Глава 12. Часть 3
- Эрни, очевидно, упустил помеху, - продолжала Синтия, для которой колебательные волнения Лукаса остались, разумеется, незамеченными. – Пришлось срочно вносить изменения в первоначальные планы, и я подумала, что Мэдди достоин двойного выкупа. Дейв и Тристи усыпили Лукаса и Хауса поочередно, так как мы не знали точного часа, в котором вернется Коннор, и было желательным, чтобы к его возвращению они были мертвыми, но еще теплыми.
- Ну ты и тварь, - не удержался от категорического суждения Лукас.
- Я попросила бы Коннора, - едва заметно усмехнувшись, вернулась к своим объяснениям Синтия, - сфотографировать моих избранников, и, поскольку они были бы безвозвратно мертвыми, он счел бы их смерть достаточной жертвой, взятой с американского поля. Чуть позже мы отвезли бы их по домам, устроили бы, по обыкновению, так, чтобы их гибель выглядела самоубийством.
- Я никогда не поверила бы в то, что они оба разом, в один и тот же вечер добровольно застрелились! – яростно заявила Кадди. – И я нашла бы способ отыскать и посадить виновных!
- Тебе повезло, - с нескрываемой досадой ответила Синтия. – А иначе любые клятвы так и остались бы только бахвальством. Ты даже не представляешь, насколько тебе повезло, что одному из них вздумалось палить из пистолета именно в тот момент, когда ты была рядом и могла услышать.
- Но самое интересное все же не это, - выдвинул версию Хаус. – А то, что ты так никогда и не вспомнила бы о том парне, если бы Коннор не приговорил его к смерти. Он был для тебя каплей росы, упавшей тебе на руку в зарослях этого вашего гречишного поля. А ты из этого целое озеро фантазий создала! Чуть не утопила в нем сразу двоих!
- Он значил для меня ровно столько, сколько значит жизнь, - возразила Синтия. – Пусть даже моей жизни грош цена теперь.
- Следствие и последующий суд над тобой, Коннором и прочими в те еще денежки выльются государству, - сказал Олден. – Так что не дави из всех нас слезу, а ступай вместе с Янгом в машину. Пора по домам.
- Коннор, - возмущенно заговорил Дейв, - неужели ты позволишь, чтобы тюрьма стала твоим домом? Ты велел нам сдать оружие, но это еще не значит, что мы лишены возможности сопротивляться. Ты же всегда говорил, что подлинное оружие воина не пистолет, не меч и уж тем более не подлость, но закаленный и неукротимый дух.
- А еще я всегда понимал, - с глубокой печалью в голосе сказал Коннор, - сколь эфемерна зыбкая пелена, отделяющая благодетеля человечества от банального убийцы. Из цепи, способной приковать ко всем нынешним и будущим поколениям бессмертие, изъято и не заменено всего одно звено, и все осыпалось побуревшей листвою. Сопротивляться сейчас полиции все равно что сопротивляться собственной судьбе, все равно что отрицать несомненное – я виновен и должен за все ответить.
- Нет такого суда, что смог бы постичь твои грандиозные замыслы, Коннор, - с искренним благоговением отметил Дейв. – Но, раз таково твое решение, я готов последовать за тобой.
- Как и мы, - сказал за себя и «брата» Тристан.
- Я сделаю все, чтобы вас оправдали, - заверил их Коннор. – Нельзя судить солдата за то, что он исполнял приказы своего командира.
- Не давай неисполнимых обещаний, - усмехнулся капитан полиции.
И Реджинальд первым встал со своего плетеного кресла, повелительным кивком потребовал от Коннора идти вместе с ним к выходу. За ними потянулись и остальные, с необъяснимыми сожалением и грустью навсегда покидая схожий с райским ни в чем не повинный сад.
- Где у тебя болит, Хаус? – спросила Лиза, выходя следом за Грегом из дома Коннора на белокаменное крыльцо.
Лукас шел за ними позади всех, и у него болезненно сжалось сердце от ласкающих интонаций, явственно слышимых в голосе Кадди. Он снова оказался в острых когтях ревности при мысли о том, что Лиза и не подумала поинтересоваться его самочувствием. Хаус записан единственным в несгораемом и непотопляемом списке ста тысяч ее первостепенных тревог.
Вечернее поднебесье надменно и свысока сыпало мелким дождем с примесью снега. Попадая на одежду Хауса, застревая в его волосах и щетине, снежинки подтаивали и окончательно становились дождинками, игриво поблескивающими в ярких лучах городских фонарей. Кадди с трудом поборола желание стряхнуть эти капли с его головы, словно бы оберегая его от ненастья.
- Это была грамотно поданная дезинформация, - бесстрастно ответил ей Хаус.
- Я достаточно тебя знаю, не надо передо мной геройствовать! – воскликнула Кадди.
- Вероятно, это мои внутренности геройствуют, - пожал плечами Хаус. - Я на днях переправлю тебе образцы авиапочтой, попробуешь изгнать из них враждебный героический дух.
- Поезжай в больницу, Хаус!
- По ночам работают только ночные бабочки, а я с юности приписан к другому сословию.
И он перешел с тротуара на мостовую, направляясь к водительской двери Ауди.
Лукас в этот момент потянул Кадди за руку, вынуждая ее отвернуться от Хауса и обратить свое внимание к нему. Он словно чувствовал, что Грег стремительно теряет силы и вот-вот пошатнется, что и случилось, когда Хаус уже протянул руку к двери машины. Он не упал, а лишь ненадолго прижался боком к корпусу Ауди, потом, хотя и не без труда, все же открыл дверь, сел за руль. Кадди не видела всего этого, чему Лукас от души порадовался.
Капитан Олден с любопытством наблюдал за всеми гранями любовного треугольника, пока его подчиненные рассаживали по машинам преступников и вызывали дополнительные патрульные машины, так как по инструкции в одну машину можно посадить только одного арестованного.
- Ему и в самом деле необходимо в больницу, - сказал Реджинальд Лизе. – Одно ваше слово, и мы с Янгом скрутим его. Сейчас прибудет подкрепление, так что кто-нибудь сможет им заняться и не позволить ему совершить злодеяние против своего здоровья.
- Не решайте за него его проблемы, - отвергла заботу капитана Кадди. – Он мальчишка, но очень не маленький.
- Это была бы помощь, и не более, - заметил Олден.
Хаус тем временем забросил в себя несколько таблеток ибупрофена, схватил руль покрепче и стартанул с места на пределе возможной скорости. День был длинным, изнурительным и пришла пора его завершить, но оставалась одна проблема, которую нельзя оставить в подвешенном состоянии ни единого часа дольше.
- Садись в мою машину, - предложил Лукас Кадди.
- Я тоже на машине, - напомнила она, - и мне нужно беспощадно эксплуатировать ее, чтобы не просто так платить за прокат. Поезжай ко мне домой, я приеду чуть позже.
- Я сразу отпущу няню, - предупредительно пообещал Лукас. – И мы вдвоем с крошкой Рейчел будем ждать тебя.
- Я задержусь ненадолго, - уточнила Лиза, улыбнувшись его упоминанию о Рейчел.
«Вот оно как, - подумал в эту минуту Олден. - Упрямая мужественная женщина. Любит одного, а своего ребенка доверяет другому. Вот такая саморасчлененка: одному – ее сердце, второму – все, что ниже пояса да бытовые трудности в виде бонуса».
Лукас же бурлил от гнева и едва сдерживался, чтобы не наброситься с кулаками на Олдена. Ему представлялось несомненным, что этому копу-ловеласу уже удалось очаровать Кадди, и Лукасова непростая жизнь станет теперь тягостной вдвойне.
«И о любом из них она может мне заявить, что я либо принимаю все как есть, либо выкатываюсь бильярдным шариком из дверей ее дома, - злился частный детектив, шагая к своему Форду. – И откуда только свалился на мою несчастную голову этот чертов полицейский, весь в героических насечках, абсолютно в ее вкусе. Но, как бы ни сложилось дальше, нынешней ночью она еще будет моей, и я заставлю ее испытать боль, перемешанную с наслаждением».
И, устраиваясь поудобнее за рулем, Лукас улыбнулся скверною улыбкой своему желанию выместить на Лизе весь яд своих уязвленных и униженных чувств. Он понимал, что эти замыслы не обернутся действием, его смягчат и разнежат прикосновения Лизы, но в минуты гнева постельная месть выглядела нестерпимо притягательной.
А Кадди лишь хотела побыть в одиночестве хотя бы полчаса, чтобы улеглись обжигающие ее чувства, упорядочились хаотичные мысли о Греге, вернулось бы к равновесию ее душевное состояние. И потому она ошеломленно взглянула на Олдена, когда он предложил:
- Я хотел бы поужинать завтра с вами.
- Мне не хотелось бы еще сильнее себя запутывать, - с едва уловимой улыбкой ответила Кадди.
Ей польстила чистосердечная откровенность этого сильного и отважного человека. Впрочем, ничего особенно удивительного в этой прямоте не было. Он не надеялся увидеть ее снова, и потому ухватился за неповторимый шанс, который протягивал ему этот вечер.
- А если я пообещаю только ужин и ничего личного?
- Я вам не поверю, - широко улыбнулась Лиза и ушла к черному, бликующему дождевыми каплями Ленд Роверу.
«Прощай, фантастическая женщина, - восхищенно глядя ей вслед, мысленно сказал Реджинальд. – Я продолжу думать, что таких, как ты, не бывает».
*****
Мелкий, подснеженный дождь всё не унимался, когда прокатный Ауди доктора Хауса, разбрызгивая шипованными покрышками черную слякоть, резко притормозил у тротуарного бордюра, в нескольких шагах от великолепного трехэтажного дома с крышей из светло-серой черепицы. Сам дом был красновато-песчаного цвета с высоким крыльцом из темно-серого мрамора с белыми прямыми колоннами, подпирающими балкон второго этажа. Он резко выделялся на фоне остальных, менее роскошных домов благоустроенного пригорода, отчего словно бы свысока поглядывал на своих двухэтажных, скромных, ничем не примечательных соседей.
Со стороны дороги света в доме не было видно, но Хаусу этот нюанс не послужил препятствием к продолжительному вдавливанию кнопки звонка в ее добротный металлический корпус. Хозяин, очевидно, обладал на редкость крепкой нервной системой, так как пронзительный, раздражающий звук, слышимый доброй третью улицы, вынудил его открыть дверь лишь минут через семь после первой трели звонка.
Доктор Нолан, а именно он был проблемой, требовавшей срочного решения, выглядел нахмуренным, рассерженным и чем-то глубоко озабоченным. Он удивленно посмотрел на помятого, всклоченного, сильно запыленного и немного промокшего Хауса, взбешенно постукивающего тростью по его крыльцу. В своем выдающемся пациенте психиатр обнаружил сходство с раненным, разъяренным быком, мчащимся на одерживающего верх тореадора на глазах тысяч зрителей испанской корриды.
Поглядев на Хауса с минуту, не углубляясь в пучину собственного воображения, Нолан перенаправил мысли в более обыденное русло и принял непроницаемый вид всезнающего мудреца, сознающего важность и незаменимость своей миссии в деле исцеления душевнобольного собрата по биологической сущности.
- Прием вам назначен на послезавтра, в моем рабочем кабинете, - Нолан попытался призвать Хауса к порядку. Но Грег, словно его врач разговаривал не с ним, а с кем-то третьим, довольно грубо потеснил Нолана в дверном проеме и стремительно прошел внутрь элегантной гостиной, обставленной добротной антикварной мебелью. Нолан, возмущенный хамским вторжением Хауса, добавил: - Вы хоть знаете, который сейчас…
- Мне плевать, в какое время вы лучше настроены на ковыряние в моей голове, - раздраженно отозвался Хаус, ступая по мягкому ковру обогреваемого камином помещения.
Минут через пять психиатр и его поздний посетитель расположились в уютных кожаных креслах кабинета, возле массивного соснового письменного стола. Дальний к Хаусу край этого стола занимал ноутбук, Нолан ежеминутно поглядывал на экран, и в затянувшейся тишине весомо и отчетливо прозвучали слова Хауса, подводящие черту под уходящим днем:
- Сегодня я мог умереть.
- Насильственной смертью? – рассеянно уточнил Нолан.
- Нет! В своей постели, от старости! – с едким сарказмом в голосе ответил Грег.
- Вы уверены, что хотите обсудить это именно сейчас?
- Я вовсе не желаю это обсуждать! Я решил вернуть вам кое-что.
Одновременно с последней фразой Хаус запустил правую руку в карман пальто, извлек из него что-то бессчетное и рассыпал по столу прерывистой неровной линией горсть розовых, голубых, белых, а также смешанного цвета таблеток. Нолан недоумевающим взглядом уставился на эти красочные капсулы, нарушившие педантичный порядок на его столе и привнесшие творческой живинки.
- И когда вы перестали принимать антидепрессанты? – спросил Нолан, теряясь в догадках, что мог бы означать этот впечатляющий, будто загодя отрепетированный жест его гениального пациента.
- Наоборот, - пояснил Хаус, - я принимал их слишком аккуратно и едва не погиб из-за них. Я заторможен ими, словно резвый конь бронированными доспехами. Но ни одной своей мысли я больше не отдам им на откуп.
- Вам нужны эти таблетки, Хаус, - терпеливым, увещевающим тоном сказал Нолан. – Уже сейчас у вас нервный срыв, и без лекарств он продолжит свое пагубное развитие.
Не особенно прислушиваясь к советам Нолана, Хаус встал с кресла, опираясь на трость и придерживая рукой больное бедро. Все его стремления в этот миг сосредоточились на постели, сулящей ему длительный беспробудный сон. Уверенными шагами он направился к выходу из дома, не вступая в спор с хозяином, не оглядываясь и не отзываясь на собственное имя.
И лишь на пороге гостиной, вблизи входной двери, выдающийся пациент обернулся к спешащему за ним Нолану и предложил:
- Поступим так. Я никому не рассказываю о нулевом эффекте вашего лечения. Вы никому не говорите, что я не завершил курс. Забудем друг о друге, идет?
- Я не стану отменять назначенный вам прием, - ответил психиатр. – Пройдет два дня, и вы вернетесь.
- Даже в глюках я не принял бы вас за того человека, к кому я хотел бы вернуться, - усмехнулся Хаус и вышел за дверь.
Бой тореадора с быком был окончен. Раны быка чудесным образом затянулись, тореадор истекал алой кровью на прогретом южным солнцем мелком светло-бронзовом песке, все еще чувствуя вонзающийся в его бок острый рог обезумевшего от боли животного.
А в реальности, изрядно несхожей с фантазиями психиатра, территория исцеляющего воздействия по-прежнему находилась в больнице, и Хаусу еще предстояло добраться туда. Превозмогая боль во всем теле, он забрался на водительское сидение Ауди, мысленно сыграл с самим собою в орлянку, обдумывая, кому из команды следует доверить дежурство у его больничной койки. Воображаемая монетка встала на ребро, после чего поздний трезвон мобильного телефона нарушил мирное течение личного времени Чейза.
Когда же наступило послезавтра, звонок будильника лишь слегка наметил для Кадди грань между сном и явью. Не открывая глаз, она отключила пробуждающий сигнал и перенесла правую руку вбок от себя, ожидая обнаружить рядом Хауса – сонного, теплого и родного. Но вторая половина постели была пуста, и болезненно сжавшееся сердце мгновенно вывело сознание из обманчивой полудремы.
«Грега нет со мной, - это воспоминание прохватило ее холодом с головы до кончиков пальцев на ногах. – А Лукас, где бы он ни был, находится там, где он несопоставимо нужнее, чем под этим одеялом. Я так хотела бы постоянно просыпаться возле Грега, но мы не можем быть вместе. Но и врозь так тяжело, что невозможно смириться и привыкнуть. Это замкнутый круг, накинутый, словно удавка, на шею. И как же обнадеживает, что на работе меня ждет напряженный день, и мне некогда будет думать о Хаусе».
Подобные мысли, время от времени одолевающие ее по утрам, были, как ей представлялось, маленькой уступкой затаившемуся глубоко внутри неизбывному и великому чувству. Ее сознание в такие минуты приобретало сходство с плотиной, разделяющей своенравный речной поток и периодически сбрасывающей излишки воды во избежание переполнения основного хранилища и, как следствие, прорыва сдерживающей стихию преграды. И с этой своей оберегающей ролью сознание пока справлялось в совершенстве[12-5].
Предыдущая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8151
Следующая часть: http://fanfics.info/load/fanfiki_po_serialam/house_m_d/dvojnaja_zhizn/133-1-0-8153
