 Фанфик «Три песни времени. | Глава 3, Эпилог.»
Шапка фанфика:
![]()
Название: Три песни времени
Автор: Aleteya Levkora
Фандом: Sailor Moon
Бета: автор.
Рейтинг: G
Пейринг: Серенити/Эндимион, Усаги/Мамору
Персонажи: Они же + Хронос, Селена, Луна и сенши.
Жанр: романтика, драма.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Я зануда(. Немного сентиментальная, немного высокопарная и, похоже, неисправимая. Так что… особого экшна нет (не дается он мне), зато много много романтики, лирики, описаний, рассуждений и «красивостей»...не обессудьте.) И чуть-чуть юмора. Местами...;-).
Рейтинг: G.
Размер: Миди
Содержание: От рождения Солнечной Системы и сейлор-воинов через эпоху Серебряного Тысячелетия до наших дней - они всегда вместе. Это своеобразная мозаика. Набор лирических зарисовок, описывающих эпизоды из трех разных эпох долгого жизненного пути главных героев сериала "Сейлормун".
P. S. Автор обещает, что все закончится хорошо)))
P.P.S. Тапки принимаются... ;-)
Статус: закончен.
Дисклеймер: все персонжи принадлежат уважаемой Наоко-сенсей.
Размещение: с разрешения автора.
Текст фанфика:
Песня третья: Не отпускай.
Мост между двух берегов.
Две неразорванных нити
В речной круговерти.
Два отражения.
Люди, взгляните!
Для таких –
Не существует смерти.
Тысячелетия пролетели над миром, как тени. Там где раньше шумели балы и праздники, теперь только мертвая серая пыль. Никто больше не видит радужных бликов на диске Луны. Вместо яблоневых садов – выжженные равнины, которые люди Земли назвали лунными морями.
Многие имена позабыты. И лишь гранатовые глаза Воина Времени помнят все и хранят эту память – ради тех, кому предстоит вернуться.
Тихо поет ветер над пустыми планетами. Шелест воспоминаний, спящих под пеплом и льдом, звон давно пролитых слез, вздохи новой жизни слышны в его колыбельной. Вихри разноцветных лепестков летят в пустоте красно-белой метелью.
Окровавленный снег. Перья раненой птицы.
Протяжным звоном отвечает этой песне золотая, сплетенная из двух, струна. Сотни веков тянутся рядом друг с другом две нити бесконечной пряжи судьбы. Сквозь память и забвение, сквозь жизнь и смерть, вновь и вновь проходя разлуки и встречи…
Потоки ветра свиваются в смерч, замыкая время в кольцо. Эхом свистящей стали отзываются тени минувшего и грядущего.
Любовь. Ненависть. Ревность и ярость. Предательство и надежда. Смерть и возрождение. И битва, вечная битва, которой не будет конца, пока существует мир.
И намертво, до последнего вздоха, сцепленные руки.
Это было. Это будет.
…Беспокойная ночь лежит над городом, в очередной раз избежавшим бури. По небу скользят тяжелые сырые облака, еле подсвеченные лучами спрятавшейся за ними Луны.
Она сидит, обхватив руками колени, на карнизе крыши одной из токийских высоток и молча смотрит на призрачные блики, которые оставляет на хмуром небе свет ее далекой, когда-то родной планеты. Становится все холоднее, воздух наполняется промозглой влажностью, и тонкая ткань матроски совершенно не защищает ее от пронизывающего ветра с океана.
Она ежится. Да-а, Харуке с Мичиру такая погода, наверно бы, понравилась. Тут вам и ветер, и океан… Но о воинах Урана и Нептуна уже давно – несколько месяцев – ничего не было слышно. Впрочем, оно и к лучшему – как говорит сверхосторожная Луна, «эта парочка вечно играет роль буревестников, а бури нам сейчас ни к чему». Будто они когда-нибудь бывают «к чему»…
Луна… Сейчас сидит, небось, у раскрытого окна и тоже мерзнет – ждет свою непутевую хозяйку. Девочки уже давно разбежались по домам, и заждавшаяся кошка готовит внушительную речь о «чьей-то безответственности и привычке вечно всюду опаздывать». Она выскажет все это очень строгим голосом – чтобы Усаги не догадалась, как ей было тревожно…
Сейлормун тихонько усмехается. Хорошо, что некоторые вещи остаются прежними даже спустя тысячи лет…
И тут что-то меняется. Ветер по-прежнему остается промозглым и хлестким, а небо – насупленно-тяжелым, но все это неуловимо отступает на второй план, и кажется просто неважной декорацией. Сердце спотыкается, толкается в грудь горячо и крепко, затем начинает биться быстрее, чуть изменив ритм.
Воительница Луны выпрямляется и с улыбкой закрывает глаза. Она очень хорошо – еще со времен Серебряного Тысячелетия – помнит эти ощущения. И причина у них всегда была только одна. Вернее, один…
…Тусклый, еле видный, диск Луны на минуту совершенно скрывается за облаками. Когда он появляется вновь, на крыше становится на одну тень больше.
Сейлормун улыбается, не поворачивая головы:
– Ты нашел меня…
Он молча подходит к ней, проводит рукой по волосам. Полы темного плаща, как мягкие крылья, ложатся ей на плечи, укрывая от сырого ветра. Она чуть подается назад и, не открывая глаз, замирает в кольце теплых рук. Чувствует, как его дыхание щекочет волосы на темени.
Они вместе. Остальной мир подождет. Эти минуты – только для них.
Где-то высоко, за мокрой ватой облаков, за границей голубого полога, окутывающего Землю, радостно перекликаясь с далекими звездами, поет и поет невидимая золотая струна.
Они долго стояли так, молча прижавшись друг к другу. Наконец, Такседо почувствовал, что она перестала дрожать от холода и расслабилась. Осторожно взяв ее за плечи и развернув к себе, он приподнял ей подбородок, заглянул в глаза:
– Что тебя сегодня так расстроило, Усако?
– Ничего от тебя не скроешь, – выдохнула она, зарываясь лицом в мягкую черную ткань смокинга. – Все в совершеннейшем порядке. Это мои глупости…
– У тебя бывают удивительно умные глупости, милая, – усмехнулся он ей в волосы. – Так что тебя беспокоит?
Она глубже спрятала лицо у него на груди и еле слышно произнесла:
– Я очень испугалась сегодня.
Теплые руки обняли ее крепче:
– Тебе нечего было бояться, зайка. Ты же знаешь, пока я рядом, никакой демон ничего тебе…
Сейлормун резким движением отбросила его руки и, вскинув лицо, сверкнула потемневшими сухими глазами.
– Я не за себя испугалась, бака! – взволнованно перебила его она. – Ну почему, почему, ПОЧЕМУ ты никогда не бережешь себя?!
– Потому, что я берегу тебя, – очень тихо ответил он.
– Ну неужели же ты не понимаешь?! – ее голос дрожал от еле сдерживаемых эмоций. – Это… Это же… жестоко – беречь одну меня! А если тебя… Если ты… Если С ТОБОЙ что-нибудь случится – зачем тогда я? Меня же не будет…
Она очень старалась не заплакать. Но упрямый голос не хотел слушаться и в конце концов сорвался и зазвенел.
– Меня не будет тогда… – хриплым шепотом повторила она и отвернулась, пристально глядя на расплывающееся в глазах серое небо.
Осторожная ладонь легла на ее плечо.
– Прости меня…
Дрогнувший голос заставил ее резко обернуться. Синие – нет, почти черные от боли глаза виновато смотрели на нее. Мамору повторил почти беззвучно, едва касаясь ее:
– Прости…
Видеть эти глаза – такими – было выше ее сил. Она рывком притянула его к себе и обняла – как могла крепко. Постояла, прижавшись к груди и обхватив руками плечи. Слушала неровное дыхание и шептала что-то сбивчиво-нежное…
Наконец, удары сердца под ее щекой стали размереннее. Она слегка отстранилась, подняла голову. Отвела в сторону непослушную челку, пригладила волосы. Улыбнулась навстречу темному, без бликов, взгляду.
– Это ты меня, глупую, прости, – смущенно прошептала она. – Я и вправду еще такая слабая и неопытная… Ты всегда меня защищаешь, а я…
– А ты спасаешь меня, – он взял ее лицо в ладони. – Спасаешь от теней в моем сердце. От пустоты. От пропасти, в которую без тебя превратилась бы моя жизнь. Ты права, что сказала мне все это. Я и сам должен был понять, как тебе больно…
Усаги не дала ему договорить. Привстав на цыпочки, она притянула его голову к себе, и мир вокруг них снова ненадолго исчез…
…Не говори мне, что в твоем сердце – тьма. Загляни в мои глаза, посмотри, как я вижу тебя. Как чувствую.
Ты Хранитель Земли – и ты мой хранитель. Я вижу твой свет – золотой и горячий, как огненное сердце твоей планеты.
Ты моя сила и моя судьба. Ты держишь в объятиях мою душу.
Сохрани ее. Не отпускай.
…Почему ты называешь себя слабой? Если бы ты видела себя – как вижу тебя я – настоящую…
Ты принцесса. Не смейся над моими словами. Ты принцесса – и тебе вовсе не нужны короны и платья. Ты мой ангел с лунных небес.
Ты мой мир и мои крылья. Ты держишь в ладонях мое сердце.
Согрей его. Не отпускай.
…– Никогда не пугай меня так больше, – легкое дыхание щекочет шею. Теплые пальцы отгибают насквозь пропитанный кровью воротник рубашки, стирают с кожи запекшиеся бурые пятна. Она осторожно, едва касаясь, проводит ладонью вдоль глубокой свежей царапины – на миллиметр левее сонной артерии – и еле слышно всхлипывает.
– Зачем ты так, родной мой, ну зачем…– прерывисто шепчет она, прижимая к своему плечу растрепанную темноволосую голову. – Ведь я все-таки воин, я уже привыкла сражаться, я не боюсь… И если даже меня ранят…
– Нет, – сдавленный вздох-рыдание. Руки судорожно сжимают ее в объятиях – так крепко, что она едва может дышать. – Нет, – повторяет он беззвучно, зарываясь лицом в мягкие золотистые завитки на теплом виске.
…Нет, милая. Только не ты. Я все выдержу, все стерплю, ты же знаешь, мы видели всякое. Но только одного мне не вынести никогда – твоей боли. Не проси меня об этом.
…Перламутровый свет струится вдоль тонких ладоней, как белое негорячее пламя. Его невесомые прикосновения смывают боль, успокаивают пылающую голову. Рваные края раны неощутимо затягиваются, и она начинает постепенно исчезать.
– Вот и все… – шелковистые губы, обжигая до самого сердца, скользят по шее, ласкают тонкий, едва заметный шрам – еще один след бесчисленных сражений. – Но не делай так больше. Обещаешь?
Он вздыхает.
…Нечестно это, родная. Я не в силах спорить с тобой, когда ты так просишь, не в силах быть причиной твоих слез… Но разве я могу стоять в стороне, когда рядом с тобой опасность – или даже тень опасности? Разве могу?..
– Я понимаю, – Усаги привычно прижимается щекой к его плечу. – Я совсем не хочу тебя переделывать. Ты мне нужен именно такой, какой есть. Но одно мне пообещай – что останешься в живых, сколько бы сражений нам еще ни предстояло. Только останься… И ничего больше.
– Останусь, – он прижимает ее к себе, укрывает полой плаща. – МЫ останемся. Обязательно. Это я тебе обещаю.
– И имей в виду, – она шутливо хмурится и грозит пальцем, – если ты еще будешь так геройствовать, то теперь уже я полезу демонам наперерез, чтобы прикрыть тебя собой. Это Я тебе обещаю!
И Усаги заливисто смеется…
…Где была тогда его хваленая интуиция Воина Земли? Ни на секунду, ни на один вздох он не почувствовал в этих словах ледяной тени будущего…
…– Признайся, тебе нравится, когда я тебя спасаю, – он поддразнивает ее, ему весело с ней спорить.
– Какой же ты все-таки вредный, Мамо-чан, – с обожанием мурлычет Сейлормун. – Ну ничего от тебя не скроешь…
– А надо? – черная бровь иронично взлетает вверх.
Она смеется, кладет невесомые ладони ему на плечи, гипнотизирует своим мерцающим, невозможно чистым взглядом.
– Ты знаешь, как я тебя люблю? – тихо, почти шепотом.
– Я… Да… – все слова бесследно тонут в этих родниковых глазах.
– Ничего-то ты не знаешь… – горячие руки кольцом смыкаются на шее. Тихий смех щекочет сердце. – Глупый мой, хороший, ничегошеньки ты не знаешь…
Тонкие пальцы осторожно снимают белую маску, зарываются в волосы, растрепывая их окончательно. Смеющиеся губы целуют лоб, глаза, щеки…
Серебряный лунный лучик…Лунный зайчик, спрыгнувший на Землю…
Высоко за серыми облаками тихо и чисто поют звезды.
…Он несет ее на руках, и над ними величественно парит просторная бархатная тишина, ощутимая даже сквозь пелену промокших облаков. Город внизу – тревожный, неспящий, полный лихорадочно-ярких огней – кажется ненастоящим, как рисунок из старой детской книжки.
Ей чудится, что это сама огромная ночь несет ее на крыльях, тихо шепча ей что-то ласковое, убаюкивающее… И она доверчиво сворачивается в этих теплых объятиях, засыпая под мерное биение сердца у своей щеки.
И даже если бы вокруг них сейчас бушевала гроза, она улыбалась бы во сне так же спокойно – юная девочка с сердцем ангела и душой спящей богини. Она знает, что голубая планета, несущая ее на своей груди, любит ее – вся, от пылающего ядра и до ледяного края стратосферы – любит ее так же сильно, как и ее Хранитель.
…И я люблю тебя, Земля. Люблю всей силой отпущенной мне вечности. Люблю…
Над миром бесшумно парят золотые сны.
Черная бархатная тень мазнула по ночному небу и бесшумно скользнула на балкон. Мелькнула прядь золотистых волос. Луна, третий час неподвижно сидящая на крыше, подавила вздох облегчения. Впрочем, она тут же приняла серьезное выражение мордочки и стремительно впрыгнула в окно.
– Налетались? – вопросила она ледяным тоном опытной испанской дуэньи.
Мамору, полностью поглощенный тем, чтобы как можно бережнее уложить спящую, вздрогнул и резко обернулся. Усатое кошачье «лицо» взирало на него с подоконника хладнокровно и неодобрительно.
– Луна, предупреждать же надо! – шепотом отозвался он. – У меня чуть сердце не остановилось!
– У тебя? – янтарные глаза иронически сузились. – Да ни в жизнь не поверю!
– Ни на секунду не сомневался в твоем человеколюбии, – усмехнулся Такседо. – Осторожнее, не разбуди ее.
– Теперь ее даже полчище юм не разбудит, – фыркнула кошка, понижая, однако, голос. – После тебя и пирожков спать она любит больше всего.
– И пускай, – синие глаза с обожанием посмотрели на беззаботно сопящую мордашку. – Давно ждешь?
– Полночи уже. И, между прочим, волнуюсь! – на ультразвуке прошипела Луна. – Предупредить мог?
– Извини. Все как-то внезапно вышло. Она очень устала сегодня… и расстроилась.
– Догадываюсь, отчего, – кошка кивнула на его пропитанный кровью воротник. – Опять геройствовал?
– Выхода не было, Луна.
– Да знаю я! – шепотом воскликнула та. – Но ты все же как-нибудь… поосторожнее, а?
– Луна, мне кажется или ты действительно за меня беспокоишься? – насмешливо улыбнулся Такседо, разглаживая и перебирая золотые волосы, разметавшиеся по подушке. В лунном, освобожденном от облаков, свете они напоминали перламутровый шелк.
Одним бесшумным прыжком кошка перелетела полкомнаты и, приземлившись на подушку рядом с головой Усаги, уставилась на него в упор взглядом школьного завуча.
– Вот что я тебе скажу, твое высочество, – строго изрекла она. – Ругать я тебя не буду – у меня нет на это никаких прав, да и дело все равно безнадежное. Советовать тоже не буду – тебе ничьи советы не нужны. Но одно ты уясни себе накрепко в свою бесшабашную голову. Я три раза видела, как Усаги тебя теряла. И я видела, что с ней происходило. И я не хочу – слышишь, НЕ ХОЧУ видеть это в четвертый раз. Понимаешь меня?
– Более чем. Поверь, если бы был способ оградить ее от всего этого…
– НЕТ такого способа, – сдавленно прошипела Луна. – Она последует за тобой, куда бы тебя не занесло и разделит твою судьбу, какой бы та ни была. И ни я, ни сенши, ни сам Хронос ее не остановят. Ее мать поняла это тысячелетия назад. Поэтому и отпустила на Землю. И обратной дороги нет ни у кого из нас. Так что ради нее – будь осмотрительнее, ладно?
– Я не могу ничего тебе обещать, твое превосходительство, – полушутливо, полупечально ответил он. – Что бы ты сама – или Артемис – делали бы на моем месте?
– Полагаю, что то же самое, – грустно констатировала кошка. – Но мы охотнее даем наставления, чем сами им следуем. Понимаю я все… Слушай, полуночник, – встрепенулась она. – Шел бы ты спать, а? Я за ней присмотрю.
– Это ты могла бы и не говорить, – мягко усмехнулся Мамору. – Кто еще присмотрит за ней лучше?
– Полагаю, ты, – невозмутимо отозвалась его собеседница. – Но до тех светлых времен еще неблизко. Так что – брысь. – И она притворно-строго нахмурилась. На милой мохнатой мордочке это выражение смотрелось очень забавно.
Такседо наклонился, приникая губами к губам спящей, прошептал ей на ухо что-то неслышно-ласковое. Луна деликатно потупила взгляд.
У подоконника он обернулся:
– До встречи, Луна.
– До встречи. И, Мамору… Спасибо тебе.
Синие глаза дрогнули в насмешливом прищуре:
– Знаешь, Луна, после Дианы ты – самая замечательная кошка в этой Галактике! – и бесшумная черная тень смешалась с заоконным мраком.
– Льстец! – растроганно фыркнула ему вслед самая замечательная кошка Галактики, изо всех сил стараясь сохранять суровый тон.
…В доме все стихло. Усаги посапывала в подушку, улыбаясь во сне. С полностью прояснившегося неба лился прохладный перламутровый свет.
Луна вспрыгнула на подоконник, и ее глаза – мудрые тысячелетние глаза цвета старого золота – обратились к ночному светилу.
– Я помню свое слово, Селена, – тихо сказала она. – Помню и держу.
Все началось, как обычно.
Настырное пиликанье передатчика раздалось как раз в ту минуту, когда уютная дрема начинает плавно перетекать в первый, самый сладкий и желанный сон. Словом, как всегда…
Усаги что-то неразборчиво промычала спросонья, и медленно начала выползать из постели, по которой уже энергично топталась безжалостная и сверхответственная Луна.
– Усаги! Просыпайся скорее! Демоны ждать не будут!
– Да я уж знаю… – недовольно пробурчала Великая воительница Добра и справедливости, выпутываясь из одеяла. – У них бессонница что ли, у демонов этих?! – в сердцах выпалила она.
– Зло не дремлет! – назидательно изрекла кошка, нетерпеливо переминаясь по подоконнику. – И тебе не помешало бы быть более бдительной и ответственной.
– Из нас двоих это лучше получается у тебя, – раздраженно наморщила нос Усаги, нащупывая ногой тапочки, а ладонью – брошку на столике. – Так что мне можно напрасно не напрягаться.
– И чего ты сегодня такая разозленная? – фыркнула Луна, выпрыгивая в окно вслед за своей перевоплотившейся хозяйкой.
– А ты не была бы разозленная, – на бегу выдохнула Сейлормун, – если бы тебе снился сон, в котором сбылась бы мечта всей твоей жизни – а тут на самом интересном месте тебя будит какой-то демон?! Нет, я его на лапшу нашинкую!
– Мечта всей моей жизни – чтобы ты стала наконец по-настоящему ответственной и собранной, – отрезала кошка, поспешая вслед за ней. Про себя она отметила, что влияние Мамору не всегда сказывается на ее подопечной положительно. У кого бы еще она таких выражений нахваталась? Вслух она (в воспитательных целях) добавила: – Но, по всей видимости, этой мечте не суждено сбыться в ближайшую тысячу лет.
– Какая ты вре-е-едная, Луна, – обиженно проныла будущая королева Хрустального Токио, изо всех сил стараясь не споткнуться на дорожках парка. Почему, кстати, демоны так любят Треугольный парк? Здоровый образ жизни ведут, что ли?..
Додумать она не успела. Огненные вспышки и запах озона от электрических разрядов (ну Мако разошлась!) ясно указывали, куда ей следует поспешить. Девочки уже заняты по уши…
Уже давно прошли те времена, когда битвы вызывали у нее страх. Они остались долгом, неприятной обязанностью, которую нельзя было избежать. Два года сражений научили ее превозмогать страх и гнев… и прощать, порой даже спасая тех, кто находился по другую сторону баррикад. Но с демонами – существами, лишенными и души, и разума (да и существа ли они?), поделать ничего было нельзя.
…Как всегда, битва оставалась в сознании фрагментами, яркими вспышками впечатлений.
Прыжок, бросок в сторону, атака. Водопад острых матовых игл фейерверком летит во все стороны. Надо прикрыть Меркури, чтобы она успела просчитать слабые стороны врага… Снова прыжок. Разряд молнии, кажется Юпитер его подбила… Опять иглы. Длиннющие, как кинжалы. Колючий какой демон попался… Поток пламени сжигает атаку врага. Марс, ну осторожнее надо, я здесь как бы стою! Прыжок. Ой, коленку разбила!.. Мамочки, теперь он на меня нацелился!
Тонкий скользящий звук, похожий на свист дротика. Лепестки кружатся в воздухе, как красный снег. Ну, конечно…
Рывок в сторону. Осторожные руки. Теплые губы скользят по щеке, торопливый шепот в ухо: «Не бойся». Балда, разве я за себя боюсь?! Хотя и за себя немножечко тоже…
Золотой луч Венеры рассекает ночь. Нет, ну какой увертливый этот демон… Ага, розочка его достала! Ну все, сейчас по-быстрому его нейтрализую и сразу домой, спать. Взгляд падает на вонзившийся в ствол дерева алый цветок. Ну ладно… почти сразу.
Она выпрямляется, готовясь материализовать свое оружие. Все в порядке, девочки контролируют ситуацию… А дома в холодильнике, кажется, еще пара пирожков оста…
Пронзительный крик Луны обжигает нервы. Черная масса, казавшаяся неподвижной, делает резкий рывок. Новый поток игл-кинжалов несется прямо на нее, она падает куда-то вбок, знакомая бархатно-черная тень прикрывает ее. Волна огня наперерез – у Рей прекрасная реакция… В воздухе кружится пепел, почти ничего не видно.
Протирая глаза, она поднимается на ноги. Ох, коленку больно…
В глаза бьет тонкий мгновенный блик. Одна – всего одна – длинная матовая, острая, как кинжал спица, нацеленная на нее. И на ее пути – почти незаметная в ночи темная фигура, всегда прикрывающая ее от смерти…
Нет. Только не в этот раз. НЕТ!
Время рассыпалось на секунды, как порванное ожерелье. В череде стоп-кадров она видела, как смертоносное острие распарывает пространство. Миллиметр за миллиметром. Где-то по краю сознания скользнула мысль: это сон, страшный сон, такого не бывает, НЕ МОЖЕТ быть…
Такседо оборачивается и напрягается для рывка, но она уже знает – слишком поздно. Он не успеет.
Три секунды.
…Это сон, это неправда, надо только проснуться…
Две.
Только проснуться… бросок вперед, навстречу смерти… его смерти. Ну уж нет! Откуда-то появляются белые перья, вьются в воздухе… Проснуться…
Одна секунда.
Вздох.
Она резко и совершенно бессознательно выбрасывает вперед руки, волна слепяще-белого огня – без жезлов, брошек и заклинаний – заливает пространство. Что-то коротко и сильно толкает ее в грудь, она не может удержаться на ногах… вопль демона тонет в чьем-то отчаянном крике. Она не сразу понимает, что это Ами. Ами? Она же даже голоса никогда не повышает!.. Это точно сон…
Остановившееся время вдруг обрушивается на нее, как лавина. Водоворот звуков и лиц кружится перед глазами, пространство рассыпается яркими пятнами.
…Нет, точно все-таки сон. Иначе почему перед ней вдруг мелькнуло заплаканное, перекошенное от ужаса лицо Рей? Рей никогда не плачет…
Тепло. Чьи-то руки держат ее, дрожа, прижимают так крепко, что трудно дышать… Знакомые глаза, потемневшие от ужаса, ищут ее взгляд. Милый, ты что? Все же хорошо… Только дышать тяжело…
Слева, под мышкой, почему-то делается горячо и мокро. Она пытается вздохнуть поглубже, но в груди неожиданно резко колет – она заходится в кашле, на губах становится липко и солоно. Руки сжимают ее крепче, кажется, он что-то говорит ей, но она не может расслышать – слишком сильно звенит в ушах. Холодно… Когда же этот сон закончится?.. Не могу дышать… Больно, очень больно, пожалуйста, не надо!..
Мир вокруг начинает бледнеть. Наконец-то…Последним усилием она останавливает взгляд на любимом лице. Милый, ты что, плачешь? Не надо, я проснусь, и все будет хорошо…
Мир падает в бездну и исчезает.
…Она парит, летит куда-то, под ней перемигивается огнями ночной город. Теплые ладони, родные глаза в прорезях маски… Ты так крепко держишь меня… не отпускай, ладно? Она улыбается, с трудом разлепив запекшиеся губы, тянется погладить его по щеке, утешить… но руки уже не чувствует… ничего не чувствует.
И, смеясь от облегчения, что кошмар закончился, и можно наконец-то проснуться, проваливается в тишину.
…Все произошло очень быстро. После огненного шторма, который устроила Марс, все на секунду утратили бдительность. На одну секунду – но этого было достаточно. Неуловимо быстрый, последний бросок демона, золотая лента волос стремительно рассекает облако пепла. И – ослепительная, ошеломляющая вспышка неконтролируемой энергии. Отчаянный крик Меркури – она стояла ближе всех…
Звенящая тишина. Липкое красное пятно медленно расплывается по белой ткани. И с жалобным звоном осыпаются на землю осколки разбитой броши…
…Ему не хватило сотой доли секунды.
Два года, два долгих года они ходили по грани между жизнью и смертью – по тонкому шелку, натянутому над пылающей бездной – но никогда он не допускал даже тени мысли, что ЭТО может случиться с ней. С кем угодно – НО НЕ С НЕЙ…
…Вспышка. Рывок. Невесомая тяжесть упавшего тела. Красное – на белом…
Это неправда.
Ну же, Усако, открой глаза, скажи, что это неправда! Открой глаза, ПОЖАЛУЙСТА!!!
Длинные ресницы слабо шевелятся. Затуманенный взгляд рассеянно блуждает вокруг, потом узнает его и теплеет. Она слабо, виновато улыбается. Пытается вздохнуть поглубже, вздрагивает… Ласковые глаза резко чернеют от боли. Обессиленное тело, задыхаясь, бьется в приступе кашля. Губы окрашиваются ярко-красным, и темная густая струйка медленно стекает по щеке.
На него обрушивается черная, липкая, как гудрон, тишина – не вздохнуть, не пошевелиться. Руки судорожно сжимают хрупкие плечи – защитить, укрыть от боли, в безумной, отчаянной надежде спасти…
Ее губы едва заметно вздрагивают, и в безмолвии длящегося кошмара тихо шелестит:
– Больно…
Стиснуть зубы, чтобы не закричать, не завопить во весь голос от бессилия. Сердце в ужасе стонет и мечется, как птица с перебитыми крыльями, рвется прочь из груди – биться и дышать ЗА НЕЕ – но не может и бесслезно рыдает, разрывая себя о стеклянную клетку отчаяния.
«Больно»…
Как ты можешь, Хронос?! Как ты можешь допускать такое?! Она никому никогда не делала зла, она спасла столько жизней, она – одна из всех нас – никогда никого не ненавидела!
«Больно»…
Почему, Хронос?! За что?!! Ее – ЗА ЧТО?!!
«Больно»…
ТЫ СЛЫШИШЬ, ХРОНОС?!!!
Молчание. Серое, без красок и звуков, терпкое, как металл.
Сквозь глухую пелену – медленно затухающие удары любимого сердца. Прерывистое свистящее дыхание – все реже и тяжелее. Медленно утекает сквозь судорожно стиснутые ладони тонкая серебристая струйка жизни.
Медленно. Но не удержать.
Она улыбается белеющими губами, тянется ладонью к его лицу. Холодные кончики пальцев касаются щеки…
Судорожный прерывистый вздох. Ее взгляд распахиваются широко и удивленно, и на миг – на один миг – в нем вспыхивает прежняя голубизна. Слипшиеся от крови губы вздрагивают:
– Не… отпускай…
Бесконечно долгую секунду он видит, как расширяются зрачки широко раскрытых васильковых глаз, превращая их в черные озера. Ресницы падают на щеки.
Все.
Ее обмякшее на руках тело становится невозможно, непереносимо тяжелым. Эта тяжесть копьем вонзается в сердце, приколачивает к земле. Воздух превращается в свинец, сжимает грудь, жидким льдом разрывает легкие. В пустоте остановившегося времени тает последний лепесток теплого дыхания.
В следующее мгновение он услышал собственный крик.
И откуда-то протяжным эхом отозвался рыдающий звук оборванной струны, разбив тишину на миллионы острых, как ножи, осколков.
…Это просто не могло быть реальностью. Они бестрепетно встречали любого врага и принимали бой с любым ужасом, каким бы тот ни был. Но перед кошмаром этой смерти они были бессильны. Они не замечали ни слез, ни усталости, ни саднящей боли в царапинах…
И они не знали, совершенно не знали, что сказать человеку, держащему сейчас на руках свою умершую жизнь…
…Он укачивает ее и что-то шепчет, зарывшись лицом во все еще блестящие волосы, вытирает кровь с ее губ. Белые перчатки и сорочка насквозь пропитались красным и по цвету почти неотличимы от рассыпанных вокруг измятых лепестков.
Время остановилось и перестало существовать. Дальше – дальше не могло быть уже ничего… Мира вокруг больше не было – только мертвые тени, блуждающие в пустоте. Мир был здесь – лежал, холодея, на его груди.
Где-то вдалеке безжизненным эхом звучат слова… чьи-то всхлипы. Механически-мертвый голос Ами: «Легочное кровотечение… ничего нельзя было сделать».
Ничего. Нельзя. Было. Сделать.
Чья-то рука ложится ему на плечо. Длинные волосы щекочут шею. Рей. Он оборачивается. И воительница Марса отшатывается в ужасе.
На нее смотрят два провала в бездну.
– Оставь их вдвоем, Марс, – бесконечно уставший голос Луны напоминает шелест сухих листьев. – Это их право – быть вместе. До смерти… и после нее.
Она подходит ближе, ее глаза – почерневшие янтари – смотрят строго и отрешенно.
– Ты помнишь ее последние слова, Эндимион? – ее взгляд бестрепетно вонзается в черную пустоту его взгляда. – Она ВЕРИЛА. Не забывай это.
И кошка неслышно растворяется в ночной тени.
…Что она сказала тогда?
Тонкая фигурка на фоне ночного неба, раскинутые руки. Золотые волосы летят по ветру. Ветер сырой и холодный, но она задорно смеется, балансируя на самом краю крыши… «Осторожно, милая, ты можешь упасть». Она оборачивается, улыбаясь, в глазах искрится свет полнолуния: «Не страшно! Ведь если что, ты меня поймаешь, верно?»
Она верила.
Лунный зайчик… Теплые ладони на щеках, мягкие губы целуют глаза и лоб… «Ты знаешь, как я тебя люблю?» Тонкие пальцы лохматят волосы… «Глупый мой, хороший, ничегошеньки ты не знаешь…» Лепесток яблони, беспечно парящий над пропастью…
Она ВЕРИЛА.
…Тяжесть родного тела на руках. Холодеющие губы, испачканные кровью. Бессильная ладонь, соскальзывающая по щеке. И глаза, темнеющие глаза, до последнего момента светящиеся нежностью, до последнего момента – верящие…
«Не отпускай»…
Не отпущу.
Слышишь меня, смерть?! Я не отдам ее. Ни тебе, ни Хроносу, никому. Ты не заберешь ее у меня. Нет. Нет!
– НЕТ!!!
Отчаянный вопль разрывает пространство. Прозрачная рябь пробегает по огненной короне Солнца.
Ветер во Вратах Времени свивается в смерч и несется в обратном направлении. Металл посоха воина Плутона стонет и гнется под его напором. Ее длинные волосы летят в пустоте, как поток изумрудно-черного шелка. Земля содрогается в волнах невидимого золотого пламени.
– ВЕРНИСЬ!!!
… Она все глубже погружалась в ласковую прохладную тень. Это было совсем не больно и не страшно. Вкрадчивые, почти неощутимые ладони скользили по коже, с каждым прикосновением унося тепло. «Я исчезаю…» – подумала она. Но и эта мысль не вызывала тревоги.
Прохладное туманно-сизое ничто медленно сгущалось в спокойную синеву, цвет которой напоминал ей… что? Что-то очень важное, то, что она очень любила… когда? Кажется, давно, тысячи лет назад… а может, во сне…
Мерцающие звездные огни и белый круг Луны оставались где-то вверху, все дальше и дальше, их лучи меркли в сгущавшемся мраке. Это был нестрашный мрак, бархатистый и нежный, как материнские руки…
Смутное воспоминание, как отблеск давно угасшей свечи, всплывает откуда-то из глубины сердца.
…Она, совсем крошечная девочка, едва научившаяся ходить, бежит, путаясь ногами в длинном кружевном подоле, через огромный, до краев залитый вечерним солнцем двор. Густой медово-прозрачный свет играет на плитах белого песчаника, шершавый камень греет босые ступни. Тонкая светлая фигура на другом конце двора, она бежит туда изо всех сил, спотыкается. Теплые ладони ловят ее… мягкий шелк платья, ласковый смех, длинные волосы, пахнущие ландышем. Мама…
«Я так устала, я так хочу спать, мама, мамочка…»
«Спи, малышка. Все закончилось, больше не надо бояться. Спи…»
Мама…
Краснеющее солнце греет старые камни. Ушедший в прошлое мир покрывается тенью и гаснет в дымке приближающейся ночи.
Ночь… Безмятежная синяя ночь обнимала ее все крепче. Откуда-то она знала, что там, внизу, эта синева превращается в безмолвную темноту. Неслышное дыхание Вечности уже доносилось оттуда.Под прикосновениями этих прохладных потоков тело рассыпалось искрящейся пылью, и крошечные огоньки с прощальным звоном уносились вверх – туда, где сквозь колышущуюся пелену еще виден был свет звездного неба. Живого неба…
Одна из искр ненадолго задерживается, вспыхивает перед глазами.
…Сумеречный горизонт, полный далеких огней. Пахнет ночью и мокрой листвой. Она идет по спящему саду, тихо дышат деревья. Трава полна росы, и крошечные капли щекочут лодыжки. Подол длинного платья насквозь вымок и отяжелел, он липнет к ногам и мешает идти. Уже совсем близко…
Спящее озеро. Неподвижная вода кажется осколком ночного неба. Темная тень на берегу: «Ты пришла…». Он подхватывает ее на руки, закутывает в плащ, черные волосы пахнут дождем другой планеты… «Как ты добрался? Границы перекрыты». Теплые губы ласково скользят по волосам: «Неважно. Ты вся промокла…»
Он несет ее по спящему дворцу, согревает дыханием тонкие озябшие ладони. Голубой свет далекой Земли невесомыми лоскутами ложится на каменный пол, играет мерцающими изломами в глубине полупрозрачных колонн. «Будь осторожен, здесь увеличили стражу». Тихий смех шевелит локоны на виске: «Не бойся. Я умею быть невидимкой…»
Призрачный свет давно ушедшей ночи преломляется на ресницах, рассыпается искрящейся пылью, исчезает.
…Последние искры улетали и таяли в гаснущей синеве вверху. А снизу тянулись холодные ленты темноты. Они убаюкивали, растворяли боль, тревогу, воспоминания… Хотелось замереть и исчезнуть.
«Вот как умирают Звездные воины…» – мелькнуло в ее сознании – «Они просто исчезают, гаснут, растворяются в пустоте. И я исчезну. Меня не будет. Меня уже нет. Нет… Нет?..»
– Нет!!!
Неистовый вопль, полный отчаяния и дикой, непереносимой боли, несется откуда-то сверху, рассекает безмятежную пустоту, впивается в остывающее сердце, тормошит его…
«Кто зовет меня?..»
Волна легкого беспокойства всколыхнула сонные медленные мысли. Этот голос. Почему он так знаком? Почему тревожит ее? Зачем?.. Она так хочет спать…
– Вернись!!!
Куда вернуться?.. Здесь так спокойно, тихо… Не надо. Отпусти…
Почему так больно от этого голоса?.. Почему так нестерпимо жжет сердце?..
– Усако…
Едва слышный отголосок, эхо знакомого имени… но оно раскаленной плетью хлестнуло душу. Больно…
Больно. Когда-то давно такое уже было. Когда-то очень давно.
В глазах темнеет…
…Темнота. Страшная, полная теней, забравшая ее радостный мир. Воспаленно-белые мертвые жгуты молний хлещут, раздирая, кажется, самое сердце, обжигая роговицу даже сквозь зажмуренные веки. Всю свою следующую жизнь она потом будет бояться грозы…
Руки… Теплые, крепко и надежно держащие ее – единственное живое ощущение в этом кошмаре умирающей планеты.
«Не бойся…»
Смех. Безумный смех, полный душащей ненависти… Он разрывает голову, тисками сжимает легкие.
«Я не боюсь. Только не отпускай меня».
Воздух наполняется гарью, жжет горло. Гаснущие образы, затухающие голоса. И руки – крепко, до судороги, сжатые руки – теряющие силу, но до последнего вздоха пытающиеся укрыть ее от боли…
«Не отпускай…»
Не отпускай…
Волна пламени поднялась из глубины замирающего сердца. Она жгла, как расплавленный металл, она гневно протестовала против сонного холода окружающей тьмы. Она залила кипящим огнем стылую пустоту в груди, слепящей вспышкой пронзила гаснущую память, вырывая из небытия сознание. Она сдавила горло и обожгла глаза…
Крохотная, нестерпимо горячая капля выступила на ресницах. Маленькая, как песчинка, она отбросила испуганный мрак прочь, она сияла невыносимо ярко… ярко, как солнце на невозможно далекой, такой любимой Земле…
Какая боль!!!
Острая, невыносимо жгучая, она впилась в грудь раскаленным добела клинком и рванула вверх, к почти уже не видным огням. Но ледяные ленты мрака не сдавались, они прочными щупальцами оплели тело, не отпуская, засасывая…
Крошечная искра-слезинка превратилась в пылающую золотую нить, пронзила насквозь беззвучно кричащее сердце. Она причиняла непереносимые муки, но держала, упрямо держала у края ледяной бездны…
НЕ ОТПУСКАЙ МЕНЯ НИКОГДА!!!
Только теперь она поняла, как быстро падала вниз, в эту обманчиво-ласковую прохладу, поняла, как близко она была к полному исчезновению. Но то, что билось и кричало от боли в ее груди, не хотело исчезать! Оно упрямо цеплялась за жизнь вибрирующей огненной нитью – такой тонкой, почти прозрачной, но бесстрашно пронзающей темноту.
Свет вверху стал ярче, он наливался теплом, он трепетал в такт отчаянной струне, он звал…
Этот свет… Как она могла забыть – хоть на секунду!
Тысячи раз так смотрели на нее любимые глаза – навечно единственные родные глаза, в которых заключалась ее Вселенная, которые одни на свете могли прочесть ее душу до донышка, которые улыбались – ей одной, которые в целом мире звали – ее одну…
Ты зовешь меня… Я слышу. Я иду!
Во всем ее существе больше не осталось ни капли равнодушной покорности. Захлебываясь болью и жгучими слезами, сердце рвалось навстречу этому зову, рыдало, отчаянно выпутываясь из липких лент мрака.
Последний толчок боли раскаленной иглой прошил грудь, там что-то дрогнуло, толкнулось в ответ волной пульсирующего тепла. Еще толчок и еще… Мягкие размеренные удары сердца разбили глухое безмолвие, и то испуганно отпрянуло назад, скрываясь в отступающем мраке.
Холодные щупальца отпустили свою жертву. Золотая нить превратилась в полосу теплого света, он подхватил ее, понес вверх. Он держал ее крепко и бережно, как родные любимые руки…
…Последние следы сонной пелены слетают с души клочьями пыльной паутины. Золотой луч расширяется, заполняет пространство. Он мягким плащом окутывает тело, горячо и нежно касается губ, теплой ладонью скользит по щеке…
«Просыпайся».
Она с трудом размыкает ресницы. В синих глазах над ней – непролитые озера отчаяния и надежды. Она улыбается им навстречу:
– Ты звал меня?
…………………………………………….....................................................
…На Земле цветут яблони.
Невесомые белые лепестки вьются в воздухе, любопытно заглядывают в окна. В лунном свете они похожи на свежевыпавший снег.
– Мамору, смотри! Мамору!
– Мм-м?.. Что там такое? Не отвлекайся, Усако…
– Нет, ну посмотри! Там деревья зацвели! все белое!..
– Ну зацвели, и что? Не о том ты сейчас думаешь, зайчик…
– И то! Весна давно прошла уже, а они цветут!.. Мамору, перестань хулиганить, мне щекотно! Признавайся, это твоих рук дело?
– А почему это сразу я?
– А почему глаза такие хитрые?
– Нет, ну что за подозрения? И от кого? От родной жены! И потом… тебе ведь нравится?
– О-очень! – порывистое шуршание. – Значит, ты помнишь… там, на Луне?..
– Я все помню, Серенити.
…Недолгая тишина. Лепестки в прозрачном воздухе шуршат едва слышно, как крылья маленьких бабочек.
…– И все-таки признайся. Это вы с Гелиосом сговорились?
– Ну какая же ты все-таки вредная, Усако! Ничего от тебя не скроешь…
– А надо? – лукаво поднятая золотистая бровь.
Тихий смех. Шелестит отброшенное в сторону белое платье. Пальцы зарываются в медовый шелк распущенных волос.
– Ты знаешь, как я тебя люблю, моя принцесса?
– Эй, это были мои слова! Я… Мамору, что ты…– длинный прерывистый вздох. – Мамо-чан…
– Не бойся, малыш…
…На Земле снова цветут яблони.
Эпилог.
…Кружатся и поют ветры у Врат Времени. Срывают стеклянные слезинки с сомкнутых ресниц Вечности. Присыпают сладкой солнечной пылью улыбку на ее губах. Тихо колышут прозрачный полог ее колыбели, сплетенный из мерцающих паутинок судьбы.
Тонкая золотая нить плетет на нем огненный певучий узор.
…Хлопья пепла или лепестки белых роз? Осколки разбитого халцедона или блики хрусталя на башнях еще не построенного города? Тени ушедших битв или эхо грядущих? Мгновение сомкнутых ладоней – и вечный полет крылом к крылу сквозь метель времен и миров.
Смеясь и плача, дыша бурей и солнечным зноем, золотой струной рассекает полог Времени гневная и нежная песня Жизни…
…Над Землей встает заря нового дня. Медленно наливаются алым соком прозрачные облака. Медленно просыпаются в высоком небе планеты.
Она стоит у окна, и в утреннем свете ее тело, окутанное до пят потоком распущенных волос, кажется одетым в солнце.
…– О чем ты задумалась, Усако?
– А? Так… ни о чем. Все так хорошо сегодня…
– Рядом с тобой все хорошо… всегда, – теплое дыхание щекочет затылок. Она оборачивается.
– А что будет дальше, Мамору?
– Дальше?
– Ну… потом. До тридцатого века еще много времени. И впереди столько всего… Сколько еще раз нам встречаться заново?..
– Не бойся, – он осторожно поднимает ее подбородок, заглядывает в глаза. – Что бы ни случилось, никто не разнимет наших рук. Даже Хронос.
– Это я уже поняла, – нежная усмешка в голосе. – А все же… Мы ведь, наверное, изменимся. Какими мы станем, как ты думаешь?
Он смеется, подхватывает ее на руки, кружит, поднимая к полному огня небу. Длинные волосы вспыхивают золотом в солнечных лучах.
– Мы станем жизнью, родная, – он улыбается заре в ее глазах. – Где бы мы ни оказались – мы станем Жизнью!
|
