Наши прихоти куда причудливей прихотей судьбы ©.

— Не рискуй жизнями тысяч. Это единственный мой приказ тебе, — голос Итачи, лидера Истиндора, отражался от высоких стен залы и затапливал собой все пространство вокруг.
— Как прикажете, — терпеливо ответил Пейн в почтенном поклоне, но его взгляд был как всегда непроницаемо безжизненен. — «Эта чертовка. Сбежала. И стража ничего не видела...»
Итачи заметил, что его генерал о чем-то задумался. Причем так глубоко, что так и остался стоять в поклоне на несколько мгновений.
Он вспомнил, как Конан ушла от него, разъяренная, тогда, в ванне. И после... Вчерашний вечер...
Получив разрешение и твердо решив для себя все вопросы, мучавшие его до сих пор, генерал Истиндора вернулся в свои покои, приказав принести ему клетку с почтовым орлом. Пока прислуга выполняла приказ, Пейн, сидя за огромным столом, выводил на грубой, слегка пожелтевшей бумаге, чернильные письмена.
«С превеликим почтением моей королеве и ангелу Мирагона Конан. Обращаясь к вам от всего Истиндора и от лица Итачи, короля нашей страны, я надеюсь на ваше благоразумие. Вы можете выбрать двух человек из всего своего королевства, как выберу их я из своего, и решить тем самым главный вопрос войны между нами — кто победит в ней. Сражение произойдет между истиндорцем и мирагонцем, а их спутники будут исполнять роль свидетеля, если вам будет угодно. Через три дня, как мне придет ответ от вас, на холме Тирона, что расположен ровно посередине между нашими столицами, я предлагаю провести этот решающий бой. Лишь вам осталось определить — будет ли это война с тысячами жертв или же потеря только одного человека...»
Блики, бросаемые встревоженной ветром свечи, заиграли на бумаге, мешая читать строки письма. Изящные пальцы женщины сжали этот клочок, принесенный ей истиндорским орлом, и все помещение поглотила тьма — ветер победил в схватке с огнем.
— Что ж... Хорошо... — раздался спокойный голос женщины. — Генма, останься здесь... — резко отведя руку в сторону и преграждая тем самым путь ее спутнику, приказала она.
— Но... — хотел было возразить генерал. — Как будет приказано, — поклонился он, словив крайне недовольный взгляд.
Он не имел права препятствовать королеве в ее стремлениях. Он не мог это сделать, даже притом, что она вновь ушла. Отправилась навстречу неизвестности, как только прочла то письмо.
— Нет, — повторила Конан, уже поднимаясь по тропинке на холм.
Пейн где-то глубоко в душе надеялся, что королева не настолько глупа, чтобы самой приходить сюда. Но... Его надежды не оправдались. Ее гордый стан, ее самоуверенный спокойный взгляд. Он хотел ее увидеть, но только не здесь.
— Я не буду делать тебе поблажек, Конан. Надеюсь, ты понимаешь, что эта битва — насмерть? — спросил Пейн, вставая с валуна.
— Я разве говорила что-то о пощаде? — вздернула бровью королева, подходя к месту встречи спокойным шагом.
— Кто знает, о чем думает такая женщина как ты, — возразил генерал. Странно, но у него не было видно ни одного оружия.
Ответа не последовало — бой уже начался, несмотря на то, что они оба смотрели друг другу в глаза. Неотрывно и молча. Пейн ровным счетом ничего не делал, не шевелился, а просто смотрел на Конан, которая, подхваченная его силой, притягивающей к нему все, что он захочет, уже стремительно направлялась к нему. Непонятно, чего он хотел этим добиться — то ли, чтобы она пронзила его своим оружием или своей силой, как только окажется рядом с ним, то ли наоборот, хотел, чтобы она напоролась на его выпад. Однако, второй вариант уже был невозможен — осталось меньше пяти метров, а Пейн даже не шелохнулся.
Глаза Конан, наверное, впервые выразили отрицательную эмоцию. Она нахмурилась и, не веря в произошедшее, попыталась сделать шаг, но все тщетно. Тогда, посмотрев на Пейна уже серьезно, девушка распалась на тысячи бумажных листов.
Но силу генерала было не так просто провести, ведь сейчас все происходящее было сравнимо с большим магнитом и гвоздями вокруг. Но чего все же он добивался этим?
«Я не могу проиграть сейчас. Мне нужен мир и свобода моей стране. А не горечь утрат и страдания».
Словно по приказу белые листы на миг зависли в воздухе и в следующее мгновение устремились к генералу на бешеной скорости — казалось бы, что в них опасного...
«Бумага режет еще как...» — подумалось генералу, стоило вспомнить, как он чиркнул свою ладонь краем того письма. Царапина до сих пор не затянулась до конца.
Пейн казался спокойным, однако, это была безвыходная ситуация. Он сам же притягивал на себя оружие, но даже когда прекратил это делать, листы уже набрали скорость, и оставалось всего несколько сантиметров. Свист от трепещущих бумажных краев, оглушал, а в глазах рябило от скорости. Все они были направлены в жизненно важные органы, и поэтому Пейн нашел только единственный выход — пригнуться и прикрыть себя собственными руками. Бумага стремительно разрезала его плоть, а раны были настолько тонкими, что кровь начинала появляться только спустя несколько секунд после ранения.
Наконец, когда притяжение было прервано — листья бумаги, достигнув своей цели, стали быстро собираться и склеиваться, образуя форму человека, после чего фигура начала приобретать живой цвет.
— И это все? — спросил генерал, поднимаясь на ноги. Он весь был исполосован, но все же жив.
— А что, ты хочешь еще? — спросила женщина, внимательно разглядывая его глаза, уже больше не прежнего глубокого зеленого цвета.
«Дары богов? Никак иначе, вот почему он пошел на эту сделку — уверенный в полной своей победе...»
— Покажи мне, как сильно ты любишь свою страну, — начал он, вытаскивая не пойми откуда черный довольно длинный кинжал. Блеснуло лезвие — и генерал, с силой оттолкнувшись ногой от земли, понесся прямо на женщину, готовый атаковать ее или же защититься в любой момент — от нее только сюрпризов и жди.
Послышался лязг клинков — от той нахальной Конан ничего не осталось. Она была серьезна и спокойна, более того, вся сосредоточенность читалась не только в ее взгляде, но и в четких отточенных движениях — пускай он и застал врасплох, женщина успела выставить клинок перед собой, тем самым защитив себя.
— А ты пришел сюда развлечься? Невелика твоя любовь.
— Твоя тоже, ведь ты ушла, развлекшись, — парировал он, когда лезвие его кинжала с визгом и искрами заскользило по ее ножу — он собирался нанести удар снизу.
— Я совместила приятное с полезным — не более, — вкрадчиво проговорила Конан, выставив руку, которой она сдерживала напор клинка Пейна, одновременно ударив его. Ему пришлось отойти на пару шагов, а женщина уже замерла в боевой стойке, готовая к атаке.
— Почему пришла именно ты? — спросил Пейн, всаживая кинжал в дерево.
— Соскучилась, — девушка приподняла немного брови, словно спрашивая его: «А вдруг правда?»
— Неужели, — Пейн отпустил рукоятку кинжала и направился к женщине размеренным шагом.
Конан немного расслабилась, опустив рукоять также как соперник, но все же еще была на стороже — ее раздражало что-то, что в ней появилось к нему. Оно шептало: «Поверь», — а душа, натерпевшаяся многого в этой жизни: «Берегись!».
— Я до последнего надеялся, что это будешь не ты. Но я ошибался, слепо следуя мнению, что ты будешь умнее. И теперь, видя тебя здесь, перед собой я должен убить тебя. Либо мой кинжал разрежет тебя напополам, — с каждым словом он становился на шаг ближе к ней. — Либо тебя поглотит моя сила, — Пейн протянул свою руку и приподнял ее лицо за подбородок. — И я никогда больше не увижу ненависти в твоих глазах.
— Очень жаль, что ты не видишь другого исхода, — ответила она, разворачиваясь к нему спиной.
— Если бы ты помолчала, женщина, — его крепкие руки вдруг обхватили ее, привлекая к себе, — ты бы услышала, — голос из грозного стал тихим и настойчивым, — что больше, чем не видеть ненависть, я хочу не видеть безразличие, — шепнул он на последок, незаметно для девушки применяя очередную свою силу — лишая ее возможности управлять своими способностями. Его объятья стали слишком крепкими — почти душили, но все же, более вреда он не причинял.
Его руки настолько сдавили ее, что женщина начала чувствовать жуткую боль в грудной клетке, такую, что казалось, Конан лишится рассудка. От боли ей даже пришлось плотно смежить веки, и, вновь раскрыв их, она направила пару острых, как лезвия, листьев на мышцы его рук — на самые чувствительные точки.
Но бумага словно сгорала на воздухе — ее сила таяла, он вытягивал все, до последней капли. Уже перед самым концом, в голове девушки пронеслась мысль, о том, что, увы, она все же невольно, но поддалась. Сама не понимала, как так получилось...
Хотя нет, понимала — ее подставило то самое чувство, в которое так отчаянно хотелось верить... Верить в его правдивость. Ведь оно усыпило бдительность и пробудило надежду. Когда Конан уже почти теряла сознание, глотая жадно недостающий воздух, губы Пейна прошептали ей на ухо: «Забыл сказать. Ничья — значит мир».
«Значит мир...мир...мир...» — эхом отдавалось заветное слово в угасающем разуме. Ноги, казалось, увязли во тьме, и нельзя было никак предотвратить падение. Ты падаешь и ничего не делаешь, словно знаешь, что бесполезно...
«Спасибо».
«Ты моя», — пронеслись в тот же миг мысли в голове генерала. Вновь воспоминания нахлынули волной — и от них не избавиться...
В тот вечер Пейн спал и даже не подозревал о том, что его ждет впереди, а точнее кто. Его грудь равномерно вздымалась, показывая незнакомке, что мужчина был расслаблен. Матрац легко прогнулся под весом женщины, и та устроилась поудобнее на том, кто принес тысячи побед своей стране.
— Пришла утолить свой голод? — спросил Пейн, уже успев открыть глаза.
Силуэт прекрасной незнакомки так и очаровывал, обрамленный мягким серебром лунного света.
— Если ты этого так не хочешь, я могу уйти сразу без предисловий, просто знай, это последняя ночь с тобой, в этой стране... — Конан провела изящными пальцами по губам генерала.
Все его тело тут же предательски отозвалось на ее искушающее прикосновение. Он всматривался в глаза женщины, которые мерцали черным агатами во мраке ночи, и был не в силах прогнать ее, хотя следовало.
— Последняя ночь? Дорогая, теперь только для того, чтобы заполучить тебя, я поставлю с ног на голову все Трефовы горы.
— Я снова сбегу, — прошептала она, погладив его под подбородком, словно он верный пес.
— Не думаю, — он провел рукой по ее бедру вверх, смяв ее одеяние.
— Ты считаешь, у тебя достаточно сил, чтобы... удержать меня? — она положила свою ладонь на его, словно поощряя его действия.
— Ты сама ко мне привяжешься, женщина. Настанет такой день, — чуть улыбнулся Пейн, и в его глазах словно вспыхнул странный огонек.
— Да? — наигранно удивленно спросила она. — И что ты мне можешь дать? Мне... властительнице этих самых проклятых Трефовых гор... Так вы их зовете?
Женщина почувствовала, как рука Пейна дрогнула, и увидела удивление в его глазах. Но... то был лишь миг.
— Я могу дать тебе любовь, — он принял вертикальное положение, опираясь о свои руки.
— Какую именно? — спросила шепотом Конан, проведя нежно ладонью по его щеке.
— Ту, без которой ты завянешь, как цветок в пустыне, — он слегка коснулся ее губ, раздумывая, чего ему сейчас хочется больше всего.
— Ту, которую ты даришь абсолютно каждой в твоем гареме? Ты глуп, мужчина, если посчитал, что мне нужна эта любовь... — она налегке поцеловала его и закончила еле слышно, — глу-у-уп...
— Тогда научи меня, коварная женщина, — скорее насмешливо, чем смирительно, произнес он.
Он услышал тихий ласковый смех.
— Не-е-ет... — все так же шепотом ответила Конан, проведя указательным пальчиком по его губам. — Нельзя научить человека тому, чего он не хочет и не понимает... Но ты не волнуйся... Скоро все встанет на свои места.
— Мне не о чем волноваться. Ты будешь моей, чего бы мне это не стоило, — почти угрожающе сказал он прежде, чем впиться в ее бархатистые губы.
— М-м-м... придется мне попросить смерть разлучить нас, — ответила Конан. Ее голос звучал издевательски ласково, но было ясно, что говорила она серьезно.
— Рискни, — снова сладкий поцелуй.
— Я не буду с тобой, до тех пор, пока я не единственная, — девушка чуть запрокинула голову назад, намекая на то, что она хочет двойную порцию ласки господина.
— А что ты мне можешь дать взамен? — тем же тоном осведомился генерал, проводя пальцами по ее шее, а потом начиная покрывать ее нежными поцелуями.
— Могу отдать себя, — Конан поцеловала мужчину в подбородок, — без остатка, — теперь щеки, — могу подарить тебе детей, но, увы, не в состоянии сделать этого, и мы оба знаем почему, — девушка улыбнулась.
— Интересно, ты говоришь это каждому мужчине?
— А ты?
— Я мужчинами не интересуюсь.
— Я тоже не интересуюсь, — в такт ответила девушка.
— Неужели? — Пейн снял с нее верхнюю часть ее туалета и начал целовать ее белоснежное полушарие, накрывая своими губами ее розовый ореол и заставляя женщину выгибаться в натянутую струну.
Конан громко застонала, выгнувшись дугой. Женщина запустила в его волосы пальцы, то сжимая, то отпуская их. Пейн наслаждался ее телом, дарил в ответ ей ласки, но этого было ему мало. Покрыв цепочкой поцелуев шею женщины снизу вверх, он добрался до ее уха и хрипло прошептал:
— Я хочу тебя.
Вновь послышался ее уже знакомый коварный смех. Девушка резво оттолкнула его от себя так, что Пейн был вынужден повалиться на подушки. Cама же женщина лукаво улыбнулась. В ее глазах плескалось превосходство и нотка вожделения. Она провела ладонями по его мощному торсу, словно наслаждаясь и запоминая его и затем все ниже и ниже, пока не дошла до самого главного. Цепочка поцелуев началась с мощного пресса и закончилась почти рядом с самой чувствительной точкой тела генерала. Стянув окончательно с него штаны, она еще раз провела ладонями по его бокам, словно приготовив его тем самым к самой сладкой пытке из всех. Ее губы коснулись слегка плоти мужчины и в улыбке превосходства провели по всей ее длине. Затем, Конан вернулась к вершине, кончиком языка словно пробуя его. Легкое движение — и Пейн словно обезумел. Он сходил с ума от откровенных ласк этой женщины, он не мог сдержать стона, пробуждаемого ею. Пейн превратился словно в податливую марионетку, тающую от прикосновений Конан.
Женщина — сущая дьяволица: ей будто было мало его стонов, она хотела еще... Она делала более решительные движения губами, порой даже быстрые, вбирая его в себя, доводя Пейна до сумасшествия. Порой она позволяла ему передохнуть, когда обводила контуры его горячей плоти языком.
— Иди ко мне, — в перерыве между стонами позвал ее Пейн, не в силах больше терпеть эту сладостную, горячую пытку. В этот момент он готов был сделать все что угодно, стоило женщине лишь намекнуть.
Девушка назло не останавливалась. Лишь после того, как сделала пару завершающих движений, она как кошка приблизилась к нему.
— Да мой господин? — cпросила она так же шепотом, почти касаясь его губ.
«Господин?» — генерал очнулся от своих воспоминаний. — «Ложь перед побегом».
Он отогнал все это в темноту своего сердца — туда, где холодно, туда, где эти частицы прошлого не смогут влиять на него.
Темнота темнотой, но женщина, хоть и не понимала, что происходит, ничего не видела и не могла определить, где она. Все же ощущения ее остались при ней. И легкое щекотание кончиком пера ее кожи, как бы парадоксально это ни было, приводило ее в чувства, и вскоре она заметила, что ее голова покоится на чем-то, напоминающем колено, и лежит она под открытым небом, судя по ветерку.
— М-м-м, — королева Мирагона нахмурилась и, щуря глаза, медленно их открыла.
Прямо на нее смотрело знакомое лицо, обрамленное рыжими волосами. Оказалось, что Конан действительно лежала головой на колене — Пейн почему-то проявил заботу, вместо своих обычных убийственных манер.
— Да ты ли это? — спокойно спросила девушка с долей сарказма.
— А ты потеряла память?
— Возможно... — чуть вздернув бровью, ответила женщина.
— И кто же я такой?
— А кем ты хочешь быть? — спросила она, смотря ему в глаза.
— Тем, кто имеет все, — ответил Пейн, наклоняясь к лицу женщины. — «Тем, у кого будешь ты».
— Не слишком ли высоко?
— Я вынужден стремиться выше, ведь там... — не закончив фразу, его уста сомкнулись и тут же едва коснулись ее губ.
Конан прикрыла глаза, словно довольная кошка, и даже чуть приподняла подбородок, чтобы Пейну досталось больше. Он мог почувствовать, как женщина улыбнулась лишь губами.
Пейн со всей искренностью отвечал на поцелуй, был ласков и настойчив одновременно, даже в такой мелочи ведя себя как доминант. И он лицемерно не прервал поцелуй, даже когда тонкое ледяное лезвие коснулось ее кожи чуть выше груди и провело линию дальше вниз, оставляя тонкую полоску, которая постепенно начала алеть и капли крови просачиваться через царапину. Губы Пейна отстранились от сладких уст женщины, и внезапно она ощутила их на своей свежей ране.
Солоноватый привкус багряной крови придавал некую экзотику этой жестокой ненормальной ласке. Его губы причиняли щемящую боль женщине, но в то же время, она чувствовала их нежность и ласку...
— Это месть? — спросила Конан, прикусывая губу. Женщина не могла понять, что чувствовала она сильнее: боль или с ума сводящую ласку. Скорее все же второе.
Пейн, с прикрытыми глазами, продолжал спускаться все ниже и ниже, при этом не в силах сдержать улыбки. Его лицо и руки, не говоря уже о теле, давно были исчерчены полосками проступившей крови, которая успела потемнеть и засохнуть. Несколько капель живительной алой жидкости оросили изумрудную траву, придавая холму еще больший образ места жесткой битвы.
Конан начинала иногда постанывать от того, что он переставал ласкать порез, который сам же сделал. Тем не менее, женщина осторожно проводила по его рукам — он уже успел снять рубашку — и очерчивала каждый шрам, сделанный ею.
— Ты потерял много крови, — выдохнула она ему в губы.
— Ты заметила? — с насмешкой спросил он, целуя ее подбородок и скулы, но не касаясь уст.
— Ты пойдешь со мной, — приказала женщина.
— Ты так уверена в этом? — Пейн прервал поцелуй, отстранившись от нее.
— Я заставлю тебя прийти... — прошептала Конан, с силой толкнув Пейна и тем самым перевернув его на спину. Девушка живо оказалась сверху.
— С какой целью? — Пейн внимательно следил за каждым ее движением, но не делал никаких попыток препятствовать ей. Пока что.
Женщина нагнулась так, что ее губы теперь ласково шептали:
— Я хочу видеть рядом с собой достойного короля, — она чуть прикусила мочку его уха.
Зрачки мужчины едва заметно расширились в удивлении, когда он услышал ее слова.
— Рядом с собой? — Пейн быстро перехватил ее руки и перевернул на спину, оказавшись теперь над ней. Запястья женщины были с силой прижаты к траве, а сам генерал придавливал ее своим весом. — Это ты будешь рядом со мной, милая, — нагнувшись, он почти насильно поцеловал ее, резко, надменно, своевольно.
Багровые травинки затрепетали от дуновения ветерка, последний раз перед тем, как их смяла хрупкая женская спина.

***

Длинные узкие листья припали к земле, раздавленные тяжестью человеческого тела, а затем вновь выпрямились, стряхивая с себя пыль и кусочки земли и устремляясь к солнцу. Вскоре и тень странника перестала закрывать их собой, удаляясь на юг. Внезапно она остановилась, подчиняясь законам светотени, и, изменив свою форму, застыла.
Странник посмотрел на свой след, оставленный позади, и окинул полусонным взглядом ту самую траву, которую только что примял своими ногами. Она была немного жухлой, почти сухой.
«Почему Самехада на юге, где так знойно? Зато, после того, как я, Суйгецу, получу ее, у меня будет куча возможности подзаработать на убийстве», — странный чужеземец, предвкушая радужное будущее, снова направился вперед. Его целью был единственный меч, который хранился в замке Белиада, в обители короля Саске. Он уже грезил, как овладеет этим мечом, возможно даже воспользуется им, чтобы победить короля и захватить власть. Хотя... слабо верится. С властью придут заботы, с заботами — нервотрепка, с нервотрепкой — заботы, и так по кругу.
Заботы заботами, но тем немее молодой человек с пепельными волосами и яркими лазурными глазами уже приближался к границам столицы Белиада. Яркой огромной и величественной. Некогда на землях Белиада царила лишь разруха, и ветер гулял по просторам, не боясь столкнуться с преградами — до появления нового короля, конечно же.
Мечта, заключающаяся в мече? Да, это его грезы, его цель. Ради нее он прибыл в этот край. Ради нее прошел немалое расстояние. Ради себя он подчинился королю и втерся в его доверие на столько, что уже не представлял свою судьбу иной. Этот король поражал и притягивал. Хотя нет. Привлекала его мощь, его могущество. Это мужчина понял, проведя здесь немало времени.
И со всеми присущими ему королевскими чертами, Саске хлопнул по столу, когда Суйгецу зашел к нему в залу снова.
«Девушка? Что она здесь делает?» — заинтересовавшись, мужчина так и остался стоять возле двери, с любопытством наблюдая за этими двумя. — «Он относится к ней иначе. В последний раз такое отношение я видел в Мирагоне. Хотя нет...» — в этот момент Суйгецу ощутил, что ошибся, — «он смотрит на нее так же, как и на любую в своем гареме. Что между ними происходит? Может, ему нравятся рыжеволосые? Или она его родственница?»
— Суйгецу! Если ты ошибся дверью — уходи. Если нет, то вернись на землю! — донеслись до него слова Саске.
— Я весь к вашим услугам, ваше величество, — с частичкой издевки, но все же показывая свое подчинение, ответил светловолосый. — Я пришел вас спросить о слухах, разошедшихся во дворце. Говорят, у нас теперь грифон есть?
Король, вспомнив про животное, окинул взглядом окно и посмотрел на бумаги, разложенные перед ним.
— Это не слухи. Если это все, то иди, узнай, что там с отрядом наемников. И ты, Карин, свободна на сегодня.
Девушка, которой повелели оставить короля, тут же поспешила исполнить приказ. Она словно пыталась угодить королю даже в таких мелких порой унизительных просьбах.
— Эй, стой, — окликнул ее Суйгецу, шедший вслед за ней, — куда ж ты так спешишь?
— Да? — cпросила она, развернувшись и смотря на блондина взглядом полного превосходства.
— Ты откуда, с Мирагона? — насмешливо спросил он, подходя к ней.
— Какая тебе разница? — резкий ответ.
— А, ты с планеты пресмыкающихся перед Саске, — усмехнулся он, вставая прямо перед ней и смотря на нее свысока.
Карин сначала уставилась на него, подозревая в нем врага короля, но заметив его странный оскал — выплюнула:
— Пойди, зубы подрежь, — и направилась дальше, обойдя его.
— Саске, где ты такую выскочку откопал? — нагло поинтересовался Суйгецу, увидев короля, выходящего из залы. Но тот ничего не ответил, лишь холодно посмотрев в их сторону, и свернул к лестнице. — Эта Карин здесь как бельмо на глазу, — шикнул Суйгецу, посмотрев снова на женщину.
— На себя посмотри, пиранья, — рыкнула она, хмыкнув и отвернувшись.
— Кажись, я понял, что за бред здесь творится. Ты просто пользуешься благосклонностью Саске. Только учти, может появиться кто-то, кто будет иметь над тобой абсолютную власть. Тогда посмотрим, как ты запоешь, — рассмеялся Суйгецу и пошел, наконец, выполнять приказ.
И он говорил это не просто так, как оказалось позже.