 Фанфик «За гранью | Часть 2, Глава 11»
Шапка фанфика:
Название: За гранью
Автор: Paul_d
Фандом: Грань(Fringe) эпизод 01-01
Персонажи/ Пейринг: Оливия Данэм/Джон Скотт, Питер Бишоп, Уолтер Бишоп, Астрид Фарнсфорт, Филипп Броэлс, Чарли Френсис, Нина Шарп и др.
Жанр: Драма, фантастика
Рейтинг: NC-17
Размер: Макси (роман)
Статус: завершен
Дисклеймеры: фанфик написан не с целью коммерческого использования и извлечения прибыли
Размещение: с разрешения автора
Текст фанфика:
Глава одиннадцатая: Долгожданные ответы
Оливия мало что понимала из происходящего после того, как Ричард Стиг ответил на все интересующие доктора Уолтера вопросы. Прямо в комнате ожидания межу доктором и Питером завязался какой-то малопонятный ей спор. Она не была сильна в химии, по крайней мере, не настолько. Не настолько, чтобы хоть приблизительно понять все те, градом посыпавшиеся из Уолтера, рассуждения о необходимых манипуляциях и действиях. А еще она оставалась невероятно измученной и уставшей. Казалось, ей не хватало всего ничего, чтобы попросту свалиться на пол без чувств, прямо здесь и сейчас. Голова раскалывалась, затылок болел, руки немного подрагивали. Часы в уме, отсчитывавшие отведенное время Джону были на исходе. Все ее чувства оставались из-за этого на грани срыва. Происходящее походило на безумный марафонский забег, где на кону стоит жизнь любимого и дорогого тебе человека. Такими темпами и до умопомешательства рукой подать. Оливии казалось, что либо ее охватит вполне вероятная и ожидаемая в подобных нервных ситуациях истерика, либо окончательное замутнение мозгов.
И все-таки она не сдавалась. Несколько глубоких вдохов. Глоток холодной воды. Пока еще не сдавалась.
– Мне срочно нужно в лабораторию! – грозно произнес Уолтер. С этим, конечно же, никто не собирался спорить. Самой Оливии, если честно, хотелось побыстрее отвезти гениального доктора к Джону, чтобы теперь он мог наконец-то спасти его. Если такое...
«Нет, такое обязательно будет возможно!» – отчеканила она мысленно, стараясь совсем не выпасть в осадок.
Собрались быстро, чего уж там. Но этот напрягавший своей неизменностью и настойчивостью спор, не утихавший и всю дорогу, почему-то не давал ей покоя. Определенность в данной ситуации, конечно же, была бы куда лучше любых разногласий, но выбирать не приходилось. Она изо всех сил вслушивалась в демагогию Уолтера и Питера, но спрашивать, что все это значит, не решалась. И без того было ясно, что права на ошибку у них нет и быть не может. Оставалось только стремительно гнать автомобиль по городу и не растрачивать не менее стремительно утекающее время зря.
Оливия осталась довольна собой, когда через относительно короткий срок подъехала к зданию гарвардского университета.
Покинув машину, они втроем, ничуть не мешкая, устремились к подвальной лаборатории, где их должна была ждать Астрид, следившая за состоянием агента Джона Скотта. Даже когда Оливия гналась за подозреваемым ее сердце не стучалось так тревожно, как сейчас при мыслях о Джоне, лежащим с прозрачной кожей на столе посреди навезенного в этот затхлый подвал медицинского оборудования.
– ...Активным токсином был этиленгликоль на основе магния! – громко проговорил Уолтер еще раз, наверное, чтобы не забыть и размашисто отворил двери лаборатории. Оливия бы многое отдала, чтобы понять все, что они сейчас обсуждали с Питером.
Питер словно бы вдруг, в одночасье, оказался вторым доктором Бишопом, вторым ученым, способный спорить и что-то доказывать первому.
– Я это все прекрасно понимаю, Уолтер! Но ты меня сейчас не слушаешь! – настойчиво говорил ему Питер, следуя за ним безотрывно, словно на невидимом поводке.
– Этиленгликоль на основе магния запустит все, а органофосфаты послужат в качестве катализатора. Пожалуй, это самый верный подход! – продолжал настаивать доктор Бишоп, попутно снимая шарф и пальто и сразу следуя к столам с оборудованием.
К ним подбежала перепуганная Астрид и с нескрываемым любопытством стала вслушиваться в диалог. Оливия переглянулась с ней коротким взглядом и та поняла по ее глазам, что в этом споре им не поучаствовать. Подобные забавы оставались лишь прерогативой гениев.
– Пап, погоди секундочку! – торопливо говорил ему Питер. – Даже если и так, то его кровь, попросту, не успеет насытиться, а за это время побочные эффекты просто убьют его!
На этих словах сердце Оливии уже в который раз застучало сильнее и тревожнее. Она прекрасно понимала только то, что оба варианта взаимоисключающие и придется делать выбор на наиболее вероятном решении.
– Ну и что же ты предлагаешь?! – спросил Уолтер, натягивая белый халат, который он стянул со спинки стула. – Что нам необходимо синтезировать состав с помощью глюконата кальция на основе тиамина?!
– Да, именно! – довольно убежденно утверждал Питер.
Доктор Бишоп лишь отрицательно помахал головой, будучи сосредоточенным на собственных мыслях и строго отрезал:
– Нельзя!
– Но почему?! – не отступал Питер.
Оливия затаив дыхание следовала за ними, наматывая круги по лаборатории, и до рези в глазах всматривалась в лица каждого. Хотя она старалась запомнить все то, что они произносили, в ее уставшем мозгу подобные словосочетания сейчас отождествлялись не более чем с заклинаниями.
Еще несколько минут ушло на тщетные уговоры Питера. Уолтер никак не поддавался.
– Нельзя, сын, потому что тогда нам понадобиться его кровь. А ее у нас нет! – устало разъяснил доктор Бишоп, оставшись немного расстроенным.
Оливию будто током ударило, и она сразу же выпалила:
– Это не так! Все агенты обязательно оставляют запас крови на случай ранения! У нас есть кровь Джона! Кровь есть!
Оба Бишопа повернулись к ней и замолчали, потом переглянулись друг с другом и снова посмотрели на нее. Сердце Оливии от волнения стучало невыносимо быстро, ей даже показалось, что ее тарабанивший в ушах пульс можно услышать на расстоянии. Она так волновалась, что даже всплывшая на лице Уолтера улыбка, между прочим, впервые сменившая его продолжительную озабоченность, вызванную попыткой решения нависшей дилеммы, не имела возможности произвести никакого успокаивающего действия.
– Аутогемотрансфузия – протянул задумчивый доктор Бишоп. – Гениально! Гениально!
– Трансфузия, отлично! – подхватил Питер. – Можно создать антидот и растворить его в крови Скотта! Если ввести внутривенно организм выдержит!
– Может получиться! – резво подхватил доктор и заспешил к приборам. – Начнем!
Слышать эти слова было невероятно приятно, и Оливия слегка улыбнулась, если, конечно, это движение губ вообще можно было счесть за улыбку. Однако когда она снова посмотрела на ужасное тело Джона, та жалкая еле заметная улыбка сама по себе как-то бесследно растворилась.
– Скоро мы тебя спасем, – чуть слышно прошептала она. Затем прогнав минутное наваждение, схватила телефон и принялась делать запрос на доставку в лабораторию крови агента Скотта.
Работа закипела. Доктор Бишоп привычно принялся колдовать над своими растворами, которые, то кипели на огне, то переливались из одной колбочку в другую. Оливии, наблюдавшей за всеми этими манипуляциями со стороны, подобные забавы больше казались игрой в химиков, но, разумеется, печальное положение дел, давившее без конца на нее, словно свинцовое покрывало, не позволяло думать о забавах в принципе. Скорее, наоборот, сейчас все надежды, как раз таки, и были на всю эту кипящую забавную науку, а также на круживших в головокружительной кадрили по пространству лаборатории Уолтера и Питера в уже изрядно примелькавшихся белых халатах.
В какой-то момент все эти радужные цвета даже закружили голову, и Оливия присела на стул. Однако уходить ей не хотелось. Она никак не могла оторвать взгляд от того, что являлось сейчас ее самой последней надеждой.
Питер старался во всем помогать своему отцу, и Оливия была ему искренне благодарна, ведь не смотря на торопливо кипевшую суетливую работу, ей все равно казалось, будто процесс происходит невероятно медленно, словно в замедленном безжалостном сне.
Посидев немного на стуле, придя в себя, Оливия встала и принялась прохаживаться из стороны в сторону с расстегнутой курткой на плечах, которую, в общем-то, следовало давно снять, но не до того было. Мозги оказались напрочь лишенными рациональности и способности трезво мыслить.
Она все время, оглядывалась на пробирки и хрустела костяшками пальцев, когда сильно сжимала руки от нервного напряжения. Прошло еще минут тридцать. Теперь Оливия уже тревожно стала дожидаться заветного звонка, словно команды к старту, чтобы пулей выскочить на улицу и встретить доставку заказанной крови агента Джона Скотта. И хотя Оливия не убирала телефона из рук, вызов все равно оказался неожиданным, заставив ее вздрогнуть.
Когда она бежала на улицу, принимала холодильные ящик с кровью и снова спускалась по лестнице обратно в лабораторию, то совсем не чувствовала ног. Конечности будто стали ватными. Оливия принесла кровь в лабораторию, поставила ящик на стол, и доктор Бишоп сразу же приступил к работе. Астрид и Питер оказались неплохими сработавшимися ассистентами. Поэтому Джону быстро поставили капельницу. Измученной Оливии лишь оставалось переводить тревожно-выжидательные взгляды на всех троих по очереди.
Увидев ее тревогу и переживания, обычно не отвлекавшийся и не замечавший подобных посторонних вещей Уолтер отчетливо и заботливо произнес:
– Вам лучше отдохнуть или поспать немного.
– Я не могу сейчас спать, – тут же бросила она.
– Тогда можете подождать в холле. Пойдите, проветритесь, Оливия! Вам станет легче. По большому счету, нам всем теперь остается только ждать!
Оливия тяжело выдохнула, устало провела рукой по лбу.
– Не беспокойтесь, все будет хорошо – сказал ей доктор Бишоп.
– Спасибо, – устало ответила Оливия.
Затем она молча кивнула в знак согласия и, поправив спутанные волосы, нервно сглотнула. Оливия чувствовала себя выжатой как лимон. Еще раз зацепившись глазами, за Джона, лежавшего с прозрачной кожей на столе под капельницей, она силком заставила себя выйти из лаборатории. Практически выгнала непослушные ноги, принудив их идти вверх по ступеням.
«Главное, чтобы вещества успели подействовать! – стояло звенящим гранитом в мозгах. – Главное, чтобы все сработало!».
Она неспешно, немного пошатываясь, вышла в просторный и прохладный холл университета. Народу в холле было мало.
Снова зазвонил мобильник. Оливия привычно ловко вытащила телефон. Это был Броэлс.
– Слушаю! – устало отозвалась она.
– Где вы сейчас?! В университете?! – коротко поинтересовался тот.
– Да, я в университете, – устало ответила она.
– Я скоро буду, – так же коротко добавил Броэлс и отключился.
Оливия упрятала мобильник обратно в карман куртки и тяжело вздохнула. Присела на скамейку у лестницы. Никак не получалось переключиться мысленно от того, что сейчас происходило в лаборатории. Она столько всего сделала ради того чтобы спасти Джона, но сейчас вынуждена просто сидеть и ждать. Ждать результатов. Ждать спасения. Ждать...
Как же это непросто! Оливия сама себе казалась какой-то совсем уж беспомощной, разбитой и раздавленной.
Она прекрасно понимала, что сделала со своей стороны все возможное и невозможное, но что-то внутри нее сомневалось в этом. Пусть и совершенно безосновательно, но сомневалось. Вопреки всем разумным суждениям. Похоже, это был ее неизменный максимализм. Старый друг, понуждающий выкладываться по полной программе. Обычно он всегда играл на руку, в особенности, если учитывать специфику работы. Но в те моменты, когда оставалось лишь сидеть и ждать, добивал ее окончательно.
Оливия привычно отогнала мрачные мысли и, сделав усилие, улыбнулась. Улыбнулась назло всему, назло собственному максимализму, назло проклятой судьбе, заставившей ее страдать столь немыслимым образом, назло все более одолевавшей усталости и боли.
Она справится. Она ведь сильная и может все контролировать. Оливия продолжала себя подбадривать.
Как бы там ни было в прохладном и тихом холле ей стало легче. Тишина и спокойствие ослабили постоянно нагнетавшееся напряжение, и оно немного отпустило сознание, позволив насладиться коротеньким мгновением свободы, свободы от невыносимо тяжелых страхов и тревог.
Мимо изредка пробегали студенты. Кто-то даже поинтересовался где проходят занятия по алгебре у мистера Рэдклиффа, на что Оливия только устало пожала плечами.
Однако время шло. Истекали секунды, минуты. И ее стала угнетать уже сама тишина. Оливия снова поднялась со скамейки и стала прохаживаться по просторному холлу университета, нервно покачивая руками, не зная, куда их пристроить. Она ждала, просто ждала...
...Броэлс нарисовался довольно скоро, даже по меркам тягостного ожидания. Как всегда стройный, с безупречной осанкой и со своим неизменным пронизывающим взглядом. Только сейчас Оливию нисколечко этот взгляд не смущал. По большому счету, работа была выполнена, дело сделано. И он был уже не ее начальником. Межведомственное сотрудничество окончено.
Впрочем, и сам Броэлс вел себя несколько иначе. Вместо обычной остроты и уверенности присутствующей абсолютно во всех его движениях и действиях, он теперь казался каким-то осторожным и чуточку нерешительным. Но самую чуточку, которую, пожалуй, могли заметить немногие. Оливия заметила.
Он неспешно подошел к ней в холле, держа в руках тоненький портфельчик. Его, выгодно смотревшееся на темной коже коричневое пальто, было расстегнуто, шарф болтался на шее, глаза выглядели усталыми, но будто чего-то ожидающими.
– Теперь я уже официально получил эту лабораторию, – сказал он как бы между делом.
– Спасибо! – улыбнувшись, произнесла Оливия. На самом деле она действительно была ему благодарна, что хотя бы в этом вопросе, он не стал настаивать на букве закона, ставить палки в колеса или оперировать происками бюрократизма. Прикрыл, как и обещал.
Броэлс окинул ее оценивающим взглядом и спросил напрямую:
– Сколько вы еще выдержите?!
– Не знаю, – коротко сказала она и, проведя рукой по лбу, поправила волосы.
– Ну а как дела у Джона?! – снова поинтересовался он.
Оливия ничего не ответила, просто обошла его и снова присела на скамью. Броэлс в таком же молчании опустился рядом.
Оливия тяжело выдохнула, опять поправила упавшие волосы, откинув длинные пряди назад, выпрямилась и ответила:
– Э-э, доктор Бишоп сказал, что нужно время. – Затем она повернулась, и спокойно посмотрев Броэлсу прямо в глаза, уверенно добавила. – Но исход будет благоприятный!
Броэлс смотрел на нее, практически не шевелясь, своим пронизывающим до костей взглядом. Тяжелым взглядом и абсолютно безэмоциональным, разве что все с той же некой неизменной необъяснимой претензией ко всему миру.
Оливии показалось, что он сомневается. Что собственно вполне оправдано после всего увиденного и пережитого в его жизни. А уж сколько увидел он, можно было только догадываться. В подобных жизненных обстоятельствах запросто можно превратиться в законченного скептика, не способного попросту верить ни во что хорошее.
Чувствуя себя обязанной ответить на взгляд Броэлса, она коротко сказала, разведя руками и немного улыбнувшись:
– Так сказал Бишоп!
Броэлс и после этого остался непроницаемым. Ни одна мышца на его лице не дрогнула и не изменила своего положения. Он внимательно смотрел на Оливию, отчего та выпрямилась, хотя и так сидела ровно.
– Что?! – поинтересовалась она.
– Вы очень хорошо поработали! – ровно проговорил Броэлс, словно выстрелил из ружья.
Оливия улыбнувшись, устало выдохнула и опустила локти на колени. Ровные длинные волосы снова осыпались с ее плеч и закрыли лицо. Оно и к лучшему. Сейчас ей меньше всего хотелось слышать похвалу, тем более от этого Броэлса.
Тем не менее, он продолжал говорить:
– Вы нашли Бишопа! Способ заставить его работать с вами! Мы поражены!
– Это сын заставил его работать, а не я, – ответила Оливия, не поднимая лица, – интеллект у них семейный.
Нависла пауза. Но Оливия не могла не заметить то, что Броэлс упомянул некое «мы поражены».
«Интересно, что значит «мы»?! – думала она.
Затем вопрос сам собой сорвался с уст:
– А что это за «мы»?! – она подняла взгляд на Броэлса.
Тот быстро заговорил:
– Случай на самолете может быть опаснее, чем простой терроризм.
– Простой терроризм?! – переспросила Оливия, словно это понятие можно было свести к слову простой.
Броэлся нагнулся, подхватил свой портфель, ловко и быстро его расстегнул, затем извлек какую-то папку. Оливия ожидающе за ним следила.
По ступенькам спустились две студентки и скрылись за поворотом. Было слышно, как они обсуждали платья подружек после, надо полагать, прошедшей развлекательной вечеринки. Как же это было далеко в потоке безмятежности от того, о чем вынуждены были говорить они с Броэлсом.
– За прошедшие девять месяцев было три дюжины инцидентов вроде гамбургского рейса, – начал Броэлс, держа папку на коленях. – По большей части, то, что я вам сейчас покажу не известно общественности.
На этих словах он открыл папку и развернулся так, чтобы ее содержимое было видно Оливии. Оливия сразу же заметила документы, помеченные грифом секретности, фотографии, на одной из которых изображался маленький мальчик, справа от фото шли колонки с текстом.
– Джон Томпсон, – начал Броэлс, – обычный мальчик, пропал еще в восемьдесят девятом. Появился месяц назад на другом конце света, не постарев ни на день. За прошедшие месяцы сорок восемь детей, которые пропали в том же году, объявились таким же образом.
Броэлс достал следующий документ и положил его поверх фото мальчика. На нем был изображен захламленный мусором пляж и идущий по песку человек.
– Местный рыбак у побережья Шри-Ланки рассказал о низко летящем самолете, издающем высокий звук, от которого окна вылетают. А через час, на том же самом месте подземное землетрясение в восемь целых и семь десятых баллов вызвало цунами, которое погубило восемьдесят три тысячи человек.
– Зачем вы все это мне рассказываете?! – спросила, нахмурившись, Оливия.
Но Броэлс просто продолжал, он достал новый файл и прокомментировал его:
– Этот пациент в Лиссабоне очнулся после многолетней комы и начал писать одни числа, они оказались точными текущими координатами наших авианосных соединений в тихом океане.
Он посмотрел на нее и добавил с расстановкой:
– А это, как вы понимаете, сверхсекретная информация!
– Но как такое возможно?! – вырвалось у ничего не понимающей Оливии.
Броэлс быстро и четко ответил:
– Идите работать ко мне, и я дам вам допуск...
Оливия, ухмыльнувшись, расстроено выдохнула. Почему-то такого она и ждала в качестве напрашивавшегося подтекста. Она поднялась со скамьи и ответила, не дав Броэлсу договорить:
– Хватит! Мне это не нужно!
Оливия уверенно направилась к выходу, дабы подышать немного свежим вечерним воздухом. Но Броэлс быстро подвелся и, сноровисто подхватив бумаги, проследовал за ней. Оливия услышала сзади его торопливую речь:
– Данэм, вам еще следует знать...
– Вы что не слышите меня!? Я же сказала, что не хочу этого! – она старалась перекричать его громкий голос.
– ...эти события называю образцом! – громко и уверенно говорил тот, будто бы оставаясь на своей волне. Он широко и быстро шагал, стараясь поспевать за ускорившейся Оливией. Поравнявшись с ней в коридоре, он добавил, – Словно кто-то экспериментирует, только в масштабах всего мира!
Броэлс протянул руку и остановил ее, развернув к себе.
– Вы ведь видели и знаете теперь! – громко произнес он.
– Ничего я не хочу знать! – ответила не менее уверенно Оливия, разведя руками. – Знаете что, Филипп, у меня уже есть работа!
– Эта работа важнее! – весомо произнес Броэлс, уже более спокойным тоном. Он смотрел на нее своим пронизывающим взглядом больших выпуклых глаз. – Вы получите кого и что угодно! Любые возможности и ресурсы!
Надо отдать ему должно, звучало все это вполне убедительно и несколько соблазнительно. И даже при всей нелюбви к Броэлсу, Оливия не могла не согласиться, что сделанные им заявления определенно серьезны.
– Но мне и моя работа нравится! – ответила она после небольшой паузы. Затем поправила волосы и добавила. – А также люди, с которыми я работаю! Но вы, как я понимаю, это и так уже поняли.
Броэлс был спокоен, глаза его смотрели ровно, как у человека полностью убежденного в своей правоте.
– Оглядитесь вокруг, – сказал он, – видите людей занятых делом?!
Он коротко скользнул взглядом по пространству большого коридора, по которому нечасто сновали то студенты, то преподаватели и сказал:
– Все эти люди и представить себе не могут, что твориться в мире и что может с ними произойти!
Оливия вздохнула, и отрицательно замахала головой. Она понимала, что Броэлс был прав, но нет! Она не могла согласиться, не хотела.
– Я только хочу, чтобы все было как раньше – произнесла она, стараясь оставаться такой же уверенной, каким предстоял пред ней собеседник.
Броэлс слегка улыбнулся. Видеть на нем такую редкую и, казалось, не свойственную ему часть естественной человеческой мимики, как улыбку, было совсем странно.
– Данэм, – произнес он, оставаясь непроницаемым как скала, – у вас не получиться.
Оливия выдохнула и молча ушла, не обронив напоследок ни единого слова. Ей хотелось верить, что он совершенно не прав. Хотя... Нет, она попросту запретила себе думать и тем более размышлять над всем услышанным.
«Хватит!» – приказала она себе мысленно и вышла на свежий воздух.
Холодный зимний вечер тут же окутал ее отрезвляющей прохладой. Поначалу прохладой, а затем и самый настоящий холод, стал пробирать до костей. Мобильный телефон молчал. А значит, никаких вестей из лаборатории еще не поступало.
«Джон, давай же!» – взмолилась она. Сейчас все ее мысли были только о нем. Что с ним?! Как он?! Ответы так долго заставляли себя ждать, и это было несправедливо. Она снова напомнила себе слова доктора Бишопа, что все должно получиться и исход дела, несомненно, окажется благоприятным.
Сколько Оливия простояла на морозе, она не помнила. Но уже начинала подрагивать, даже теплая крутка больше не помогала.
Белый снег плотным одеялом лежал на земле. Такой равнодушный ко всему. Чистый, белый, но равнодушный. Равнодушный к чужому горю, к чужой радости. Ему были несвойственны человеческие терзания, боль, любовь, алчность, забота, ненависть... Мир определенно становился другим, хотя природа оставалась неизменной. И что будет дальше, никто не знает?!
То и дело в уме иногда всплывала фраза Броэлса, о том, что люди не подозревают о будущем. Как и она, ничего не знает о том, что будет впереди, а потому, вынуждена сейчас томительно терпеть, борясь с противной тягостностью ожидания и с невыносимой полнейшей неизвестностью.
В такие моменты внутри живой души всегда все замирает. И замирает и замерзает, если стоишь на холоде. Оливии казалось, будто она впускала сейчас холод в самое сердце, абсолютно ему ни в чем не препятствуя. Не получалось препятствовать. Хотелось, разве что, вцепиться ногтями в неподдающееся контролю остающееся недостижимым никому неподвластным вязкое время...
Оливия глубоко выдохнула. Затем набрала холодного воздуха на полные легкие и шумно выдохнула еще раз. В конце концов, изрядно помаявшись на улице и решив, что мерзнуть больше совершенно не зачем. Она развернулась и пошла обратно в здание университета, по хрустящему под ногами равнодушному снегу, радовавшему разве что тех, кто умел радоваться жизни, или вообще имел такую возможность.
В большом холле у лестниц по-прежнему было пусто. Довольно изредка объявлялись прохожие, еще реже группы студентов. Оливия тяжело опустилась на скамейку у противоположной лестницы, согнулась, уперев локти в колени, и лбом уткнулась в сложенные ладони. Длинные волосы тут же рассыплись по плечам. Она устала их подбирать и лишь тяжело вздохнув, прошептала:
– Джон.
Ей ответила тишина, и чьи-то медленные шаркающие шаги на верхнем этаже.
«А тишина все-таки бывает безумно тяжелой!» – подумала она, явственно ощущая, что больше уже не может ждать.
Оливия опять встала со скамьи и пошла к лаборатории. Хотя доктор Бишоп просил ее развеяться и пройтись, но она уже и так выполнила его просьбу с лихвой. Теперь без разницы, где именно остается ждать новостей.
Спустившись вниз, она украдкой заглянула в лабораторию, но не стала входить, лишь приоткрыла дверь, оставшись в коридорчике. Словно боялась. Будто это действие способно что-то кардинально или даже мало-мальски изменить в происходящем. Затем она поняла, как глупо сейчас выглядит, таясь тут, возле двери и вошла внутрь.
Пряча глаза, она сразу же ушла в подсобное помещение. Из глубины лаборатории доносились всевозможные звуки работающих аппаратов, звон посуды и многое другое. Поначалу она прислушивалась ко всему, но потом устала и от этого.
Следовало дать мозгам отключиться от происходящего, иначе нервная система уже не в силах будет сдерживать эмоциональные порывы. Пусть она и агент ФБР, но она не железная. Оливия прекрасно понимала, что внутренние силы на исходе и пора в очередной раз попытаться расслабиться.
Она повторяла себе подобные установки все снова и снова, столько, сколько было сил, все то время, которое ждала. И повторяла и приказывала. Оливия, на самом деле, не знала, сколько же у нее терпения, и когда наступит тот неотвратимый ужасный неминуемый внутренний предел. Тем не менее, время шло, силы уходили, и ничего не менялось.
Она взяла со стола валявшуюся на нем старую записную ручку и стала теребить ее в пальцах, выдвигая и задвигая стержень. Поначалу щелчки отчетливо разносились по комнате, а потом слились в усталом сознании и стали совершенно незаметны. Все стало незаметным, будто пространство и комната поплыли, оставшись полностью размытыми. Весь мир отстранился подобным же образом, но только не переживания за любимого. Нет, отстраниться они были не способны, или хотя бы отступить на немного, отпустить, дабы дать выход накопившимся терзаниям и накопившейся невыносимой внутренней боли...
– Оливия! Оливия! Он очнулся! Он в сознании! Джон в сознании! – послышался безумно искренний и до одурения радостный голос Питера. Он вбежал к ней в подсобку, но она уже вскочила на ноги и тут же бросилась со всех ног за ним к Джону, возле которого стояли Уолтер и Астрид.
С замиранием сердца и, казалось, даже не дыша, Оливия подбежала к любимому. На глаза тут же навернулись слезы. Дышать стало трудно, лицо просто горело, пекло, но все эти проявления являлись следствием переполнявшей ее радости.
«О, боже! Его кожа стала обычной! – зазвенело внутри. – Он стал таким, как и прежде!».
– Джон! – крикнула она, более не в силах удерживаться. И подойдя к его изголовью, позвала снова – Джон! Джон! Ты слышишь меня, милый! Милый!
Ее глаза тревожно и сосредоточенно бегали по телу Джона, по все еще красным, будто наведенным маркером сосудам, по его морщинам, по любым изменениям на лице. Она прислушивалась к его дыханию, следила за веками, которые вдруг вздрогнули в одно мгновение и разлепились. И он посмотрел на нее.
Оливия почувствовала, как по ней пробежали веселые мурашки, словно полностью окутав тело приятным теплом, от самой макушки до пят. Его красивые настоящие голубые глаза смотрели сейчас прямо на нее, и это заставляло сердце стучать и колотиться в груди мелкой дробью.
– Ты мне снилась, Оливия, – сказал Джон и улыбнулся ей.
– Любимый, – выдохнула она и тоже улыбнулась, смахнув со щеки слезинку.
Какое-то время они поедали друг друга неописуемыми взглядами, пестрившими поистине глубоким и бездонным счастьем, а потом Оливия перевела полный невыразимейшей благодарности и безудержной радости взгляд на Уолтера Бишопа. Тот тоже робко посмотрел на нее и слегка улыбнулся, будто боялся и стеснялся выразить свою радость. Он скромно опустил глаза, не зная, куда ему их деть. Доктор Бишоп явно испытывал некоторую неловкость от столь благодарственной улыбки Оливии. Но даже огромным множеством слов в купе с необъятными потоками слез Оливия не смогла бы выразить ему и малую толику всей полноты переполнявшей ее сейчас благодарности.
Это был удивительный человек, удивительный псих, старик, ученый, отец... Этот, практически незнакомый ей пожилой человек, с немного подрагивающей рукой и робким взглядом, непонятно как оказавшийся в психушке, последняя ее надежда, человек, который совершил для нее невозможное, человек, вернувший ей любимого, выхвативший его в последний момент из жестоких ужасных лап смерти... Казалось сознание Оливии, попросту, не было сейчас способно даже мысленно выразить то, что она хотела бы ему на самом деле сказать.
Оливия снова посмотрела на Джона, который не сводил с нее взгляда ни на секунду. Он дышал уже увереннее, на полные легкие.
– Джон, – полушепотом произнесла она, и он ей снова улыбнулся, такой красивой и такой долгожданной безмятежной улыбкой.
Оливия еле сдерживала свои чувства радости. Внутри все просто полыхало от восторга. Она снова посмотрела на Уолтера, на Астрид, потом на Питера.
Забавно, но впервые на лице этого молодого человека она увидела полноту настоящего неподдельного восхищения своим отцом.
– Ему нужно в больницу, – сказал негромко Уолтер.
– Да, конечно, – выдохнула Оливия и опять смахнула слезинку.
Она знала, что ей нужно схватить сейчас телефон и организовать срочную доставку Джона обратно в госпиталь. Знала. Но не могла от него отойти, не могла оторвать он него свой прояснившийся взгляд.
А ведь больше не было совершенно никакой усталости, не было боли, больше не было отчаяния. Все эти терзания наконец-то ушли прочь, будучи развеянными самой прекрасной улыбкой на свете, улыбкой любимого ею человека...
...Что и говорить, а ведь ехать обратно в больницу было куда приятнее, чем в тот раз, когда Джона должны были доставить сюда, в подвал этой старой заброшенной гарвардской лаборатории.
Тогда, находясь в диких лапах полнейшей неизвестности, Оливия не знала, а способна ли она трезво мыслить. Впрочем, трезво мыслить сейчас она тоже была не способна, однако на этот раз по причине куда более приятной, по причине именуемой безумной радостью и безумным счастьем.
На Бостон опустились сумерки, и огромнейший город плавно опустился в царство ночных огней.
Джону дали легкое успокоительное и обезболивающее. Его глаза оставались закрытыми. Но Оливия продолжала держать его за руку в машине скорой помощи и с умилением смотреть на его спокойное мирное выражение лица. Она провела большим пальцем по тыльной стороне его крепкой ладони и решила, что больше никогда, никогда не отпустит своего любимого.
|
