 Фанфик «Непохожие | Ричард Марлоу. Немного о нем.»
Шапка фанфика:
Название: Непохожие
Автор: Diray
Фандом: Ориджинал
Персонажи/ Пейринг: м/м, имена раскрывать не хочу
Жанр: Романтика, Юмор, Ангст, Драма
Предупреждение: Нецензурная лексика, смерть персонажа
Тип/Вид: Слэш
Рейтинг: R
Размер: Миди
Содержание:
Они были разными. Настолько, что никто не понимал, как два столь непохожих человека могли сойтись вместе и ужиться без серьезных конфликтов и препятствий. Действительно, как?
Статус: В процессе написания
Размещение: Спросите и пришлите ссылку
Текст фанфика:
Ричард устало опустился в крутящееся кожаное кресло, вытянул ноги и расслабил узел галстука. Со вздохом облегчения мужчина расстегнул две пуговицы рубашки и прикрыл покрасневшие глаза. Он чувствовал, что может уснуть прямо здесь, в своем кабинете, но ему больше нравилась горизонтальная плоскость кровати и мягкая подушка под головой. Трудный рабочий день тяжелым камнем давил на плечи. Но, если честно, это был вовсе не день, а почти целая неделя беспрерывной работы, где сну и прочим удовольствиям уделялось часа два-три от силы.
Марлоу-младший, теперь уже полноправный владелец исторического музея, по идее, должен был лишь присутствовать на выставках, подписывать бумаги и изредка контролировать деятельность служащих, но для Ричарда было все совсем не так. Он всегда был чем-то занят, всегда крутился, руководил, направлял, во всем участвовал, считая своим священным долгом проследить за всем, что творилось в его ведомстве. Сегодня, например, мужчина, наряду со всеми грузчиками, принимал товар от делового партнера, таская ящики засучив рукава; затем он разбирался с финансовыми отчетами и просматривал возможность перестановки в одном из залов, чтобы вывести пришедшую партию ценных находок на обзор посетителей; так же Ричард встречался с клиентами, которые желали приобрести кое-что из антиквариатов. В общем, дел было по горло, он даже пообедать толком не успел: Джина, его секретарь и помощница, оторвала начальника от сандвича и потащила на важную встречу, по пути рассказывая детали и завязывая тому галстук.
Неохотно разлепив глаза, Марлоу глянул на настольные часы рядом с фотографией в рамке. Те показывали без четверти одиннадцать после полудня. «Сэм должен уже заступить на дежурство, - подумал мужчина. – Надо ехать домой». Собрав остатки сил, Ричард поднялся с места и направился к выходу, хватая свой плащ со спинки дивана. Захлопнув дверь в кабинет, он оделся и спустился вниз. Пройдя все залы музея, он отдал ключи охраннику в будке, который бросил ему вслед «Доброй ночи, сэр!», и вышел на улицу. Холодный осенний воздух ударил в лицо, да так, что мужчина задохнулся, но следом же встрепенулся – ночная прохлада сняла груз усталости, пусть и ненадолго.
В машине он отрегулировал кондиционер и включил какую-то радиостанцию, но потом передумал и решил ехать в тишине. Вырулив с главной автострады города, он вел «Форд» неприметными улочками, где его не слепили бы разноцветные огни вывесок и светофоров. Делая все на автомате, Ричард мыслями был где-то далеко и не заметил, как припарковался около гаража рядом с двухэтажным домом.
Когда ворота закрылись, мужчина еще немного постоял на улице, высматривая в городском небе звезды, но миссия была провалена – загазованный воздух скрывал ночные светила в большинстве своем. Поэтому Марлоу поднялся на крыльцо и открыл дверь.
Впервые в этот дом он вошел семь лет назад, когда до конца обучения в университете оставалось два года. Выбрав после высшей школы программу шестилетнего обучения на историческом факультете, Ричард думал не только о последующей должности в музее отца, но и о собственных интересах, и на увещевания родителей проучиться на два года меньше внимания не обращал – поступал, как хотел.
Дом – подарок на совершеннолетие и успешную защиту диссертации. Из мебели в нем тогда были лишь старый диван и столик – юный Ричард желал заработать на обстановку сам, не завися от помощи отца. Долго и упорно откладывая стипендию и часть зарплаты с подработки, он понемногу заполнял пустоты дома понравившимися ему вещами, превращая жилье в свой собственный маленький музей. Сейчас мужчина мог часто дополнять коллекции разных времен новыми вещицами, но ему не хотелось рушить то, что было на данный момент, поэтому ограничивался лишь одной ковбойской шляпой в пару месяцев.
Просторная гостиная была выполнена в кофейных тонах: мягкий бежевый цвет стен удачно сочетался с крепким мокко уютного дивана. Узоры, больше похожие на разводы сливок, сглаживали горький оттенок ковра, а низкая лампа, свисавшая с потолка, придавала какую-то интимность обстановке своим светом. Темно-коричневые, шоколадного цвета стеллажи и полки ютились рядом, образуя целую систему, где каждому пространству отводилось свое место и время. Небрежно расставленные книги, меж которыми обязательно находилась какая-нибудь забавная побрякушка, занимали строго выделенный угол у окна; а вот двухэтажные полочки рядом с тематическими фотографиями в рамках были заполнены вещами прошлой эпохи: старыми фотоаппаратами, шкатулками, статуэтками и виниловыми пластинками.
Историю всего, что Ричард держал при себе, он помнил наизусть. Стоило только взять что-то в руки – и приятные воспоминания о приобретении того или иного наплывали на него, как волна на берег, быстро, ярко, и уходили с неохотой, оставляя после себя светлую печаль по утерянному.
И то, что можно было увидеть в гостиной – всего лишь малая часть сокровищ Ричарда Марлоу. Остальная, самая дорогая сердцу и бережно хранимая, находилась в его рабочем кабинете и спальне. Туда он не пускал никого, считая эти две комнаты своим оплотом, тем, за что можно держаться, внутренним миром, в котором не было места чужим подошвам холеных ботинок.
В те редкие дни, когда никто, в том числе собственная совесть, не требовала от мужчины присутствия на публике, он мог расслабиться. Закатать рукава рубашки до локтей, зацепить подтяжки на брюках из грубого материала, закинуть ноги в ботинках с длинным носом на пуфик, налить себе стаканчик виски, поставив на иголку старинного обшарпанного и шипевшего проигрывателя одну из своих любимых джазовых пластинок, и читать до вечера одну из книг своей обширной библиотеки, прерываясь только для того, чтобы приготовить себе легкий ужин.
Один такой день, полностью посвященный самому себе, приводил Ричарда в порядок, каким бы потрепанным он не был. Иногда он проводил вечера со своими деловыми партнерами и старыми друзьями, но светские беседы и хорошая сигара после вкусных блюд не были такими действенными, как полное абстрагирование от внешнего мира. Все подчиненные давно уяснили, что дозвониться до начальника в такой день просто невозможно: он отключает все телефоны, и сотовый и домашний, и даже если в музее пожар или ограбление, мужчина никогда не сорвется с места и бросит занятия. Посему люди на работе научились справляться со всем и без него.
Правда, наблюдался один случай, когда особо непонятливый служащий приехал к мужчине за советом. Когда в дверь забарабанили уже в десятый раз, Ричард не выдержал. Тяжелой поступью он проследовал до входной двери и рывком распахнул ее. Невысокий мужчина, нервно поправлявший круглые очки, почувствовав на себе мрачный взгляд почерневший от злобы глаз, три раза пожалел, что родился на свет, а потом еще раз двадцать, когда решился побеседовать с боссом. Дверь захлопнулась прямо перед любопытным носом сотрудника с тихим, но твердым: «Вы уволены», прервав его тираду на середине. На следующий день Марлоу решения не поменял и биение челом об пол нерадивого подчиненного не принял, выпроводив его из здания музея под аккомпанемент удивленных взглядов охраны. Впредь он сообщал тем, кого нанимал на работу, что когда мужчины нет на месте целый день, то беспокоить его не следует. «Если вы не умеете справляться с поручениями без постоянного направления со стороны начальства, тогда вы не состоялись, как самостоятельный человек», - говорил он, мягко, но непреклонно улыбаясь, и все, кто сидел напротив него, быстро соглашались с точкой зрения босса.
Ричард Марлоу был человеком терпеливым, с выдержкой, старался не давать себе слабины больше, чем положено, чтобы снова вернутся в колею и взяться за дела. Но иногда и он не мог избавиться от постоянного чувства, что там, где он находится, ему не место от слова совсем. Музей стискивал его в ежовых рукавицах. Давил, перекрывал кислород своей чопорностью и скупостью на эмоции. Хотелось вырваться из этого положения, но он не мог: на него рассчитывали, возлагали надежды, мужчина просто не был способен разочаровать и потерять доверие.
Самым большим своим упущением и слабостью Ричард считал то, что никогда не потакал своему желанию научиться игре на музыкальном инструменте. Вместо этого он с головой окунался в книги по археологии и убеждал себя, что время еще будет. Но времени не было. Ему было жаль, что он не смог оставаться с друзьями из школы и колледжа, что закрыл себя и свои чувства внутри, под пиджаком, затянув тугим узлом галстука. Он забыл, когда последний раз одевал стоптанные кеды, потертые джинсы и растянутый свитер с горлом вместо накрахмаленной рубашки и строгих прямых брюк. Не мог припомнить, когда в последний раз куда-то бежал, опаздывал, догонял автобус, спеша на учебу. Все обычные хлопоты, заботы и время утекали сквозь пальцы, как песок, и Ричард не мог его остановить, сжать руку в кулак и оставить при себе те крупицы, которые мог бы.
Появление нахального белобрысого француза в его музее было подобно свежему ветру, раздувшему паруса жизни Марлоу. В один день он вынудил мужчину показать больше эмоций, чем кто-либо еще в любой из отрезков его настоящего, закованного работой. Он разозлился, когда острый на язык журналист начал нести клевету в его адрес, еле сдерживал себя от того, чтобы не схватить того за ворот рубашки и не выставить его на улицу собственноручно.
Затем он вызвал у Ричарда приступ угрызения совести – оставленная почтальонка, сиротливо лежавшая на столике в комнате для аудиенции, говорила красноречивей всех слов. А то, что пылкий француз убрал свои колючки и пригласил его выпит, вообще заставило его искренне удивиться. Приятная беседа, ушедшая за полночь, сгладила все неровности, возникшие между ними, и Марлоу твердо решил, что не станет упускать возможности что-то поменять в своей жизни. Поэтому, выждав неделю ради приличия, мужчина пригласил Лорана провести вечер в его компании. Тот, как оказалось, был совсем не против, а очень даже за.
Несколько часов в непринужденной обстановке заставили француза еще больше надавить на образовавшуюся брешь в стене между Ричардом и его «я». Наиболее запоминающимся стал разговор в салоне авто Марлоу, когда тот подвозил клевавшего носом Альбера до его квартиры. Прозвище «Ришар» пришлось ему по душе.
На сей раз мужчине предстояло придумать что-то более интересное, чем болтовня за ужином. Не хотелось излишне надоедать Альберту, сначала Ричард рассчитывал прощупать почву под ним, осторожно, шаг за шагом. Следовало бережно выстраивать мостик между ними. Это требовало определенных усилий и дьявольского терпения, но результат того стоил, мужчина был в этом уверен. Интересное знакомство и занимательная личность не желали отпускать его.
Всерьез тревожило то, что первый же совет не соваться на работу к Бертману был воспринят упрямым Альбертом как попытка контролировать его жизнь. Первые грабли, на которые он наступил, больно ударили черенком по лбу, и шишка теперь заставляла думать, куда можно лезть, а куда лучше не стоит. Но вся эта затея Уильяма с наймом француза штатным журналистом в издание, акциями которого он владел, наводила на мысль о том, что сухим из воды новый знакомый мужчины точно не выйдет.
Выгнав все посторонние мысли из головы, Ричард рухнул в мягкие объятия кровати. Завтра он был предоставлен сам себе, и планировал проложить еще одну досточку в отношениях между ним и Альбером. Для этого нужны были трезвый, выспавшийся ум, желательно голодный желудок и всего один звонок. А пока спать.
|
