаю дальше.
Помнится, был день, когда я понял, что совершенно и безнадежно обречен, нет, не любить, но искать ее серый взгляд в толпе и воздушные следы на обороте чужих снов, прикосновений. Их много было. Мужчины влюблялись в ее прохладные пальцы, в прикрытые глаза и воздушную линию губ, бросая в беспамятстве к ее ногам свои бумажные королевства. Она не носила еще сливовой ветви под левой ключицей, но приглушенный глянец обеденных залов принимал ее неслышные шаги и ложный смех. Что-то гнало ее прочь, и она, не задерживаясь, уходила, меняя имена и номера в дорогих гостиницах. Чужие сердца разбивались о небесные двери, что она закрывала за собой.
Я не бежал за ней, не преследовал, не следил. Мысли мои были спокойны, сердце ровно отбивало положенные ему семьдесят с половиной тактов. Не болело еще. Я знал, что если подойти к ней слишком близко, она исчезнет, и я больше никогда не увижу того, что кроет в себе ее теневая натура. Так и повелось: она становилась красивее, я – старше. Менялись времена года в моем саду, менялись мужчины в ее жизни. Я любил рисованные не тобою сливы и помню год, когда морозная весна остановила их цветение. Позже я заметил, что тонкий шрам чуть выше сердца она спрятала за сухой угловатой веточкой. Это был подарок с ее стороны. Я оставался в долгу.
Холодает. Горячий песок остывает под моими ладонями, море шепчет мелкой галькой на берегу. Я пытаюсь услышать ветер, но в голове звучит только старая песня из прошлого. Ее пела мне моя мать, перебирая пальцами лучи заходящего солнца. А когда ее свет угас, слова исчезли из моей головы, и, хранимый памятью, я пронес сквозь года только тихий молчаливый мотив.
То рождество мы провели вместе. Я разбирал документы, в пустом доме гуляли сквозняки, камин светился скучным углублением в стене, с неба падал пушистый медленный снег. Настоящая волшебная ночь – желания я не загадывал. Она вошла без стука, скидывая на ходу промокшие варежки и сапоги, в пороге за ее спиной изумрудными иглами зеленела елка, в метр с небольшим от земли. Полетели в камин кипы бумаг с моего стола, стало теплее. Запасы дорогой выпивки пустели, а озябшее деревце мы украсили фамильными драгоценностями. Чувствовали усталость.
В ту ночь я был слишком пьян, чтобы делать выводы, просто тянулся к захмелевшей ее улыбке и стаскивал шерстяное платье с плеч. Потом она спала, уткнувшись носом в жесткий ворс ковра. Я подарил ей синие камни, краденные из морских тайников: бархатную коробочку с заколками для волос и колье к тонкой веточке на ее шее. Она ушла утром, оставив пару строк на белой салфетке ответом на все мои длинные письма. Отражения морских переливов с тех пор всегда были с ней. Я был счастлив, наверное.
Когда на горизонте светлеет небо, я убираю со стола свечу и ставлю на плиту медный чайник. Туман белым молоком лежит над морем, в небе гаснут последние звезды, бегущие облака уносят их сон с собой. Я думаю о том, что среди всего хаоса нашей с ней нелюбви ты единственный был жив и честен, даже с сам с собой. Это удивляло меня.
Тебя звали Марк, без фальшивок и выдумок, без обид, взглядов и камней за пазухой. Просто Марк. Я знаю тебя с детства, с самой первой кошачьей песочницы, с металлических лопаток, мокрых куличей и песчаного супа на обед. Я любил твою мать, ее белые руки и мудрость. Любил так, как можно любить совершенно обычную женщину, ту, что покоряется и не стремится сбежать от меня в прохладные небесные двери. Она никогда не носила под сердцем моего ребенка, хоть и сумела забыть имя того, кто был твоим отцом. Ты рос, не замечая тени моего молчаливого присутствия. Я берег спокойствие твоей матери и тебя, но пить на кухне ее ромашковый чай не мог – она хранила свой дом от моих нечистых рук и потрепанной жизни. Я не винил ее.
Когда под слоем горячего асфальта уснули бродячие кошки в деревянных песочницах, тебе было двенадцать. Она учила тебя играть на пианино и прощать кокетливые женские глупости, а спустя восемь лет сумела отпустить навстречу ветру в худенькую квартирку на окраине города, чтобы ты мог рисовать закаты, не спотыкаясь о холодные окна панельных многоэтажек. После того как скрипя захлопнулась за тобой старенькая дверь, я получил право на чай и белые ее руки. А ударившись в долгожданное забытье, сумел-таки забыть про Бога и некрасивые его случайности. Зря это сделал.
Ты когда-нибудь видел осень сонных морских побережий? Я успеваю забрать исписанные листы со стола как раз за несколько секунд до начала дождя. В серых каплях небесное море рушится в ладони моря земного, ветер бьется в старенькие окна на втором этаже, а ворвавшись, развеивает тонкий газовый тюль по пыльной комнате. Рассвета я так и не дождался.
Тебе нравилось их рисовать, вычурными красками на дешевой бумаге из помпезного магазина. В квартире твоей пахло сыростью и непроданными картинами, но ты продолжал заводить будильник на пять пятьдесят четыре утра и идти через густую траву к неровной речной излучине. А потом она случайно пришла к тебе, босиком – туфли сбросила по дороге – растрепанная и откровенно несчастная. Тому рассвету не суждено было умереть под маслом краски на твоей бумаге, зато пару часов спустя ты углем очерчивал ее гордый профиль с нотками востока в уголках глаз.
Она осталась, сложив синие камни к пыльным полкам на кухне, чтобы ты мог завалить карандашными набросками холодный пол и ее спящее одиночество. В старой квартире больше не звонили будильники по утрам, а ноги твои больше не приминали высокую траву у реки. Она пела тебе песни – ты готовил ей завтраки и верил в придуманное ее имя. Время шло, таяли ее следы в прохладном глянце дорогих ресторанов. Я ждал, когда же она исчезнет из твоей жизни, ждал со злым ревностным предчувствием. Бог наказал меня.
Это случилось вначале снежного, пропахшего дымом и слякотью марта. Ты готовился предложить ей себя и плетеное кольцо из городского магазина. Она кивнула тебе в ответ, потому, наверное, что за прохладной гладью золота не пряталась обидная, унизительная для нее клетка. Ты любил ее со всей горячей страстью юности, надломано бесконечно и неудержимо счастливо, до опустошенных снов и запертого в легких воздуха. Она не понимала – принимала это. Узкая твоя квартирка не пугала ее, манеры не отвращали. Но та весна так и не наступила для тебя . На следующее утро она ушла, гонимая серым небом и молчаливым моим правилом. Пересилила себя.
Дождь за окном, увы, не преисполнен укоризны, а мне некому рассказать о том, что я чувствую в утренней музыке ветра. Бог на меня больше не злится, а седые небеса смотрят с жалостью. Море, переполнившись, молчит, мои слова до него не доходят. Я не прошу у тебя прощенья. Долю свою я искупил.
Вряд ли ты помнишь, как, шатаясь, вернулся домой, чтобы спрятать голову в руках своей матери. Она что-то пела тебе, а потом кормила супом и домашним хлебом по-деревенски. Ты опустошенно глядел в свинцовые облака за окном. Тогда нам обоим казалось, что март никогда не кончится, что Божьей рукой обрушилось на нас время и застыло в последних числах грязного промокшего месяца. Ты приходил в себя, срываясь по ночам в старый дом на окраине города. Там пахло ею, ее губами и мокрым следом на полу в ванной. Она ушла, украв первый твой набросок, оставив взамен резную шпильку с бесценным камнем, чтобы синеющая его глубина напоминала тебе о море и, иногда, о ней.
Много воды утекло с тех пор. Я наблюдал за тем, как закусив губу, ты мотаешься по миру в надежде обнаружить пару витиеватых строк, оставленных ею на скатерти в летнем кафе. Меж тем впорхнули в свет вымученные твои картины. Вскоре ты перевез свою мать на юг, а я же с гордостью мог сказать, что в том не было моей заслуги. Ты ждал ее, разрисовывая синим стены в новом доме, ждал и хранил в закрытом кармане ее подарок и сильную, почти морскую надежду. Конечно, теперь ей в пору было бы вернуться, украсть кредитные карты из кошелька и уйти. Но что-то подсказывало ей, что, подвергнув огню не бумажное твое королевство, она обожжется сама.
Оказавшись меж двух мужчин, бережно нелюбимых в сердце ее поднебесной, она застыла в нерешительности, впервые, возможно, не зная, как поступить. Ветер спрятал ее хрупкие следы в своей песне. И она надолго ушла из твоей жизни. И из моей.
Серый дым в небесах делает море непрозрачным, темным. В прохладном шуме ветра, оно напоминает мне о зиме. Я любил плетеные узоры на старых деревянных окнах, любил, как снег ложится на песок и не тает, все дороги мои едины – ведут к одинокому дому на берегу, где воздушная соль оседает на губах и песок цепляет края белых пальцев.
Ты вскоре перестал пятнать бумагу своими надеждами, красные следы исчезли с твоих картин. В крупных городах мы слишком часто теряем себя и солнце, от неоновых ламп болят глаза и щемит в запачканных легких. Я сначала не заметил, как посреди ночи затерялись в пыльной дороге твои следы, как исчез из гаража потрепанный форд. Дождь стучал тебе вслед, летели в никуда твои письма, чтобы через пару месяцев вернуться и сообщить тебе, что адресат выбыл. Она всегда уходила, намечая на карте новый город, а ты бежал прочь, оставив краски и морские якоря в пустой бесследной квартире. Ветер высушил твои мысли, вода смыла с пальцев уголь и тушь, огнем были очищены твои старые раны, летом и сухостью расцелована душа – май кончался за распахнутым окном – ты смирился. А потом было уже поздно: реальность рушится на нас незаметно, сметая города и старые стены. Ночная дорога и стылый дождь миновали теплую придорожную гостиницу, Бог отвернулся, водитель спал. Все?
Дальше были темнота и старые шершавые стены больницы. Когда твоя мать пришла, я не смог смотреть в ее пустые глаза, она плакала, отрешенно прикрывая веки, сжимая до боли теплый плед на твоих коленях. Ты силился улыбаться, что-то обещал, а она, задыхаясь, смотрела на инвалидную коляску и пыталась кричать. Важные слова застревали в горле и царапали сердце. Ей хотелось тогда винить себя, треклятых врачей и жестокого Бога, мне хотелось убежать в холодный дом у моря, ты молчал. Молчало и небо, где-то на другом конце света молчало и море тоже. Ближе к вечеру пошел снег. Когда нам страшно, мы закрываем глаза: так учит море и далекие леса севера. Время оборвалось – я тебя пожалел.
Море вечно, оно глядит мимо моих глаз и шумит покатой волной в ответ на мои слова. Бумага не хранит чужие слезы, потому, в усердных буковках моих я шлю тебе усталое отчаянье в следах остывшего песка. Ветер снова поет, сбивая с пути упорную карандашную линию. В такие моменты из глубины моих часов сбегает время, и небо замирает, тормозя белеющие облака. Сегодня больше не будет дождя, отголоски солнца целуют горизонт, я уверен.
Я знаю, она всегда искала, куда вернуться. Ей нужно было место, что непоколебимой колонной высилось бы на равнине среди холодных ее пустующих песков. Лишенные чужих следов, они хранили ее пустые мысли и неумолимую печать времени. Когда она шестнадцать месяцев спустя пришла в объятый солнцем город, я ничего ей не сказал, ведомый не местью, но, может, гордостью. Она все еще носила синие камни в волосах, но что-то в ней неуловимо изменилось, а я был слишком глуп и слеп, чтобы заметить это. Вам было суждено не встретится больше. Ты пил горячий чай и рисовал небеса на обрывках бумаги, бережно храня воспоминания о ее дрожащих песнях.
Странно, что Бог, так долго хранивший ее пустые глаза, наконец, вернул ее к укрытой в траве речной излучине. Она пыталась отыскать там свои следы, пыталась войти в старую квартирку на окраине города, а потом увидела тебя и не сумела уже убежать. Святая ирония скалит зубы над моей головой, и я счел бы это смешным, если бы вся эта история не была бы окутана грустью. Я не видел, как опустившись на колени, она плакала в первый раз за многие годы, не видел мокрых ее щек и дрожащих узких плеч, не видел, как она срывается на крик, упершись руками в пустую стылую землю, не видел твоей настоящей печальной улыбки и не видел дороги, по которой вы ушли. Мудрый бог улыбался, прикрывая за собою дверь. Я не видел этого: чувствовал.
Умей уйти, умей не остаться. Так я говорил ей, забывая о том, что бумажным кораблем была украдена ее юность, что самолеты унесли ее сердце, а ветер высушил усталые глаза. На исходе моих лет мне осталось только море и старый пустынный дом, принимающий мою глупость. Я остался один, преисполненный сожаления и недошедших писем. У меня есть память, я передаю ее тебе.
Недавно она пришла ко мне, никем не гонимая, с теплым поцелуем волосах, и, зайдя в воду, вернула ему давным-давно мною украденное. Море забрало из ее рук синие камни, они ушли на дно, прорезав пустоту и быстрые волны. Так она закончила нашу историю. Я молчал, когда она подошла ко мне и развернулась лицом к уходящему солнцу.
– Вера, на самом деле меня зовут Вера…
Край темнеющего горизонта смотрел ей в след, ветер заметал горячие следы.
Я..Ох я даже не знаю. Нет конечно извинюсь, я жалею о плохо сказанных словах. Вообще просто стараюсь не говорить плохого. Ведь все всегда по своему правы. Растерялась просто. Не оправдываюсь. Мне очень очень тепло от твоих слов. Так из темной ямы депрессии вытащила. Я поработаю еще сама, постараюсь, покажу тебе. Я очень очень хочу расти и быть хорошим автором. Спасибо тебе.
Тетушка Содэ, права. Простите за мою грубость. Давайте забудем. Мне действительно жаль, что я вам плохого наговорила. Давайте забудем, ладно? Я честно честно не хотела грубить. Вы просто действительно задели меня. Эх, даже не знаю, что ж я сорвалась.
Прочитала текст два раза. Первый полностью, не отбрасывая ничего - красиво подобранные слова и невиден смысл. Второй раз прочла, можно сказать, по диагонали и тут увидела, что текст не лишен смысла. Я увидела историю, а не глянцевую картинку. Автор, я надеюсь, Вы прислушаетесь к словам Тина и примите помощь Юки в переработке Вашего текста. Я видела много историй, которые украшены глянцем лишь потому, что там нет идеи, нет смысла, вообще ничего нет. А у Вас всё на месте, нужно лишь немного убрать блеска, чтобы разглядеть суть.
Я вам честно, очень очень благодарна. И за то что поняли и за то что заступились. Я действительно хотела рассказать именно о женщине, может самую капельку и о себе. Над тем, как повествовать тоже долго думала. А еще о том, что в итоге можно прийти к счастью, что ли. Как бы там банально не было. Чувствую себя маленькой девочкой, почему-то. Пы. Сы. Просто Ми, ладно?)
Я глубоко ценю ваше желание, Майя, заступиться за подругу. Но в пользу ли будет вот такая защита? Вырастет ли в парнике настоящий, истинно прекрасный цветок? Я так же понимаю и личную неприязнь ко мне, но это - мелочи.
Я именно об этом и говорил, когда указывал, что у Ми есть круг поклонников, которым важна именно персона автора и приложенные старания, а не то, что итог не соответствует некоторым общим правилам литературы в целом. У вас, Ми, в предложениях прилагательных больше, чем глаголов или существительных. Майя, вам это разве не заметно?
Наугад:
Сентябрь кончался на холодных руках бледной осени. Вчерашние краски гасли в черных лужах, голые ветви дрожали под спящим ветром. Утренняя Прага взирала на меня укоризненной тенью старых стен, и ноги сами привели меня к набережной. Грязная городская вода разбивалась о стылую пристань. Облака тонули в ней, замирая белым краем на мелких волнах. Я почти бежал, встревоженный свинцовой серостью немого небосклона.
Простейший выпил прилагательных:
Сентябрь кончался на блеклых руках осени. Краски гасли в черных лужах, и ветви вздрагивали под спящим ветром. Утренняя Прага взирала на меня тенью старых стен, и ноги сами привели к набережной. Грязная вода разбивалась о стылую пристань. Облака тонули в ней, замирая краем на ряби волн. Я бежал, встревоженный свинцовой серостью небосклона.
Как то так. Картина уже стала менее туманной, не утеряв идеи и атмосферы. Работать нужно и вторым слоем: над логическим построением фраз. И третьим: придавая структуру уже всему произведению, их несколько. Вашему подошло бы кольцевание, раз это - воспоминания.
В общем, сарказм я отрицаю, повествование должно быть, всё-таки, повествованием. Не жидко разбавленными витиеватостями эмоциями, которые в такой слабой концентрации не ранят душу, а лишь утомляют.
Итак... Автор, я сейчас сижу и размышляю: а прочёл ли кто-либо эту работу до конца? Кроме вашей беты, естественно. Тут красивостей навалено, как спагетти в миску жадины - до стола свисают. Тут не просто акценты и образы - тут увешенная теми самыми "фамильными драгоценностями" женщина, безвкусная до вульгарности в своём стремлении нацепить побольше побрякушек. За словесными рюшами тонет смысл, мозг устаёт продираться, вязнет в наваленных красивостях, цель которых именно в них самих. И я даже сейчас не буду указывать на отдельные нелепые эпитеты или грамматические ошибки (они есть). Сам текст нелитературен. Как минимум, нужно вырезать безжалостно прилагательные и сравнения, обнажив в нужных местах смысловые акценты, как вечернее платье обнажает декольте и "делает" королеву. В этом виде текст "пересолен" и вязок, усвоить его невозможно. И эта зарисовка - точно не драббл. Скорее, раздувшаяся до казусности виньетка.
АП Ваша работа была подвергнута обычной оценке, как и все работы нашего ресурса. Тут особой заслуги моей нет. Конечно, вам обидно, ещё бы. Это обидно - вы же так старались, украшали фик, как ёлочку, каждый квадратный сантиметр усыпали мишурой, а теперь, оказывается, нужно всё снимать.
Простите, но менять я ничего не собираюсь. Не вам указывать мне. Мне вам ничего не хочется отвечать, честно. Иначе я потом пожалею, что плохо сказала. Я не старалась в плане, как вы сказали, украшения фика. Я пишу так, как идет из головы и от сердца, всего лишь. Громко будет назвать это стилем, но что-то вроде того. Если, мой фик режет вам глаза, я удалю.
Поверьте, я могу указывать вам, что нужно сделать, чтоб фик оставался на моём ресурсе.
Вы можете писать, как вам заблагорассудится, но не нужно, чтоб похвалы поклонников замыливали вам глаза. Учиться нужно всем и всегда, и, не собираясь признавать, что есть, куда расти, вы просто ставите себе потолок. Конечно, приятнее быть звездой в узком коллективе и полагать себя непризнанным гением, чем работать над собой, создавая работы, которые не стыдно показать миру и издательствам.
У меня нет никакого предвзятого отношения к автору лично. Моя цель и цель моих ребят - помогать юным авторам, если они открыты для обучения.
Режет глаз не фик, а то, что он ужасен в таком виде.
Эм, позвольте спросить, давно ли вы считаете себя богом всея фанфикшена? У моего слога нет поклонников, это раз. Кто вам сказал, что я не собираюсь расти. Собираюсь, уж поверьте, но без вашей помощи. Скажите, вы за эталон принимаете свои работы? Я не считаю себя звездой и непризнанным гением, это уже ваша отсебятина. Простите мне мою грубость, но по моему вы слишком много о себе думаете.
Знаете, я на вас зла не держу. Мне все равно. Но будьте добры, сделайте милость, удалите этот фик вместе с профилем. Не хочу разводить холивар и слушать оскорбления с вашей стороны. Я понимаю теперь, почему некоторые отсюда ушли.
Ми-сан, мне очень понравилась эта работа. Она не отличается какой-то сложной тематикой, она захватывает медленное, спокойно, как накатывает волна на берег. Странная женщина, что меняет имена, кто она на самом деле? Вы показали этот образ женщины, истинной натуры всего женского рода через мужчину, который ее ждет и ищет по всюду. Повествование очень плавное,взгляд не сбивается на каждом предложении, но, как отметил Thinnad -сан, я не заметила здесь преувеличенного количества эпитетов и метафор.
Thinnad -сан, я гордо могу заявить, что прочла эту работу до конца и посчитала ее более, чем достойной. Ваш сарказм во втором комментарии неуместен и груб. Как я и сказала ранее, все так называемые "красивости" здесь в должном количестве и не вызывают какого либо отторжения. Если вы не заметили эта работа сконцентрирована не на повествовании, которому они мешают, а на чувствах и эмоциях персонажей, которые они раскрывают. Все сравнения помогают представить читателю картину - Прага, маленькая квартира матери марка, атмосфера на Рождество. Я думаю ваши последние комментарии могли оскорбить автора, не только его творчество. Я думаю Ми-сан достойный автор, который заслуживает большего уважения с вашей стороны.
"Когда коралловые небеса отражаются на влажном песке Средиземья, я вспоминаю день, далекий от соленой песни ветра и горячих замков из песка" - повтор.
"синие камни, краденные из морских тайников" - либо перенести слово вперед, либо "украденные"
Автор, вот честно, не в обиду вам - дочитать не смогла. Thinnad прав, текст перегружен невероятно цветистыми оборотами, которые были бы очень хороши, распределись они пореже по вашему творчеству, а не собравшись в одном рассказе. Выражение "под слоем горячего асфальта уснули бродячие кошки в деревянных песочницах" меня просто добило. Почему-то сразу представились несчастные зверушки, закатанные в свежий асфальт. Такие образы и рейтинг повысить могут...)) И при этом между строк чувствуется и некий смысл, и лирическое нежное настроение. Рассказ действительно нуждается в огранке, и он вполне стоит того. Я, как автор, прекрасно понимаю, что каждое слово в собственном тексте дорого и любимо, особенно в таком, исключительно эмоциональном, но для того и существуют критики, чтобы видеть недостатки, которых не видит автор, и направлять в нужную сторону.
Несмотря на то что вы вроде бы как извинились, я вас предупреждаю - мы говорим о работе, а не о вас. И если вы еще раз перейдете на личности - я лично поцелую вас на прощание и отправлю за пределы Синего сайта. Хотите расти как автор - растите, а становиться в позу - это удел графоманов, которые каждую свою писульку считают шедевром.
А теперь по-существу:
«Умей уйти, умей не остаться». Это были мои слова, размытые временем, [b]белые, как известь, каменные и холодные. Я в это верил. А сейчас моя кошачья старость диктует свои законы, и я пишу тебе письма, расписными кусочками души - в белые конверты, там песок и горькая соль моей не мудрости. Мой дом пуст, а по ночам прилив смывает птичьи следы с белого побережья. Море принимает мою светлую гордость. [/b] - я понимаю желание сделать это рефреном, но в итоге получилась тавтология. (Вообще, слово "белое" по всему тексту режет слух)
В тенистом парке молодые пересмешницы поют чужие песни. - двусмысленно. О ком идет речь? Если о птицах - тогда пересмешники, если о девушках - то, возможно, насмешницы.
Она спрашивает меня о тебе, о том, хорошо ли прошла выставка, о последнем аукционе и дождливой осени в Сан Лоренцо. Я, смеясь, отвечаю невпопад, меня забавляет ее искусный интерес, и новый, нарочито стеснительный взгляд. - подчеркнутое местоимение - лишнее, на нем "спотыкаешься", перед "меня забавляет" просится тире, иначе сливаются два ощущения: я отвечаю... и меня забавляют...
Это старый закон и причина, по которой она вновь и вновь ко мне возвращается. - так закон или причина? В этом абзаце есть еще и "игра... И далее - правило - долг... Такая многозначность обычного положения вещей только запутывает читателя.
Был ли то подаренный судьбой горький случай или карающая Божья длань, не знаю. Но мне хочется верить первому, ибо Бог в моих глазах не так бесчестен. - как красиво! Но о чем? В чем он тут сомневается? Что решает? Если Бог в его глазах не бесчестен - то зачем вообще его упоминать? Если бесчестна судьба - так и "протяните" эту мысль, а не бросайте, едва начав.
Сентябрь кончался на холодных руках бледной осени. Вчерашние краски гасли в черных лужах, голые ветви дрожали под спящим ветром. Утренняя Прага взирала на меня укоризненной тенью старых стен, и ноги сами привели меня к набережной. Грязная городская вода разбивалась о стылую пристань. Облака тонули в ней, замирая белым краем на мелких волнах. Я почти бежал, встревоженный свинцовой серостью немого небосклона. - я вот потерялся уже - когда мы успели переместиться в Прагу? Что делал сентябрь на руках осени? Простите, но... автор, тут такая двусмысленность, что мне просто стыдно о ней говорить - "кончался в руках", да... Умирал, наверное? Если осень бледная - то откуда вчерашние краски? Летние? Но ведь конец сентября, как я понял? Ветер спит, а ветки дрожат? Странно как-то... Только подумал я, что вечер - ан, нет - Прага утренняя, оказывается... Облака не могут замереть даже образно, поскольку автор сначала говорит, что вода разбивается о пристань - тоже представьте картинку.
Она пыталась курить кислые сигареты из старого ларька за углом и сидела на три ряда выше моей любимой скамейки - сигареты имеют какой угодно вкус, но только не кислый (это общеизвестный шаблон). "Сидела на три ряда выше" - это стадион?
По ночам ветер спит, чтобы не потревожить огонек одинокой свечи на моем столе. Она не затмевает света звезд в алюминиевой обертке, не отражается дрожащей тенью на гладкой ткани моря. Небо благосклонно ко мне, кивая переливами млечного пути. - свечи вообще не существует? Я чувствую, что начинаю раздражаться от нагромождения не объясняемых подробностей, поэтому давайте-ка дальше сами... По тексту далее много еще чего...
Нет. Не удержался: Мужчины влюблялись в ее прохладные пальцы, в прикрытые глаза и воздушную линию губ, - нет, ну я влюбляюсь, конечно, но только не в это, (мало кто из мужчин вообще переносит холодные руки - в смысле, прохладные пальцы)))
Полетели в камин кипы бумаг с моего стола, стало теплее. Запасы дорогой выпивки пустели, - "кипы бумаг" - не могут полететь в камин, к слову "выпивка" вряд ли подходит слово "дорогая", а запасы имеют свойство кончаться, скорее, чем пустеть.
Я подарил ей синие камни, краденные из морских тайников - если "подарил", то лучше - "украденные". И опять же - о чем речь? Речь о морских кладах, в которых герой находил драгоценные синие камни?
Все изобразительные средства имеют права быть лишь в том случае, если они отвечают замыслу автора, действительно рисуют образы, и сами наполнены смыслом. Мало того, они становятся признаком авторского стиля - как точные эпитеты Юки, сложные метафоры-определения Thinnad, оксюмороны Олли Фокса, олицетворения Алиции_Рэйвен, сравнения Дракона_Бейше...
Мой совет: уберите (или замените) двусмысленные или бессмысленные - и тогда текст "оживет":
- ...полярные солнца в сердце... - ? - ...Белый горизонт целует горячий краешек солнца... - вы сами эту картину представляете? - ... укоризненной тенью... стен - почему укоризненной? - ...свинцовая серость - масло масляное -... немого небосклона - ? Почему я - читатель - все время должен догадываться о том, что это значит? Гром грянет? -... звезды в алюминиевой обертке... - свинец уже был, теперь алюминий... - зачем? Что вы хотели этим передать? Холод? -... переливы Млечного пути (вообще-то с большой буквы, но это ИМХО) - но вот: переливы... Какие переливы? Млечный - это молочный, туманный, белесый... - ...теневая натура...? -... тихий молчаливый мотив...? -... изумрудными иглами зеленела...? -... ага, к свинцу и алюминию прибавился медный чайник. Медный? Сомневаюсь... -... туман белым молоком... - а молоко бывает черное? Или красное?
И это только в четверти текста. И все же я - не бета. Я работаю с авторами, когда хочу "утащить" их работу в журнал. Вашу - пока нет. Вам нужно самой все пересмотреть.
Автор, я знаю, что чувствует любой, когда его работу разбирают "по косточкам". Однако с самого начала вам хотели помочь - именно потому что заметили вашу работу - она ведь сюжетна, грамотна и достойна того, чтобы с нею поработать. Но если вы сами этого не захотите - ваше "письмо" так и останется на этом уровне.
Так что - вам удачи и творчества. И нормального отношения к себе, как к автору, и к критике.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
