 Фанфик «За гранью | Часть 3, Глава 12»
Шапка фанфика:
Название: За гранью
Автор: Paul_d
Фандом: Грань(Fringe) эпизод 01-01
Персонажи/ Пейринг: Оливия Данэм/Джон Скотт, Питер Бишоп, Уолтер Бишоп, Астрид Фарнсфорт, Филипп Броэлс, Чарли Френсис, Нина Шарп и др.
Жанр: Драма, фантастика
Рейтинг: NC-17
Размер: Макси (роман)
Статус: завершен
Дисклеймеры: фанфик написан не с целью коммерческого использования и извлечения прибыли
Размещение: с разрешения автора
Текст фанфика:
– Вы говорите так, как будто точно
знаете, где он собирается быть.
– Да.
– Почему?
– Потому что больше ему идти некуда.
Роберт Ладлэм
«Идентификация Борна»
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ:
ВОПРОСОВ ВСЕГДА БОЛЬШЕ
Глава двенадцатая: Между ударами сердца
Следующее утро Оливии показалось просто праздничным. Все плохое ушло и действительность оказалась невыразимо приятной! Да, разумеется, сама жизнь, а в особенности жизнь людей ее профессии, будет и дальше подкидывать множество сложностей. Но она почему-то была полностью уверенна, что все теперь будет хорошо и прекрасно. Начиная с этого самого дня. Новая жизнь, новые впечатления, новое будущее. Ведь так и должно быть. Особенно у тех людей, которые борются за свое счастье и которые любят друг друга.
Созвонившись с больницей и узнав, что все с Джоном обстоит в полном порядке, и он довольно скорыми темпами идет на выздоровление, так что может и из больницы выписаться в самое ближайшее время, она довольная, бубня себе под нос какую-то песенку, услышанную не так давно по радио, отправилась в душ. Скинула ночное белье и долго нежилась под плотными струями теплой воды. Оливия добавила немножечко прохладной воды, затем снова теплой. Душ одновременно и согревал и освежал и бодрил ее.
Помывшись и тщательно вымыв голову, она вытерлась мягким полотенцем, надела халатик. Привела себя в порядок у большого трельяжного зеркала, высушила волосы феном, перехватила их резинкой в свой абсолютно незатейливый стандартный вариант прически, а именно – длинный хвост. Навела брови и веки. Обычно Оливия редко красилась, всегда использовала макияж по минимуму, да и то, только по особым случаям. Но сейчас она шла навестить Джона, а это теперь многое меняет. Скажем, это как раз и был тот самый особый случай, когда она допускала немного косметики. В душе ведь царил самый настоящий праздник, звучала музыка, летали бабочки, цвели цветочки и светило солнышко...
На кухне она поставила чайник на плиту, положила хлеб в тостер и достала из холодильника масло с твердым сыром. Вскоре все было, готово. Нехитрый завтрак на быструю руку: чаек и запеченные тосты с маслом и твердым сыром. Но иной раз, в связи с непредсказуемой работой в федеральном управлении и подобные радости, наподобие обычного банальнейшего завтрака, оказывались довольно нечастыми явлениями. На них, попросту, не всегда находились силы и время.
Позавтракав, она тщательно вычистила зубы, одела белую рубашку и чистый свежий выглаженный черный деловой брючный костюм. Рабочий вариант. Подобных рабочих комплектов у нее было несколько. Конечно же, личный гардероб неплохо было бы хоть чуть-чуть разнообразить, тем более теперь у нее есть тот, для кого она могла бы одеваться и куда привлекательнее. Ранее Оливия отодвигала подобные намерения в отношении одежды на бесконечное «потом» за не имением на то острой необходимости. Да и выходила она из дому, в общем-то, практически только на работу.
Оливия подкрасила губы еле заметной розовой помадкой у небольшого зеркала прямо перед выходом из квартиры. Накинула черное длинное пальто и шарф. Еще раз придирчиво посмотрелась в зеркало. Так, напоследок.
«Слишком много раз для одного утра, – с широкой улыбочкой подумала она, – слишком много мыслей о гардеробе, о прическе, о косметике, о Джоне... В жизни явно многое меняется!».
Оторвав себя усилием воли от зеркала и впервые за долгое время, оставшись необоснованно недовольной собственной внешностью, она, тем не менее, безумно счастливая выскочила на улицу.
Села в служебный автомобиль, на этот раз им оказался серый Шевроле Малибу, освободившийся вчера поздно ночью, на нем она, собственно, и приехала домой, прямо перед тем, как прийти и лечь на постель, провалившись в самозабвенный беспробудный, чуть ли не анабиозный, сон.
Город уже давно проснулся, дороги были очищены от выпавшего за ночь снега. На пешеходных тротуарах, оказалось довольно многолюдно. Однако, несмотря на множество народа, проезжая часть оставалась относительно свободной и на том спасибо прекрасному деньку, поскольку перед больницей Оливия собиралась еще успеть заехать в магазин и прикупить Джону одежду. Точнее новенький костюм.
Когда она выехала на дорожный перекресток, то из-за высотного здания выглянуло во всей своей красе ласковое солнышко, и мир стал таким прекрасным, каким уже давно не был. А может она, всего-навсего, не замечала окружающей красоты как-то уж слишком долго. Просто перестала замечать, а теперь вот, увидела, как же красиво расходятся солнечные лучики.
Ей совсем не хотелось вспоминать то, что было вчера, позавчера... вообще, всю эту историю с трагическим гамбургским рейсом следовало побыстрее забыть и вернуться к привычной для себя жизни. Разумеется, в некотором смысле слова «привычная жизнь» уже не будет прежней. Она изменится ровно настолько, чтобы впустить в себя Джона. Ее Джона!
Костюм Оливия купила быстро. Джон, как и она, предпочитал во всем стандарты и удобство, абсолютно не отвлекаясь на вычурные излишества. Ей так хотелось поскорее увидеть своего любимого, что даже весь путь до больницы лишенный сегодня заторов и задержек показался ей излишне длинным.
Каждое новое мгновение дарило Оливии нестерпимую радость, словно являлось чем-то уникальным, неповторимым или неимоверно вкусным, что можно было бы пробовать и пробовать до бесконечности все снова и снова. Будто каждая новая минута стремилась ей напомнить о том, что Джон теперь жив и с ним все хорошо. Да что там, у них обоих теперь все будет хорошо и прекрасно. И, хотя Оливия, обычно, не имела привычки столь явно выражать собственные радости и так часто улыбаться, но сейчас просто не могла перестать это делать.
Она включила радио в автомобиле и увеличила громкость на динамиках. Словно бы довершая чувство довольства и счастья, в эфире заиграла одна из ее любимых песен.
«Боже, какой же сегодня чудесный день!!!» – подумала она и улыбнулась сама себе в широкой совсем уж нескромной улыбочке. Благо в салоне никого постороннего не было...
...Больницы, вид врачей, запах медицинских препаратов – все это порой добавляло к внутренним эмоциям некоторого дискомфорта, хотя и являлось, наряду с военизированными структурами государства, оружием, солдатами и прочими необычными для обычных граждан «штучками», частью ее работы. И, тем не менее, сегодня подобная больничная атмосфера и аура даже мало-мальски не переходила за ощущение торжественного уикенда.
Оливия поднялась на лифте на этаж, где был Джон, держа пальчиком за крючок вешалки, упакованный в полиэтилен новенький костюм. И сразу же подошла к ресепшену на развилке отделения.
– Я к агенту Джону Скотту, – произнесла она и продемонстрировала значок сотрудника ФБР. Без него пока что было никак не обойтись. Ведь Джон являлся, мягко говоря, необычным пациентом, связанным с не менее необычным делом государственной важности.
– Одну минуту, – произнесла медсестра.
Но и минуты не прошло, как к Оливии подошел тот самый лечащий врач, доктор Альберт Ньюман, с которым она беседовала сразу после инцидента на складах, и который лечил ее саму, после перенесенного взрыва.
– Агент Данэм! – приветливо улыбнулся он ей.
Оливия расплылась в улыбке, а все потому, что это было прекрасное утро, прекрасный день, конец кошмаров и начало новых возможностей.
– Здравствуйте, доктор! Вот, смена одежды для агента Скотта!
– Отлично! – сказал он.
Доктор попросил одну из медсестер взять одежду у Оливии и отнести ее в палату к Джону Скотту. Затем быстро внес какие-то записи в бланке у стойки ресепшена и опять вполне радостно и добродушно посмотрел на Оливию.
Что и говорить, радость на лице врача уже сама по себе говорила о многом.
– Пойдемте со мной! – пригласил он, и они двинулись по светлому до блеска вымытому коридору к палате Джона.
– Показатели улучшений на удивление высоко поднялись, – начал доткор уже по существу, – можно сказать, что у агента Скотта наблюдается явный прогресс! Я бы даже заметил, что у него невероятно крепкий организм.
Оливия перешла на еще более существенные вопросы:
– Ну и надолго он тут?!
– В целом-то, наблюдение ему не помешает. Сами понимаете, случай редкий. Да и кожа должна полностью восстановиться, – ответил доктор, положив руки в карманы, и ободрительно добавил в конце, – но не больше недели. Это уж точно! Со всеми перестраховками.
Они подошли к палате Джона, за прозрачными стенами которой просматривалось широкое помещение со множеством наставленного медицинского оборудования. Затем доктор затих и как-то сосредоточенно посмотрел на нее. Оливия почувствовала на себе пристальный взгляд и обернулась. На худощавом лице доктора Ньюмана возникло выражение восхищения и одобрения вперемешку. Оливия удивленно повела глазами.
– А ведь он вам жизнью обязан! – восхищенно произнес доктор.
Оливия обаятельно улыбнулась и, устремив взор на Джона, лежавшего в палате, которого обслуживали сейчас две медсестры, ответила радостно и задумчиво:
– Я ему тоже!
Оливия с обожанием смотрела издали на своего любимого. Подходить она не стала, поскольку одна из медсестер принялась обрабатывать мазью кожу не его лице, и сейчас для свидания было неподходящее время.
Но, в общем-то, ничего страшного. Оливия прекрасно понимала, что пусть ей и не терпится сейчас увидеться с любимым, для этого в жизни еще представится целая уйма возможностей. Главное, что они живы и здоровы. А пока можно будет с самым распрекраснейшим настроением подождать немного в коридоре. Ведь ждать-то теперь, в отличие от вчерашних терзаний, было совсем не сложно.
Совершенно внезапно ей пришла идея с пользой потратить время ожидания, и она обратилась к врачу:
– Скажите доктор, а в какой палате находится Ричард Стиг?!
– Если хотите я вас проведу, – предложил тот, все еще оставаясь восхищенным и результатами скорого выздоровления Джона, и самим героическим поступком Оливии, раздобывшей для лечения столь секретное лекарство.
– Да, спасибо! – поблагодарила Оливия. И они, отойдя от палаты Джона, предоставив его всецело заботе медсестер, снова двинулись вдоль длинного больничного коридора.
Стиг был не в настроении. Оно и понятно: прикован наручниками к больничной койке; у входа в изолированную палату стоит охрана. Никуда ему теперь уже не деться. Похоже, осознание этого печального факта в этот солнечный за окном день постепенно стало его добивать. Хотя за оказанную помощь в расследовании его обещали, без малого, отпустить. Отпустить, но не сейчас. Свою свободу ему еще предстоит немного отработать, ответив уже на полный перечень вопросов и предоставив всю известную ему информацию. Даты, цифры, имена и прочее-прочее. Похоже, Стигу придется запеть сословьем, притом взахлеб, «отпевая» свой иммунитет.
При виде вошедшей в палату Оливии он стал еще печальнее и даже разочарованно скривился и фыркнул.
– Я уже сказал все что знаю, чего вам еще от меня нужно! Оставьте меня в покое! – начал он, когда она присела на стул у его кровати. – Я назвал вам все компоненты, которые использовал. Все рассказал! Зато теперь вот сижу в наручниках, тогда как ваши люди обещали мне свободу.
Он не казался злым и вовсе не кричал. Просто был возмущен, а вид его оставался печально-обиженным. Разбитая Питером губа припухла, глаз тоже. Руку ему перемотали, наложили компресс. Оказался ушиб. Никаких переломов. По-видимому, Питер хорошо знал свое дело, как качественно надавить при допросе и не сломать ничего при этом. Оставалось только догадываться, откуда у него подобные познания. Впрочем, познаний у него и без того вагон и маленькая тележка.
Глаза Стига тревожно смотрели перед собой на новоявленного посетителя. Его можно было бы даже пожалеть, если бы не тот печальный аспект дела, что из-за проклятого вируса тайно им разрабатываемого страшной и мучительной смертью погибло столько ни в чем не повинных людей. Так что во избежание потенциальных жертв всю эту жалость следовало засунуть куда поглубже и со Стигом еще предстоит качественно поработать, чтобы тот ничего не утаил и старательно смог ответить на самые детальные перечни вопросов, даже на те, которые с потаенным смыслом.
Оливия сейчас к нему ровным счетом ничего не испытывала. Ни жалости, ни доброты, ни злости, ни ненависти, сплошное безразличие. Возможно, погибни из-за него Джон, Оливии бы захотелось пристрелить этого гада прямо здесь, но обошлось. С другой стороны то, что обошлось для нее, не обошлось для других семей, потерявших своих близких на том международном рейсе. И все-таки, Оливии он был определенно безразличен. Наверняка дальнейшим расследованием его дела займется кто-то другой. За свою службу она, каких только преступников не перевидала. Ну а Стиг, судя по всему, лишь шестеренка, в каком-то более серьезном механизме.
– Не волнуйтесь! – сказала Оливия. – Вас отпустят, как и договаривались. Однако вы ведь понимаете, что это еще не все! И у нас к вам имеется множество вопросов. Например, зачем вы убили своего брата?! И кому продаете свои работы?
– А кто сказал, что я их продаю?! – тут же, ухмыльнувшись, переспросил Стиг. – Мне, между прочим, пригрозили из вашего ведомства!
Оливия тут же и замерла, тупо уставившись на Стига. Такого вот поворота она совсем уж не ожидала.
«Вот значит как! – звонко пронеслось в мозгах. Совершенно новый и неожиданный поворот в расследовании. – Ну, разумеется, о каком, собственно, расследовании здесь идет речь?! С ним-то ведь пока еще никто обстоятельно не беседовал, ограничились лишь подробностями, связанными с лечением Джона!».
– Думаете, я вру! – вдруг с вызовом отозвался Стиг, по-видимому, расценив замерший на нем обалделый взгляд Оливии исключительно за сомнения в его словах.
– Богом клянусь! Могу доказать! У меня есть запись!
Оливия ничего ему не говорила и не переспрашивала лишь молча смотрела. Очевидно проведя ночь в наручниках и размышляя над тем, что его крепенько прихватило федеральное бюро расследований, готовое вытрясти из пойманного всю душу ради ответов, он дошел таки до нужной кондиции, осознав всю паршивость вещей и глубину дерьма, в котором заляпался. Теперь Стиг, скорее всего, хотел, как можно раньше спихнуть с себя все подозрения.
А ведь Оливия прекрасно понимала, что заявление, сделанное сейчас Стигом, довольно серьезное. И другой бы на его месте, ни при каких обстоятельствах такого не выдал бы, вот так вот, просто и сходу. А, стало быть, ей тупо повезло и Оливия, хотя и не собиралась продолжать это расследование, решила не тратить время зря.
– Где запись?! – довольно резко вырвалось у нее.
– Я ее закопал! – тут же ответил Стиг.
– Где?! – отчетливо повторила свой вопрос Оливия, все еще сомневаясь, что Стиг так легко расскажет ей и об этом. Хотя если начал говорить, то уже следовало идти до конца, поздно уже отступать. Первая фраза была, по правде сказать, куда весомее самих деталей. Хотя доказательства, бесспорно, важны, особенно если понадобиться прижать виновных.
– Где вы закопали запись?! – снова строго переспросила Оливия.
Коротко сверкнув взглядом и с опаской взглянув на прикрытую дверь палаты, он перешел на шепот и стал рассказывать Оливии, где спрятал сделанную запись, которая по его словам, доказывала причастность ФБР к научной деятельности Стига.
Оливии не нужно было делать записи, она сразу все поняла и запомнила.
– Спасибо вам, за информацию! – сказала она под конец его торопливых откровений. – Я обязательно разберусь с этим!
Сиг лишь отвернулся к окну, и Оливия не стала тяготить его собственным присутствием, к тому же обозначились столь неожиданные подробности дела, что ей не терпелось в них поскорее разобраться. Найти запись и разобраться.
Она вышла из больницы и по первой направилась к палате Джона. Однако ему делали перевязку на руках. Ей захотелось его позвать, но она не стала, ограничившись обзором через стеклянные стены палаты.
«Еще успеется!» – подумала она и снова решила сдержаться.
Но Джон увидел ее и улыбнулся. Затем приветливо подмигнул глазом.
Оливия просто таки расплылась в улыбке, ощущая прилив приятных эмоций, словно что-то неимоверно приятное коснулось ее сердца и заставило его биться сильнее. Она помахала ему с порога рукой. Затем жестом показала, что отлучиться сейчас ненадолго.
– Я скоро буду! – произнесла она больше губами, поскольку стеклянная выдвижная дверь большой палаты была заперта.
Джон кивнул в знак согласия. Он прекрасно читал по губам.
Медсестра бросила на нее недовольный взгляд, но ее это нисколечко не зацепило даже. Абсолютно! Они обменялись с Джоном воздушными поцелуями, и Оливия развернулась, заплетаясь в ногах, после чего заставила себя идти к выходу.
Выйдя из госпиталя, она села в шевроле и поехала на юг Бостона, к тому самому кварталу, где располагались квартира и секретная лаборатория Стига, и где вчера, примерно в послеобеденное время, они произвели его задержание.
По дороге она быстро переключилась с мыслей о долгожданной встрече с Джоном, на догадки и предположения о том, что ей только что рассказал Стиг.
«Невероятно просто! – думала она, когда ехала по одному из длинных проспектов. – Кто мог ему угрожать из нашего ведомства, и самое интересное, зачем?! Мотивы наверняка имеются, четкие и определенные, просто до них еще предстоит докопаться. Только что толку! Кто-то ведет свои большие игры, а страдают от этого ни в чем не повинные люди»...
...Добравшись до места, Оливия вышла из автомобиля и пошла по наваленному за ночь мягкому снегу к группе полицейских, разводящих дополнительную желтую запрещающую пересекать местность исследовательского объекта ленту, к той, что уже имелась на доме, в котором отыскалась самая настоящая лаборатория по изготовлению опасного вируса. ФБР здесь еще будет долго работать, пока все не увезут на экспертизу и не проверят каждый уголок.
– Оливия Данэм, ФБР! – произнесла она, продемонстрировав полицейскому, охранявшему проход у подъезда, удостоверение в раскрытом виде. Тот молча посмотрел в удостоверение, кивнул согласно и приподнял кверху натянутую ленту, помогая ей пройти в охраняемую зону. Оливия пригнувшись, прошмыгнула к дому.
Повсюду просматривались полицейские следователи и другие агенты из ведомства. Входные двери были раскрыты настежь. Пару человек внесли вовнутрь какой-то тяжелый ящик, накрытый серым покрывалом. Постоянно слышались переговоры по рации. Оливия надела на руки резиновые перчатки и отошла вправо от входа в подъезд, затем завернула за угол дома. Неуклюже ступая по глубокому снегу, она перешагнула через небольшую металлическую решетку, которая была не выше колена, и скорее символически или эстетически отделяла переулок между домами от самой улицы. Хотя, глядя на ее печальный вид, последний вариант можно было явно и однозначно исключить.
«Все так, как и говорил Стиг!» – сразу же отметила она, когда увидела чуть дальше, посреди переулка, старую деревянную посеревшую от времени бочку, приставленную к кирпичной стене дома. Помимо нее в переулке имелся и другой хлам, частично покрытый снегом: металлолом, какие-то ящики с мусором
Подойдя к бочке, она поднатужилась, чтобы отодвинуть ее с места. Впрочем, бочка оказалась легче, чем казалась с виду и Оливия легко повалила ее наземь. Под ней обнаружился утрамбованный снег. Присев на корточки Оливия стала разгребать его. Затем дело дошло и до земли. Земля легко поддавалась, поскольку была рыхлой. Зачерпнув ее и убрав в сторону, Оливия довольно скоро обнаружила находку, опять просчитавшись насчет глубины. Это был небольшой полиэтиленовый сверток, перехваченный тоненькой резинкой. Отряхнув с него землю, она увидела через прозрачную пленку паспорт, деньги и маленькую кассету с магнитной пленкой. Кассета эта, по всей видимости, подходила к стандартному диктофону.
«Не солгал!» – снова подумала она, ощущая прилив довольства ввиду найденных вещей. Подобное она ощущала всегда, когда удавалось отыскать что-то интересное и помогающее в расследовании.
Выпрямившись Оливия пошла обратно к машине. Села внутрь, захлопнула дверцу. Стянула резиновые перчатки, надела свои, теплые. Вопреки светившему солнцу, воздух оставался холодным. Но включать обогрев она не стала и сразу же полезла в бардачок, надеясь отыскать там диктофон, чтобы прослушать, что на пленке. В бардачке оказалась карта, рация, другие бумаги. Приподняв их, Оливия увидела диктофон. Довольно улыбнулась и вытянула его. Проверила. Диктофон оказался в рабочем состоянии, и с аккумуляторами все обстояло в полном порядке.
Вытащив из пакетика кассету, Оливия вставила ее в диктофон и перемотала немного ленту. Затем включила на прослушивание. Сразу же послышалась речь:
«Кто это?!»
«У нас была договоренность!» – ответил другой голос, впрочем, будто бы очень знакомый. Но чей, Оливия не могла пока понять. В душе лишь поселилась тревожное ощущение чего-то совсем плохого.
Некоторое время из диктофона доносилась продолжительная тишина.
«Появились другие покупатели. – Ответил незнакомец, по-видимому Стиг, который и организовал запись беседы. – Сегодня в самолете была демонстрация препарата».
«Ты привлек ненужное внимание. Мы не можем быть связанными с этим... Короче, продать препарат теперь ты уже никому не сможешь! Если продашь, мы тебя найдем! Я ТЕБЯ НАЙДУ!».
Снова, то же самое ощущение, словно нечто ужасное невероятно ужасное, нависло сейчас над ней зловещей тенью. Однако ее мозг, по-видимому, будто бы отстранялся от чего-то и не производил окончательной идентификации.
Оливия поморщилась и стала еще более напряженно вслушиваться, будто превратилась в одно большое ухо.
«Я б на вашем месте не угрожал, вы ведь видели, что я сделал со своим братом» – ответил Стиг.
«Поверь, мы тебя так же обработаем!»
Последняя фраза заставила ее вздрогнуть на месте, облив тело жутким леденящим холодом. Она ее вспомнила. Словно увидела картинку происходящего. Именно эту самую фразу произнес Джон по телефону, когда вышел из автомобиля в аэропорту Логана. Точно! Это был его голос! Немного искаженный на записи, но и в то же время до боли знакомый. Голос агента Джона Скотта. Она еще тогда, в аэропорту, чисто машинально задумалась над тем, кого же он собрался обрабатывать. Она все вспомнила. Теперь уже сомнений никаких не осталось.
Оливия перемотала запись и еще раз прослушала концовку, надеясь все-таки ошибиться, но ошибки здесь никакой не было. Это была правда. Голая правда. И ее превосходная память в очередной раз не подвела, хотя лучше б она это все-таки сделала.
На смену покалывающему во всем теле холоду пришел настоящий шок, потом жар. Тело словно заломило. Сердце стало стучать неимоверно быстро. Оливия почувствовала, что задыхается и вышла из автомобиля. Тяжело хватая ртом воздух, она старалась отдышаться и как-то унять неистовое сердцебиение. Мир вокруг будто бы закружился, и она ухватилась за корпус машины. В глазах кружились крыши домов, голые ветви деревьев, далекое небо и белый снег.
Оливия закрыла глаза. Сильно зажмурилась. Наклонила лову вниз, ухватившись другой рукой за приоткрытые двери, подождала пока круговерть не прекратиться. Разлепила веки. Воздуха все равно не хватало. Она положила ладони на шею, попробовала пульс и убрала упавшие на глаза пряди волос. Затем постаралась сделать несколько ровных вдохов и успокоиться.
Невольно она посмотрела в ту сторону, где суетились сотрудники из их бюро и задействованная полиция. Постояла немного, совершенно отрешенно прислушиваясь к коротким обрывистым переговорам по рации. Похоже, они еще не собирались приступать к вывозу содержимого подпольной лаборатории, остановились пока на детальном осмотре всех принадлежностей и описании веществ...
Мимо нее резко проехал автомобиль обдав холодным воздухом, который она практически не почувствовала, и свернул за поворотом, там же перешли дорогу оглядывавшаяся в их сторону парочка прохожих...
Тревога не проходила. Стало только хуже.
Внезапно Оливия предельно ясно поняла, что сейчас ей нужно делать. Лишь несколько секунд ушли на то, чтобы прогнать онемение в конечностях и заставить себя обратно сесть в автомобиль.
Она захлопнула дверцу, торопливо достала ключи и дрожащими руками попыталась вставить их в замок зажигания. На мгновение ей показалось, что она не сможет этого сделать, не сможет, вообще никогда. Ее руки стала бить сильная дрожь. Но пальцы нащупали, наконец, замок и помогли вогнать ключ. Двигатель завелся с пол оборота, хотя теперь уже Оливия, не имея возможности отогнать окутавший ее жаркий противный шок, не знала, хорошо это или плохо.
И, тем не менее, в следующее мгновение она втопила педаль газа и стала гнать автомобиль по дороге на полной скорости.
Оливия чувствовала, как начинает все больше болеть сердце. Оно, как и все тело, словно бы разламывалось на части.
– Нет, нет, нет, только не это! Нет, нет, нет... Пожалуйста! Пусть все это окажется ошибкой... – шептала она, оторопело глядя на дорогу, по которой неистово неслась на предельной, с учетом местности, скорости. – Этого просто не может быть, нет, это все неправда...!
Безумно захотелось закричать во все горло. Заорать от отчаяния. Но подобное желание быстро растаяло.
Вырвался лишь умоляющий, обжигающий сердце новой болью, шепот:
– Джон, нет..., это не можешь быть ты... нет...!
Она старалась не думать о том, что сейчас чувствовала. Потому что описать испытуемое словами было поистине невозможно. Да и чувства сменяли друг друга с молниеносной скоростью и совершенно дикой безудержной силой. Так что она даже не пыталась в них разобраться. Нестерпимая душевная боль словно вышибла мозги напрочь...
...Далеко не сразу к ней вернулась способность трезво мыслить. Но вернулась. Почему и каким образом, тоже сказать сложно. Возможно, сработала профессиональная привычка к проведению анализа возможных вариантов. Тем не менее, на подъезде к больнице, в ее уме выстроилась холодная расчетливая последовательность необходимых неотложных действий. Проскочив в последний момент на светофоре, она выхватила из кармана мобильник и набрала номер Чарли.
– Оливия? – отозвался Чарли.
– Чарли! Надо срочно поставить двух агентов у палаты агента Скотта! – произнесла она скороговоркой на одном неровном дыхании, затем добавила на втором – И проверьте Стига!
– Хорошо! – ответил Чарли и спросил – А ты где?!
– Я буду через пять минут!
Отключив вызов, она бросила телефон на сиденье и ускорилась, насколько позволяла ситуация на проезжей части большого и шумного города.
Телефон зазвонил буквально через три минуты. Когда Оливия уже подъезжала к территории госпиталя. Это был Чарли.
– Слушаю, – быстро выпалила Оливия.
– Стиг мертв, – коротко бросил Чарли. – А Скотта нигде нет. Мы перекрыли все выходы.
Снова холод окутал ее до мозга в костях. Оливия так ничего и не ответила. Просто сбросила вызов. Затем опять наступил жар, такой невыносимый, что, казалось, он ее вот-вот разорвется на куски.
«Слишком долго ехала! Слишком долго приходила в себя! Слишком долгое оцепенение! Нужно было звонить раньше!» – закружили безумным хороводом мысли в ее голове.
– Нет, только не это... – прошептала она, выворачивая руль и въезжая к главному входу. Машина, скрипнув тормозами, остановилась прямиком у центрального входа. Оливия выскочила из шевроле и побежала к широким входным дверям.
Сзади послышался резкий гул мотора. Обернувшись у самих дверей, Оливия увидела, как в легком дрифте задом развернулся автомобиль. Всего один удар сердца и она увидела за рулем Джона. Он смотрел прямо на нее. Просто смотрел. Еще секунда немого молчания растворилась в вечности. Затем Джон резко переключил передачу и его автомобиль рванул вперед по дороге.
Жар отступил, и навалилась пустота. Но Оливия не позволила оцепенению взять верх и сразу же метнулась обратно к своему автомобилю. Схватила рацию и быстро громко проговорила:
– Это Данэм! Номер жетона пять-два-семь-семь-шесть! Преследую синий внедорожник! Двигаюсь на юг! Необходима срочная поддержка!
Она бросила рацию на сиденье и, молниеносно заведя двигатель шевроле, выполнила неплохой разворот, затем надавила педаль газа и понеслась за внедорожником Джона.
– Куда же ты Джон?! – вырвалось тревожным шепотом в пустоту.
Дрожь и покалывание в руках снова начали возрастать, и Оливия еще крепче сжала руль, до тех пор, пока это действие не отозвалось болью в пальцах. Зато дрожь немного отступила.
Джон ехал очень быстро и очень опасно, обходя все автомобили по своей полосе и напрочь игнорируя все пределы безопасности. Оливия еле успевала за ним. Отовсюду слышались недовольные сигналы клаксонов.
На перекрестке Джон вошел в длинный разворот и на скорости повернул налево. Оливия последовала за ним. Она почувствовала, как заскрипели колеса, и машину слегка занесло по мокрой, покрытой слякотью из-за подтаявшего снега, дороге. Однако она вышла из заноса и как раз вовремя, перед самым бордюром. Немного добавила газа, и ее автомобиль, с новой уверенностью подхватив сцепление с асфальтом, рванулся вперед в темный туннель, где уже исчез автомобиль Джона.
В этот момент по встречке из туннеля со включенной сиреной и мигалками выскочил полицейский автомобиль. Сообразив, что к чему его водитель тут же заложил крутой разворот и, вклинившись во встречную ему полосу, поехал за автомобилем Оливии.
Оливия не отставала от Джона. Она следовала за ним безотрывно, будучи предельно внимательной на дороге. Джон, видя что его догоняют, загнал свой автомобиль на пешеходный выступ тоннеля и, прижавшись почти вплотную к стене, обошел плотный участок дороги, объехать, который не было никакой возможности ввиду кучно двигавшегося транспорта. Ему недовольно просигналили, хотели даже подрезать, но он оторвался, и выскочил на дорогу уже впереди них.
Оливия не решилась повторить его трюк, ловя синий внедорожник глазами, дабы не упустить его из виду окончательно. И сразу же стала просчитывать новые варианты. Но они пришли сами собой, поскольку выезд из туннеля был уже практически на носу. Она немного вильнула влево, обошла двоих и, воспользовавшись образовавшейся брешью в плотном потоке, проскочила на одном дыхании.
Возможно, она прилично бы отстала от Джона, если бы на повороте он не зацепил проезжавший мимо седан. Притормозив, Оливия более плавно вошла за ним в поворот. Хотя ее все равно занесло на скользкой дороге, но она сразу же выровнялась и устремилась вперед. За ней, поспевала полиция, в зеркале заднего вида, было заметно, что их тоже нещадно заносило и бросало на поворотах.
Оливия снова надавила на педаль газа, развивая опасную скорость. Возможно, в этом действии проявилось накатившее непонимание и отчаяние. Шевроле резко бросило вперед, а ее плечи прижало к спинке сиденья. Она нагнала отставшего Джона, и они снова запетляли между движущимся транспортом в этой совершенно безумной во всех отношениях погоне. Джон не сдавался, а Оливия была в настоящем смятении. Скорость набралась до приличной отметки, полиция снова затерялось, теперь уже где-то позади.
Они въехали под многоярусную дорожную развязку и заскользили по дороге между колоннами. Оливия снова вдавила акселератор в пол и поравнялась с внедорожником Джона. Впереди был относительно свободный участок дороги. С остановившимся дыханием и с полным необъятным смятением в душе она посмотрела на Джона. Джон, обернувшись, посмотрел на нее. Его голубые чистые глаза, глаза, которые она безумно любила и с которыми так ждала встречи, отразились необъяснимой болью в сердце.
«Зачем?! Джон?! Что ты делаешь?! Почему?!» – много, слишком много вопросов металось внутри, нещадно избивая отчаянно колотившееся сердце. Джон не злился, он смотрел прямо на нее, просто смотрел. А Оливия пыталась увидеть ответы, увидеть то, почему он так поступает. В пространстве умопомрачительной погони между шедшими на предельной скорости автомобилями словно бы нависла пауза. И остались лишь их немые взгляды, которые не могли ни ответить на вопросы, ни приблизится к друг к другу.
Оливия ждала от него чего-то, сама не зная чего. Слишком сильное отчаяние давило на сознание. Она не решалась его подрезать, это ведь был он, ее Джон, ее любимый человек...
«Но кто он?! И что он делает?! И почему?! На кого работает?! Что вообще все это значит?!» – Необъятное множество вопросов, но взгляд Джона на них не мог ответить. Этот притягательный взгляд голубых и прекрасных глаз...
Она так и не смогла его подрезать. Однако это сделал Джон. Резко вильнув рулем в ее сторону, он гулко ударил корпусом своей машины по ее автомобилю. Оливия немного запетляла, но удержала машину на дороге.
– Нет, Джон... – прошептала она, хотя в край опешила от следующей нещадной попытки сбить ее с дороги. Они выехали на встречную полосу. Благо она также оказалась пуста. Но Джон давил и давил ее, прижимая к краю обочины.
Оливия еще раз непонимающе и растерянно взглянула в его глаза. Но в них ничего не было. Ничего плохого. Или она не способна была вообще увидеть в них нечто подобное. Джон просто посмотрел на нее, а затем еще сильнее прижал ее шевроле к обочине. Она почувствовала, что теряет управление, машину стало ощутимо кидать, и Оливия слегка надавила на педаль тормоза. Как оказалось вовремя. Впереди внезапно нарисовались леса и экскаватор. Автомобиль Оливии закрутило, развернув на дороге, и она сбила наставленные оградительные конусы, словно запущенный шар сбивает кегли в боулинге. Голова закружилась и через секунду автомобиль замер, уткнувшись носом в противоположную сторону.
Оливия выдохнув, бросила взгляд в зеркало заднего вида. Она видела, как Джон попытался выскочить со встречной полосы, но его внедорожник на большой скорости зацепил леса, строительные принадлежности и резко подлетел в воздух. Сердце Оливии перестало стучаться, а потом, когда автомобиль Джона, провернувшись в воздухе, с огромным грохотом повалился на бочки с водой, ее сердце словно бы получило тупой болезненный удар, растекшийся колющей болью по сосудам.
Она тут же выскочила из автомобиля и бросилась со всех ног бежать к нему. Она бежала, задыхаясь от боли, почти не ощущая холодного морозного воздуха, перескакивая через разбросанные строительные материалы. Сзади слышался вой сирен полицейских автомобилей. Но Оливия бежала, ища взглядом скрывшийся за бочками и экскаватором перевернутый автомобиль Джона.
Она видела, как Джон пытался выбраться из перевернутого внедорожника через разбитое вдребезги и покрытое мелкой сеточкой трещин помятое лобовое стекло. Он цеплялся окровавленными руками за асфальт и полз.
Оливия подскочила к нему и помогла ему аккуратно выбраться, осторожно подтянув на себя.
«Нет, Джон!» – сердце стучало с неистовой силой, кровь словно хлопала по барабанным перепонкам. Она просто задыхалась от страха и боли, которые будто бы развели безумный ужасающий смертоносный леденяще-обжигающий хоровод внутри и без того израненной и избитой души.
Вид Джона просто лишал ее слов, лишал даже мыслей. Она помогла ему перевернуться на спину. Тяжелый стон вырвался из его груди и, будто бы цепной реакцией, выдавил из ее легких сочувствующий шумный выдох.
Лицо его было в крови. Кровь текла из разбитой головы и рта. Он порывался что-то сказать, но вместо этого получался один прерывистый стон. Оливию охватило оцепенение отчаянности и она ничего не могла сказать, только заботливо придерживала голову Джона. Она аккуратно ладонями обхватила его лицо.
Струйка крови с его щеки стекла под перчатку, обдав запястье липкой теплотой. Джон поднатужился, он явно хотел что-то сказать. Затем схватившись дрожащей рукой за подол ее пальто, он немного его натянул и, приподнявшись, посмотрел Оливии прямо в глаза.
– Подумай, почему... – он тяжело сглотнул и выдохнул, затем снова с трудом набрал в легкие воздуха и продолжил, – почему Броэлс послал тебя на тот склад...
Оливия замотала головой, ничего не понимая. Она была настолько шокирована происходящим, что даже выдохнуть хоть какой-нибудь ответ была не в состоянии. Лишь тяжело дыша, она до боли в глазах следила за его лицом, за его словами, за его болью, за всем тем ужасом, который царил вокруг...
– Почему тебя? – снова повторил свой вопрос содрогавшийся Джон. Каждый новый вдох ему давался с превеликим трудом.
– Не понимаю! – надрывно вырвалось, наконец, у Оливии. Она еще крепче обхватила Джона. – Скажи, Джон, на кого ты работаешь?!
Джон лишь сдержанно закашлял. Казалось, ему сложно было снова вдохнуть воздух. Он просто смотрел на нее своими красивыми голубыми глазами, даже следы текущей крови на лице не могли омрачить их чарующего глубинного блеска. И самое страшное, что можно было бы сейчас в них увидеть, так это то, что он действительно ее любил. В отражении этих глаз была любовь и восхищение. То как он на нее смотрел... Оливия это заметила, и ее сердце сжалось от жгучей нестерпимой боли и от невообразимого сожаления.
– Скажи! Скажи, хоть что-нибудь! – умоляюще и надрывно проговорила она, хотя слова давались ей с невероятным трудом. – Джон! Прошу тебя! Джон!!!
Оливии самой не хватало уже воздуха. Она еще крепче прижала его к себе, но он последний раз выдохнул, и взгляд его голубых глаз замер, став абсолютно бездонным, отрешенным, другим. Это была смерть, немая нелепая смерть. Впрочем, она всегда нелепая.
Оливия вдруг с надрывом задышала чаще. Затем ее руки резко ослабли, будто в одночасье лишившись силы, и опустили Джона на асфальт. Она медленно подняла лицо. Ее стала бить крупная дрожь. На перчатках ощущалась кровь Джона. Она снова посмотрела не него. Глаза тут же наполнились слезами. Затем Оливия с трудом оторвала взгляд от его бесчувственного лица и посмотрела вдаль, в которой совершенно ничего уже не видела. Она сидела на асфальте у тела ее любимого и не ощущала мира, не ощущала действительности. Лишь тупая немая реальность, сменила отступившие муки ожиданий и надежд. Она не знала, что наступило дальше, просто в один момент дрожь стала утихать, Оливия сделала спокойный выдох, но в душе стало еще больнее. По щеке скатилась слеза, и она ее не почувствовала, она не слышал звуки сирен, шаги подошедших полицейских. Мир стал противно немым, оставив только терзающие душу вопросы. Ничего, абсолютно ничего не было понятно. Ее мозг хотел отрешиться от этой другой, новой реальности.
Оливия практически не почувствовала как двое сотрудников полиции подошли и оторвав ее от тела мертвого Джона помогли подняться на деревянные ноги. Она не слышала, что они ей говорили. Еще один неизмеримый миг тишины прошел, растворившись в пустоте бесконечного времени.
– Сделайте глубокий вдох! – сказал один из полицейских. Мужчина крепкого телосложения. Она услышала его слова и попыталась вздохнуть. Но со вздохом стала возвращаться боль. Нет, не физическая. Душевная боль. С другой стороны, от физической было бы не так больно. Плавно в сознание вернулись звуки. Оливия услышала, как сзади подъехали, гудя сиреной служебные автомобили. Это оказались машины скорой помощи.
– Пройдемте со мной, – сказал полицейский. И повел неспособную сопротивляться Оливию к одной из машин скорой помощи. Из ее распахнутых дверей выскочил медперсонал, но Оливия отпихнула руку полицейского и бросила врачам, каким-то совершенно иным чуждым для нее самой голосом:
– Со мной все в порядке.
Ее все равно провели к машине и усадили у распахнутых задних дверей. Сколько прошло времени. Оливия не почувствовала. Это был очередной провал в окружающей действительности. Снова сознание окутала немая звенящая тишина. Затем снова произошло включение к реальности. Множество голосов, переговоров по рации, каких-то команд.
Она увидела, как накрыли тело Джона. Теперь он был мертв. По-настоящему мертв. Хотя она много раз видела смерть, видела мертвых, порой погибших от ужасной участи людей, но сейчас ей будто бы приходилось самой себе объяснять, что это такое, что такое смерть того, кого ты любишь, и кто любил тебя.
«Но любил ли он тебя?! – прошептало чужое сознание, словно бы другой Оливии. – Может ты хотела видеть в его глазах любовь!?».
Она знала, что Джон ее любил. Но вопросов все равно было много, объяснений не хватало. Оливия безумно хотела знать на них ответы, безумно, просто жаждала, как воздуха, но пока только проклятая жестокая неизвестность давила на нее, словно тихий бездушный и неумолимы пресс.
«Джон...» – прозвучало его имя в ее мыслях.
Тело Оливии вдруг затряслось, и она не сразу поняла, что плачет. Какая-то жгучая, совсем уж пекущая боль растеклась по венам. По щекам потекли слезы.
Но она быстро подобралась, прекратив плакать. Она ведь сильная. Она справится. Она агент ФБР. Она... Оливия провела рукой по щекам и смахнула слезы, поправила волосы, откинув их назад. Твердо вздохнула, выпрямилась и затем снова зарыдала. Коротко. Потом опять сдержалась. Взяла себя в руки, снова выпрямилась, провела ладонью по щекам, вытерла слезы. Очередной глубокий вдох наполнил легкие холодным освежающим воздухом. Она, наконец-то, взяла себя в руки. И стала рыдать.
Слезы полились градом. Она не успевала их смахивать, не успевала делать глубокие вздохи, не успевала себя успокаивать, и сдерживаться, тоже не успевала. Она сдалась, и тяжелые рыдания вырвались из ее души с сокрушительными стонами.
Оливия стала держать руку у рта, чтобы остановить шумные всхлипы. Вытерла нос, снова убрала волосы. Набрала холодного воздуха в легкие, который тут же с небывалой легкостью их покинул вместе с новыми рыданиями. Она опустила локти на колени, обхватила голову руками и больше себя уже не сдерживала, позволив всей боли вырваться-таки наружу...
...Сколько она проплакала она, не знала. Ей не мешали. Народу в округе стало еще больше. Приехал Чарли и, увидев его, Оливия стала понемногу замечать действительность.
– Лив, – обратился он к ней, своим хрипловатым голосом, Чарли опустился, присев рядом и тем самым вырвав из легких очередные всхлипы. Он прижал ее к себе, и она снова разрыдалась, хотя не понимала, откуда может браться столько слез.
Чарли успокаивающе гладил ее по голове и утешал, заверяя в том, что все будет хорошо. Обычная стандартная банальная фраза, тем не менее, такая необходимая при некоторых обстоятельствах.
Оливия всегда была сильной, всегда добивалась своего, и Чарли это знал. И она знала, что он знал. Но теперь он видел ее другой, заплаканной, беспомощной, раскрытой, будто вывернутой наизнанку... Но у Оливии не было сил и дальше прятать свои чувства и эмоции, не оставалось больше возможностей казаться сильной. Не получалось сдерживать боль. Слишком, слишком сильный удар она получила от судьбы, который выбил и с силой швырнул наружу даже самое сокровенное из того, что было в ее израненной душе...
|
