 Фанфик «Я снова уйду. Этюд 5. Ты мой и не мой | часть 2»
Шапка фанфика:
Название: Я снова уйду. Этюд 5. Ты мой и не мой (часть 2)
Автор: Anzz
Фэндом: Поющий принц
Персонажи/пейринг: Дзигундзи Рэн/ Хидзирикава Масато, Дзигундзи Рэн/ Ичиносэ Токия
Жанр: повседневность, Ангст
Предупреждение: ООС
Тип/ вид: слэш
Рейтинг: NC-17
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймеры: не претендую
Размещение: только с согласия автора
Текст фанфика:
Масато сидел в кресле, задумчиво переводя взгляд то на включенный телевизор, то на разложенные на столе бумаги, то на, зажатый в руке, телефон, который вещал о пятнадцати пропущенных вызовах. Его ждали дела. Его настойчиво требовали производственные проблемы… а он никак не мог заставить себя приступить к решению даже самых неотложных вопросов. Его мысли витали где-то далеко… остров… костер и его глаза… прошедшие по лицу нежным касанием золотые пряди… поцелуи… поцелуи… поцелуи… губы… обхват… трение… саксофон… вчера опять … опять так ярко и так неистово… жарко… пламенно… вожделенно…!
В попытке отогнать эти столь неуместные сейчас мысли, Хидзирикава повел плечами, потер лоб и глаза. Мысли упорно улетали в блаженные дали… Голубоглазый схватился за бумаги, заставил себя читать, вникать, размышлять… Душа ныла и рвалась из плена цифр и деловых отчетов, вынуждая тело чувствовать дискомфорт и напряжение. Внутренние метания привели к тому, что он просто начал ощущать нехватку воздуха. Судорожные вздохи… горячее дыхание… и опять он! И опять саксофон! И все это уже не просто воспоминания о чем-то далеком, это произошло вчера…!
Преисподняя его страстей безжалостно расползалась у его ног. Зачем Рэн так настойчив? Почему не хочет оставить его в покое?! Почему он не может просто смириться, как это сделал сам Хидзирикава? А действительно ли он смирился…? Если смирился, тогда почему вчера снова поддался? Почему вдруг на несколько мгновений посчитал иллюзию реальностью? Неужели он тоже до сих пор не может совладать со своими чувствами? Не может убедить себя в их бесполезности и бессмысленности? Нет, не может! Хочет и не хочет одновременно! Он опять думает о Рэне, о его теле… ласках и поцелуях… огненном сопряжении, которое едва не состоялось вчера… и саксофон… опять саксофон… Этот проклятый саксофон его погубит! Хочется вырываться! Убежать! Улететь! Но все, что он может, это распахнуть окно и позволить ночному ветерку бросить ему в лицо немного свежести и запаха моря…
Масато толкнул створку в надежде сейчас в полной мере ощутить успокоительное дыхание вечерней прохлады, но совершенно неожиданно легкий бриз донес до него совсем другое – задумчивую и до боли знакомую мелодию. В первые секунды голубоглазый решил, что это ему просто показалось. Он прислушался. Музыка была слишком хорошо различима среди иного шума. Тогда ему в голову пришла мысль, что он сходит с ума, и его воспоминания вырвались наружу слуховыми галлюцинациями. Хидзирикава потер лоб, в надежде хоть так заставить свой разум воспринимать все трезво и только в соответствие с действительностью.
Мелодия не исчезла, а, напротив, стала различаться еще яснее.
Масато выглянул в окно, пытаясь понять, откуда льется музыка. Эта, одна из комнат, предоставленных ему апартаментов, как раз выходила на улицу. Именно отсюда голубоглазому и удалось разглядеть играющего. Все кругом давно погрузилось в ночную тьму. До забора, ограждавшего пансионат от посторонних, было довольно далеко. Хидзирикава не мог различить лица, но этого и не было нужно, ему хватило созерцания одного силуэта, чтобы понять всю безошибочность своих самых страшных догадок. Это был Рэн!
Его золотоволосый и саксофон!
Сердце с невероятной силой забилось в груди! Оно рвалось к нему! Ему безжалостного вторила душа! Он здесь! Он нашел! Он пришел! Довольно же всех этих глупых сомнений! Признайся, что он, и только он - счастье всей твоей лживой жизни! Жар охватил все тело. Дыхание взволновалось. Ему с невероятной страстью захотелось кинуться вниз, вырвать у саксофониста его дьявольский инструмент и самому впиться в сладостные уста!
Все те десять лет, которые он так отчаянно боролся со своими чувствами, просто исчезли! Он снова ощутил себя учащимся академии, который с бешено колотящимся сердцем, скрывался в проеме между окон, чтобы выслушать, о чем так надрывно повествует мелодия, исполняемая его солнцем. Спохватившись, что возможно Рэн его увидит, Масато отпрянул от окна и привалился рядом к стене. Душе захотелось поверить в то, что десять лет могут быть просто стерты, что все можно вернуть… вернуть те самые счастливые недели его жизни, когда они с золотоволосым, наконец, могли сказать, что они вместе. В одной комнате… в одной жизни… с одним на двоих, жарко бьющимся большим сердцем, переполненным сильнейшими страстями. Тогда еще было возможно столь круто изменить свою жизнь. Во всем признаться себе и другим… стать свободным и уйти к тому, с кем хотелось разделить всю жизнь… Он не смог… он испугался… теперь все гораздо сложнее… у него семья, дети… сейчас от него зависит не только его личная четь, но и честь семьи, рода, даже корпорации… Теперь он принадлежит себе еще меньше, чем тогда…
Три года назад он уступил своему чувству, он позволил себе один глоток счастья, хорошо понимая, каким коротким будет этот завораживающе сладкий глоток и каким роковым. Дзигундзи посчитает, что его предали, и никогда его не простит, это должно было убить глупые надежды сердца и души…. Но нет! Теперь их жжет иной сильнейший огонь страданий – ревность! Рэн и Токия… они вместе! Они все же вместе! Значит, тем более он должен заставить себя обо всем забыть! Его солнце не намерено вычеркивать Ичиносэ из своей жизни, вчера он это отчетливо понял. Он для Рэна только игрушка… развлечение… очередная победа в его списке неисправимого ловеласа… Как же это отвратительно и как больно…?!
Масато зажал уши руками и медленно сполз по стене вниз.
- Довольно Рэн… довольно… прекращай и уходи… - шептал он, - все это бесполезно… все равно бесполезно…
И чем упорнее он пытался заглушить эту льющуюся из ночи музыку, чем отчаянней он старался отогнать вносимые ей в его сердце и душу блаженные воспоминания, тем хуже становилось его положение. Все внутри начало кричать о том, что ему никто и ничто не нужно, кроме его светила! Все требовало его света! Надежды! Теплоты чувств и пожара запретных страстей! Удовольствие превращалось в пытку. Воображение неумолимо истязало его видением мягких, но упругих уст музыканта… они проходят по мундштуку… надавливают… вибрируют… подключается язык и скользит вдоль… плавно, но с нажимом… теплое и влажное обволакивание… Пульсация, рождаемая в сердце, раздвоилась, и ее самый требовательный трепет спустился вниз. Забилась страсть, наполняя кровь пламенем вожделения… Он хочет! Он опять хочет всего! Он опять хочет его! И этого желания не преодолеть! Не убить! Не уничтожить! Не заглушить!
Тело тоже начинает подрагивать от напряжения, от идущей внутри борьбы, от переполняющей жажды заветного сопряжения. Масато продолжает сражаться с собой. Он не должен опять проиграть. Хотя бы в этот раз он должен выстоять, и тогда эта пытка станет последней. Рэн все поймет и уйдет навсегда! И от этой мысли стало еще хуже. Сердце просто взвыло. Оно не желало лишаться своего солнца! Оно хотело существовать только с ним, биться о нем, биться вместе с ним, биться для него… Разум упорно держал оборону, он пытался убедить нежелающее ничего слушать сердце в том, эти страсти не имеют права на воплощение, что все нужно забыть, как сладостный, но слишком нереальный сон.
Он не выйдет на этот отчаянный призыв, Масато был в этом уверен. У него хватит сил… и завтра уже последний день этого невероятно мучительного съезда. Он вернется к себе и попытается быстро все забыть, рутина будней заглушит всю остроту переживаний, все снова станет на свои места, и жизнь потечет как обычно… мрачно, почти безрадостно, но спокойно.
Тут голубоглазый решил, что стоит закрыть окно, так у ночного исполнителя будет еще меньше шансов смутить его покой. Хидзирикава встал и потянулся к створке. Разум вдруг подсказал, что музыка оборвалась, а снизу доносятся напряженные голоса. Масато прислушался. На улице шел спор. Голубоглазый увидел, как к Дзигундзи подошли двое и между ними завязалась горячая перепалка. Рэн отступал, отбивался, но не уходил. Его пытались уговорить, голоса становились все громче, и даже замелькало слово «полиция». Естественно, охранники были недовольны ночным музицированием, нарушающим покой постояльцев, и требовали все это прекратить. Золотоволосый не желал сдаваться, даже ставя под удар свою репутацию. Не известно, чем бы это закончилось, но не выдержал в этой ситуации голубоглазый. Надев пиджак, он бросился вниз.
- Господин Дзигундзи, убедительно прошу вас, прекратите.
- Почему вы против? Это ведь музыка. Только музыка. Вы не любите музыку?
- Не важно, что я люблю, а что нет, я на работе, а здесь я должен в первую очередь думать об охраняемом мной объекте. И ваша игра мешает нашим гостям отдыхать.
- Я не согласен. Моя игра, напротив, помогает им отдыхать.
- Нет, не помогает, - вмешалось в спор новое действующее лицо, Масато появился из-за спин охранников, - ваша игра, господин Дзигундзи, совершенно лишает покоя.
- Простите, господин Хидзирикава. Нам просто не хотелось применять слишком жестких мер, но если так… Мы немедленно вызовем полицию.
- Хорошо, я не буду играть, - согласился Рэн, солнечно улыбаясь, - если вы, господин Хидзирикава, соизволите уделить мне несколько минут.
С совершенно непроницаемым лицом Масато вышел к нему на улицу.
- И зачем я вам понадобился, господин Дзигундзи? Это не могло подождать до завтра?
- Не могло.
- Так в чем дело? Что вам нужно?
- Ты, - все так же коротко и уверенно сообщил Рэн.
- Довольно. Мне надоели твои игры.
- Вот как… надоели мои игры? – с этими словами золотоволосый попытался притянуть его к себе и поцеловать.
Воплощению стремительного порыва помешал оказавшийся между ними саксофон. Хидзирикава уклонился от жаркого лобзания, уперся руками в грудь Рэна и постарался вырваться. Золотоволосый отбил одну из его рук и снова ринулся перед…
- Господа! Господа! – вмешались охранники. – Господа! Прекратите!
- Что ты себе позволяешь? – зло зашипел Масато, продолжая отталкивать настойчивое светило.
- Ты же сам захотел выяснить все прямо здесь. Прилюдно, - Дзигундзи немного отступил, чтобы не давать охранникам повода разнимать их.
- Ничего я не хотел. Я вообще считаю, что нам не о чем разговаривать. Все и так ясно.
- А мне ничего не ясно. Объясни мне. В чем ты меня обвиняешь? Чем я мог заслужить оказаться трижды брошенным, трижды преданным?
- Говори тише, - Хидзирикава бросил настороженный взгляд на невольных свидетелей, они, разумеется, делали вид, что не обращают на них внимания, но он был уверен, что это не так. – Я понимаю, что ты публичный человек и подобный скандалы тебе, возможно, на руку, но мне они совершенно не нужны.
- Если ты так опасаешься огласки, - улыбнулся Рэн, - тогда давай поднимемся к тебе.
- Это плохая идея, - мрачно заявил Масато, прекрасно понимая, чем все это может закончиться. – Лучше пойдем в какой-нибудь ресторан…
- О, да! И именно там нас все увидят и услышат! Ты так хочешь все это преподнести общественности?
- Я вообще хочу, чтобы этого разговора не было.
- Довольно сбегать, лгать, прятаться и молчать. Давай уже, наконец, поговорим. Честно и открыто.
- Честно и открыто? – голубоглазый с сомнением посмотрел на свое светило.
- Давай все выясним до конца.
- Разве есть что выяснять? – продолжал упорствовать Хидзирикава.
- Есть. Я уверен, что есть. Иначе бы ты сейчас сюда не вышел.
- Я не хотел, чтобы тебя забрали в полицию, - парировал Хидзирикава. – Вряд ли история о том, что тебе задержали и оштрафовали за нарушение общественного порядка, украсила бы твою публичную биографию.
- Вот и давай оставим эту публичность и поговорим спокойно. Наедине. Иначе я снова возьмусь за саксофон, - усмехнулся Рэн.
- Нет, - Масато вцепился в его руку, огонь страсти, наконец, пробился через равнодушный холод голубых очей.
- Тогда приглашай меня к себе.
С ужасом Хидзирикава понял, что ничего иного ему и не остается…
Он открыл дверь в номер и пропустил своего гостя вперед.
- Я даже не буду предлагать тебе выпить, потому что полагаю закончить наш разговор быстро, - прямо с порога заявил Хидзирикава.
- А жаль, я бы не отказался пропустить стаканчик, - улыбнулся Рэн, показная непримиримость голубоглазого его забавляла.
- Прошу тебя, не надо ни комедий, ни трагедий. Скажи то, что так хотел сказать и уходи.
- Мне показалось, что это ты должен мне, наконец, что-то сказать.
- Я?! Нет. Тебе именно показалось.
- Значит, не будем тратить слов, - заявил Дзигундзи, аккуратно укладывая саксофон на кресло.
Масато намеревался недовольно бросить: «Что ты имеешь в виду?», но светило снова опередило его. Золотоволосый обрушился на него, подобно лавине, увлекая по ходу своего движения и подминая по себя. Гневный возглас возмущения так и не успел сорваться с губ, потому что их накрыл страстный поцелуй. Руки сразу устремились к чувственной плоти, чтобы ощутить каждый прекрасный миг ее пробуждения. Голубоглазый не желал сдаваться. Он вырывал уста, размыкал объятья, отбивал руки. Неукротимо золотоволосый продолжал нести его в своем страстном потоке, пока спина опять не встретила преграду, на этот раз стену. Дзигундзи вжал свою добычу в, так удачно оказавшееся на их пути, препятствие и неистово заметался ласками по вожделенному телу. Пуговицы срывались. Ткани распахивались. Ладони встретились с подрагивающей обнаженностью. Они оба тяжело дышали и прожигали друг друга взглядами, полными надрывного биения страстей. Бойцы вожделения рвались наружу, стремились в атаку.
Масато продолжал попытки увернуться от дурманящих разум лобзаний. Губы все еще бессмысленно шептали: «Хватит! Довольно! Прекрати!». Его не слушали. Молния брюк расстегнута. Горячая упругость выпущена на волю. Пальцы тут же умело заскользили по извилистому пути наслаждений. Напряжение налило плоть еще сильнее.
- Прекрати, Рэн, - из последних сил зашептал Хидзирикава. – неужели ты не понимаешь, что всего этого не должно быть.
- Почему? – на мгновение остановился золотоволосый.
- Потому что ты не один, Рэн! – Масато даже удалось оттолкнуть свое светило. – У тебя жена, а еще… еще и Ичиносэ!
- Ну, какой же ты…, - губы Дзигундзи растянулись в улыбке, а золотые локоны подлетели от резкого движения головы. – Если тебя это так беспокоит… одно твое слово – и никого из них не будет в моей жизни. Одно только слово – и в моей жизни больше никогда никого не будет кроме тебя. Просто скажи это. Скажи то, чего я так долго и упорно жду. Скажи.
- Все это не имеет смысла, Рэн…, - с болью произнес Хидзирикава. - Как ты этого не понимаешь?!
В этот момент два перста проскользнули в сладостные глубины. Масато вздрогнул, напрягся, немного выгнулся и совсем тихо застонал…
- Имеет, - жарко зашептал ему на ухо Дзигундзи, - я же вижу, я слышу, я чувствую, что имеет, только ты сопротивляешься, все еще надеешься избежать этого. Напрасно. Это наше общее проклятье.
Ласки погруженных пальцев быстро распаляли и без того бушующее желание. Масато вцепился в плечи своего солнца, стараясь побороть сладостную волну, стремящуюся лишить его последней воли к сопротивлению и полностью поглотить своим теплым дурманом. Рэн покрывал стремительными лобзаниями его шею и грудь. Хидзирикава крепко обнял его и прижал к себе, почти лишив возможности двигаться. Золотоволосый поднял на него вопросительный взгляд. Масато хотел потребовать все прекратить, но эти темно-синие омуты были столь близки, столь преисполнены блаженного хмеля… как тогда… точно такие, как тогда на острове… все эти три года они с болью вспоминались ему именно такими… Не удержался, стал покрывать их трепетными прикосновениями губ. В ответ на это персты вошли еще немного глубже, а вторая пятерка их собратьев заскользила по изо всех сил тянущемуся вверх напряжению. Закусив губу, голубоглазый вжался в шелковистые лучи. Дыхание стало еще более частым и обжигающим.
Чем сильнее его захватывало стремление ввысь, тем слабее руки сжимали вожделенное тело. Золотоволосый позволил себе вырваться и заставил Хидзирикаву переместится к дивану. Брюки были сброшены. Рэн полууложил своего беглеца на угол спинки, а его левую ногу поставил на подлокотник. Персты снова вошли внутрь. Масато приподнялся за поцелуем, его солнце охотно ответило на этот порыв и в это же время сменило заполнение на свою алчущую движения чувственную плоть. Несмотря на хорошую подготовку, проникновение было несколько неприятным, слишком редко это происходило… но все равно… Все равно это было непередаваемо прекрасно! Во всем! От первого до последнего мгновения!
Голубоглазый отстранился, откинулся, опираясь на руки. Рэн водил ладонями по его талии, сжимал торс, и сотрясал тело волновыми импульсами ударов. Темп нарастал сам собой, потому что происходящее захватывало его все больше. Он все же получил своего голубоглазого! Получил, несмотря на то, что для этого потребовалось десять мучительно долгих и горьких лет! Страсть выплескивалась в движении. Разум с удовольствием ощущал все то, приятное, что давало ему погруженное трение, но гораздо более завораживающим было само осознание обладания тем, кто столь дорог и желанен. Золотоволосый не мог отказать себе в удовольствии снова и снова проводить ладонями по беспокойно вздымающейся груди, по сведенному напряжением прессу, по раскрытым от глубоких порывов дыхания губам. Масато льнул к ласкающим его рукам.
Рвущаяся к утолению, жажда, заставляла их обоих забывать обо всем ином, кроме друг друга. Как не кружилась голова от подступающий призывов к завершающему взлету, золотоволосый прежде всего думал о своем партнере. Даже в ритме огненного движения, персты продолжили свое путешествие по тропинке удовольствий. Голубоглазый выгнулся в приступе последней глубинной судороги и взвился в свои блаженные заоблачные дали, одарив Дзигундзи тихим стоном. Рэн улыбнулся, но продолжил выдерживать темп слияния, пока сокращения не разнесли по мышцам покой. Масато вытянулся на спинке дивана и затих, прикрыв рукой глаза. Золотоволосый склонился, одарил его несколькими поцелуями, а потом быстро и жарко ушел в свой отрыв. Переполнявший его вулкан чувств вырвался наружу, поток подхватил тело и куда-то понес в огненной пляске экстаза. Мир распахнулся и принял его в свои пламенные объятья. Сжег, а затем снова возродил. Этот взрыв уничтожил в его душе боль страданий, горечь предательства и яд сожалений. Душа стала чистой и сияющей. Двигаясь все медленнее, Рэн постепенно опускался на своего голубоглазого, пока совсем не лег. Только теперь он позволил себе расслабиться.
Поверхность спинки дивана была не самым удобным для отдыха местом. Позволив золотоволосому полностью отдаваться заслуженной бездвижности всего минуту, Хидзирикава увлек его на сидение. Расположившись вдоль спинки, голубоглазый заставил Рэна лечь себе на грудь и крепко обвил его руками, опять погружая лицо в солнечные локоны. Так они пролежали бесконечно долго и невероятно мало, наслаждаясь теплом и близостью друг друга.
- Теперь-то ты скажешь то, что я хочу услышать? – нарушил нежную тишину Дзигундзи.
- Что именно? – Масато обнял свое солнце еще крепче.
- О том, что теперь мы будем вместе, и ты больше никогда от меня не сбежишь, не станешь закрываться от наших чувств, примешь их…
Хидзирикава тяжело вздохнул, но не ответил. Рэн приподнялся и обернулся. Его глаза впились в очи беглеца, тот поспешно отвел взгляд.
- Ты молчишь? – в голосе проскользнуло раздражение и даже злость. – Опять только мочишь? Ты так этого и не скажешь?
Масато отвернулся к стене.
- И это значит, что ты снова сбежишь, как только посчитаешь, что настал подходящий момент? Опять будешь лгать, что все хорошо, а сам просто бросишь меня? – голубоглазый молчал, продолжая сверлить спинку дивана взглядом. – Признайся хотя бы в этом! Подтверди, что в этом и состоят твои намерения! Нет… ты молчишь… ты снова молчишь…А я опять, как болван, во все поверил! Опять поддался! Поиграешь и снова бросишь! Без предупреждений и объяснений! – Рэн встал. – Знаешь, что? С меня, пожалуй, довольно. Довольно этой лжи и притворства. Мне надоело быть используемым. Мне надоело быть игрушкой. Хватит. Теперь я не буду дожидаться, когда ты меня бросишь! На этот раз я уйду сам!
Он поднял с пола свою разбросанную одежду и стал быстро одеваться.
Масато так и не повернулся. Ему отчаянно хотелось остановить свое солнце, опять наброситься на него с объятьями и поцелуями, но он не смел, потому что хорошо понимал, что именно такой выход лучше всего. Рэн прав, он бы все равно ушел, ушел бы уже завтра, потому что это был бы последний день совещаний, а после – возвращение домой, к семье… обычные серые будни, в которых все так же нет места этому счастью. Он уткнулся лбом в обивку дивана и пытался усмирить разбушевавшиеся страсти, заставить сердце принять это тяжелейшее решение...
Резкость движений Дзигундзи передавал даже шелест одежды. Золотоволосый злился! На себя! На него! На обстоятельства!
В полном молчании Рэн оделся и направился к дверям. За шаг до выхода он остановился.
- Ты так мне ничего и не скажешь? – уже холодно прозвучал его проникновенный голос. – Даже не попытаешься меня остановить? Я ведь действительно уйду и больше никогда не вернусь.
Голубоглазый продолжал безмолвствовать и прятать взгляд.
Дзигундзи зло фыркнул и повернулся к двери, но вдруг, отшвырнув саксофон и пиджак, кинулся обратно. Заключил Масато в удушающие объятья и стал покрывать его удивленное лицо жаркими лобзаниями.
- Просто пообещай, что больше от меня не сбежишь, - страстно зашептал золотоволосый, чередуя слова и поцелуи. – Пообещай, что будешь со мной. Пусть не сейчас, не завтра и не послезавтра, но пообещай, что это будет! Я тоже все брошу, если ты так хочешь. Всех! В моей жизни останешься только ты, потому что на самом деле кроме тебя мне никто не нужен! Пообещай же! Просто пообещай!
Голубоглазый хранил мрачное молчание. Рэн остановился, прервал поток жарких речей и впился испытывающим взглядом в Масато. Он не услышал ответа на свои страстные просьбы и даже не увидел его в поблескивающих очах, напротив, там был непроницаемый лед. И он все понял. Это был отказ. Молчаливый отказ, так и не осмелевшей души. Так же резко Дзигундзи отпрянул, подобрал брошенное и ушел, громко хлопнув дверью вместо прощания.
Солнце ушло из его жизни. Теперь Хидзирикава ощутил это по-настоящему. Ясно. Остро. Беспощадно. Рэн больше никогда не вернется. Никогда. Разумеется, так лучше… но как же больно это было…! Он опять уткнулся в мягкость спинки дивана. Сердце ныло и трепыхалось, словно птица, которую заточили в клетку. Оно рвалось к нему! Оно хотело лететь, хотело мчаться, ни на что не обращая внимания, потому что желало принадлежать только этому ослепительному светилу. Он боролся с этими безумными порывами, он старался убедить себя… Из его жизни ушло то последнее, теплое и бесценное, что придавало ей хоть какой-то смысл, хоть какую-то значимость. Ничего нельзя изменить… ничего нельзя вернуть… он должен задушить свои надрывные надежды и навсегда обо всем забыть…
Этому сопротивлялся даже разум. Он не желал забывать, напротив, он хотел все помнить, и он стал нарочно оживлять в его памяти самые прекрасные моменты их совместного существования, заставляя осознать их подлинную ценность. Сражаясь с самим собой, Масато не заметил, как стремительно утекало время… И он и дальше продолжил бы эти горькие, но бессмысленные барахтанья, если бы его внимания не стал настойчиво добиваться какой-то звук. Сначала Хидзирикава решил, что это звук все еще продолжающего работать телевизора, но брошенный на экран взгляд этого не подтвердил. Там шла какая-то передача, и два исключительно серьезных собеседника не могли стать причиной странного звучания. Затем его посетила мысль о том, что мелодия похожа на сигнал вызова от мобильного телефона, но это был не его телефон… Масато озадачено поводил взглядом по сторонам. Разум даже немного обрадовался, что сможет отвлечься на размышления о чем-то другом.
Маленькое вибрирующее чудовище на полу… подпрыгивает и гневно мигает глазом – экраном… и это именно оно издавало эту неприятную, настойчивую мелодию… Это не его телефон. Хидзирикава даже специально ощупал карманы своих пиджака и брюк, так и оставшихся лежать на полу. Его мобильные питомцы на месте и они, как это ни странно, молчали… Единственный, кто мог оставить здесь телефон – это его солнце… Забыл… потерял… уронил… ? Или же… Голубоглазый поднял надрывающееся устройство связи, на дисплее высвечивалось имя настойчиво звонящего: «Ичи». Это открытие в очередной раз заставило его сердце сжаться от боли. Рэн ушел, но он ушел ни в пустоту и ни в никуда, как предлагал это самому Масато! Он ушел к другому!
Телефон нужно вернуть! Это решение пришло сразу. Мгновенно и без раздумий. Душа радостно трепыхнулась. Он увидит его! Он все же еще раз его увидит! Или… тут же в эту феерию счастья вмешался холодный разум. И он стал упорно доказывать, что даже эта встреча не имеет смысла, потому что ничего не изменит, лишь сделает еще больнее. Им совершенно не зачем больше видеться, ведь все кончено… Можно просто воспользоваться услугами курьерской службы.
Хидзирикава почти решил поступить именно так, но на этот раз мысли прервали трели уже одного из его телефонов. Высветившийся номер был не знаком, но если этот некто знает даже о таком личном, то… сердце пробрало неприятное предчувствие…
- Алло? – голос был холодно учтивым.
- Господин Хидзирикава? Здравствуйте! Простите, что беспокою в столь поздний час, но… Это из больницы ….. Доктор Накамура … не смог позвонить сам и попросил меня… Очень сожалеем, но ваш отец… скончался. Сердце остановилось… Примите наши соболезнования.
- Когда это случилось? – голос оставался все таким же выдержанным и безэмоциональным.
- Двадцать минут назад. Мы сделали все возможное…
- Благодарю вас. И вас и господина Накамура. Когда будут соблюдены все формальности, чтобы я смог забрать его?
- Завтра во второй половине дня, я полагаю.
- Благодарю вас. До свидания.
Масато тяжело опустился на диван. Его привычному миру удалось за этот ужасный вечер рухнуть второй раз. Даже лежа в больнице, даже уйдя от всех дел, глава рода Хидзирикава оставался тем незыблемым колосом, на котором держалась вся семья. Все они жили по его правилам, в соответствие с его взглядами и по его разрешению, теперь… эта незыблемая опора исчезла… Как всегда в подобных ситуациях душу стали наполнять запоздалые сожаления о том, что так и не было сделано, что так и не было сказано, не было объяснено и передано… Осознание собственной вины быстро разрослось и сжало сердце… Это он не успел сказать что-то самое важное… он не успел сделать, хотя должен был… Действительно ли он сделал все возможное, чтобы сохранить эту столь важную для него жизнь? Да, у них были трения и разногласия, и в последнее время все больше и больше. Масато видел стратегию корпорации совсем по иному, нежели его отец… они спорили… не понимали друг друга… голубоглазый продолжал попытки освободиться от вечного давления и авторитаризма своего отца. Ему отчаянно хотелось, наконец, самому за себя решать! Самому строить свою жизнь!
И вот сейчас, несмотря, на неизбежную боль потери, он вдруг почувствовал робкие проблески совершенно неуместной радости… Теперь он свободен… Теперь он может распоряжаться собой… Раньше он и подумать не смел, признаться отцу в том.. кто на самом деле все эти годы живет в его изнывающем от разлук сердце… Отец бы никогда его не понял, а его здоровье в последние годы было столь подорванным, что любая плохая новость, любое слишком сильное переживание могли ускорить его уход. Подобного Масато никогда бы себе не простил. Он просто пожертвовал своими чувствами, он постарался их убить или хотя бы заглушить ради спокойствия и благополучия отца и рода. А вот теперь… Теперь он может резко изменить свою жизнь! Вернуть ее в то русло, по которому она и должна была течь, если бы он не думал в первую очередь о чести семьи! Он вернет Рэна! Конечно, тот сейчас обижен и рассержен, но Хидзирикава был уверен, что если он, наконец, произнесет те самые заветные слова, о которых так просило его солнце, то оно непременно простит его! Оно вернется к нему! Оно навсегда войдет в его жизнь, чтобы уже больше никогда не уходить! И у него есть хороший повод – телефон!
Как не хотелось ему немедленно броситься за своим светилом, в первую очередь Масато был вынужден подумать о сборах и отъезде. В свете произошедшего, он более не мог здесь оставаться, ему необходимо вернуться, чтобы заняться похоронами и прочими неотложными формальностями… Он заказал билет на самолет, договорился со своим помощником о замене представителя их корпорации на совещании, вызвал машину, быстро собрал вещи…
- И где ты был на этот раз?- недовольный голос Ичи прервал безрадостные мысли солнцеподобного.
Рэн поднял на него глаза, проскользнул взглядом, но не ответил. Бросил на кресло саксофон и пиджак и присел на самый край, опустив голову.
- Я звонил. Почему ты не отвечал? – раздраженно продолжал Токия, сжимая в руке телефон.
- Прости меня, - тихо произнес Дзигундзи.
- За что? – в голосе зазвучало непонимание и подозрительность.
- За все, - Рэн поднял голову и в упор посмотрел на Ичиносэ. – За все прости. За ложь. За предательство. За боль. Я знал, что причиняю тебе боль и все равно делал… Прости меня…
Эти признания ни капли не порадовали Токию, напротив, они еще сильнее взволновали его. Он даже встал с кресла и подошел к своему светилу.
- Что случилось, Рэн? Где ты был?
- У Хидзирикавы.
Ичи мгновенно помрачнел и отступил на шаг.
«Значит, все же он… Значит, все же с ним…» - болезненно запульсировало в разуме.
- Я никогда тебе не говорил, но он… единственный… он для меня просто единственный.
- Хочешь уйти к нему? – Токии удалось на несколько мгновений заглушить разгорающийся в нем пожар беспощадных терзаний, и произнести это весьма холодно и надменно.
Дзигундзи горько усмехнулся:
- Он не хочет.
- Он отверг тебя, и ты решил вернуться ко мне? - боль злостью вырвалась наружу. – Надеешься, что я приму тебя и, даже все зная, буду продолжать терпеть? – Рэн хмуро смотрел на своего любовника. – Просишь тебя простить, а сам намерен и дальше делать все тоже самое! А у меня тоже есть чувства! И есть сердце, которое болит! И болит оно даже не потому, что ты не можешь ему ответить, а потому что ты предпочитаешь ложь! Лучше уж равнодушие, чем ложь! Я больше не хочу тебя видеть, Рэн! Я не намерен тебя утешать, потому что кто-то тебя отверг! Ты никогда обо мне не думал! Ты приходил, когда тебе это было нужно, когда тебе этого хотелось, и уходил так же, когда вздумается! Это я тешил себя иллюзиями, что мы вместе! На самом деле, это я был с тобой! А ты все это время был только с ним! Уходи, Рэн. С меня довольно. Закончим то, что и не должно было начинаться. Иди, найди себе утешителя в чьем-нибудь другом лице, уверен, много времени у тебя это не займет.
Закончив этот короткий, но огненный монолог, Токия вернулся в кресло и включил телевизор, показывая тем самым, что более не желает продолжать этот разговор. Дзигундзи не стал ни спорить, ни что-то доказывать, он, действительно, просто ушел. Долго размышлять о том, куда направиться, золотоволосый не стал. Знакомых в этом городе у него не было, дел тоже, улететь домой он сможет и завтра, предоставить отдельную комнату в собственной гостинице ему не откажутся, оставалось одно…
- Если меня кто-то будет искать, то я в баре – предупредил Рэн администратора.
На самом деле пить ему не хотелось, только подумать о том, почему в его жизни все складывается как-то не так… он крутил стакан в руках, но больше смотрел на него, чем пил. О разрыве с Ичи он не жалел, не имел права жалеть. Именно этого он на самом деле и добивался, что бы Токия ушел сам. Разумеется, этот разрыв не мог не отзываться в его душе глухой, затаенной болью, но он успокаивал себя, что так всем будет лучше. Гораздо сильнее его терзало другое: он бросил своего голубоглазого… Пусть между ними почти ничего не было… в реальности почти ничего…только чувства… Чувства! Чувства! Огромные! Огненные! Всеобъемлющие! И он предал их. Он от них отказался. Он отверг свою мечту. Отверг то, что помогало держаться ему все эти годы непонимания и разлук. Он ушел сам… Не выдержал? Отчаялся? Или просто разозлился? Разозлился на то, что снова не понят? Не поддержан? И как у него только хватило духу и решимости? Взять и разорвать все самому! Самому отказаться от своего вечного сладостного проклятья!
По губам Дзигундзи проскальзывала горькая усмешка. Неужели так все это и закончится? Вся история многолетней страсти…
Ичи смотрел, но не видел. Его совершенно не занимало то, что происходит на экране телевизора, напротив, оно даже раздражало, и его хотелось не просто выключить, а разбить!
Он выгнал своего солнцеподобного. Он, наконец, порвал их совершенно бессмысленные отношения. Теперь он один… А действительно ли он хотел именно этого? Остаться в сумраке холодного одиночества? Нет, не в одиночестве дело… одиночества он не боится… Трагедия в том, что светило ушло из его жизни… было изгнано им же… Он догадывался, что между Рэном и Хидзирикавой что-то есть… что-то было еще со времен академии, но, как говорил его солнцеподобный, они не общались… Тогда как же? Рэн солгал ему? Или … их взаимные чувства были столь сильны, что даже выдержали разлуку и отсутствие общения…? Просто были… просто существовали… он для него единственный… единственный… Как же невероятно прекрасно и одновременно больно это звучало! О нем его светило никогда такого не скажет, а вот сам Токия готов это признать… Рэн для него единственный. За время их отношений, он не позволил себе ни на кого даже взглянуть. Ему все были безразличны, потому что его солнцеподобный был просто великолепен и неподражаем! Ичи, как какая-нибудь восторженная девица, млел и таял в лучах своего светила! Он старался этого не показывать, он никогда в этом не признавался Рэну, он всегда этого боялся… боялся, что его чувства так безмерны… и когда-нибудь он просто не сможет с ними совладать…
И вдруг все оборвать… уничтожить собственными руками… Зачем?! Зачем он обрек себя на эту боль? Из гордости? Потому что его светило пришло, когда его отверг другой? Ну и что?! Рэн ведь вернулся к нему! Значит, он им дорожит! Он дорожит их отношениями! Он никогда не говорил ему о своих чувствах к Хидзирикаве, но и он не порвал с ним, когда Масато оказался так близко. Рэн не кинулся к нему. Не уничтожил все сам. Значит, пытался что-то уберечь, спасти от преждевременных неверных шагов и решений… Возможно, он сомневался… еще раздумывал… пытался определиться… оценить и взвесить… Судьба подарила ему шанс! Между Рэном и Хидзирикавой что-то произошло, поэтому солнцеподобный вернулся таким мрачным. А Ичи, вместо того, чтобы этим воспользоваться, сам оттолкнул свое светило! Как глупо! Как несвоевременно в нем вспыхнула эта злость и нетерпимость! Рэн вернулся к нему, следовательно, он нуждается в поддержке и понимании… он нуждается в нем! А Токия, как ни в ком другом, нуждается в своем солнцеподобном! И тут же вспомнилось их последнее страстное безумство… Никогда и ни с кем Ичи не испытывал подобного! Ни к кому не горел такими глубокими, завораживающими чувствами! Хватит думать и размышлять! Пора действовать! Мечта снова зовет его к бою!
Ичиносэ несколько раз набрал номер своего светила, но Рэн так и не ответил.
«Злится, - подумал Ичи и даже улыбнулся, - значит, ему не безразлично…»
Токия спустился в холл и поинтересовался у администратора, не знает ли тот, где второй совладелец гостиницы.
- Господин Дзигундзи предупредил, что будет в баре.
Ичиносэ сразу поспешил туда.
Рэн сидел у стойки, задумчиво изучая свой полупустой стакан. Сев рядом, Токия заказал себе тоже самое. Они довольно долго молчали, изредка скользя друг по другу взглядами.
- Прости, Рэн, - Токия все же решил заговорить первым, - я опять погорячился.
- Ты не умеешь, - усмехнулся Дзигундзи, - если ты что-то сказал, то это не от горячности, это всегда обдуманно и хорошо взвешено. И тебе не за что извиняться. Во всем этом только моя вина. Ты прав, не стоило и начинать…
- Нет, не прав, - резко ответил на это Ичи. – Не смотря ни на что, я хочу быть с тобой, Рэн. Ты мне дорог. Ты мне нужен. А я нужен тебе. Разве не поэтому ты пришел? – Токия приобнял его за плечи и, притянув к себе, уперся в него пылающим лбом. – Я, на самом деле, не хочу, чтобы ты уходил, Рэн. Не хочу. Останься. Пусть все будет, как есть, если ты хочешь только так…
- Теперь ты все знаешь…, - мрачно ответил на это Дзигундзи, - я не хочу тебя мучить… мне не избавится от Хидзирикавы… даже если он и отвергает все… стоит ему только позвать…. я опять брошусь к нему… все равно… Зачем тебе это, Ичи? Лучше закончим сейчас.
- Я не могу без тебя, Рэн. Ты мне нужен. Необходим. Останься со мной, - осторожный поцелуй коснулся щеки солнцеподобного.
Сердце бешено стучало в груди. Рука судорожно сжимала его телефон. Всю дорогу до гостиницы Масато пытался придумать, что скажет своему солнцу, как все объяснит, в какие слова облачит свое страстное признание…! Мысли путались, а слова выходили пустыми и холодными! А может быть и не нужно ничего говорить? Примчаться, крепко обнять и… остаться! Просто остаться навсегда! Вместе! Нет, еще не получится… еще нужно совершить все формальности… похороны, оформление всех наследственных бумаг и самое тяжелое … объяснение с женой и старшим сыном, который уже все понимает… Он выдержит. Он все сделает именно так, как должно быть. Он отдаст эту последнюю дань уважения своему отцу, почившему главе рода, но на этом все! Он все завершит и будет свободен! Он, наконец, будет со своим солнцем! Навсегда!
Масато почти влетел в холл и тут же устремился к стойке администрации.
- Добрый вечер! – он даже немного задыхался от раздирающих его в эти секунды восторженных чувств. – Подскажите, в номере ли сейчас господин Рэн Дзигундзи?
- Добрый вечер, господин Хидзирикава, - учтиво улыбнулся служащий, тут же узнав человека из особого списка обслуживания. – Нет, если не ошибаюсь, господин Дзигундзи еще в баре.
- Благодарю! – выпалил голубоглазый и поспешил на поиски своего солнца.
Его стремительность выходила за рамки приличия, но именно сейчас ему это было безразлично. Он решился на самый главный шаг в своей жизни! Остальное не имело значения! Сейчас он настигнет свое счастье! Заключит его в объятья и больше никогда никуда не отпустит!
Практически вбежав в бар, Масато сразу увидел Дзигундзи у стойки, но… Сердце трепыхнулось и замерло… Что-то очень глубоко внутри глухо взорвалось… Рвануло столь болезненно, что он на несколько мгновений просто потерял возможность что-либо ощущать… Рэн был не один… приобняв за плечи, к нему склонился Ичиносэ, что-то нежно шепча на ухо… Его солнце почти улыбалось…
«Какой же я глупец…, - простонал разум. - Как я мог поверить в искренность его слов, если он… если он просто охотник за чувствами…? Он ушел от меня, но пришел к Ичиносэ…и ему все равно… я или он… он, в любом случае, не будет один… Глупец! А ты во все поверил! Хотел разрушить собственную жизнь из-за этого…?!»
Голубоглазый до боли стиснул приведший его сюда телефон. Все обман! Все!
Медленно и едва понимая, что он делает, Масато вернулся к стойке администратора.
- Передайте это господину Дзигундзи, - замогильным голосом произнес голубоглазый, протягивая служащему телефон, - и посоветуйте ему быть внимательнее, не забывать своих вещей…
- Непременно передам, господин Хидзирикава, - пообещал администратор. – А вы не нашли господина Дзигундзи в баре? Он уже ушел?
- Нет, он там, но… он был занят, и я не стал его отвлекать, - безжизненно обронил Масато и побрел к выходу, где его ожидало такси.
- До свидания, господин Хидзирикава, - полетело ему вослед. – Всегда будем рады вас видеть!
Поцелуи добрались до ушной раковинки, и горячее дыхание стало тревожить нежные волоски в глубине. Пальцы прошли по еще расслабленной чувственности, заигрывающе потирая сокрытую под тканью плоть.
- Ичи…, - предостерегающе пробормотал Дзигундзи, пытаясь отвести шаловливые руки.
- Пойдем отсюда, - протяжно зашептал Токия, - здесь слишком много людей.
- Я думал, что ты именно этого и хочешь,- улыбнулся солнцеподобный, - погубить мою репутацию…
- Я хочу тебя, Рэн, - страстным выдохом ответил на это Ичиносэ.
Светило не стало сопротивляться, тем более что его желание так настойчиво и умело распалялось, а уставшее от душевных терзаний, тело требовало блаженного взрыва. Они вышли из бара вместе, едва ли не обнимаясь. В холле солнцеподобного окликнули из-за стойки администрации.
- Господин Дзигундзи, вам здесь кое-что передали.
Рэн одарил Токию извиняющейся улыбкой, с трудом оторвался от притягательного тела и подошел к позвавшему.
- Просили вам передать, - улыбнулся администратор, – и посоветовали быть внимательнее…, - с этими словами служащий протянул солнцеподобному телефон.
Сначала Рэн удивился, потом нахмурился, затем стал судорожно шарить по карманам одежды… его маленького мучителя действительно не было… Но тогда как…? Откуда…? Кто мог его вернуть? Единственное место, где он мог его уронить, сбрасывая одежду… Ритм биения сердца стал быстро нарастать.
- Кто…? – и голос вдруг подвел его, дыхание перехватило, он сделал над собой надрывное усилие, чтобы продолжить. – Кто это передал?
- Господин Хидзирикава.
- Он был здесь?! – Рэн едва не бросился на администратора. – Когда?! Почему вы не сказали мне…?! Почему не сказали ему, где я?!
- Я сказал, - несколько растерялся от такого жаркого напора служащий, - он ушел за вами в бар, но вернулся, сказав, что вы заняты…
- Когда?! – сердце неистово рвалось из своей обители. – Когда это было?!
- Минут двадцать назад…
Более не думая ни о чем на свете, Дзигундзи бросился к выходу.
- Рэн, ты куда?! – недоумению Токии не было предела.
Его светило не ответило, поэтому Ичиносэ пришлось расспрашивать администратора.
- Так ты опять, - горько прошептал Токия, - ты все же к нему…
Сердце продолжало играть оглушительный марш, и у этой музыки было, несомненно, радостное звучание. Масато сам приехал к нему! Неужели он решился?! Решился быть с ним! Иначе, зачем было пытаться вернуть телефон самому, ведь он мог его просто передать… Он хотел его увидеть! Хотел ему все же сказать то, самое важное, что Рэн так ждал от него…! Но увидел их с Ичи и … передумал? Нет! Теперь он не даст ему уйти! Если его голубоглазый все же решился, то он не даст ему передумать! Он его вернет! Догонит! Навсегда оставит с собой!
Такси остановилось. Дзигундзи выскочил из машины и кинулся к охране, все так же бдительно следящей за нерушимостью покоя постояльцев пансионата.
- Я должен видеть господина Хидзирикаву! – еще задыхаясь от стремительности передвижений, заявил Рэн.
- Сожалею, но вам этого не удастся, - безжалостно прозвучало ему в ответ, - он уже уехал.
- Когда?! Куда?! – еще не позволяя себе прочувствовать всю бесполезность своих метаний, выпалил золотоволосый.
- Около двух часов назад, а куда – нам не известно…
- У него был багаж, - отозвался второй охранник, - видимо, поехал в аэропорт.
Дзигундзи, не произнеся более ни слова, бросился обратно к машине.
Песню он услышал, еще только подходя к двери. Остановился. Задумался. Тогда именно с нее началась его дорога к счастью… как ему наивно казалось – их дорога… Все снова иллюзия… только прекрасное видение… Счастье поманило его своим крылом, но как только он осмелился протянуть к нему руки, оно снова упорхнуло от него… Его умчал самолет… Дзигундзи открыл дверь и вошел. Он уже был готов к новому потоку справедливых обвинений, очередному заявлению от Ичи о полном разрыве… Ему было настолько больно и плохо, что даже это было уже безразлично… Хотелось упасть и забыться… хотя бы сном…
Токия пересматривал запись первого концерта их группы, он всегда это делал, когда казалось, что все безнадежно, что выхода нет, что жизнь и планы просто рушатся… Услышав, что его солнцеподобный вернулся, он выключил телевизор и испытывающе посмотрел на вошедшего. Дзигундзи опустился в кресло, стараясь не поднимать на него глаз. Светило чувствовало свою вину… Ичи отвернулся и устремил взгляд к уже потухшему экрану.
- Не ожидал, что ты так быстро вернешься, - в интонации даже проскользнул сарказм.
- Я с ним не встретился, - глухо отозвался Дзигундзи, - если ты об этом…
- И что теперь, Рэн? – задал Токия самый главный и животрепещущий вопрос.
- Не знаю, - честно признался солнцеподобный.
- Уйдешь? – прямо спросил Ичи, желая выяснить все до конца.
- Я все так же не нужен ему, - со вздохом сообщил Дзигундзи, - а тебе – уж точно.
Токия подошел к креслу светила, сел на подлокотник и поднял на себя его лицо.
- А мне ты нужен, Рэн. Все равно нужен, - решительно заявил он и впился в его губы страстным поцелуем.
|
