 Фанфик «Сердце отзвенело»
Шапка фанфика:
Название: Сердце отзвенело
Автор: Lumino
Фэндом: Hakuouki
Пейринг: Окита Соджи/Сайто Хадзимэ, упоминание Чикаге Кадзама/Окита Соджи
Жанр: драма, ангст, романтика
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймеры: не претендую
Предупреждения: АУ, ООС, упоминание изнасилования.
Размещение: Запрещено.
Текст фанфика:
1. Скажи, за что мне не простят
Моих напрасных дней и черно-белых снов.
Скажи, куда теперь бежать:
За пелену огней и городских оков?
Иногда ему казалось, что разум однажды не выдержит. Он всегда был рядом, гордый, полный собственного достоинства и неизбежно жалящий насмешками.
Кто же он для него?
Хиджиката – его старший товарищ, командир. Сайто уважает его за железную выдержку и силу воли, за умение мгновенно принимать нужное и единственно верное решение. Харада, Нагакура, Хейске и остальные – равные ему, братья, готовые всегда поддержать ему и помочь. Но Хадзимэ не включает в этот список Окиту.
Окита – это тихий отзвук его прошлого, смех и стук деревянных мечей, драки на ровном месте и обиды.
- Ничего, завтра я обязательно смогу победить! – выкрикивает Сайто и, не глядя на ухмыляющегося мальчишку напротив, уходит прочь.
Соджи лишь усмехается, и Хадзимэ слышит брошенное в спину, пренебрежительное:
- Слабак.
Ему изменяет разум, и мальчишка отбрасывает меч и с кулаками кидается на обидчика, надеясь лишь ударить посильнее, раскрасить синяками высокомерное лицо, разбить кривящиеся в усмешке губы.
И плевать, что его потом обязательно накажут – Сайто чувствует себя отомщенным, глядя, как по бледному лицу Соджи медленно стекает кровь.
2. Скажи, что больше нет боли,
Вспорхни, как птица на волю,
Живи, я стану повторять дыши, дыши.
Окита – его настоящее, когда Сайто стоит рядом с ним и улавливает знакомый запах зеленой листвы, согретой солнечным светом, почти ощущая тепло плеча рядом со своим. Против них – всего лишь солдаты Тесю, и есть миг, когда Хадзимэ не живет, пытаясь в полумраке Икэда-я разглядеть знакомый силуэт, снова услышать его голос, насмешливый, с небрежными нотками.
Он не живет, когда взлетает по ступеням лестницы наверх и видит неподвижного Окиту, изо рта которого течет кровь. Туман застилает глаза, и Сайто не знает, что он делает: руки сами до боли в пальцах стискивают меч, и разум бросает его на врагов. Он будто раненый зверь, которому осталось всего ничего до падения – загнанный в угол, он становится еще опаснее, защищая то, что ему дорого. Хадзимэ кажется, что воздух напряжен до предела, и металл крови вперемешку с запахом лесных листьев заполняет небольшую комнатку полностью, лишая кислорода. И лунный свет, будто обесцвеченные солнечные лучи, в тысячи раз усилившие свой призрачный цвет, и голова кружится, то ли от усталости в теле, от бесконечного сражения, то ли от того, что кровь пятнает деревянный пол, медленно стекает по бледной коже Соджи.
А может быть, потому что ржавая кровь, отдающая во рту медью, достигает предела концентрации – Сайто прокусил себе губу, продираясь к Оките, падая рядом с ним на колени, поддерживая его голову. Он чуть не воет от вида побелевшего от боли лица и безжизненных губ, что не кривятся сейчас в усмешке, дрожащими пальцами отводит гладкие пряди волос с лица и нежно касается закрытых век.
Он не живет, пока Окиту не переносят в комнату, и только там Сайто позволяет себе на миг прикрыть глаза и мимолетно коснуться пальцами холодных ладоней.
Соджи никогда не был и не станет его будущим, потому что он принадлежит шинсенгуми, а жизнь воина – всегда одним днем, и каждый раз, как в последний. Он никогда не станет его будущим, но настоящее принадлежит им всегда.
3. Скажи, что больше нет боли,
Вспорхни, как птица на волю,
Живи, я стану повторять дыши, дыши.
Окита – это его крах и его поражение, когда Сайто теряет голову от поцелуев-укусов и задыхается от страсти, закрывает глаза, не вынося взгляда светло-зеленых глаз, не в силах видеть изогнувшиеся в усмешке тонкие губы, будто вот-вот готовые прошептать: «Ты снова проиграл, Сайто…»
И Хадзимэ пытается дышать, и мир взрывается миллионом звезд, и лунные лучи сплетаются серебряной паутиной, и тихие вздохи – на грани слышимости – заставляют терять голову, прижиматься ближе, вдыхать запах листьев, что качает ветер, леса, согретого солнцем, и свободы, такой пьянящей, такой близкой и недоступной.
А Соджи будто мучает его, лишает последних крох разума, забирает чистый кислород, оставляя взамен лишь призрачную надежду на счастье и жизнь, яркую, как полотно художника, полную, как разлившаяся в половодье река, давая прожить ее одним днем – раз и навсегда. И Сайто падает вниз, в черную бездну, не сопротивляясь и не имея ни сил, ни желания бороться, зная, что совсем скоро он взлетит наверх. А Окита двигается, томительно, медленно и неторопливо, заставляя Хадзимэ плавиться, растворяться солнечным лучом в призрачной тьме листвы, и кажется, будто Соджи все равно, потому что с его губ не срывается ни единого вздоха. Губы жалят его в шею, и Сайто открывает глаза, потому что его жизнь – сейчас, вот здесь, когда сбитые простыни нагревают и без того разгоряченную кожу, а чужие руки скользят по телу, уверенно, без тени сомнений, не давая, не оставляя времени думать.
Хиджиката как-то сказал ему, что меч – ничто без руки, держащей его. И прибавил, что у него, у Хадзимэ, есть эта рука.
4. Скажи, но как же мне унять
Пронзительную дрожь в ослабшем теле?
Скажи, когда смогу принять
Того, что не вздохнешь, что сердце отзвенело?
Окита – это его тоска, когда Хиджиката оставляет Соджи лечиться, а Сайто приходится уехать, и он не живет эти дни, и кажется, будто время на миг остановилось, чтобы идти медленно, будто ленивая река, что не торопясь несет свои воды вниз по течению. Хадзимэ не спит по ночам, потому что в кошмарах он не успевает, он не может добежать, ему не хватает сил, чтобы вырвать Соджи из рук подлых теней, что капля за каплей забирают у него жизнь. И он падает на холодную землю, сраженный чьими-то клинками, и пальцы в отчаяние царапают землю, раздирая руки до крови – доползти, успеть, он же должен…
И Хадзимэ ненавидит себя, потому что по утрам на щеках остаются соленые дорожки слез. Он близок к тому, чтобы сдаться и вернуться к Оките, потому что разлука добивает его не хуже катаны, режет сердце, терзает что-то в груди, не давая дышать. Вдали от Соджи все по-другому – как раньше он мог не замечать, что без напоенного запахами леса и солнца воздуха даже кислород совсем другой?
И мир на миг угасает, а цвета теряют краски, потому что знакомый насмешливый голос спрашивает:
- Скучал, Хадзимэ?
И пусть солнце упадет на землю, если в голосе Соджи не было облегчения и тени радости.
5. Скажи, что больше нет боли,
Вспорхни, как птица на волю,
Живи, я стану повторять дыши, дыши.
Окита – это его горечь, когда Кадзама похищает мечника, чтобы выменять на Тидзуру. Да, Сайто понимает, что никто не пойдет на это, так же ярко, как и факт, что сам бы он с удовольствием отдал девушку демону.
Его почти тошнит от собственных мыслей, но проходит почти неделя, а от Соджи не слышно ничего, будто его никогда и не было на этом свете, и никто не говорил Хадзимэ, что жизнь – это один день, это миг яркого полета кометы, что в следующую секунду уже угаснет. Сайто не находит себе места, с трудом сохраняя спокойствие днем и метаясь по ночам в своей комнате, будто умирающий зверь, которого осталось добить последним движением, да, катаной сверху вниз, наискось, или так, в самое сердце, чтобы перестало, наконец, стучать и сводить с ума. Чтобы умерла душа, нашептывающая о запахе волос, что похожи на тонкую кору дерева, чтобы перестать жить от рассвета до рассвета, мечтая лишь о том, когда что-нибудь решится.
Сайто отчаянно жалеет о том, что не был рядом, не защитил, не уберег, не спас, не был пленен вместо Соджи, что опоздал.
6. Скажи, что больше нет боли,
Вспорхни, как птица на волю,
Живи, я стану повторять дыши, дыши.
Окита – это его боль, когда шинсенгуми все-таки находят демонов, и Сайто сражается с Кадзамой, и глаза врага горят злобной насмешкой, а губы кривит ухмылка:
- А ты слышал, как он стонет?
И руки словно тяжелеют, а в сознании крутятся только слова демона, издевательские, что находят слабое место в его душе и безжалостно впиваются туда отточенным лезвием катаны. И Сайто как будто бы видит израненное тело Соджи, слышит его крики и стоны, чувствует так, точно боль Окиты – его боль, и чужие жадные руки скользят по знакомому телу, и губы демона кусают другие, до крови, слизывая алые капельки.
- Он такой сладкий… Уверен, таким ты его никогда не видел.
Горечь и скорбь словно прижигают сердце раскаленным железом, застревая поперек груди, давя очередной вдох, и Сайто кашляет, надсадно, с трудом глотает непослушными губами воздух, видя перед собой только светлые волосы демона и красные глаза, горящие удовлетворением и насмешкой. Хадзимэ видит распростертое на земле тело Окиты, улавливает смешанный с отвратительной ржавчиной крови запах леса, запах оскверненной свободы, словно у птицы, которой без раздумий и без жалости сломали сильные крылья, что когда-то смело несли ее над землей.
- Ах, кажется, я задел чьи-то чувства? – Кадзама откровенно глумится над ним, но Сайто не может реагировать на это, он уже сгорел, сгорел дотла, как тонкие беззащитные лепестки бледной сакуры. Он знает, что Соджи сражался, боролся до конца, пока не осталось выбора, и понимает, что это принесло ему только больше боли.
7. Скажи, скажи в последний раз
О не прочтенных нам стихах и песнях.
Не знай о том, что день погас
И больше для тебя в нем нету места.
Окита – его ярость, когда тем же вечером, вызволив его из плена, Сайто сидит над его неподвижным телом, видит пропитавшую повязки кровь и клянется над своей катаной, что отомстит. Руки Соджи исцарапаны, все в ссадинах, лицо в синяках и кровоподтеках, пальцы на правой руке сломаны – Кадзама наступил на них, вытаскивая меч из руки. Ему больно говорить – кажется, попали рукоятью в живот, и он может только стонать по ночам, будто пытаясь отбиться от чьих-то рук, и вздрагивать от прикосновений, и веки его трепещут, нет, не от страха, это просто горечь, та самая что выжгла душу Хадзимэ.
Он выздоравливает медленно и постепенно снова привыкает к рукам, которые поддерживают его, пока он ест, гладят по мягким коричневым волосам, помогая переждать приступ кашля. Сайто ненавидит Кадзаму за то, что тот сделал, но он знает, что сердце Соджи тоже горело и мучительно умирало в пылающем, нестерпимо ярком огне, чтобы переродиться, перетерпеть все и выжить.
Окита двигается медленно и словно неуверенно, а еще он долго не может держать меч, и однажды Хадзимэ застает его ночью вне постели, во дворе. Он стоит на коленях, а руки сжимают катану, и пальцы его белеют от напряжения, и плечи дрожат, потому что он знает – ему еще не скоро доведется биться с шинсенгуми. Слезы душат его, и Сайто обнимает Соджи за плечи, чувствуя, как сотрясается его тело от невыплаканных слез.
8. Скажи, что больше нет боли,
Вспорхни, как птица на волю,
Живи, я стану повторять дыши, дыши.
Окита – его надежда, когда они вдвоем стоят посреди леса, готовясь сразиться с толпой тех, кто пришел убить Хиджикату. Соджи совсем здоров, и только бледность говорит о том, что ему нужно бы повременить с битвами.
Времени размышлять нет, и Сайто теряет себя в непрекращающейся схватке, забывая, где небо и земля, что их всего двое, а против них – целая толпа. Ведь птица снова обрела свои крылья, и попутный ветер несет ее вперед, а, значит, и Сайто снова может дышать, потому что воздух полон крови, ветра и леса, что дарует силы вновь и вновь поднимать меч и сражаться.
Окита смеется, и Хадзимэ оборачивается к нему, одновременно парирует удар и ощущает улыбку на губах Соджи – даже не видя ее в ночной мгле, он знает ее, он чувствует тепло ее огня так же ясно, как чувствовал бы губы Окиты на своих губах.
Ему нет нужды снова поворачиваться к Соджи – Сайто и так знает, что он там. Каждое движение, каждый удар или парирование – все это будто делает он сам, но Хадзимэ понимает, что это Окита танцует спиной к его спине, изредка отбрасывая короткие пряди коричневых волос за спину.
И удар, снизу вверх, он чувствует так же остро.
9. Скажи, что больше нет боли,
Вспорхни, как птица на волю,
Живи, я стану повторять дыши, дыши.
Окита – его смерть, когда вокруг лежат трупы врагов, и Сайто скользкими от чужой крови руками пытается зажать рану на животе у Соджи, удержать в нем хоть немного жизни, хотя и понимает, что это глупо, что это невозможно.
А Окита смотрит прямо на него, и в глазах его нет улыбки. Он молчит и лишь чуть усмехается одними губами, будто говоря: «Мы ведь оба знаем, чем это кончится, правда, Сайто?» Но Хадзимэ, даже если хочет, не может оторвать рук от раны, отчаянно что-то шепча и прижимаясь холодными губами к мягким волосам.
- Прости, - еле слышно выдыхает Окита, и сердце пропускает удар, а горячая кровь под руками вдруг словно становится холоднее льда. Он понимает, что вот сейчас, в это мгновение, на последней грани, становятся самыми важными самые простые слова, и Сайто лишь касается губами холодных губ, зная, что никакие признания в вечной любви и верности в миг, когда огонь оборачивается льдом, не имеют никакого значения.
10. Скажи...
Окита – его жизнь, когда качающийся, слабый от пережитых ран Соджи все-таки выходит на улицу, и они с Сайто долго сидят под сакурой, глядя как опадают маленькие лепестки. И Окита больше не ухмыляется, и кажется, будто он слишком устал от этого. Он тихонько переплетает свои пальцы с пальцами Хадзимэ, и Сайто молча сжимает его ладонь, благодаря всех, кто есть на небе, что Соджи выжил.
|
